Выберите букву, с которой начинается искомая словоформа:
І Љ Њ А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Ъ Ы Ь Э Ю Я Ѣ Ѳ... ;«Ѣхали бояре изъ Нова-Города». И вдругъ выхватываетъ изъ пальто письмо. - Доложите самому, что прiѣхалъ съ визитомъ… баринъ Эн-та-льцевъ! - вскрикиваетъ онъ важно, съ хрипомъ. - И желаетъ имъ прочитать собственноручный стихъ Рождества! Собственноручно, стихъ… ввотъ! - ... парадное. Баринъ требуетъ, чтобы и его пустили черезъ парадное. Я вожу снѣгъ на саночкахъ и слышу, какъ онъ споритъсъ Василь-Василичемъ: - Я Валерьянъ Дмитрiевичъ Эн-та-льцевъ! Вотъ карточка… И все попрыгиваетъ на снѣжку. Страшный морозъ, а онъ въ курточкѣ со шнурками и въ прюнелевыыхъ полсапожкахъ, дамскихъ. На немъ красная фуражка, подъ-мышкой ... . - Впрочемъ, не мѣсто краситъ человѣка… много званыхъ, да мало избранныхъ! Пройдемъ и черезъ кухню… Передай карточку, скажи - Эн-та-льцевъ! - Да васъ и безъ карточки всѣ знаютъ, при себѣ держите, - говоритъ дружелюбно Василь-Василичъ и что-то шепчетъ барину ...
ГРАЖДАНИНЪ УКЛЕЙКИНЪ. I. - Уклейкинъ идетъ! Уклейкинъ идетъ!... Мальчишки бросали бабки, собирали змѣи и бѣжали на улицу. Полицейскiй, кидавшiй въ ротъ сѣмечки у окна прачешной, выдвигался на мостовую. Въ самоварномъ заведенiи Косорылова стихалъ лязгъ, и чумазые мѣдники высыпали къ воротамъ. Портнихи вытягивались изъ оконъ, роняя горшки герани. - Идетъ!.. Твердо идетъ нонеча… Головы поворачиваются къ “посту”. - Ладушкинъ дежуритъ… - А што твой Ладушкинъ!... Махнетъ проулкомъ… Какъ намедни-то въ одной опоркѣ стеганулъ“… - Ужли не прорвется, а? - Сурьезный нонче штой-то… Всѣмъ хочется, чтобы Уклейкинъ прорвался на Золотую улицу, въ публику. За нимъ ринутся, и будетъ скандалъ. Уклейкинъ начнетъ откалывать, прохватывать и печатать, начиная съ головы и кончая подчаскомъ. Пока захватятъ и погрузятъ на извозчика, онъ высыплетъ много кое-чего, о чемъ не говорятъ громко, а разносятъ изъ дома въ домъ такъ, что сейчасъ же узнаютъ на задворкахъ; что казалось забытымъ и вдругъ всплываетъ; что было даже одобрено про себя, но чего въ открытую еще стыдятся; что шмыгнуло мимо портфелей слѣдователя и прокурора, ловко избѣгло печатнаго станка и вдругъ, непонятнымъ процессомъ встряхнулось въ помраченныхъ мозгахъ и гулко выкатилось на улицу изъ сиплой готки полупьянаго сапожника. - Чего гляди-то?... Уклейкинъ что ли-ча идетъ? - спрашиваютъ сверху портнихи. - Мчитъ! Спущайтесь, Танечка! - А ну васъ… Намъ и здѣсь хорошо. - Имъ не годится середь публики въ открытомъ видѣ. - Варька-то, Варька-то расползлась! Ровно какъ мягкая… - Со щиколаду. Ее кажинный вечеръ мухинскiй конторщикъ щиколадомъ удовлетворяетъ. Уклейкинъ идетъ рѣшительно, высоко подымая тощiя, узловатыя ноги, точно выдергиваетъ ихъ изъ мостовой. Какъ гремучая змѣя хвостомъ, шмурыгаетъ онъ опорками, подтягивая на ходу ...
МОСКВА ВЪ ПОЗОРѢ Когда солнце потонетъ въ океанѣ, когда послѣдняя его искра гаснетъ, − вдругъ, въ помутнѣвшей дали, дымное пробѣжитъ блистанье, мигнетъ въ облакахъ заката. Живое за ними бьется. Кресты ли небесныхъ колоколенъ, сверканье звоновъ?.. Смотришь − померкли дали, колышется океанъ бездумный, синѣетъ ночью. Всѣ, кто живалъ у океана, знаютъ это прощанье солнца − чудесную игру свѣта. Мнѣ ее грустно видѣть. Вспоминаются дымные закаты, блески, − дымное золто и звоны. Блескомъ играли звоны, въ душу запали съ дѣтства и стали свѣтомъ. Были когда-то звоны, слышала ихъ душа живая. Святой Китежъ… Не захотѣлъ позора, укылся бездной. Соборы его и звоны нетлѣнно живутъ донынѣ, въ глубокомъ Свѣтлоярѣ. Сокрылся Китежъ до радостнаго Утра, чистый,* Никуда не ушла Москва, покорно лежитъ и тлѣетъ. Не было Свѣтлояра-чуда, − почему же въ пожарахъ не сгорѣла, отдалась, какъ рыба, издѣвкѣ?!.. Помню Москву въ расплохѣ, − дымъ и огни разрывовъ надъ куполами Храма, блески орловъ кремлевскихъ изъ черной ночи, вспышки крестовъ и вышекъ. Звали кресты огнями. Тихiе соборы полошились. Помню свое Замоскворѣчье − темень осенней ночи, безлюдье улицъ, глушь тупиковъ и переулковъ. Прятались за углами тѣни. Человѣческаго лица не видно − только тѣни. Такъ и по всей Россiи. Помню осеннюю тьму расплоха, смутные говорки, шептанье, − лузга и вѣтеръ. − Матросъ проходилъ. Черезъ насъ ужъ перекатило, теперь подъ н и м и!.. − Къ одному бы ужъ концу, что ли. А ...
Ив. Шмелевъ ПУТИ НЕБЕСНЫЕ романъ книгоиздательство “ВОЗРОЖДЕНiЕ” - “LA RENAISSANCE” 73, Avenue des Champs-Elysées, Paris-8 1937 Эту книгу - послѣднюю написанную мной при жизни незабвенной жены моей Ольги Александровны и при духовномъ участiи ея - съ благоговѣнiемъ отдаю ея светлой Памяти ИВ. ШМЕЛЕВЪ 22 декабря 1936 г. Boulogne-sur-Seine 1. - ОТКРОВЕНIЕ. Эту ч у д е с н у ю истрорiю – въ ней земное сливается съ небеснымъ – я слышалъ отъ самого Виктора Алексѣевича, ав заключительныя ея главы проходили почти на моихъ глазахъ. Викторъ Алексѣевичъ Вейденгаммеръ происходилъ изъ просвѣщенной семьи, въ которой прермѣшались вѣроисповѣданiя и крови: мать его была русская, дворянка; отецъ – изъ нѣмцевъ, давно обрусѣвшихъ и оправославивишихся. Фамилiя Вейденгаммеръ упоминается въ истроiи русской словесности: въ 30-40-хъ годахъ прошлаго вѣка въ Москвѣ былъ «благородный пансiонъ» Вейденгаммера, гдѣ подготовлялись къ университету дѣти именитыхъ семей, между прочимъ – И. С. Тургеневъ. Старикъ Вейденгаммеръ былъ педагогъ требовательный, но добрый; онъ напоминалъ, по разсказамъ Виктора Алексѣевича, Карла Ивановича, изъ «Дѣтства и Отрочества». Онъ любилъ вести со своими питомцами бесѣды по разнымъ вопросамъ жизни и науки, для чего имѣлась у него толстая тетрадь въ кожанномъ переплетѣ, прозванная остряками – «кожанная философiя»: бесѣды были расписаны въ ней по днямъ и мѣсяцамъ, - своего рода «нравственный календарь». Зимой, напримѣръ, бесѣдовали о благотворномъ влiянiи суроваго климата на волю и характеръ; великимъ постомъ – о душѣ, о старстяхъ, о пользѣ самоограниченiя; въ маѣ – о влiянiи кислорода на организмъ. Въ семьѣ хранилось воспоминанiе, какъ старикъ ...
Конкорданс создается в рамках проекта РФФИ 18-012-00381 "Раннее творчество И. С. Шмелева в рукописных источниках: исследование и публикация"