Выберите букву, с которой начинается искомая словоформа:
І Љ Њ А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Ъ Ы Ь Э Ю Я Ѣ ѲИв. Шмелевъ ПУТИ НЕБЕСНЫЕ романъ книгоиздательство “ВОЗРОЖДЕНiЕ” - “LA RENAISSANCE” 73, Avenue des Champs-Elysées, Paris-8 1937 Эту книгу - послѣднюю написанную мной при жизни незабвенной жены моей Ольги Александровны и при духовномъ участiи ея - съ благоговѣнiемъ отдаю ея светлой Памяти ИВ. ШМЕЛЕВЪ 22 декабря 1936 г. Boulogne-sur-Seine 1. - ОТКРОВЕНIЕ. Эту ч у д е с н у ю истрорiю – въ ней земное сливается съ небеснымъ – я слышалъ отъ самого Виктора Алексѣевича, ав заключительныя ея главы проходили почти на моихъ глазахъ. Викторъ Алексѣевичъ Вейденгаммеръ происходилъ изъ просвѣщенной семьи, въ которой прермѣшались вѣроисповѣданiя и крови: мать его была русская, дворянка; отецъ – изъ нѣмцевъ, давно обрусѣвшихъ и оправославивишихся. Фамилiя Вейденгаммеръ упоминается въ истроiи русской словесности: въ 30-40-хъ годахъ прошлаго вѣка въ Москвѣ былъ «благородный пансiонъ» Вейденгаммера, гдѣ подготовлялись къ университету дѣти именитыхъ семей, между прочимъ – И. С. Тургеневъ. Старикъ Вейденгаммеръ былъ педагогъ требовательный, но добрый; онъ напоминалъ, по разсказамъ Виктора Алексѣевича, Карла Ивановича, изъ «Дѣтства и Отрочества». Онъ любилъ вести со своими питомцами бесѣды по разнымъ вопросамъ жизни и науки, для чего имѣлась у него толстая тетрадь въ кожанномъ переплетѣ, прозванная остряками – «кожанная философiя»: бесѣды были расписаны въ ней по днямъ и мѣсяцамъ, - своего рода «нравственный календарь». Зимой, напримѣръ, бесѣдовали о благотворномъ влiянiи суроваго климата на волю и характеръ; великимъ постомъ – о душѣ, о старстяхъ, о пользѣ самоограниченiя; въ маѣ – о влiянiи кислорода на организмъ. Въ семьѣ хранилось воспоминанiе, какъ старикъ ...
ПОѢЗДКА. I. Трофимъ подалъ лошадей затемно, − чуть стало синѣть. Черезъ площадь, въ соборѣ, благовѣстили къ ранней, по-ночному лаяли собаки, горѣли кой-гдѣ фонарики. Раза два звонилъ Трофимъ у крыльца податного, покашливалъ и поскрипывалъ на промерзшихъ ступенькахъ, а за окнами все ходили съ лампой. Встряхивались въ лошадиной дрожи мерзлые бубенцы. «Тепло живутъ, − думалъ Трофимъ, заглядывая въ обледенѣлое окошко и чувствуя, какъ начинаетъ знобить. − Водку, никакъ, цѣдитъ». Податной наливалъ изъ бутыли въ плетеную баклагу. Податниха стала протаивать свѣчкой у градусника, защурилась, сладко зѣвнула и покачала головой. Податной махнулъ что-то рукой, − должно быть, на морозъ. «Не выспалась все, сердешная» − подумалъ Трофимъ, глядя на рыхлую, бѣлую шею податнихи. Позѣвалъ и самъ. Поглядѣлъ на небо − яснѣеть, заголубѣло по снѣгу. Потянуло съ площади знойкимъ, разсвѣтнымъ вѣтромъ. Заяснѣлъ соборъ, вороха подобравшихся за ночь возковъ. Стали видны на мѣдной дощечкѣ черныя, въ инеѣ, буквы: «Податной инспекторъ». Наконецъ, загромыхали боты, вышибло ногой крѣпко вмерзшую дверь, вышелъ въ ушастой енотовй шубѣ податной съ чемоданомъ, крякнулъ на морозъ, шагнулъ съ крыльца въ широкiя пошевни и грузно повалился на сѣно. − Заправляй. Трофимъ подвалилъ сѣна, подбилъ подъ бока и затянулъ пледомъ. − За тридцать, братъ… Настюша, простудишься! Податниха топотала на крылечкѣ, кутаясь въ лисью шубу, и просила беречься, не допускать излишествъ, не задерживаться и не забыть купить ей еще краснаго ...
ИВ. ШМЕЛЕВЪ ЛѢТО ГОСПОДНЕ ПРАЗДНИКИ – РАДОСТИ – СКОРБИ Два чувства дивно близки намъ – Въ нихъ обрѣтаетъ сердце пищу – Любовь къ родному пепелищу, Любовь къ отеческимъ гробамъ. А. Пушкинъ. I ПРАЗДНИКИ ВЕЛИКIЙ ПОСТЪ ЧИСТЫЙ ПОНЕДЕЛЬНИКЪ Я просыпаюсь отъ рѣзкаго свѣта въ комнатѣ: голый какой-то свѣтъ, холодный, скучный. Да, сегодня Великiй Постъ. Розовыя занавѣски, съ охотниками и утками, уже сняли, когда я спалъ, и оттого такъ голо и скучно въ комнатѣ. Сегодня у насъ Чистый Понедѣльникъ, и все у насъ въ домѣ чистятъ. Сѣренькая погода, оттепель. Капаетъ за окномъ – какъ плачетъ. Старый нашъ плотникъ – «филенщикъ» Горкинъ сказалъ вчера, что масляница уйдетъ – заплачетъ. Вотъ и заплакала – кап… кап… кап… Вонъ она! Я смотрю на растерзанные бумажные цвѣточки, назолоченый пряникъ «масляницы» - игрушки, принесенной вчера изъ бань: нѣтъ ни медвѣдиковъ, ни горокъ, - пропала радость. И радостное что-то копошится въ сердцѣ: новое все теперь, другое. Теперь ужъ «душа начнется», -Горкинъ вчера разсказывалъ, - «душу готовить надо». Говѣть, поститься, къ Свѣтлому дню готовиться. - Косого ко мнѣ позвать! – слышу я крикъ отца, сердитый. Отецъ не уѣхалъ по дѣламъ: особенный день сегодня, строгiй, - рѣдко кричитъ отецъ. Случилось что-нибудь важное. Но вѣдь онъ же его простилъ за пьянство, отпустилъ ему всѣ грѣхи: вчера былъ прощеный день. И Василь-Василичъ простилъ всѣхъ насъ, такъ и сказалъ въ столовой на колѣнкахъ – «всѣхъ прощаю!» Почему же кричитъ отецъ? Отворяется дверь, входитъ Горкинъ съ сiяющимъ мѣднымъ тазомъ. А, масляницу выкуривать! Въ тазу горячiй кирпичъ и мятка, и на нихъ поливаютъ уксусомъ. Старая моя нянька Домнушка ходитъ за Горкинымъ и поливаетъ, въ тазу ...
ОЖИДАНIЕ Всѣ ждутъ и всѣ въ ожиданiи. Это чувство томительно. Знакомо оно и природѣ. Бываютъ такiя долгiя непогожiя осени, когда и скотина въ хлѣву, говорятъ мужики, закиснетъ и перестанетъ кормиться, когда терпѣливыя къ неуюту галки начинаютъ ронять запрѣвающiя отъ сырости, слабѣющiя перья, а лошади болѣютъ ногами. Когда льютъ осеннiе дожди, киснутъ дороги, а мокрый и грязный неуютъ съ воемъ носится по пустымъ полямъ, − ждешь, не дождешься, когда же, наконецъ, закурится, забѣлѣетъ и закуется эта непокрытая грязная нагота. Близится, наконецъ, желанное. Падаютъ инеи, морщатся въ багровыхъ закатахъ лужи, уходятъ вѣтры. Хлюпающiя дороги стали твердѣй, звончѣй. Дали ясны, тихи. Небо въ ночи засыпано золотымъ горохомъ. Воздухъ тонокъ необычайно. Чутка тишина, какъ никогда. Близится бѣлый покой. Какъ лѣса затихли! Они ждутъ. Даже уцѣлѣвшiе листья чуткихъ осинъ не дрогнутъ. Когда же? Можетъ-быть, еще долго? Можетъ, опять зашумитъ и завоетъ въ лѣсахъ, опять раскуются и поплывутъ дороги? а дождь зацарапается по крышамъ, по стѣнамъ, по окнамъ… а небо потеряетъ звѣзды?.. И кажется, что избитыя вѣтрами придорожныя березы большаковъ уже готовы хлестаться и безнадежно ронять свои зыбкiя плакучiя вѣтви. Нѣтъ и нѣтъ все еще крѣпкаго свѣтлаго покоя, прочно накатанныхъ бѣлыхъ дорогъ, розоваго разсвѣта, скрипа и хруста и ночного сверканья бѣлой земли… Бываютъ такiя томительно-долгiя непогожiя осени. Такъ же тяжелы и мутны сѣрые дни ожиданiя. Здѣсь, въ поляхъ, эта пора еще ...
Ив. Шмелевъ. ВЪ НОВУЮ ЖИЗНЬ. ПОВѢСТЬ. МОСКВА ТИПОГРАФIЯ К. Л. МЕНЬШОВА. Арбатъ, Никольскiй пер., домъ № 31. 1908 КНИГОИЗДАТЕЛЬСТВО Д. И. ТИХОМИРОВА: Москва, Б. Молчановка, д. № 24. Отдѣленiя склада: Въ С.-Петербургѣ, въ книжномъ складѣ Бр. Башмаковыхъ, Итальянская, 31. Въ Казани, въ книжномъ магазинѣ Бр. Башмаковыхъ. Въ Томскѣ, въ книжномъ магазинѣ П. И. Макушина. Въ Иркутскѣ, въ книжномъ магазинѣ П. И. Макушина и Посохина. Въ Кiевѣ, въ книжномъ магазинѣ И. А. Розова. Въ Одесѣ, въ книжномъ магазинѣ И. А. Розова. Въ Вильнѣ, въ книжномъ магазинѣ А. Г. Сыркина. Въ Воронежѣ, въ книжномъ магазинѣ М. И. Агафонова. Въ Екатеринославѣ, въ книжномъ магазинѣ I. В. Шаферманъ. Изданiя Д. И. Тихомирова продаются и во всѣхъ другихъ болѣе или менѣе извѣстныхъ книжныхъ магазинахъ. ________ ШМЕЛЕВЪ, Ив. Служители правды. Повѣсть съ рисунками художн. Андронова и Живаго. Ц. 40 к. РОЖДЕСТВЕНСКАЯ, А. Сынъ оружейника. Повѣсть В. Стоддарда. Съ рис. Ц. 30 к. ЕЯ ЖЕ. Жаворонокъ. Разсказъ Джона Беннета. Съ англ. Ц. 50 к. О. О. У. К. М. Н. П. книга допущена въ ученю библ. гор. и уѣздню училищъ и въ таковыя же младшааго и средн. возраста библ. сред. учебн. заведенiй. (Отношенiе № 5620, отъ 29 февраля 1900 года) ЕЯ ЖЕ. Сѣрый медвѣдь Вабъ. Разск. Э. Сетонъ-Томпслна. Съ рис. Ц. 25 к. О. О. У. К. М. Н. П. допущена въ ученическiя библiотеки городскихъ училищъ и въ безплатныя народныя библiотеки и читальни. (Отношенiе № 14229, отъ 4 мая 1904 года). ЕЯ ЖЕ. Маленькая королева. Амелiя ...
БИБЛИОТЕКА ДЛЯ ЮНОШЕСТВА Книга 1 Ив. Шмелевъ. На морсокмъ берегу Бѣлградъ 1930 Печатается въ количествѣ 1 000 экземпляровъ. Droits de reproduction et de traduction reserves pour tous pays. “РУССКАЯ ТИПОГРАФIЯ” – Бѣлградъ, Битольская, 25. I. Жоржикъ… Изъ длиннаго ряда ушедшихъ дней встаетъ предо мной хрупкая фигурка. Ясные глаза вдумчиво глядятъ на меня съ блѣднаго личика, и тонкiй голосокъ спрашиваетъ наивно-важно: – Какъ вы на это смотрите? Гдѣ теперь онъ? Когда мнѣ становится особенно грустно, иду я туда, гдѣ могу встрѣтить дѣтей. Иду на бульваръ, присаживаюсь на скамью и смотрю. Шумно и весело играютъ маленькiе люди, и невѣдомая имъ жизнь, кажется, сама съ улыбкой приглыдывается къ нимъ. Смотрю на оживленныя лица, слушаю звонкiе голоски. И хочется подойти къ задумчивому мальчугану лѣтъ семи, съ ...
НА КРЫЛЬЯХЪ. Рокочутъ. И ночью, и днемъ рокочутъ… Услышишь въ ночи, какъ зареветъ въ перелѣскѣ, передъ рѣкой, передъ желѣзнымъ мостомъ, въ желѣзномъ грохотѣ, − вспоминается маленькiй, съ испитымъ, въ морщинкахъ, лицомъ, товарный кондукторъ съ сундучкомъ и отстегнутымъ хлястикомъ замызганной шинели. − Даже начальство удивляется − откуда что! Та-акъ работаемъ… прямо, гономъ! Стали на разъѣздахъ цвѣтные поѣзда − зеленые, желтые, синiе: дали дорогу краснымъ, еще вчера неслышно пробиравшимся по ночнымъ путямъ. Теперь они слышны, только они одни, провожаемые надеждой, желанные. Они пошли и пошли, пошли и пошли ходомъ, въ лязгѣ, ревѣ и грохотѣ, съ широкогрудыми высоченными ревунами въ головѣ. Теперь ужъ не ждутъ часами на глухихъ станцiяхъ, чтобы пропустить щеголеватый экспрессъ въ огняхъ, чтобы захватить сиротливый вагончикъ съ овсомъ или платформу бревенъ какого-нибудь уѣзднаго торговца. Рокочутъ безъ останова, съ мѣста до мѣста, полные доверху, не теряющiе по дорогѣ; и машинисты у нихъ настражѣ, и топки полны, и кондуктора не дремлютъ. Не лѣсъ мануфактурщика, не товары какiе обычные на нихъ, чтò могутъ ждать, − валитъ на нихъ подымающаяся сила, живая сталь, натуго закрутившаяся пружина великаго размаха. Бѣгутъ и бѣгутъ въ грохотѣ, не сдерживаемые мостами. На мосту, − виденъ его сѣрый сквозной переплетъ, − за лугомъ, надъ кустами густого тальника, надъ рѣкой, − сторожевые огни. Не дремлетъ стража. Нѣтъ-нѣтъ и гукнетъ встревоженный чѣмъ-то выстрѣлъ. Напрасно. Покойно кругомъ. Никто не подойдетъ, нѣтъ враговъ здѣсь, въ ...
ВЕСЕЛЫЙ ВѢТЕРЪ («ВЕРБА») Утромъ бѣлѣлъ на лужахъ сквозной ледокъ, а теперь, за полдень, бѣгутъ ручьи, нѣжатся на солнышкѣ собаки и полощутся бойко воробьи. Вѣтеръ – „вскрышной“, тугой, сыровато-теплый. Потянетъ, рванетъ порой: бойкiй, весеннiй вѣтеръ. Прислушиваешься – шумитъ-смѣется. И небо – въ вѣтрѣ: сквозное-голубое, за золотистыми прутьями тополей. Тепло, и свѣжесть. И въ свѣжести этой – струйки: отъ тающаго снѣга, отъ потеплѣвшей земли и крышъ, отъ бьющихся въ вѣтрѣ прутьевъ, которые посочнѣли и сiяютъ? отъ вѣтра, пронесшагося полями и лѣсами?.. И голубями, какъ будто, пахнетъ… томною воркотнею ихъ, – чуется молодому сердцу, – и теплой сыростью погребовъ, запаздавшихъ съ набивкою, и помягчѣвшимъ льдомъ, зелеными-голубыми глыбами, съ грохотомъ рухающимися въ темные зѣвы лавокъ. Весна… Она засматриваетъ въ глаза разрумяненными „жаворонками“ и бѣлыми колпачками пасокъ въ бумажныхъ розанахъ, киваетъ съ телѣги веселой вербой – красноватыми прутьями и сѣренькими вербешками, золотится крестами въ небѣ, кричитъ въ голосахъ разносчиковъ. Пятиклассникъ Өедя – если бы его звали: Георгiй или Викторъ, что значитъ – „Побѣдитель!“ – а то все – „ахъ, ты, Өедя, съѣлъ медвѣдя!“ – сегодня совсѣмъ весеннiй: купленная для Пасхи легонькая фуражка, съ широкою, модною, тульею и съ настоящимъ „гвардейскимъ“ кантомъ, весенняя& ...
Ш М Е Л Е В Ъ Солнце мертвыхъ Эпопея КНИГОИЗДАТЕЛЬСТВО „ВОЗРОЖДЕНIЕ“ – „LA RENAISSANCE“ 2, rue de Séze, 2. Paris (9e) Переводы „СОЛНЦА МЕРТВЫХЪ“ на иностранные языки: на нѣмецкомъ языкѣ – изд. S. Fischer, Berlin, 1925. на англiйскомъ языкѣ – изд. Dent and Sons, 1926 (выход. Осенью) на чешскомъ языкѣ – изд. Otto, Praha, 1926 (выходитъ осенью) на французскомъ языкѣ – I-VII главы – «Mercure de France» 15-го Сент. 1926. Tome CLXVI. ________ Книги ИВ. ШМЕЛЕВА, вышедшiя заграницей: 1) «Неупиваемая Чаша» 1921 г. Парижъ, Кн-во «Русская Земля». 2) «Это было», 1923 г. Бердинъ, Изд-во «Гамаюнъ». 3) «Какъ мы летали», 1923 г. Берлинъ, Из-во «Гамаюнъ». 4) «Неупиваемая чаша», 1924 г. Прага. Книг-во «Пламя». _______ Книги ИВ. ШМЕЛЕВА, издававшiяся въ Россiи: 1) Распадъ. 2) Подъ небомъ. 3) Человѣкъ изъ ресторана. 4) Пугливая тишина. 5) Волчiй перекатъ. 6) Карусель. 7) Суровые дни. 8) Ликъ Скрытый. Для дѣтей и юношества: 1) Къ свѣтлой цѣли. 2) Служители правды. 3) Въ новую жуть. 4) Рваный Баринъ. ...
ПОДЪ ГОРАМИ. _______ I. Горы еще дремали въ туманѣ, а на сѣрыхъ уступахъ уже сидѣли орлы, недвижные, какъ куски камня, и ждали солнца. Оно скоро покажется. Свѣтлѣетъ по востоку, ширится и краснѣетъ. Брызжетъ алымъ огнемъ, плыветъ золотымъ потокомъ по взгорьямъ, вливаетъ въ лѣсныя чащи. Дрогнули и поднялись орлы. Козы выбѣжали къ утесамъ, нюхая золотой воздухъ. Олень уходилъ въ чащу съ тяжелымъ трескомъ. Жаркимъ стукомъ застучали цикады. Тонкiй и длинный, какъ зовъ далекой серебряной трубы, вытянулся подъ небомъ крикъ, вздрагивающiй и печальный… Это Ганѣмъ встрѣчалъ солнце. Какъ стрѣлка часовъ, двигался онъ по каменному помосту, надъ вершинами старыхъ орѣховъ, и звалъ, играя молодымъ горломъ: – Ал-ла-а-а-а… ил-ла-а-а… ил-ал-ла-ааа… Слушали горы. И виноградники, и сады, и бѣлыя ленты дорогъ, и кровли. Слушали. – Ре-сюл-ла-а-а-ааа… Срипитъ старая мажара Керимэ, ползетъ въ горы за буковыми дровами. – Аго-ой! Кричи, кричи… весело!.. А-гой!.. И лопоухiй буйволы мѣряютъ бѣлую пыль дороги, роняя слюну. Чокаютъ бодрымъ топотомъ кони къ горамъ. Свѣжiй молодой голосокъ звонко смѣется и дразнитъ: – Ля-ля-ля-ля-ля-ааааа!.. И перебой копытъ, и свистъ хлыста, и смѣхъ… А вотъ уже и старый Мустафа, корявый и хмурый, какъ придорожная маслина, выбирается изъ своей мазанки и усаживается, скрестивъ ноги, на земляной кровлѣ. Кланяется къ востоку, прикладывая пальцы къ ушамъ, и поблескиваетъ на его спинѣ затертый халатъ. Ярче играетъ звонкiй голосъ Ганэма и теперь кричитъ не горамъ и не городу. Не ...
С И Л А Разсказъ спасеннаго I Было уже рѣшено и подписано, – и прощай, Вася! Сила меня спасла. Слыхали, можетъ быть, про извѣстнаго у насъ, на югѣ, борца Ку-де-Прэ? Нѣтъ, не французъ. На афишахъ его такъ писали, а былъ онъ самый русскiй, по прозвищу «Куды-Прё»! Его-то я чуть было и не ввалилъ въ могилу, хоть я и тощiй, какъ видите. Наши подходили къ П., флангъ уже завернули. «Товарищи» начали сматываться, тащить. Картина извѣстная: по ночамъ повозки, послѣ шести – не выходить, подъ страхомъ разстрѣла, вранье о разгромѣ «бѣлогвардейской сволочи», загадочныя лица обывателей, – словомъ, завтра служи молебенъ, сдирай декреты и подводи балансъ. Вдругъ, передъ вечеромъ, прибѣгаетъ ко мнѣ дама, въ слезахъ: – Ради Бога, спасите!.. Мужа, офицера, арестовали, и еще двоихъ, грозитъ разстрѣлять… забралъ самъ Антипкинъ къ себѣ въ поѣздъ, а поѣздъ вотъ-вотъ уйдетъ… Вы съ Ку-де-Прэ хороши, а онъ съ самимъ Антипкинымъ обѣдалъ… Ради всего святого!.. А, дѣйствительно, Антипкинъ, прямо, въ любви объяснялся Куды-Прё: – «Насъ, – говоритъ, – только двое: я да ты!...» Черезъ него кой-кого и спасъ Куды-Прё. Шелъ въ чеку прямо, съ куртками – по-прiятельски: – «Да, черти эдакiе… человѣчка бы выручить, ...
НА ПЕНЬКАХЪ (Разсказъ б ы в ш а г о человѣка) I. Вынаходите, что я немножко перемѣнился. Немножко! Увѣряю васъ, что я, въ самомъ подлинномъ смыслѣ, бывшiй, и могу повторить это на семи языкахъ, живыхъ и мертвыхъ, какiе я зналъ когда-то. Ни рисовки, ни горечи, ни сожалѣнiя даже. Да, я − б ы в ш i й. Это вовсе не означаетъ, что я уже никакой теперь. Напротивъ, я теперь очень к а к о й и могъ бы прогуливаться подъ-ручку съ Нитше, если бы были мы въ общемъ планѣ. Но я, какъ бы это сказать… даже и въ никакомъ планѣ! Я, простите, немного непонятенъ, но это потому только, что я еще не привыкъ къ новому состоянiю своему, во мнѣ еще сталкиваются обломки прежняго, и вамъ неизвѣстна метаморфоза. Но вы скоро ее узнаете. Я, прежнiй, вытряхнулся изъ природной своей квартирки, въ которой пребывалъ почти шестьдесятъ лѣтъ, съ самаго дня рожденiя, и теперь я совсѣмъ иной, хоть и ношу знакомую оболочку. Для васъ я, какъ-будто, тотъ же, съ тѣмъ же довольно рѣдкимъ именемъ Өеогностъ, − Өеогностъ Александровичъ Мельшаевъ… ну да, тотъ самый, знакомый по обществу изученiя памятниковъ культуры и тому подобное, по лекцiямъ въ Институтѣ Археологiи и Университетѣ и, какъ вы сказали, по моей, донынѣ классической… − какъ бы я желалъ плюнуть! − книгѣ „Пролетъ Вѣковъ“, − я напишу, погодите, про… „Ледъ Вѣковъ“! Но все это потому, что продолжаю таскаться въ прежней своей ливреѣ. Богъ мой! Съ какой, если бы знали вы, ненавистью и тоской, съ какой усмѣшкой и жалостью я вдругъ улавливаю себя въ зеркалахъ, − ...
Моему Сережѣ. ГОЛОСЪ ЗАРИ Возвеселится пустыня и сухая земля, и возрадуется страна необитаемая, и расцвѣтетъ какъ нарциссъ. (Исаiи, 35, 1)[i]. Было это въ тѣ дни, когда Духъ смерти вынулъ изъ человѣка сердце. Тогда люди цѣнили кровь ниже плохого вина, а слезы были дешевле соли. Въ тѣ дни жилъ на Востокѣ человѣкъ, именемъ Али, по отцу Гасанъ. Онъ почиталъ Бога и держалъ Законъ въ сердцѣ. Много зимъ прошло надъ его головой: стало его лицо, какъ глина, запали и почернѣли щеки, трудно было глазамъ отъ солнца, а ротъ ввалился, и голова качалась, какъ тыква надъ порогомъ , когда подуетъ вѣтеръ. Враги совюду обложили страну ту, угрожая мечомъ и голодомъ, и чума обуяла души: помутился разумъ, какъ отъ вина, и всѣ хотѣли больше собрать себѣ. Тогда добрые притаивали свое, а сильные угнетали слабыхъ. Въ тѣ дни старый Али люиблъ сидѣть у мечети, окончивъ вечернюю молитву. Сидѣлъ и глядѣлъ на море, и мыслями вопрошалъ Того, Кого видѣлъ сердцемъ въ далекомъ небѣ и въ морѣ безъ конца-края; Кого слышалъ въ шумѣ волны морской и въ журчаньи бѣгучаго арыка; въ пѣснѣ вечерней птицы на сухомъ орѣхѣ, и въ блескѣ звѣзды вечерней, и въ голосѣ, что жилъ въ сердцѣ Али Гасана. Думалъ Али о боляхъ, посѣтившихъ тѣло, и о тѣлѣ думалъ: «Вотъ и конецъ близится, – что же останется? что не умретъ отъ меня, Али Гасана? что ...
ТѢНИ ДНЕЙ И въ тихую область видѣнiй и сновъ Врывалася пѣна ревущихъ валовъ. Ө. Т ю т ч е в ъ. I Будто я на Place de l’Etoile, въ толпѣ. Вечеръ или ночь −не знаю. Черное, какъ копоть, небо − нависло, давитъ. Ни одной звѣзды не видно. Подъ смутной Аркой, на могилѣ Неизвѣстнаго Солдата, − вѣтеръ: неугасающее пламя рвется. Блѣдные огни такси тревожно убѣгаютъ, оглядываясь краснымъ глазомъ. Торопятся уйти трамваи. Всѣ чего-то ждутъ, въ тревогѣ. Лицъ не видно, все головы да шляпы; и всѣ − т у д а. А пламя уже полыхаетъ, кидается подъ своды Арки. Валитъ дымъ, тяжелый, черный, какъ отъ нефти. Огни рекламъ мутнѣютъ, свѣтятся въ дыму багрово, грязно. Кто-то говоритъ, что нефтяные склады загорѣлись… Я кого-то жду. Смотрю на пламя, − траурный огонь. Я знаю − склады гдѣ-то здѣсь, на Прѣснѣ. Тамъ кладбище, и нефть − оттуда, изъ-подъ земли, густая. Пламя − отъ нея. Мнѣ жутко, я хочу уйти, но − трудно. Гляжу въ тоскѣ: направо, книзу, − Champs-Élysees, раздольные, пустые, въ огонькахъ; свѣтъ блѣдный и печальный, молочно-мутными шарами, какъ въ Москвѣ, въ морозы. Туда мнѣ нужно, но зачѣмъ − не знаю. Тамъ − покой. Кто-то кричитъ: − „Пусти-те..!“ Голосъ истошный, трудный. Я знаю: пробирается ко мнѣ. И жду въ тревогѣ. Это тсаричокъ. Лицо знакомое, но кто онъ − не могу припомнить. Онъ низенькiй, въ поповской шапкѣ, щуплый, глаза слезятся, жидкая бородка, − какъ будто, богадѣльщикъ. Красный узелокъ подмышкой, словно − въ баню; только не бѣлье, а яьлоки или просвирки, выпираетъ. Такъ я ему радъ, родному, съ нашей стороны. Хочу спросить о важномъ. Но онъ моргаетъ: − & ...
... сымаютъ… — понятно, для представленiя, ужъ вамъ извѣстно. Въ такой-то славѣ, она теперь… по ихнему — ужъ звѣ-зда стала, вонъ какъ! Да съ чего ужъ вамъ и разсказывать — не знаю, отъ очумѣнья никакъ все не отойду. Увижу во снѣ, — опять ... и въ ихнихъ газетахъ умѣлъ печатать. Поднесли ему винца, онъ и расположился: «да тутъ прачки сыматься лѣзутъ, а вы самая главная звѣ-зда!..» все ее такъ — звѣ-зда! — «да васъ съ руками и съ ногами всѣ оторвутъ, цѣны вы себѣ не знаете!» Наговорилъ намъ съ три короба. ...
СТѢНА. I. Съ громыхающаго тракта дорога повернула на мягкiй проселокъ и пошла зеленѣющими полосами ржи. Тутъ Василiй Мартынычъ придержалъ сѣраго въ яблокахъ Пугача и накрѣпко отжалъ взмокшiй зтылокъ. - Ффу… благодать!.. Парило въ поляхъ послѣ ночного дождя. Мерцаньемъ курились дали. У Василiя Мартыныча на спинѣ выступили по чесучевому пиджаку темныя пятна и заблестѣла багровая складка у затылка. Запотѣлъ и Пугачъ послѣ трехверстнаго гона и шелъ лѣнивой развалкой, растирая въ потныхъ мѣстахъ бѣлые сгустки. Покашивался на сочныя зеленя. …Ухарь купецъ… у-ухарь купецъ… ухарь купе-ецъ - удалой молодецъ!.. - Тьфу ты, чортъ! Всю дорогу отъ города прыгалъ этотъ игривый напѣвъ въ головѣ, прыгалъ подъ дробный топотъ копытъ Пугача и подъ встряхиванье шарабанчика и до того надоѣлъ, что василiй Мартынычъ плюнулъ. Еще со вчерашней ночи привязался, когда пѣла вертлявая Фирка. Захотѣлось покурить, и Василiй Мартынычъ увидалъ затиснутую въ папиросы сигару съ ободочкомъ. - Вотъ, черти малиновые… что удумали! Сигара опять напомнила, что было вчера и сегодня ночью, и какъ его почтили. Такъ почтили, что теперь прямо на вѣки вѣчные будетъ о немъ извѣстно. Всѣперемрутъ, и самъ онъ умретъ, и губернаторъ - дай ему Богъ здоровья! - умретъ, и всѣ дома перестроятъ, а навсегда будетъ извѣстно, что вотъ онъ, подрядчикъ каменныхъ работъ. Василiй Мартынычъ Бынинъ, почтенъ. Потому камню ничего не страшно. Будетъ себѣ лежать, и никто его не вытащитъ изъ-подъ кладки. ...
ВИНОГРАДЪ. I. Каждый изъ нихъ задалъ паспортъ и получилъ наказъ - во вторникъ, къ часу дня, быть на вокзалѣ, у багажной кассы: тамъ ихъ найдутъ и выдадутъ билеты на проѣздъ. Первымъ явился бѣлоусый парень, въ новомъ синемъ картузѣ и поношенномъ пальтецѣ, съ узелкомъ; тутъ же подошла запыхавшаяся краснощекая дѣвушка съ большимъ бѣлымъ узелкомъ, который она тащила на животѣю Стояли и приглядывались, озабоченно посматривая на часы, показывавшiе уже половину перваго, и сторожили у двери. По черной косыночкѣ, узлу и жакету, съ большими отвисшими пуговицами, парень прикинулъ, что это, конечно, горничная, и спросилъ осторожно, - не въ Крымъ ли онѣ, къ господину Винду?.. Дѣвушка отвѣтила оживленно и радостно: - Какъ же, какъ же… въ Крымъ! И вы тоже въ Крымъ?! - Какъ разъ тоже въ Крымъ! къ господину Вмнду, для пансiона! А вы сюда, к сторонкѣ узелокъ-то… Часъ скоро, а вотъ… никакого результату. Замѣтилъ, что она поглядываетъ на узелокъ, и разсказалъ, что все имущество оставилъ у брата, швейцара, на Басманной, а тутъ, конечно, только самое необходимое. Тащить тоже въ такую далищу, когда. Можетъ, еще и не уживешься! Настоящая его спецiальность - по номерамъ, но лѣтнее время -самый мертвый сезонъ, а самовары-то подавать по пансiону, - да чего же ихъ не подать! А звать его Васильемъ. Дѣвушка разсказала, что все не рѣшалась ѣхать въ такую далищу, но господа уѣхали за-границу до зимы - гдѣ-нибудь надо же служить до ихъ прiѣзда! А зовутъ ее Сашей, Александрой Петровной. Говоря про заграницу, она посмотрѣла на желтый носочекъ баретки, и Василiю показалось, что сказала она это такъ, для ...
ВОЛЧIЙ ПЕРЕКАТЪ. I. Оставался послѣднiй концертъ - въ сѣверномъ городѣ. Можно было ѣхать по желѣзной дорогѣ, но пѣвица выбрала пароходъ. Баритонъ убѣждалъ, что въ концѣ августа ѣхать по рѣкѣвовсе не интересно, можетъ измѣнитьчся погода, что они, наконецъ, рискуютъ. Говорилъ о туманахъ, о возможности застрять на мели. Но пѣвица настаивала. Она не бывала въ этихъ пустынныхъ краяхъ, гдѣ въ тихихъ селенiяхъ дремлютъ старенькiя церквушки, гдѣ по погостамъ - тамъ есть такiе погосты - притаилась сиротливая жизнь. Наконецъ, хотѣла отдохнуть на водѣ, гдѣ всегда чувствуешь себя хорошо. Ихъ импрессарiо - онъ же и пiанистъ - поѣхалъ впередъ - налаживать дѣло, а баритону пришлось уступить. Пока они сядутъ на небольшой пароходъ, а съ половины дороги - тамъ вода позволяетъ - поѣдутъ на самоновѣйшемъ, большомъ и роскошномъ, со всѣми удобствами. Общество можетъ гордиться своими «американцами», и пусть не подумаютъ, что полный комфортъ можно получить только на Волгѣ. Такъ сказалъ имъ пароходный агентъ. - На этомъ пароходѣ ѣхаль министръ! Агентъ зналъ, съ кѣмъ имѣетъ дѣло, и галантно добавилъ: - Вы дѣлаете намъ честь. Ихъ провожали овацiями. Баритонъ прижималъ руку и посылалъ поцѣлуи, пѣвица разоряла поднесенный букетъ, гимназисты ловили ея пальцы и щекотали губами. Все это очень мѣшало спѣшившимъ съ догрузкой. Катились скрипучiя бочки съ сахаромъ, синiя - съ керосиномъ, неслись на плечахъ дробнымъ шажкомъ, какъ маленькiе дома, громоздкiе ящики, пугали щебечущую толпу& ...
ГРАЖДАНИНЪ УКЛЕЙКИНЪ. I. - Уклейкинъ идетъ! Уклейкинъ идетъ!... Мальчишки бросали бабки, собирали змѣи и бѣжали на улицу. Полицейскiй, кидавшiй въ ротъ сѣмечки у окна прачешной, выдвигался на мостовую. Въ самоварномъ заведенiи Косорылова стихалъ лязгъ, и чумазые мѣдники высыпали къ воротамъ. Портнихи вытягивались изъ оконъ, роняя горшки герани. - Идетъ!.. Твердо идетъ нонеча… Головы поворачиваются къ “посту”. - Ладушкинъ дежуритъ… - А што твой Ладушкинъ!... Махнетъ проулкомъ… Какъ намедни-то въ одной опоркѣ стеганулъ“… - Ужли не прорвется, а? - Сурьезный нонче штой-то… Всѣмъ хочется, чтобы Уклейкинъ прорвался на Золотую улицу, въ публику. За нимъ ринутся, и будетъ скандалъ. Уклейкинъ начнетъ откалывать, прохватывать и печатать, начиная съ головы и кончая подчаскомъ. Пока захватятъ и погрузятъ на извозчика, онъ высыплетъ много кое-чего, о чемъ не говорятъ громко, а разносятъ изъ дома въ домъ такъ, что сейчасъ же узнаютъ на задворкахъ; что казалось забытымъ и вдругъ всплываетъ; что было даже одобрено про себя, но чего въ открытую еще стыдятся; что шмыгнуло мимо портфелей слѣдователя и прокурора, ловко избѣгло печатнаго станка и вдругъ, непонятнымъ процессомъ встряхнулось въ помраченныхъ мозгахъ и гулко выкатилось на улицу изъ сиплой готки полупьянаго сапожника. - Чего гляди-то?... Уклейкинъ что ли-ча идетъ? - спрашиваютъ сверху портнихи. - Мчитъ! Спущайтесь, Танечка! - А ну васъ… Намъ и здѣсь хорошо. - Имъ не годится середь публики въ открытомъ видѣ. - Варька-то, Варька-то расползлась! Ровно какъ мягкая… - Со щиколаду. Ее кажинный вечеръ мухинскiй конторщикъ щиколадомъ удовлетворяетъ. Уклейкинъ идетъ рѣшительно, высоко подымая тощiя, узловатыя ноги, точно выдергиваетъ ихъ изъ мостовой. Какъ гремучая змѣя хвостомъ, шмурыгаетъ онъ опорками, подтягивая на ходу ...
ВЪ УСАДЬБѢ. I. Грачей въ паркѣ была такая сила, что первые дни по прiѣздѣ въ усадьбу генеральша не могла спать, затыкала уши ватой, укрывалась подушкой, принимала вероналъ, − ничто не помогало. Генералъ разносилъ приказчика, почему позволяют грачамъ селиться въ паркѣ, не принимаютъ никакихъ мѣръ, нельзя гулять, вездѣ дрянь, безобразiе. Приказчикъ божился, что мѣры принимаются, всякiй разъ къ прилету разгоняютъ старыя гнѣзда, но такая птица упрямая − знать ничего не хочетъ. − Голотà-съ кругомъ, удержаться-то ей и негдѣ, окромѣ какъ у насъ… Но, впрочемъ, въ Никитовкѣ, въ ближней рощѣ, имѣется нѣкоторое количество… − Значитъ, паркъ, по-твоему, вырубать, умная голова? Залпами выбивай, что хочешь, дѣлай!.. Духу чтобъ ихъ не было у меня!.. На вторую весну, какъ купили усадьбу, рѣшили выбить грачей, но помѣшалъ сынъ Степа, студентъ-первокурсникъ. − Это варварство! Набить вороха и потомъ спать спокойно! Генералъ горячился, доказывалъ, что если не истреблять, разведется такая уйма, что шагу ступить нельзя будетъ, − одни грачи. Вышло смѣшно, даже генеральша смѣялась, и все обошлось. Скоро привыкли, а генералъ сталъ находить, что, пожалуй, даже стильно выходитъ: старый паркъ, глухой прудъ и уныло кричатъ грачи. − Какъ у Левитана! Въ эту весну дѣло обостроилось. ПОслѣ зубной боли у генеральши разыгрались мигрени, генералъ тоже былъ сильно не въ духѣ, − полетѣли его бумаги, на которыхъ онъ думалъ сыграть, − а грача, какъ на грѣхъ налетѣло особенно много, такъ какъ зимой свели ближнюю рощу въ Никитовкѣ. Еще въ февралѣ приказчикъ ...
Конкорданс создается в рамках проекта РФФИ 18-012-00381 "Раннее творчество И. С. Шмелева в рукописных источниках: исследование и публикация"