Выберите букву, с которой начинается искомая словоформа:
І Љ Њ А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Ъ Ы Ь Э Ю Я Ѣ ѲГРАЖДАНИНЪ УКЛЕЙКИНЪ. I. - Уклейкинъ идетъ! Уклейкинъ идетъ!... Мальчишки бросали бабки, собирали змѣи и бѣжали на улицу. Полицейскiй, кидавшiй въ ротъ сѣмечки у окна прачешной, выдвигался на мостовую. Въ самоварномъ заведенiи Косорылова стихалъ лязгъ, и чумазые мѣдники высыпали къ воротамъ. Портнихи вытягивались изъ оконъ, роняя горшки герани. - Идетъ!.. Твердо идетъ нонеча… Головы поворачиваются къ “посту”. - Ладушкинъ дежуритъ… - А што твой Ладушкинъ!... Махнетъ проулкомъ… Какъ намедни-то въ одной опоркѣ стеганулъ“… - Ужли не прорвется, а? - Сурьезный нонче штой-то… Всѣмъ хочется, чтобы Уклейкинъ прорвался на Золотую улицу, въ публику. За нимъ ринутся, и будетъ скандалъ. Уклейкинъ начнетъ откалывать, прохватывать и печатать, начиная съ головы и кончая подчаскомъ. Пока захватятъ и погрузятъ на извозчика, онъ высыплетъ много кое-чего, о чемъ не говорятъ громко, а разносятъ изъ дома въ домъ такъ, что сейчасъ же узнаютъ на задворкахъ; что казалось забытымъ и вдругъ всплываетъ; что было даже одобрено про себя, но чего въ открытую еще стыдятся; что шмыгнуло мимо портфелей слѣдователя и прокурора, ловко избѣгло печатнаго станка и вдругъ, непонятнымъ процессомъ встряхнулось въ помраченныхъ мозгахъ и гулко выкатилось на улицу изъ сиплой готки полупьянаго сапожника. - Чего гляди-то?... Уклейкинъ что ли-ча идетъ? - спрашиваютъ сверху портнихи. - Мчитъ! Спущайтесь, Танечка! - А ну васъ… Намъ и здѣсь хорошо. - Имъ не годится середь публики въ открытомъ видѣ. - Варька-то, Варька-то расползлась! Ровно какъ мягкая… - Со щиколаду. Ее кажинный вечеръ мухинскiй конторщикъ щиколадомъ удовлетворяетъ. Уклейкинъ идетъ рѣшительно, высоко подымая тощiя, узловатыя ноги, точно выдергиваетъ ихъ изъ мостовой. Какъ гремучая змѣя хвостомъ, шмурыгаетъ онъ опорками, подтягивая на ходу ...
... ; какъ онъ папашу билъ! Сказать татарамъ знакомымъ… Онъ черезъ Перевалъ хо-дитъ… Хорошо, Колюкъ по-кажетъ!... – сказала она съ дѣтской злостью, и у ней здрожали губы. – Мы… Коляка&hellip ...
... пиджачокъ призналъ, который чесучевый былъ. А Василь-Василичъ замахалъ на насъ, и шепоткомъ, такъ страшно: - Не велѣно тревожить, ни Бо-же мой!.. Ледомъ голову обложили, бре-дитъ!.. Велѣлъ въ мастерскую идти, всѣ тамъ прижухнулись, мамашенька только съ докторомъ. Вышли мы въ верхнiя сѣни, Горкинъ и закричалъ въ окошко, не своимъ голосомъ: - У-у, злая ...
Фонд № 387 Шмелев И. С Шмелев Иван Сергеевич Картон № 3 Ед. хран. № 9 «Мистификация» — шутка в одном действии 1908 Машинопись с авторской правкой. 43 лл. Название и адрес на обложке рукой И.С.Шмелева. На обложке — цензурное разрешение и печати. Помят, надорван лист обложки. Общее количество листов 43 // карт. Машинопись с авторской правкой. 43 лл. // карт. 1й экземпляръ. Мистификацiя. Шутка въ I дѣйствiи. Авторъ Иванъ Сергѣевичъ Шмелевъ Владимiръ Губ., Царицынская ул. д. Стариковой. // титульный лист М И С Т И Ф И К А Ц I Я . Шутка въ I дѣйствiи. Д Е Й С Т В У Ю Щ I Я Л И Ц А . КОСТОЧКИНЪ, Василiй Ивановичъ, секретарь земской управы, лѣтъ за 30. РУБИНИНЪ, Владимiръ Александровичъ, молодой беллетристъ съ именемъ, ...
РАСПАДЪ. I. Изъ-за двойныхъ рамъ въ нашу комнатку доносится неясный гулъ со двора. Мы бросаемся къ окнамъ и видимъ знакомую картину: дядя Захаръ разсчитываетъ кирпичниковъ. Это цѣлое событiе въ нашей монотонной жизни. Если дядя Захаръ “разсчитываетъ”, значитъ - скоро пойдетъ снѣгъ, придетъ зима, и намъ купятъ маленькiя лопатки; косой дворникъ Гришка, - такъ зовутъ его всѣ на дворѣ, - будетъ ходить въ валенкахъ и носить въ комнаты осыпанныя снѣгомъ дрова, а липкая грязь на дворѣ пропадетъ подъ бѣлой, хрустящей пеленой. Этотъ “разсчетъ”, что производится сейчасъ въ маленькой конторѣ, гдѣ на высокомъ стулѣ сидитъ юркiй Александръ Ивановъ, дядинъ конторщикъ, -сулитъ намъ много интереснаго и помимо идущей зимы. На грязномъ дворѣ, на бочкахъ, доскахъ, колодцѣ и даже помойной ямѣ съ прыгающими по ней воронами, сидятъ кирпичники. Это особый мiръ, - люди, мало похожiе на окружающихъ насъ. Это, пожалуй, даже и не люди, а именно “кирпичники”, появляющiеся на нашемъ дворѣ дважды въ годъ: передъ зимой, на грязи, когда имъ даютъ “разсчетъ”, и на Пасхѣ, когда ихъ “записываютъ” на заводъ. Кирпичники, какъ и погода на дворѣ, мѣняются. На Пасхѣ они, обыкновенно, озабоченно и молча толкутся и поминутно срываютъ рыжiе картузы, когда конторщикъ дробью скатывается съ галереи отъ дяди и, не отвѣчая на поклоны, несется съ большой книгой въ конторку. На Пасхѣ кирпичники терпѣливо съ ранняго утра до поздней ночи кланяются всѣмъ на нашемъ дворѣ: и дворнику Гршкѣ, который почему-то все время перебираетъ пятаки на ладони и метлой гоняетъ кирпичниковъ съ крыльца, и мыкающейся съ дворникомъ бабкѣ Василисѣ, и кучеру Архипу, въ плисовой безрукавкѣ, грызущему сѣмечки на крыльцѣ, и даже намъ. Да, это особый народъ, эти кирпичники! Они пришли “оттуда”, изъ того тридесятаго царства, котраго мы не знаемъ, а ...
... и гасли – острые волчьи глаза. Такъ много было волковъ, что, когда батюшка протяжно читалъ въ святительскія всенощныя изъ алтаря протяжно: «и ви-дитъ во-о-лка грядуща-а…» –Никоколай вспоминалъ о своихъ капканахъ. Примѣтная была и церковт[gggg] на Сергощели. Была она старенькая, деревянная, похожая ...
ПОДЪ ГОРАМИ. _______ I. Горы еще дремали въ туманѣ, а на сѣрыхъ уступахъ уже сидѣли орлы, недвижные, какъ куски камня, и ждали солнца. Оно скоро покажется. Свѣтлѣетъ по востоку, ширится и краснѣетъ. Брызжетъ алымъ огнемъ, плыветъ золотымъ потокомъ по взгорьямъ, вливаетъ въ лѣсныя чащи. Дрогнули и поднялись орлы. Козы выбѣжали къ утесамъ, нюхая золотой воздухъ. Олень уходилъ въ чащу съ тяжелымъ трескомъ. Жаркимъ стукомъ застучали цикады. Тонкiй и длинный, какъ зовъ далекой серебряной трубы, вытянулся подъ небомъ крикъ, вздрагивающiй и печальный… Это Ганѣмъ встрѣчалъ солнце. Какъ стрѣлка часовъ, двигался онъ по каменному помосту, надъ вершинами старыхъ орѣховъ, и звалъ, играя молодымъ горломъ: – Ал-ла-а-а-а… ил-ла-а-а… ил-ал-ла-ааа… Слушали горы. И виноградники, и сады, и бѣлыя ленты дорогъ, и кровли. Слушали. – Ре-сюл-ла-а-а-ааа… Срипитъ старая мажара Керимэ, ползетъ въ горы за буковыми дровами. – Аго-ой! Кричи, кричи… весело!.. А-гой!.. И лопоухiй буйволы мѣряютъ бѣлую пыль дороги, роняя слюну. Чокаютъ бодрымъ топотомъ кони къ горамъ. Свѣжiй молодой голосокъ звонко смѣется и дразнитъ: – Ля-ля-ля-ля-ля-ааааа!.. И перебой копытъ, и свистъ хлыста, и смѣхъ… А вотъ уже и старый Мустафа, корявый и хмурый, какъ придорожная маслина, выбирается изъ своей мазанки и усаживается, скрестивъ ноги, на земляной кровлѣ. Кланяется къ востоку, прикладывая пальцы къ ушамъ, и поблескиваетъ на его спинѣ затертый халатъ. Ярче играетъ звонкiй голосъ Ганэма и теперь кричитъ не горамъ и не городу. Не ...
ЧЕЛОВѢКЪ ИЗЪ РЕСТОРАНА. I. …Я человѣкъ мирный и выдержанный при моемъ темпераментѣ, - тридцать восемь лѣтъ, можно такъ сказать, въ соку кипѣлъ, - но послѣ такихъ словъ прямо какъ ожгло меня. Съ глазу-на-глазъ, я бы и пропустилъ отъ такого человѣка… Захотѣлъ отъ собаки кулебяки! А тутъ при Колюшкѣ и такiя слова!.. - Не имѣете права елозить по чужой квартирѣ! Я вамъ довѣрялъ и комнату не запиралъ, а вы съ посторонними лицами шарите!.. Привыкли въ ресторанахъ по карманамъ гулять, такъ, думаете, допущу въ отношенiи моего очага!.. И пошелъ… И даже не пьяный. Чисто золото у него тамъ… А это онъ мстилъ намъ, что съ квартиры его просили, чтобы комнату очистилъ. Натерпѣлись отъ него всего. Въ участкѣ писаремъ служилъ, но очень гордый и подозрительный. И я его честью просилъ, что намъ невозможно въ одной квартирѣ при такомъ гордомъ характерѣ и постоянно нетрезвомъ видѣ, и вывѣсилъ къ воротамъ записку. Такъ ему досадно стало, что я комнату его показалъ, и накинулся. За человѣка не считаете, и то - и се!.. А мы, напротивъ, съ нимъ всегда очень осторожно и даже стереглись, потому что Колюшка предупреждалъ, что онъ можетъ быть очень зловредный при своей службѣ. А у меня съ Колюшкой тогла часто разговоръ былъ про мое занятiе. Какъ онъ выросъ и сталъ образованный, очень было не по немъ, что я при ресторанѣ. Вотъ Кривой-то, жтлецъ-то нашъ, -фамилiя ему Ежовъ, а это мы его промежду собой звали, - и ударилъ въ этотъ пунктъ. По карманамъ гуляю! Чуть не зашибъ я его за это слово, но онъ очень хитрый и моментально заперся на ключъ. Потомъ записку написалъ и переслалъ мнѣ черезъ Лушу, мою супругу. Что отъ огорченiя это онъ и неустройства, и предлагалъ набавить за комнату полтинникъ. Плюнулъ я на эти пустыя слова, когда онъ и раньше-то по полтинникамъ платилъ. Только бы очистить ...
... ;- даже хрупнуло. А томный женскiй голосъ пѣлъ: День незамѣтно прохо-одитъ, Скучный, томительный де-энь… Ночка на смѣну прихо-о-дитъ, Сонъ и лю-бо-овная лѣ-энь… Въ столовой сгустились сумерки. - Да-ра, а кофе? Заслушалась… Она усмѣхнулась губкой ...
... ; Скушно тутъ… - Что? - Воетъ! - Что воетъ?! - Жонка ево, въ салашѣ… не ухо дитъ… Лодка толкнулась въ берегъ. 1913 г.
... … сердце сохнетъ. За годъ онъ еще больше ушелъ въ темное созерцаніе, и совсюду смотритъ на него страхъ. А какъ отъ мѣста откажутъ? А ну заболѣешь?! А какъ ув<и>дитъ урядника — думаетъ, что за нимъ: ратникъ онъ ополченія второго разряда. И похолодѣютъ ноги. И вотъ эта “шутка” волковъ засѣла въ его ...
ПОѢЗДКА. I. Трофимъ подалъ лошадей затемно, − чуть стало синѣть. Черезъ площадь, въ соборѣ, благовѣстили къ ранней, по-ночному лаяли собаки, горѣли кой-гдѣ фонарики. Раза два звонилъ Трофимъ у крыльца податного, покашливалъ и поскрипывалъ на промерзшихъ ступенькахъ, а за окнами все ходили съ лампой. Встряхивались въ лошадиной дрожи мерзлые бубенцы. «Тепло живутъ, − думалъ Трофимъ, заглядывая въ обледенѣлое окошко и чувствуя, какъ начинаетъ знобить. − Водку, никакъ, цѣдитъ». Податной наливалъ изъ бутыли въ плетеную баклагу. Податниха стала протаивать свѣчкой у градусника, защурилась, сладко зѣвнула и покачала головой. Податной махнулъ что-то рукой, − должно быть, на морозъ. «Не выспалась все, сердешная» − подумалъ Трофимъ, глядя на рыхлую, бѣлую шею податнихи. Позѣвалъ и самъ. Поглядѣлъ на небо − яснѣеть, заголубѣло по снѣгу. Потянуло съ площади знойкимъ, разсвѣтнымъ вѣтромъ. Заяснѣлъ соборъ, вороха подобравшихся за ночь возковъ. Стали видны на мѣдной дощечкѣ черныя, въ инеѣ, буквы: «Податной инспекторъ». Наконецъ, загромыхали боты, вышибло ногой крѣпко вмерзшую дверь, вышелъ въ ушастой енотовй шубѣ податной съ чемоданомъ, крякнулъ на морозъ, шагнулъ съ крыльца въ широкiя пошевни и грузно повалился на сѣно. − Заправляй. Трофимъ подвалилъ сѣна, подбилъ подъ бока и затянулъ пледомъ. − За тридцать, братъ… Настюша, простудишься! Податниха топотала на крылечкѣ, кутаясь въ лисью шубу, и просила беречься, не допускать излишествъ, не задерживаться и не забыть купить ей еще краснаго ...
... , какъ давали… нечего! Ай боишься? – усмѣхнулся онъ, приглядываясь къ блѣзному лицу Карасева, въ пятнахъ. – Смерти-то и ты боишься! Надоть… она нонѣ хо-дитъ… И вдругъ вскинулъ ружье и навелъ на лампу: – Мушку не вижу, съ чего?.. I сказалъ онъ озабоченно, принялъ ружье и прощупалъ мушку. – А ты не пужайся. Пьянъ ...
... будетъ поливать дыньки. Бьютъ далеко внизу въ какъ[27]. Но голубая сказка все это? Телка зарѣжутъ. Потукивающій въ балочкѣ хохолъ завтра опять ухо- // л.1об. дитъ въ свой полкъ. Некому станетъ поливать дыньки. А вотъ сейчасъ принесутъ газеты и горы на сѣверъ раздвинутся… а тамъ — Россія. О ней забываешь здѣсь ...
... ; - «Ма-тушки… во, мыкъ-то у ней!… только что не скажетъ!.. – какъ принялись тутъ бабы разбираться!.. – въ елкахъ-то какъ хо-дитъ… позываетъ… жуть!..» И въ одно слово всѣ: - «И ей ужъ не жить, посохнетъ отъ такого грѣха… и человѣку ...
Ивану Александровичу Ильину. ПРОГУЛКА I Жизнерадостный, полнокровный Попперъ говорилъ, живописно откидывая падавшiя на лобъ пряди: – Да, какъ будто, безсмысленно. Но мы въ ограниченныхъ рамкахъ, друзья мои! въ рамкахъ… я бы сказалъ, з д ѣ-чувствiя, и Смысла мы сознать не можемъ. Жизнь, какъ нѣкая онтологическая Сущность, начертываетъ свои проэкцiи въ невнятномъ для насъ аспектѣ. Но можно, какъ бы… п о д-чувствовать, уловить въ какофонiи Хаоса… таинственный шопотъ Бытiя! Этотъ вѣдомый всѣмъ Абсурдъ, этотъ срывъ всѣхъ первичныхъ смысловъ… не отблескъ ли это Вѣчности, таящей Великiй Смыслъ?!.. Онъ умѣлъ тонко мыслить, любилъ смаковать слова, вслушиваясь въ ихъ музыку, и это умиряющее дѣйствовало на заходившихъ къ нему по пятницамъ. Его стѣснили, оставивъ всего двѣ комнаты; но эти комнаты, въ книгахъ до потолка, покойныя кожаныя кресла, Тяжелый столъ краснаго дерева, отъ наслѣдниковъ Огарева, просторныя окна особняка, выходившiя въ старый садъ, съ видомъ на главки Успенiя на Могильцахъ, – манили въ прошлое. Къ нему любили заглядывать, вздохнуть отъ постылой жизни. Это были хорошiе русскiе интеллигенты. Они возмущались звѣрствами и клеймили насильниковъ въ газетахъ за поруганiе революцiи, за угнетенiе самоцѣнной личности. Но когда задушили и газеты, даже ...
МИША Врервые о Кошкиномъ домѣ Миша узналъ отъ Домнушки. – Чего не спишь, глазками щуришься? Возьму да выкину за заборъ, въ Кошкинъ Домъ! – Въ какой… ко-шкинъ?.. – Въ такой… Галки гдѣ прячутся!.. – А почему… галки? – Потому. Посадили кота въ тюрьму!.. – Глупая нянька! – разсердился Миша. – А ты не говори чего не слѣдъ, примѣра не бери. Миша глядитъ къ окошку. Ситцевыя занавѣски, бѣгаютъ по нимъ собаки, летятъ утки, и большой селовѣкъ машетъ изъ травки палкой. И все собаки, и утки, и много человѣковъ. Въ синюю щель на занавѣскахъ свѣтятся звѣздочки на небѣ. За окномъ морозъ, темная ночь, заборъ съ дырками, за заборомъ снѣгъ, лѣсъ, и въ лѣсу – Кошкинъ домъ. Тамъ страшно. Днемъ бѣгаютъ собачки, хватаютъ за хвостики другъ дружку, хватаютъ снѣгъ. На деревьяхъ летаютъ галки и такъ кричатъ, что даже и черезъ окошко слышно, словно шипитъ вода. За деревьями сѣрый домъ, на окнахъ его прибиты доски. Человѣковъ тамъ нѣтъ, и даже дворника нѣтъ. Когда снѣгъ стаялъ, Миша увидалъ на Кошкиномъ домѣ голубковъ. Они весело бѣгали по крышѣ другъ за дружкой. И вдругъ, изъ черной дыры на крышѣ выпрыгнула кошка, сѣла на самый краешекъ и принялась лизаться. Кошка была красная, каък крыша. Выпрыгнула другая кошка, сѣрая, какъ заборъ, и стала возить хвостомъ. Потомъ онѣ ...
Какъ я сталъ писателемъ Вышло это такъ просто и неторжественно, что я и не замѣтилъ. Можно сказать, вышло это непредумышленно. Теперь, когда это вышло на самомъ дѣлѣ, кажется мнѣ порой, что я не дѣлался писателемъ, а будто всегда имъ былъ, толь ко – писателемъ „безъ печати“. Помнится, – нянька, бывало, говорила: – И съ чего ты такая болоболка? Мелетъ-мелетъ нивѣсть чего… какъ только языкъ у тебя не устанетъ, балаболка!.. Живы во мнѣ донынѣ картинки дѣтства, обрывки, миги. Вспомнится вдругъ игрушка, кубикъ съ ободранной картинкой, складная азбучка, съ буквой, похожей на топорикъ или жука, солнечный лучъ на стѣнкѣ, дрожащiй зайчикомъ… Вѣтка живой березки, выросшей вдругъ въ кроваткѣ, у образка, – зеленой такой, чудесной. Краска на дудочкѣ изъ жести, расписанной ярко розами, запахъ и вкусъ ея, смѣшанный съ вкусомъ кровки отъ расцарапанной острымъ краемъ губки, черные тараканы на полу, собравшiеся залѣзть ко мнѣ, запахъ кастрюльки съ кашкой… Боженька въ уголкѣ, съ лампадкой, лепетъ непонимаемой молитвы, въ которой свѣтится „дѣворадуйся“… Обрывокъ няниной пѣсенки – . . . . . . . . . Туру-ногу пишетъ, На золотомъ блюдѣ, Селебреномъ стулѣ, Яво жена Марья Сына породила, Царя- ...
Ив. Шмелевъ ПУТИ НЕБЕСНЫЕ романъ книгоиздательство “ВОЗРОЖДЕНiЕ” - “LA RENAISSANCE” 73, Avenue des Champs-Elysées, Paris-8 1937 Эту книгу - послѣднюю написанную мной при жизни незабвенной жены моей Ольги Александровны и при духовномъ участiи ея - съ благоговѣнiемъ отдаю ея светлой Памяти ИВ. ШМЕЛЕВЪ 22 декабря 1936 г. Boulogne-sur-Seine 1. - ОТКРОВЕНIЕ. Эту ч у д е с н у ю истрорiю – въ ней земное сливается съ небеснымъ – я слышалъ отъ самого Виктора Алексѣевича, ав заключительныя ея главы проходили почти на моихъ глазахъ. Викторъ Алексѣевичъ Вейденгаммеръ происходилъ изъ просвѣщенной семьи, въ которой прермѣшались вѣроисповѣданiя и крови: мать его была русская, дворянка; отецъ – изъ нѣмцевъ, давно обрусѣвшихъ и оправославивишихся. Фамилiя Вейденгаммеръ упоминается въ истроiи русской словесности: въ 30-40-хъ годахъ прошлаго вѣка въ Москвѣ былъ «благородный пансiонъ» Вейденгаммера, гдѣ подготовлялись къ университету дѣти именитыхъ семей, между прочимъ – И. С. Тургеневъ. Старикъ Вейденгаммеръ былъ педагогъ требовательный, но добрый; онъ напоминалъ, по разсказамъ Виктора Алексѣевича, Карла Ивановича, изъ «Дѣтства и Отрочества». Онъ любилъ вести со своими питомцами бесѣды по разнымъ вопросамъ жизни и науки, для чего имѣлась у него толстая тетрадь въ кожанномъ переплетѣ, прозванная остряками – «кожанная философiя»: бесѣды были расписаны въ ней по днямъ и мѣсяцамъ, - своего рода «нравственный календарь». Зимой, напримѣръ, бесѣдовали о благотворномъ влiянiи суроваго климата на волю и характеръ; великимъ постомъ – о душѣ, о старстяхъ, о пользѣ самоограниченiя; въ маѣ – о влiянiи кислорода на организмъ. Въ семьѣ хранилось воспоминанiе, какъ старикъ ...
... … сердце сохнетъ. За годъ онъ еще больше ушелъ въ темное созерцаніе, и совсюду смотритъ на него страхъ. А какъ отъ мѣста откажутъ? А ну заболѣешь?! А какъ ув<и>дитъ урядника — думаетъ, что за нимъ: ратникъ онъ ополченія второго разряда. И похолодѣютъ ноги. И вотъ эта «шутка» волковъ засѣла ...
... , когда онъ игр. на балалай, а Синица на <2 нрзб> [1501] Вместо: и – было: <нрзб>, что [1502] Далее было: ухо<дитъ><нрзб> [1503] Далее было: , уходитъ. [1504] И ничѣмъ вписано [1505] Вместо: тоска – было: пустота, затягиваетъ, /томитъ ...
... глотаетъ. - Чего?! – подивились солдаты. - Гроши, говорю, глотаетъ. Иди къ нему, у кого горе, на всякое время и на всякій часъ. Бабъ къ нему хо-дитъ! Неотступно! Или у кой мужъ пропалъ, или тамъ корова... или какое ей полагается тамъ, кажной бабѣ, состраданіе. Ну, и снимаетъ. Сейчасъ воскричитъ: «Подавай ...
Конкорданс создается в рамках проекта РФФИ 18-012-00381 "Раннее творчество И. С. Шмелева в рукописных источниках: исследование и публикация"