МИША
Врервые о Кошкиномъ домѣ Миша узналъ отъ Домнушки.
– Чего не спишь, глазками щуришься? Возьму да выкину за заборъ, въ Кошкинъ Домъ!
– Въ какой… ко-шкинъ?..
– Въ такой… Галки гдѣ прячутся!..
– А почему… галки?
– Потому. Посадили кота въ тюрьму!..
– Глупая нянька! – разсердился Миша.
– А ты не говори чего не слѣдъ, примѣра не бери.
Миша глядитъ къ окошку. Ситцевыя занавѣски, бѣгаютъ по нимъ собаки, летятъ утки, и большой селовѣкъ машетъ изъ травки палкой. И все собаки, и утки, и много человѣковъ. Въ синюю щель на занавѣскахъ свѣтятся звѣздочки на небѣ. За окномъ морозъ, темная ночь, заборъ съ дырками, за заборомъ снѣгъ, лѣсъ, и въ лѣсу – Кошкинъ домъ. Тамъ страшно. Днемъ бѣгаютъ собачки, хватаютъ за хвостики другъ дружку, хватаютъ снѣгъ. На деревьяхъ летаютъ галки и такъ кричатъ, что даже и черезъ окошко слышно, словно шипитъ вода. За деревьями сѣрый домъ, на окнахъ его прибиты доски. Человѣковъ тамъ нѣтъ, и даже дворника нѣтъ.
Когда снѣгъ стаялъ, Миша увидалъ на Кошкиномъ домѣ голубковъ. Они весело бѣгали по крышѣ другъ за дружкой. И вдругъ, изъ черной дыры на крышѣ выпрыгнула кошка, сѣла на самый краешекъ и принялась лизаться. Кошка была красная, каък крыша. Выпрыгнула другая кошка, сѣрая, какъ заборъ, и стала возить хвостомъ. Потомъ онѣ стали цѣловаться. Миша отъ радости запрыгалъ: теперь онъ понялъ, почему это – Кошкинъ домъ.
_______
Многое уже зналъ Миша. Звѣздочки – глазки Божьи. Зналъ, что въ Кошкиномъ домѣ живутъ о н и, – надо перекреститься только! – и не надо говорить – „черти“, а такъ, – о н и. Ихъ отовсюду выгнали, а тутъ и м ъ ходъ. Кошки и х ъ не боятся, – „неправославныя“. Узнавъ про н и х ъ, Миша сталъ просить Домнушку закрывать щель на занавѣскахъ на ночь.
Когда опять навалило снѣгу, Миша увидалъ какъ-то, что въ саду Кошкина дома бѣгаетъ черная собака и маленькая собачка, черненькая. Подумавъ, онъ спрсилъ Домнушку:
– А черти… – и перекрестился, – ѣдятъ снѣгъ?
– Не поминай ихъкъ ночи, глупый! – заплевалась Домнушка и покрестила Мишу. – А то и къ намъ налетятъ еще…
– Грѣться? А и м ъ… очень холодно? У н и х ъ нѣтъ лежанки?
– Тьфу, ты… Крестись!..
________
Миша проснулся въ страхѣ: о н и приснились! О н и шли по саду и ѣли снѣгъ. Потомъ положили лапы на заборъ и стали смотрѣть на Мишу… – въ тепло просились?..
– Няня… – заплакалъ онъ, – не пускай, не на-до!..
Нянька оправила лампадку. Летѣли утки, махали человѣки. И стало жалко: о н и стоятъ на снѣгу и просятся. А тутъ хорошо, тепло. Спятъ тараканы на столѣ, около кружки съ квасомъ.
_________
Скоро Миша узналъ „всю правду“. Разсказалъ ему все Левонъ. Скажетъ, метлой похлопаетъ и свстнетъ:
Ефто правда, ефто правда,
Ефто правда все бы-лó!..
Узналъ Миша, что Кошкинъ домъ огромный, „сто покоевъ“, и все тамъ, какъ было, когда самъ Кошкинъ померъ.
– Ну, нечистая сила водится, конечно. Какъ святки, она та-кую муру зачинаетъ… и старикъ Кошкинъ, понимаешь, съ н и м и, и горничная его, которая удавилась…
– А это какъ? почему?
– Ну, рѣшилась жизни. Давай, говоритъ, удавлюсь. Ну, ступай къ Антипу, онъ всего знаетъ.
Антипу все извѣстно. Онъ живетъ съ лошадьми въ конюшнѣ. Тамъ у него фонарь со свѣчкой, въ желѣзныхъ клѣточкахъ, и пахнетъ сѣномъ и лошадьми. А отъ Антипа пахнетъ колесами. Ночьюб приходитъ къ нему „хозяинъ“, мутный, „будто дымокъ“, ходитъ у лошадей, слѣдитъ, не украли ли овсеца у нихъ.
– Говорятъ намедни… – разсказываетъ Антипъ Мишѣ, – овесъ краду! Я этого не могу. О н ъ все знаетъ. Закатаетъ ночью – не отдыхнешь!
И Миша даже въ носу щекочетъ, отъ восхищенiя: „хозяинъ“ какой добрый!
– А у тебя о н и… есть? Да эти, „черти“… тьфу, тьфу!.. – и Миша крестится.
– У меня быть не можетъ, у меня хрестъ мѣдный, вонъ… и вотъ еще, выжгенъ, отъ плышшиницы. Это въ Кошкиномъ домѣ – тамъ ужъ и м ъ самый водъ!
– А страшно ему? Ахъ, какой ты глупый... Да Кошкину дому!
Антипъ раскупориваетъ черную трубочку съ цѣпочкой, надуваетъ щеки и пукаетъ – пуф-пуф-пуф. Голубые клубочки дыма плывутъ на Мишу.
– Какъ тебѣ сказать… понятно, страшно. Вотъ тебѣ метла, ладно. Стоитъ въ уголку, ладно. Ну подошла ночь, всѣ проснули, ладно. Кто е знаетъ, она, можетъ, на свою судьбу жалится? Да такъ. Плачетъ: мету-мету, а тамъ меня на помойку!.. Каждое сучество понимаетъ…
– И ворота?
– Обязательно. Къ кому помереть, скрипѣть начнутъ. А хозяину помереть… – съ петель обязательно соскочутъ. А самоварх? Самоваръ, братъ, никогда не обманетъ… загудитъ, заплачетъ… – хозяину помереть! А то вотъ тараканы… Махонькiе, а имъ все извѣстно. Какъ пожару быть, – по-шли! И нипочемъ не удержишь.
Миша смотритъ на строгаго Антипа: почему онъ все знаетъ? А потому, что особенный Антипъ: у него на глазу бѣльмо, и смотритъ онъ на кого-то, кого и нѣтъ, а онъ гдѣ-то тутъ. Борода у него бѣлая и длинная, какъ у Святого нянькинаго. И надъ стойлами прибитъ мѣдный крестъ, а надъ крестомъ подсолнухъ, сухой, колючiй, весь въ дырочкахъ, какъ медъ. Повѣсилъ его Антипъ изъ уваженiя: поднялъ на улицѣ, когда проносили высокiя иконы на трехъ платкахъ, а святой подсолнухъ упалъ на мостовую.
– А то бы опоганили, замяли. А крестъ я для лошадокъ держу.
– А лошадки молятся?
– Неизвѣстно. Вотъ, „Чалый“. Думаешь, не чуетъ? Все, братъ, чуетъ. Убери крестъ… – ну, скучать будетъ… не дай Богъ! И коваться Михалъ Иванову не дастъ, кузнецу. Узда, гляди… крестомъ дѣлана. Окна, гляди – опять крестомъ. Ворота – крестомъ!.. На церквахъ – кресты. На грудяхъ – опять кресты!.. Устроено законно.
Зарывшись въ сѣно, гдѣ въ самой глубинѣ живутъ мышки, питаются, Миша смотритъ, какъ Антипъ беретъ съ полки горбушку чернаго хлѣба, разламываетъ, покрестившись, на четыре куска, солитъ – и говоритъ Мишѣ: „на, хлѣбушка, крестись!“ Крестится и самъ на мѣдный зеленый крестъ на стойлахъ и даетъ по куску „Чалому“ и „Кавказкѣ“. Жуютъ въ тишинѣ всѣ четверо. Сидятъ на стропилахъ, перебирая красными лапками, голубки, прыгаютъ воробьи въ кормушки. А голубой ясный день глядитъ со двора сiяньемъ. Вѣтромъ гонитъ воротину, – не скрипитъ! Голова „Чалаго“ выглядываетъ изъ стойла, чешется о побитый столбикъ. Миша протягиваетъ руку, и „Чалый“, фыркая тихо брызгами, тянется къ ней губами.
– Рабенокъ… – ласково говоритъ Антипъ. – Ты ребенокъ, и онъ рабенокъ. Три ему годочка только. А умнѣй насъ съ тобой.
– Умнѣй… А почему?
– Потому. Отъ Бога, для пропитанiя. Прячься, Домна никакъ идетъ!..
Миша зарывается въ сѣно. Пропалъ голубой день. Въ сѣнѣ зеленовато, смутно. Хочется лежать долго-долго, совсѣмъ остаться, слушать Антипа, который все знаетъ, какъ святые.
1928 г.
Источники текста
Текст печатается по прижизненному изданию 1931 г. в оригинальной орфографии и пунктуации.