Полочка (НИОР РГБ 387.4.7.)

Российская государственная библиотека

Научно-исследовательский отдел рукописей

Фонд № 387

И. С. Шмелев

Картон № 4

Ед. хран. № 7

Рассказ «Полочка»

Наслѣдство

разсказъ мал. человѣка

(Изъ[1] письмоводителя)

I

Я[2] познакомился съ теперешнимъ хозяиномъ очень оригинально. Я былъ мальчикомъ-полотер.[3] при фабричномъ трактирѣ, получалъ 10 рублей и за это[4] жалованье долженъ былъ[5] мести полъ, обметать пыль,[6] держать въ порядкѣ чернильницы, получать тычки и отворять двери посѣтителямъ. У меня былъ уголокъ съ табуретомъ, куда[7] въ своб.[8] минуты я забивался какой-ниб.[9] пустой минутой и читалъ. Все это были[10] книжки на[11] сѣрой бумагѣ, замасленые и какiе то взбитыя, съ <нрзб.> краями и уголками[12] <нрзб.> всѣми <?>рядниками и, наконецъ, попадались ко мнѣ. Какъ сейчасъ помню ихъ названiя «Очаровательный <нрзб.>», «Голубая маска»,[13] «Голосъ изъ гроба» или «Тоска новобрачной». Я такъ зачитывался, что не слыхалъ окриковъ, скрипа отворяемой двери, пока кто-нибудь не тыкалъ меня кулакомъ въ бокъ.

— Мишка, чертъ! —[14] кричитъ мнѣ кто то, когда я, присутствовалъ на балу[15] графа Демальмора и вмѣстѣ съ маркизомъ <нрзб.> сжималъ рукоятку кинжала, что бы изъ за портьеры нанести смертельный ударъ ужасному[16] сопернику. — Не видишь, податель пришелъ.

Я бросился къ двери. Съ портфелемъ стоялъ старичокъ въ очкахъ и[17] стряхивалъ снѣгъ. Я помогъ снять шубу, но въ это время зажатыя въ рукѣ «[18]Семь призраковъ или роковое кольцо» — <нрзб.> изъ рукъ и разсыпались вѣеромъ по[19] листочкамъ.

[20]Протиравшiй очки старичокъ ласково[21] подмигнулъ мнѣ при общемъ шопотѣ <нрзб.> и выговорѣ бухгалтера, приподнялъ палецъ и сказалъ:

— А ну, м…… дай…

[22]Я схватилъ листки въ охапку, а старичокъ выдернулъ одинъ и сталъ разсматривать. Его глазъ подмигивалъ и ротъ скривился въ[23] ехидную усмѣшку.

— Нѣтъ, нѣтъ — сталъ онъ читать нараспѣвъ[24]. — Я не могу не мстить… Вся <нрзб.> моей души взываетъ къ отмщенію сей невинной обесчещенной дамы… Его вздрагивающіе руки конвульсивно тянулись къ рукояткѣ кинжала и адская[25] улыбка[26] искривила <нрзб.>[27] черты его выразительнаго[28] лица. — Здорово![29] — Гдѣ это ты, <нрзб.>[30], такія книги добываешь?.. а?.. — Онъ качнулъ головой, передавая листки.

Теперь всѣ <нрзб.>[31] смѣялись, уткнувшись въ[32] толстыя книги, а[33] бухгалтеръ[34] ткнулъ пальцемъ и прошипѣлъ

— Пшолъ… болванъ!..

[35]Податель провѣрилъ фабричные документы и прошелъ одѣваться. Онъ потрепалъ меня по плечу и спросилъ хорошо ли я пишу. Я упомянулъ о похвальномъ листѣ городской <нрзб.>.

Спросилъ, сколько я получаю жалованья и чѣмъ занимаюсь.

— Вотъ что[36] — сказалъ онъ. — Мнѣ нуженъ[37] писецъ… Жалованье[38] у меня[39] 15 рублей…[40] заходи сегодня вечеромъ…

// л. 1

[41]Осуществлялась моя мечта.[42] Писецъ! Я и[43] мальчишкой то <нрзб.> въ контору, чтобы <нрзб.> залѣсть за высокій столикъ конторщика… Да еще у податного! Его такъ предупредительно встрѣчали у насъ,[44] выходилъ даже самъ хозяинъ… Я не колебался…

Вечеромъ я уже <нрзб.> къ нему, а черезъ минуту пялилъ глаза на стѣны.[45] Вездѣ[46] по стѣнамъ тянулись[47] отъ полу до потолка тянулись полки, полки и полки.[48] Безконечными рядами стояли книги разныхъ форматовъ, въ переплетахъ и такъ[49]. Мой будущiй хозяинъ стоялъ[50] высоко поднялъ лампу и вглядывался въ меня…

— Ага!.. пришелъ… Ну, такъ вотъ… Пятнадцать рублей и мое содержанiе…[51] съ 8 и до 1 часу — работа въ канцелярiи…

— Слушаюсь…

— Съ 1 ч и до 4… — время твое… съ 4 до 7… здѣсь.

Онъ показалъ на полки и куда то въ комнаты, гдѣ въ полутьмѣ я видѣлъ тянул.[52] полки до потолка, столъ, завал.[53] книгами…

— Я составляю каталогъ своей[54] библiотеки…[55] Такъ вотъ, <нрзб.> души… согласенъ?..

Господи!.. И онъ спрашивалъ еще, согласенъ ли я… На меня глядѣло цѣлое царство книгъ… Сколько же[56] было здѣсь: тайнъ,[57] <нрзб.>, графовъ,[58] злодѣевъ и подземелій! Если бы онъ сказалъ — я плачу пять рублей я[59] ни минуты не колебался бы…

На слѣдующiй же день я получилъ разсчетъ въ конторѣ и перебрался въ замѣчательную квартиру старичка-податнаго.

_____

Отработавъ въ канцелярiи я съ нетерпѣнiемъ ждалъ часа, когда мы оба, хозяинъ и я отдавались священнодѣйствiю. Да, это было священнодѣйствiе. Хозяинъ надѣвалъ сѣрый халатъ и требовалъ чтобы я показалъ ему свои руки.

— Да, да… Книги не терпятъ грязи, говорилъ онъ… — Это не камни ворочать.

За мѣсяцъ службы я узналъ своего хозяина хорошо.[60] Также хорошо, какъ онъ зналъ свои книги. А книгъ у него была масса. Всѣ комнаты — ихъ у него было пять, заставлены были полками по стѣнамъ и простнѣнкамъ. Даже въ корридорѣ, даже въ передней были полки.[61] Все свое хозяйство онъ сдвинулъ въ одну единственную комнату, гдѣ обѣдалъ, спалъ и гдѣ была его канцелярiя. Но и тамъ — въ перемежку съ дѣловыми бумагами стояли книги. Они лежали на окнахъ, подъ столами, вездѣ гдѣ можно было найти хоть поларшина свободнаго мѣста.[62] И каждое первое число, аккуратно намъ приносили связки, приносили изъ старыхъ лавокъ. Какой то <нрзб.> потокъ вливался къ намъ грозя заманить, выжить насъ изъ квартиры.

— Совсѣмъ некуда ставить, сокрушенно говорилъ старичокъ. — Новую квартиру брать надо.

// л. 1 об.

нѣтъ, нельзя… Все переломаютъ, перервутъ…

И вотъ, мѣсяца черезъ три, какъ я поступилъ, онъ сказалъ рѣшительно.

— Нѣтъ, надо кончить… Надо кончить, — задумчиво сказалъ онъ. — Надо все привести въ порядокъ.

Я составлялъ каталогъ. Надо было видѣть лицо хозяина. Онъ осторожно, какъ стекл.[63] вещь вынималъ съ полокъ книги, аккуратно, однимъ пальцемъ не открывая<?> крышку переплета, держа книгу на растопыр.[64] пальц.[65] лѣвой руки и полнымъ уваженiя благоговѣннымъ голосомъ, возглашалъ съ разстановкой:

— Отдѣлъ историческiй. Лит.[66] B. №…[67] Нашелъ?.. Какой тамъ предыдущiй №…

— 364…

— Такъ… Пиши… № 365… Мишо… Исторiя… Крестовыхъ походовъ… Перев.[68] съ французскаго…[69] Годъ изданiя 1878й… Петербургъ… страницъ… 297…

[70]И я писалъ, стараясь выводить красиво. А хозяинъ держа книгу, остор.[71] перелистывая, точно касался чего то хрупкаго, и здувалъ пыль съ обрѣза… Эту книгу, — говор.[72] онъ к. б.[73] про себя, я купилъ… въ Москвѣ… Надо перечесть… перечесть… Тутъ много поучительного…

Иногда онъ дѣлалъ перерывъ и читалъ мнѣ цѣлыя лекцiи.

— Книга… — говорилъ онъ, оглядывая свои собранiя — книга… Надо почувствовать[74] что такое книга. Чѣмъ она была… Теперь… теперь все,[75] все перевели на товаръ, все пустили на биржу[76]. Мысли, чувства, слезы… теперь полируются<?.>, какъ первое масло, <нрзб.>… <нрзб.> остатки…[77] Теперь это… мануфактуры, работа по заказу… Теперь покупатель[78] требуетъ.. дайте мнѣ… больше смѣху… и ему <нрзб.>ютъ пудъ смѣху… Дайте мнѣ чего… поострѣе… и ему даютъ на <нрзб.> остраго, грязнаго…[79] Онъ требуетъ… и товаръ вырабатываютъ… Вотъ теперь[80] книги…[81]

Я смотрѣлъ на него, готовясь продолжать записи.

— Книга… говорилъ онъ, показывая на полки. —[82] Жилъ человѣкъ, мучился, исходилъ кровью, слезами, святымъ восторгомъ… Крестъ скорби, восторгъ, свѣтлая радость рвалась изъ него… Онъ мучился… бралъ перо… бумагу и выливалъ себя… и рождалось… творилась книга… святая книга…

Вотъ они — указалъ онъ на полки… Они, эти книги… здѣсь…[83]

Это онъ говорилъ часто[84]

— Все уходитъ… Эти сокровища вытовариваютъ на биржѣ, не <нрзб.>, хватаютъ грязными пальцами, перерабатыв.[85] на фабрикахъ и все идетъ на выдѣлку оберточной бумаги… Оберточной бумаги… Презрѣнiе къ человѣческой душѣ… Да! говорилъ онъ… было время… за книгу… отдавали жизнь… гибли на кострахъ… проводили лучшiе годы въ тюрьмахъ… Писали сажей,[86] копотью, кровью[87], слезами разводили[88] сажу… и писали… И эти книги… есть у меня. Эти самыя книги…

// л. 2

[89]Онъ вынималъ съ полки какую-нибудь книгу и показывалъ мнѣ.

— Въ ней человѣкъ… онъ называлъ писателя… оставилъ часть самого себя… лучшую часть своего[90] сердца[91]…

Такъ мы проводили вечера. Онъ зналъ многое, многое. Бывали часы, когда онъ[92] весь загорался какимъ то внутреннимъ огнемъ, его голосъ начиналъ дрожать…

— Многихъ книгъ нѣтъ теперь — говорилъ онъ. Они забыты, заставлены, изорваны, брошены… Гдѣ-нибудь въ старой каморкѣ, по библiотекамъ еще хранятся они. Ихъ уже не читаютъ… Ихъ не знаютъ… А у меня они есть… — почти кричалъ онъ. — И придетъ время, я ихъ перечитаю снова[93]… я… здѣсь… одинъ воздамъ должное творцамъ…[94]

[95]Иногда ночью я просыпался и видѣлъ[96] черезъ щели двери свѣтъ въ комнатѣ хозяина. Д. б.[97] онъ читалъ свои книги или <2 нрзб.> обрѣзки.[98]

Иногда[99] вечеромъ,[100] онъ[101] ходилъ, поднявъ лампу надъ головой и оглядыв.[102] полки…

Я заражался его страстью къ книгамъ и эти книги, даже полки,[103] вся квартира и моя работа казались священными. Я проникался уваженiемъ ко всему, что имѣло как. ниб.[104] отношенiе къ книгамъ. Онъ умѣлъ[105] внушить мнѣ это уваженiе.

[106]Въ гостиной была одна своб.[107] стѣна. На ней висѣли въ дубовыхъ рамахъ портреты писателей. Тутъ были портреты[108] самыхъ выдающихся, признанныхъ всѣмъ міромъ писателей. Что то[109] около полусотни. Я зналъ, кто они и особенно тщательно каждую субботу вытиралъ стекла, всматривался въ лица и <нрзб.>ежели бы на живыхъ.

Я зналъ, кто и какія книги написалъ и[110] на какой полкѣ эти книги стояли.

[111]Разъ какъ то мы писали каталогъ. Мой хозяинъ былъ не въ духѣ.

— Какъ ты держишь, какъ держишь? — крикнулъ онъ на меня. [112]— Что это, тряпка, швабра[113] тебѣ?..[114]

Онъ вырвалъ[115] у меня изъ рукъ книгу и оглядѣлъ её со всѣхъ сторонъ.

Я съ испугомъ смотрѣлъ на него[116].

— Шекспиръ! а?.. Да знаешь ли ты, кто такой былъ Шекспиръ?.. а?.. Какъ ты его держишь, а?.. Вотъ и вотъ… и хорошо треснулъ.

Онъ тыкалъ мнѣ въ лицо корешкомъ, что то показывая пальцемъ.

Невѣжество[117] И не смѣй никогда… касаться… не смѣй! — сказалъ онъ, ставя книгу на мѣсто…

[118]Онъ оберегалъ свои книги отъ всего, отъ пыли, отъ мухъ, отъ крысъ…

На всѣхъ полкахъ у него висѣли зеленые занавѣски. Чуть не въ кажд.[119] комнатѣ на стульяхъ <нрзб.> спали кошки, которымъ онъ не давалъ ѣсть и они[120] слонялись[121] по комнатамъ, злые и тощіе, царапали ножки стульевъ и <нрзб.> доски и щели.

— Слава Богу… мышей нѣтъ… часто разсуждалъ онъ самъ съ собой.[122] Лѣтъ пять назадъ…[123] на каждой полкѣ… Достоевскій у меня стоялъ…[124] изгрызли…[125]Видишь на вонъ той… вонъ въ лѣвомъ углу… что то ночью тамъ скребли… На <нрзб.>… Какъ будто… что то пискнуло?..

// л. 2 об.

Мнѣ онъ не давалъ читать[126] ни одной книги… Онъ дрожалъ надъ своимъ сокровищемъ.[127] И я зналъ, что онъ перевернетъ всю мою[128] постель и подушки и рылся въ моемъ сундучкѣ, боясь, не взялъ ли я у него чего. Впрочемъ разъ какъ то найдя у себя случайно попавшiй[129] второй экземпляръ какого то романа[130] Диккенса, онъ[131] позвалъ меня и[132] сидя въ креслѣ долго говорилъ мнѣ о[133] значенiи книгъ въ жизни человѣка,[134] о слезахъ,[135] пролитыхъ писателями,[136] о томъ, что[137] все, что написано — великiя истины и должны пересоздать[138] людей и передавая мнѣ книгу, закончилъ:

— Читай… и внимай. Я дарю тебѣ эту книгу… Онъ подержалъ ее еще немного, повертѣлъ и вздохнулъ — Вотъ я дарю ее тебѣ[139]

У него совсѣмъ не было знакомыхъ или <нрзб.>. Да и понятно. Онъ не признавалъ никакихъ интересовъ и изводилъ разговорами о книгахъ. Даже торговцевъ, которые приходили[140] по дѣламъ, онъ спрашивалъ:

— [141]Ну, а читаете что-нибудь?..

Тѣ покачивали головами и говорили, что на[142] <нрзб.> пустяки то врем.[143] нѣтъ.

— Да… да… — говорилъ онъ… да… да… Оттого то и соверш.[144] то все… и торговля падаетъ…Народъ, народъ!..

Я удивлялся, какъ еще онъ могъ[145] заниматься службой. Но и это скоро объяснилось.

Раза два въ мѣсяцъ къ нему заявлялись племянники — <нрзб.> и чиновникъ. Это были веселые молодые люди, считавшiе долгомъ навѣщать[146] дядюшку, поболтать часокъ,[147] иногда пообѣдать и выпить, пошутить,[148] выслушать порядкомъ надоѣвшую родню<?> о серьозномъ отношенiи къ жизни, и откланяться. Ясно было, что они отбывали повинность. Но это были очень воспитанные молодые люди. Они терпѣливо выслушивали родню<?>, внимали и соглашались и выходя[149] полной грудью[150] набирали[151] воздуху и говорили.

— Вотъ старая брюзга… Я любилъ изъ за двери подглядывать, какъ ихъ корчило отъ скуки, и какъ они перемигивались за спиной старика, сговаривались, что пора и[152] домой.

— Да… да… — ворчалъ старичокъ. —

// л. 3

<Л. 4 — чистый.>

б)Черновой автограф без начала 6 лл.

Подпись: «Ив. Шмелев»

// карт.

— Вотъ тебѣ, — сказалъ онъ, подавая Степану книгу. — Это будетъ интереснѣе листовокъ. Прочтешь, еще дамъ. Держи. Только не мажь…

Надо было видѣть Степана. Принимая книгу, наклон.[183] впередъ, поднялся на носки[184] и[185] вытянулъ обѣ руки, точно принималъ благословенiе. Лицо дяди было строго, а какое было мое лицо, не знаю.[186] Мнѣ казалось, что свершилось что-то торжественное.

Когда мы вышли на улицу, Степанъ распахнулъ[187] полушубокъ и сунулъ книгу къ груди.

— Что,[188] Степанъ? — сказалъ я, забѣгая впередъ и засматривая ему въ лицо. — Что…[189] Видѣлъ?

— Видѣлъ, — сказалъ Степанъ. — Какой человѣкъ!.. а?.. Господи, какой человѣкъ!..[190] Онъ стало быть кто же будетъ, учитель?..

Я хорошо[191] самъ не зналъ, кто былъ дядя, но я[192], не думалъ, что[193] м. б.[194] учителемъ.[195] Ко мнѣ ходилъ учитель, ходилъ[196] зимой въ легкомъ пальто и рваныхъ калошахъ. А дядя, кажется, б.[197] богатый. И потому я сказалъ:

— Нѣтъ… Онъ, не учитель… Онъ…[198] образованный человѣкъ… У него умъ за разумъ зашелъ!..[199]

Такъ у насъ дома говорили о дядѣ[200]…

Степанъ подумалъ, покачалъ головой[201] и сказалъ:

— Это возможно…[202] Онъ не простой человѣкъ… Онъ[203]… Такой человѣкъ, такъ это прямо что-нибудь особенное…

Я согласился.

[204]У одного фонаря Степ.[205] и сказалъ[206]:

— [207]Такую[208] толстую далъ… Въ день не прочтешь…

— А ну, ка, покажи… — присталъ я…

Онъ дост.[209] книгу и при свѣтѣ фонаря прочиталъ.

— [210]Сочиненiя … гм.. И. С. Тур-ге-не-ва… съ пор-тфе-лемъ… гра… гра… ви… ро… ван-ная…[211] Вотъ!

— [212]А дальше?..

— Изданiе[213] третье… Гм… Прочитаемъ… Съ портретомъ, — сказалъ онъ торжественно… Антиресно…[214]

[215]Мы прямо[216] летѣли домой.[217] Дома я послѣ ужина спустился въ кухню. Разложивъ на столѣ газету и спустивъ руки за край стола, Степанъ тяжко дышалъ и[218] читалъ при св.[219] мал.[220] лампочки. На лбу его выступили капельки пота.

— Ну что? — полюбопыт.[221] я?.. интересно?..

Степ.[222] гладилъ голову.

— Очень хорошо[223] написано — сказ.[224] онъ. двигая носомъ. Только <нрзб.> трудно. Я запотѣлъ<?>

— Про что же тутъ?

— Про записки охотника… Тутъ, братъ, такъ про насъ написано.

// л. 6

Какъ про насъ[225]? — удивился я…

— Не то, чтобы[226] про меня, а вообще… про хрестьянство… Такъ это прямо что-нибудь особенное

— Ну что, читатель, весь стулъ захватилъ, — сказала кухарка Татьяна. Каросинъ только изводишь…

Я сказалъ, что она ничего не понимаетъ, что всѣмъ надо читать,[227] такъ дядя сказалъ…

Степанъ сдунулъ листикъ на другую сторону онъ боялся замазать пальцами, и сказалъ:

— Вотъ какое твое дикое[228] необразованiе… И книга, и керосинъ[229] на пользу человѣку. Книгу[230] для ума, а каросинъ для свѣта. Хоть онъ и выраж.[231] это то непон.[232], но я съ нимъ согласился.[233]

[234]Мнѣ не запрещали ходить къ дядѣ. Онъ самъ просилъ отпускать меня[235].[236] Ходить къ дядѣ теперь было для меня все.[237] Сидишь, бывало на скамеечкѣ и слушаешь спокойный и серьозный голосъ. Много хорошихъ разсказ.[238] послушалъ я — всего не упомнишь. Но сам.[239] люб.<имой> темой дяди были книги и тѣ, кто ихъ написалъ.[240]

И сколько славн.[241] вечеровъ провелъ я въ его тихой квартирѣ[242]. И какихъ[243] вечеровъ! Обычно[244] онъ сидѣлъ въ своемъ креслѣ, я на скам.[245] и слушалъ. Дядя[246] говор.[247] со мной о многомъ чаще всего о книгахъ, о писателяхъ[248]. Онъ перезнакомилъ меня съ ними, кажд.[249] отдельно[250]. Раньше я дум.[251], что пис.[252] это какіе то особ.[253] люди[254]

// л. 6 об.

[255]— Да, братъ, Шурикъ[256], — говор.[257] онъ, иногда[258] съ люб.[259] глядя[260] <на> свои книги,[261] — это не просто[262] бумага! Они здѣсь, они…[263] Они молчатъ… Они и радовались въ тишинѣ своихъ кабинетовъ.[264] Они умерли[265] — поднялъ онъ палецъ. Они умерли…

Я слѣд. за сух.[266] пальцемъ и смотр.[267] на книги.

— Но… стоитъ[268] взять книгу, раскрыть… и они заговорятъ[269]… и заставятъ плакать… и радоваться, какъ когда то плакали и радовались въ тишинѣ своихъ кабинетовъ… И я зналъ ихъ… Я зналъ… перечисл.[270] писат.[271]

Какъ я любилъ въ эти минуты эти пыльныя книги на полкахъ! Свѣтлыя чувства наплывали на меня![272]

Вся дядин.[273] кварт.[274] была заставлена книгами. Даже корридоръ, даже спальня. Иногда я въ темн.[275] сумерки[276] залѣзалъ въ дядино кресло, а онъ что то писалъ въ кабинетѣ, я мечталъ. Казалось мнѣ, что они… смотрятъ на меня съ полокъ и молчатъ, словно думаютъ, думаютъ… Котъ мурлыкалъ у ногъ. Сова недвижно сторожила мудрость… Я осторожно слѣзалъ и на цыпочк.[277] подходилъ къ полкамъ. И слушалъ, зажмуривъ глаза. Иногда мнѣ казалось, что кто то шепчетъ, шепчетъ мнѣ что то… Мож. б.[278] это билось сердце <нрзб.>, м.б. доносилось мурлыканье кота. Но чудилось что кто то шепчетъ. Съ полокъ молча

// л. 7

глядѣли они, мои писателя… Я зналъ ихъ, зналъ <2 нрзб.> жизнь. Я зналъ Тургенева, Толстого, Пушкина, Лермонтова, Крылова, Гоголя…[279]

Я[280] приходилъ домой и пережитое сладкое чувство святого благоговѣнія гасло. Мнѣ было жаль его. И тогда рождалось въ мнѣ страстное желанiе сдѣлать его постояннымъ. Сдѣлать себѣ уголокъ, гдѣ я могъ бы… все забывать… какъ у дяди… У меня было съ десятокъ перечитан.[281] и оставл. книгъ[282].[283]

[284]Однажды, когда дядя[285] разсказыв.[286] мнѣ, какъ онъ составл.[287] свою библiотеку, какъ мальчикомъ еще покупалъ и собиралъ книги, которыя любилъ,[288] неожид.[289] во мнѣ вспыхнула[290] мысль. Я взялъ дядю за руку и сказалъ:

— Дядя, дайте мнѣ вашъ ящикъ.

Онъ удивл.[291] посм.[292] на меня

— Ящикъ? Какой?[293]

Я объясн.[294] что[295] въ корридорѣ вид.[296] больш.[297] ящикъ, и[298] мнѣ бы очень[299] хотѣлось[300] сдѣлать полочку, какъ у него, и тамъ разставить[301] свои книги.

— Это[302] хорошо… — сказ.[303] онъ[304]. — Но какъ ты его потащишь[305]?..[306] Вотъ что, сказ.[307] онъ… Я тебѣ куп.[308] этажерку…[309] Пойдемъ въ воскресенье на Сухаревку и выберемъ[310]…

Но меня <нрзб.>[311] мысль о полочкѣ[312]. Этажерка. Я б.[313] бы радъ этажеркѣ,[314] но все таки она была гдѣ-то на Сухарев.[315], а мнѣ непремѣнно хотѣлось, чтобы[316] у меня была непремѣнно полочка, изъ его[317] ящика. Все, что было[318] въ его квартирѣ имѣло для меня особ.[319] значенiе[320].

— Чудакъ, сказ.[321] дядя. Ну бери, ящ.[322] если донесешь…[323]

— Да мнѣ хоть[324] не весь, ящикъ, — сказ.[325] я, чувств.[326], что не донесу. Ящикъ б.[327] большой, въ немъ, какъ я зналъ, привезли дядѣ книги.[328] Это то и было[329] особенно дорого. — Мнѣ бы хоть[330] одну доску. При свѣтѣ лампоч.[331] мнѣ бросились большiе чорн.[332] буквы: сам.[333] лучш.[334] ит.[335] макар[336]…

— Вотъ эту… — показ[337] я.

[338]— Да тутъ… о макаронахъ[339]

— Нѣтъ, пожалуйста эту… Не знаю, почему мнѣ понравилась эта надпись. Д. б.[340] я[341] подум.[342] тогда, что такъ я никогда не забуду, гдѣ я досталъ эту полочку.[343] Старич.[344] отбилъ мнѣ одну бочокъ[345] съ надписью, и я понесъ ее домой.

Въ слѣд.[346] мой приходъ дядя спросилъ.

— Ну, какъ твои макароны?

Я разсказ.[347], что теперь и у меня полочка съ книгами. Я разсказ.[348], какъ я ее устроилъ на стѣнкѣ, <нрзб.> на гвоздяхъ на бечевкахъ, вышло очень красиво. Я такъ горячо описывалъ, и д. б.[349] мои щеки были оч.[350] красн.[351], что дядя потрогалъ мнѣ лобъ, похлопалъ по щекѣ…

// л. 7 об.

— Ну, ну… И все еще своб.[352] м.[353] на пол.[354]

— Есть, есть, я…[355] поставлю[356] толстые словари…[357]

— Поди ка сюда…

Онъ подвелъ меня къ крайнему окну и сказ.[358]

— Вотъ это я отобралъ тебѣ… для твоей полочки…[359] Береги свое богатство…[360]

[361]Онъ почти никогда[362] не улыбался, но я чувствов.[363], какъ отъ него шло тепло, и грѣло меня и мою душу… и что то въ тихiе вечера вреди нѣмыхъ, но живыхъ книгъ… — вдругъ <нрзб.> на него[364] слеза навор.[365] на глаза.[366]

[367]Онъ сидѣлъ въ креслѣ и молчалъ, думая о чемъ-то. Я гладилъ кота. Въ каминѣ догорали[368] дрова. На стекл.[369] окнахъ лежали багров.[370] отъ огня, сверкающ.[371] узоры мороза. Не знаю, какъ это вышло, но около моей щеки я почувствов.[372] холодн.[373], морщинист.[374] руку[375]. Я д. б.[376] я прислонился щекой къ ручкѣ кресла.[377]

Точно что то <нрзб.> меня. Сжалось сердце. Я вспомнилъ, какъ у насъ вчера говорили[378] о дядѣ, что его дни сочтены. Я зналъ, что это значитъ. Говорили[379] о какой-то непонятной мнѣ серьозной болѣзни,[380] о наслѣдствѣ…[381] Вспоминалъ все, и стало больно, больно.[382] Въ тишинѣ и полутьмѣ мнѣ чудилось, что вотъ вотъ надвигается что то неотвратимое, страшное…[383] Стараясь удержать <нрзб.> слезы, я взялъ хол.[384] дяд.[385] руку и[386] поднесъ къ губамъ…

— Дядя!.. Дядя!.. — [387]сказ.[388] я,[389] стискивая зубы…

— Что, Шура?.. что ты? — ласково спросилъ онъ.

Я не могъ говорить.[390] Я чувствов.[391], что сейч.[392] расплачусь.

— Что мой мальчикъ? Ну что ты?..

Онъ глад.[393] меня по головѣ. А я держ.[394] его руку,[395] тихо пост.[396] въ ручку кресла, и чув.[397], какъ по щекамъ ползутъ[398] капли, а въ груди тѣсно, тѣсно.[399] Я не могъ сказ.[400], что со мной. Мнѣ было грустно, было жалко, что м. б.[401] онъ скоро умретъ… Но что то удержало меня д. б.[402] и слухи пошли, что[403] нельзя говорить этого человѣку. У насъ въ домѣ <нрзб.> всегда говорили тихо, а когда говор.[404] о дядѣ, что онъ умретъ скоро, говор.[405] шепотомъ, <нрзб.> мал.[406] кто то, могъ сказать

// л. 8

— Ты не вздумай говор.[407] это дядѣ…

А дядя спрашивалъ, что со мной. Я молчалъ…

Понялъ ли онъ меня. А мож. б.[408] передал.[409] ему, что я его сильно-сильно люблю. Помню, какъ взялъ меня за голову, и посмотрѣвъ въ лицо, сказалъ:

— Ну, вотъ теперь у меня завелся мал.[410] другъ… Расти, расти… поступишь въ гимназiю, въ университетъ…[411] будешь человѣкомъ…

Я слыш.[412] какъ онъ вздохнулъ.[413]

— А у васъ есть еще друзья? — спросилъ я,[414] не перестав.[415] думать, почему дядя назв.[416] меня другомъ.[417]

— Вотъ мои друзья…[418] онъ указ.[419] на книги… Это братъ, самые вѣрные друзья.[420] Ты всегда мож.[421] вид.[422] ихъ душу… осознай и читай…[423]

— Вотъ что дружокъ, — сказалъ онъ. — видишь эту полку… у окна?..

— Вижу…

— Ну вотъ. Здѣсь собраны всѣ наши писателя. Это твои полки… Помни, они твои…

— Как мои?... Всѣ эти книги..

— Да, это твои… Я отказываю ихъ тебѣ. Ты ихъ получишь…[424]

Онъ вынулъ записную книжечку и что то написалъ карандашомъ, говоря самъ съ собой.

— Да… мда… Надо… надо… а такъ… да…

[425]Это было такое счастье! Мои книги… Эти двѣ большiя полки… Всѣ книги были въ чуд.[426] красн.[427] и зел.[428] перепл.[429] съ золотомъ. И какъ сейчасъ помню на верху на дощечкѣ стояло [430]«<нрзб.>». И снова въ головѣ копошились мучительн.[431] мысль[432] о дядин.[433] смерти… Но радость пересилила.

— Дядя!.. — тихо сказ.[434] я… Мнѣ много… Вы мнѣ еще одну книгу только… и еще…

— Что?..

— Сову… Мнѣ страшно хочется сову[435]

— Сову?.. — Онъ[436] поглядѣлъ наверхъ. — Ну что же… возьми и сову… Можешь взять ее сейчасъ…

Онъ позвалъ старичка и велѣлъ снять сову. Ее сняли и долго стирали, чистили щеточкой и вытирали[437] глаза. Она была великолѣпна съ своими кругл.[438] жолтыми глазами и загнут.[439] вдавлен.[440] носомъ.

[441]За мной прислали по обыкновенiю Степана. Мы шли торжественно. Я несъ пачку книгъ для пополн.[442] полочки, а Степанъ сову. Останавл.[443] прохожiе и нѣкоторые даже приторговывались, но Степанъ кивалъ на меня головой и говор.[444] важно

// л. 8 об.

— Не продажная. Эта сова замѣчательная.

— А что?

— А то? Это сова научная[445]… изъ собранiя[446] книгъ… такая сова, что прямо это что либо особенное…

III

У меня будетъ столько книгъ! Я теперь забылъ, что у насъ говорили о дядин.[447] здоровьѣ[448]. Дома я всѣмъ разсказалъ, что дядя «отказалъ» мнѣ двѣ полки, что книги «всѣ классики», и что у меня большая библiотека. Но когда мнѣ сказали, что[449] книги я[450] получу послѣ смерти дяди, я задумался. Нѣтъ, пусть лучше онъ не умираетъ! — сказ.[451] я когда то вслухъ. — Пусть никогда не умираетъ! Я говор.[452] такъ, хотя зналъ, что этого б.[453] не можетъ, что всѣ д.[454] к.-ниб.[455] умереть… Я стар.[456] убѣдить себя, что этого не должно быть, что и книги мнѣ не т.[457] дороги, какъ дядя. Я б.[458] вп.[459] дов.[460] тѣмъ, что имѣлъ, а имѣлъ я полочку, теперь 40къ книгъ и[461] роскошную сову. Степ.[462] сдѣл.[463] мнѣ надъ[464] книгами дощечку и пристроилъ сову. Она выглядѣла прекрасно, и огромная — свою мудрость<ю> хранила мудр.[465] книгъ на моей полочкѣ. На Степ.[466] она произвела сильное впечатлѣніе. Тутъ были и Истории <нрзб.>, и <далее нрзб.>.[467]

— Сколько ни въ деревнѣ видалъ, а не знаю. Ишь ты какое дѣло… Простая сова, а поди ты… Вѣдь это прямо что-ниб.[468] особенное. Умственная штука.[469] Будто думаетъ. — Вотъ придумаютъ.

Я б.[470] увѣренъ, что онъ мнѣ завидовалъ. Но я[471] пообѣщалъ ему, когда поѣду на дачу, непремѣнно раздоб.[472] хотя мал.[473] сову и наб.[474] чучело. Я обѣщалъ ему даже и полочку и для обзаведенья предложилъ ариѳметику, столько для дилетанта<?> и[475] <нрзб.>, это Степ.[476] и принялъ съ[477] восхищеніемъ. Дѣйств.[478] скоро я въ его сторожкѣ видѣлъ и полочку и книги, рядомъ съ сап.[479] щеткой и дворн.[480] бляхой.[481]

— Только совы не хватаетъ. Но я срисовалъ ему сову углемъ и налѣпилъ ему[482] на стѣнку. Чтеніе его двигалось туго. Онъ <нрзб.> даже и Запис.[483] Охотника, хотя назыв.[484] эту книгу такъ, что прямо бы на дежурствѣ, ночь бы всю читалъ бы Тугрёнева, — перевиралъ онъ.

Когда я приход.[485] теперь къ дядѣ, я брос.[486] взглядъ на свои полки и сейчасъ же вспом.[487] о[488] дяд.[489] болѣзни, о смерти и мнѣ станов.[490] тяжело. Но дядя б.[491] все такъ же какъ и раньше, но еще бол.[492] похудѣлъ и лицо его б.[493] желтое, какъ восковое…[494]

// л. 9

[495]Вошелъ слуга и сказалъ:

— Два часа прошло Лѣкарство пора принимать…

Дядя ушелъ къ себѣ въ спальню, а а старикъ подошелъ ко мнѣ и сказалъ

— Плохи стали вашъ дяденька, очень плохи…[496]

— Отчего[497] это? — спрос.[498] я, чувств.[499],[500] какъ опять меня начин.[501] муч.[502] мысль о дядиной смерти.

— Отчего-съ.. Отъ работы ихъ…[503] Мало развѣ мы съ ними работали?... Двадцать лѣтъ вотъ…[504] служу… все видѣлъ-съ…

— А-а — сказ.[505] я… — что же онъ работалъ?.. — спрос.[506] я, не поним.[507], что могъ «работать» дядя. Я дум.[508], что работ.[509] можно топоромъ, пилой, быть кузнецомъ, труб.[510], пахать землю, шить сапоги.

— А вотъ тутъ-съ… указ.[511] стар.[512] на пыльн.[513] столъ.

— Что тутъ?... спрос.[514] я еще болѣе пораж.[515], но что то уже сверкнуло мнѣ <нрзб.>.

— За столикомъ-съ… Писали разн.[516] статьи… въ разные научные[517] журналы… да-съ… До пѣтушковъ-съ много разъ… до зорьки-съ… Обложатся книгами, <нрзб.>… и пишутъ… На пользу поколѣній. Ну, и… перекипѣло нутро то… у нихъ сердце… Очень много на сердцѣ носили…

Я слышалъ въ[518] первый разъ, что[519] и дядя что то писалъ. У насъ въ домѣ объ этомъ не говорили. Но у насъ въ домѣ <нрзб.> никогда не было. Даже <2 нрзб.>. И почему то не особ.[520] любили у насъ и дядю.

— Они даже очень знаменитость были… Про нихъ даже въ толст.[521] книгахъ сказано, показ.[522] куда-то пальцемъ старичокъ. Тамъ есть книги, тамъ обо всѣхъ такихъ все сказано, которые работаютъ съ книжками и <нрзб.>… Вообще[523] высокоучоные люди. Счастливое волненіе охватило меня. Мой дядя, онъ, эт.[524] старичокъ тоже писалъ книги…[525]

Вошелъ дядя… Я подошелъ къ нему, остор.[526] взялъ его руку и сказалъ…

— Дядя!.. Вы.. вы… тоже… писали книги?..

Д. б.[527] я сказ.[528] это особ.[529] голосомъ, — пот.[530] дядя обнялъ меня за плечи чуть притянулъ къ себѣ и сказ.[531] шутлив.[532]

[533]— Писалъ… писалъ, братецъ… Ну,[534] ты вотъ, снеси письмо… да… Только не <нрзб.>, а о книгахъ.

— Какъ о книгахъ? — не понялъ я.

— Вырастешь узнаешь…[535]

IV

Онъ былъ, видимо, очень убитъ.[536]

Дня черезъ три послѣ этого къ намъ пришелъ дядинъ старичокъ, и сказ.[537] <нрзб.> что ночью дядя приказ.[538] долго жить. Дядя умеръ вѣроятно ночью, съ глазу на глазъ со своими книгами, даже не <2 нрзб.> позволить. Утромъ его нашелъ стар.[539] слуга на полу возлѣ кровати.

// л. 9 об.

— Какъ упали, такъ себѣ вотъ здѣсь кожицу у носа ссадили — говор.[540] старичокъ, вытир.[541] глаза грязн.[542] платочк.[543] — Я ужъ и не знаю, кому давать знать еще.

[544]Меня это такъ поразило, что я не нашелъ силъ заплакать. Случилось то, чего ждали всѣ наши, хотя и не такъ скоро. Никто не плакалъ. Д. б.[545] и я оттого не плакалъ, что свыкся съ мыслью о дяд.[546] смерти, самъ не замѣтивъ этого.[547] Помню, я ушелъ къ себѣ въ кровать и сидѣлъ, перебирая край одѣяла. Дяди нѣтъ уже, нѣтъ его квартиры, книгъ, всего, что стало т.[548] дорого мнѣ. Все оставал.[549], кромѣ дяди, но это уже было почти ничто, казалось мнѣ. Я посм.[550] на свою полочку. Она сразу вызвала все, все, что я пережилъ за этотъ годъ. И тихіе вечера, и дядин.[551] разговоры, и его потрепыв.[552] по моей щекѣ и полн.[553] таинств.[554] значенія ряды книгъ… Я видѣлъ такъ ясно все, что еще такъ недавно казал.[555] мнѣ, многое перевернуло во мнѣ, открыло какой-то новый міръ и смыслъ многого.[556] У дяди, въ его квартирѣ я впервые проникся уваженіемъ къ <нрзб.> мнѣ ранѣе міру книги. За ними я видѣлъ теперь сотни, тысячи людей съ горячо чувств.[557] сердцами, страдающихъ людск.[558] горемъ и вылившимъ это горе, свое сердце въ чорн.[559] ряды строкъ на бѣл.[560] бумагѣ. Эти строки сложили, втиснули въ прав.[561] ряды, бросили станкомъ на страницы, связали страницы и <нрзб.> книгой, сотнями, тысячами жив.[562] книгъ.[563] И я[564] учился любить ихъ, говорить съ ними, хранить, какъ сокровище. Моя полочка! Милая полочка. Самыя лучшія ит.[565] макароны! — кричала мнѣ тутъ. Теперь я вѣчно, какъ живъ буду помнить эти макароны… Я перебиралъ всѣ встрѣчи съ дядей, разговоры, всѣ мелочи, сову, книги, зол.[566] образа, тихіе сумерки, полки… И вспоминалъ…

— Это твоя полка…

Да, теперь я б.[567] ихъ хозяинъ… Дяди нѣтъ, но теперь я хозяинъ книгъ, двухъ больш.[568] полокъ. Мнѣ сов.[569] б.[570] передъ собой, созн.[571] что дяд.[572] смерть дѣлала меня хозяиномъ сотенъ книгъ…

[573]Послали[574] телеграмму, дядиному брату. Только теперь я узналъ что у дяди б.[575] братъ, кот.[576] я никогда не видѣлъ. Я узн.[577], что онъ жилъ всегда[578] за границей, но теперь, оказыв.[579], д. б.[580] зналъ о тяж.[581] бол.[582] брата, жилъ въ т.[583] же городѣ. Это я узналъ изъ разговоровъ. У насъ говорили много о насл.[584], о капиталахъ дяди кто то сказалъ[585]

— Интер.[586], оставл.[587] ли онъ завѣщаніе

Мы[588] были на панихидѣ. Былъ и я. Дядя, въ голуб.[589] халатѣ, леж.[590] на столѣ въ б.[591] комн.[592] хорошо мнѣ знак.[593] Т.[594] онъ люб.[595] спатъ. Тамъ стояло и его кресло. Но теперь кресла оказалось — его вынесли, чтобы оно не мѣшало. Я подош.[596] къ дяд.[597] старичку, кот.[598] тихо поглад.[599] меня по головѣ, я пригляд. <нрзб.> лицо дяди. Я узналъ его. Оно б. почти тоже, какъ и тогда, когда дядя сад.[600] въ кресло и думалъ, закр.[601] глаза, тогда…

// л. 10

Теперь лицо было худѣе, да на носу тянулась багровая царапина. Въ рук.[602], въ котор.[603] я привыкъ вид.[604] как.-ниб.[605] книжку у дяди б.[606] образокъ.[607] Я обошелъ, <нрзб.> и увид.[608] свѣт. <нрзб.> на <нрзб.>. Дымчат.[609] котъ терся у моихъ ногъ терся около ножки стола и смотр.[610] на меня, точно хотѣлъ сказатъ, что все кончено.[611] А[612] ряды книгъ, стояли попрежнему чинно, точно ничего не случилось, но[613] для нихъ не мож. б.[614] ник.[615] конца.[616]

Отблески сильно покрив.<?> больш.[617] восков.[618] свѣчей отражались на картинахъ чорн.[619] матов.[620] отблескомъ. Да, книги жили, ждали… Я переводилъ глазами и останов.[621] на моихъ полкахъ. Красив.[622] переплеты, это были мои, мои… Я унесу ихъ, и съ ними я унесу къ себѣ дядю, пріятн.[623] воспомин.[624] о немъ.

Служили панихиду. Незнакомый[625] высокій старикъ съ густ.[626] бровями[627] стоялъ у окна[628] и говорилъ съ человѣк.[629] въ серой <нрзб.>[630], точно отдав.[631] какіе-то приказанія… Онъ держалъ[632] себя здѣсь[633] какъ хозяинъ. Я понялъ что это братъ[634] дяд.[635] братъ…[636] На моихъ глаз.[637] онъ вытащилъ изъ моей[638] полки какую то книгу,[639] взялъ съ окна листъ бумаги и писалъ, держа листокъ на книгѣ что то написалъ и подалъ господину въ чор.[640] пиджакѣ.

— Сейчасъ же распоряд.[641]

Очев.[642] нов.[643] хозяинъ распоряд.[644] похоронить.[645] Его уже называли наслѣдникомъ.

Онъ бросилъ книгу на окно и вышелъ[646] въ другую комнату.[647] Никто не плакалъ. Это дѣйств. успокаив., но у меня давило сердце. Я вышелъ въ другую комнату, гдѣ сидѣли наши и какіе-то совсѣмъ незнаком.[648] мнѣ люди, мужчины и дамы. Кто то уже принесъ фарф.[649] вѣнокъ и онъ стоялъ на дяд.[650] креслѣ… Этотъ вѣнокъ на креслѣ ярко сказ.[651] мнѣ, что все кончено, дяди нѣтъ.[652] Лампа бросала отсв.[653] на стѣнку, на дяд.[654] портр[655]… Не знаю, что сдѣл.[656] со мной, я взглян.[657] на портретъ и дяд.[658] такъ ясно всталъ, <нрзб.>, захватило дыханіе, и я зарыдалъ, схватил.[659] за ручку кресла. Вѣнокъ покачнулся и съ жел.[660] скрипомъ грохнулся на полъ.

[661]Меня[662] окружили, что то говорили въ утѣшеніе, не помню. А я плакалъ, отпихивалъ всѣхъ…[663]

— Мил.[664] мальч.[665], гов.[666] кто то незнакомый… — Какъ онъ глубоко чувствуетъ…

Дня черезъ два, когда дядю похоронили, мы сидѣли за столомъ въ его квартирѣ, въ сам.[667] больш.[668] комн.[669], гдѣ стояли книги. Б.[670] помин.[671] обѣдъ. Четвер.[672] челов.[673], кот.[674] распоряж.[675] радушно угощая всѣхъ. Первая острота потери

// л. 10 об.

прошла. Мысль, что дядя отказалъ мнѣ двѣ полки съ книгами, что они буд.[676] при мнѣ[677] и буд.[678] всегда напом. о дядѣ, что въ нихъ буд. часть его,[679] начинала все чаще и чаще приходить въ голову. Послѣ обѣда,[680] когда уже собир.[681] расходиться, я понялъ, что больше не попаду сюда, и не увижу книгъ.[682]

— Теперь все на Сухар.[683] пойдетъ — сказалъ кто то, похлопывая по книгамъ. Собир.-собир.[684] старикъ, а теперь…

Я смотр.[685] на говорившаго. Слова точно ударили меня.[686] Я зналъ, что на Сухар.[687] продав.[688] книги. Они леж.[689] на рогожкѣ въ подвалѣ, перевяз.[690] грязными бечевками, мокли на дождѣ. Значитъ и эти книги. А мои полки?[691]

— Ну, ѣдемъ — сказали мнѣ.

[692]Посл.[693] разъ я окинулъ взгляд.[694] чин.[695] стройн.[696] ряды книгъ, полн.[697] для меня велик.[698] смысла и останов.[699] на моихъ, отказанныхъ мнѣ книг.

— [700]Что же ты стоишь?.. —[701] окликнули меня.

Горечь, чувство утраты,[702] поднялись сильно. Не книги, какъ как.-ниб.[703] цѣнность, я не умѣлъ тогда переводить все на деньги и оцѣнив.[704] рублями, мнѣ дороги были они какъ книги, какъ дядины книги, какъ память о немъ.

— Я указ.[705] пальцемъ на свои[706] полки…

— Дядя… отказалъ мнѣ… онъ… Это мои книги — сказалъ я.

— Тише, сказ.[707] кто то изъ моихъ… — Что ты болтаешь…[708] Все это теперь[709] чужое…

[710]— Дядя говорилъ мнѣ… Онъ даже запис.[711] въ книжечку —[712] настаивалъ я.

— Иди, иди… Что за глупости… Дядя не остав.[713] завѣщанія… Все перешло къ его брату… Иди!..

[714]Новый «дядя», насл.[715] говорилъ опять что то съ челов.[716] въ чорн.[717] пиджакѣ, что то записыв.[718] и распоряжался. Нѣтъ, скажу ему, подумалъ я… Я подошелъ къ нему, подожд.[719] когда онъ перест.[720] говор.[721] и остор.[722] дерн.[723] его за сюртукъ. Онъ обернулся и посм.[724] на меня внизъ. Онъ б.[725] оч.[726] высокій.

— Что тебѣ, мальчикъ?..

Я растерялся.

— Книги… говорилъ я… полочки… Двѣ полочки… Дядя сказалъ…

— Да… да… — не отвѣч.[727] мнѣ сказ.[728] высокій челов.[729], продол.[730] что то записывать.

[731]Представьте сам.[732] подр.[733] счетъ засвидѣтел[734]….

// л. 11

Онъ пошелъ куда то въ комнаты.

— [735]Долго тебя ждать будемъ! — крикнули мнѣ изъ передней.

И я ушелъ.

Больше я не былъ здѣсь и не видѣлъ дяд.[736] книгъ. Я слышалъ, что ихъ стащили съ полокъ,[737] запаковали въ кули и продали куда то, какому ниб.[738] торговцу книгами. Насл.[739] открывалъ торг.[740] дѣло и не имѣлъ нужды въ книгахъ. Гдѣ теперь эти книги? — Я часто дум.[741] объ этомъ. Гдѣ они, такъ <нрзб.> лелѣемыя когда то. Ихъ кажд.[742] день обтир.[743] пыль. Они стояли аккур.[744] и внушит.[745] рядами и казались мнѣ полными скрытой высшей мысли. Они б.[746] тоже чисты, какъ и мысли, внѣдренныя въ нихъ? Мож. б.[747] ихъ вывезли на Сухаревку и они разбились по уголкамъ и полкамъ и продолжаютъ свое дѣло говорятъ съ многими, и о многомъ. М. б.[748] попали въ бѣдное сиротлив.[749] уголки, на столы, на котор.[750] никогда[751] не лежали книги, въ темныя, затхлыя комнатушки, въ коряв.[752] мозол.[753] руки, какъ руки Степана? А мож. б.[754] и до сихъ поръ распрод.[755] еще — мокнутъ подъ дождемъ въ[756] связкахъ?

[757]Раньше я жалѣлъ, что они разлетѣлись, а теперь, теперь я[758] понимаю,[759] лучше, чтобы они ходили изъ изъ рукъ въ руки и говорили такъ, какъ они умѣютъ говорить — мыслями, влож.[760] въ чорн.[761] строки.

[762]Мнѣ было грустно первое время, всегда я вспомин.[763] объ «отказ.[764] полочкахъ» и дядѣ. Да дяди не было, не было и книгъ, но у меня оставалась моя полочка[765], но[766] потомъ я утѣшился, я смотр.[767] на свою мал.[768] полочку на десятка три дорог.[769] люб.[770] книгъ, на сову,[771] оберегающую ихъ мудрость и всегда ярко ярко встав.[772] дядя сумѣвшій въ такое кор.[773] время такъ много для меня сдѣлать…[774]

А Степ.[775] все еще чит.[776] Зап. Ох.[777] Черезъ недѣлю послѣ похор.[778] дяди онъ какъ то остановился и сказ.[779] несчастно<?>

— А какъ мнѣ съ книгой то быть? Кому теперь ее?..

— Кому? мы долго думали, кому и не додумались.

— Вотъ что — пришло мнѣ въ голову — ты еще не прочелъ ее?..

— Прочесть то прочелъ[780]… Только я ее <нрзб.> разъ, сызнова читаю…[781] Очень антиресно, прямо буд.[782] это что-ниб. особенное.[783]

Такъ мы и не додумались.

Какъ то вскорѣ заѣхалъ къ намъ дядя-[784]«наслѣдникъ». Я вспомн.[785] о книгѣ Степ.[786], взялъ ее у него, и когда дядя-насл.[787] сид.[788] въ залѣ и пилъ чай, я положилъ ее передъ нимъ и сказалъ:

— Это книга дядина… Онъ дав.[789] чит.[790] ее нашему дворнику Степану

Дядя-насл.[791] повертѣлъ ее, прикинулъ на рукѣ и сказалъ:

— Не надо ее мнѣ… Возьми себѣ на память.

Я шарк.[792] ножкой и пошелъ къ себѣ. Но на моей полочкѣ уже не было своб.[793] мѣста. Я рѣшилъ подарить книгу Степану. Онъ <нрзб.>, вертѣлъ ее, гладилъ и говорилъ

— Вѣкъ[794] буду старика поминать… Нѣтъ это прямо не человѣкъ. Это… это дакъ такъ что ниб.[795] особенное…

Ив. Шмелевъ

// л. 11 об.

в) Ранняя редакция безъ конца

Машинопись с авторской правкой

Полочка.

До сихъ поръ на одной сторонѣ <нрзб.> надпись, сдѣл. густ. чор. краской[796]

Разсказъ товарища. Изъ воспоминаній моего пріятеля[797].

У меня до сихъ поръ хранится[798] простая деревянная полочка, сдѣланная изъ стѣнки ящика, въ которомъ когда-то лежали макароны. Это можетъ видѣть всякій, — стоитъ[799] и прочитать снизу, гдѣ чорной тушью стоитъ:

«САМЫЯ ЛУЧШІЯ ИТАЛЬЯНСКІЯ МАКАРОНЫ».

Кон., это не совс.[800] красиво, но я ревниво оберегаю эту[801] надпись, совсѣмъ подходящую къ тому, что[802] хранится на полочкѣ. Книги и… макароны! Но когда[803] что-нибудь ярко-ярко освѣщаетъ вамъ давно прошедшее, дорогое, когда вдруг<ъ>, при одномъ взглядѣ на это[804] въ сѣренькой полосѣ ушедшихъ дней вспыхиваетъ, какъ огонекъ[805] во тьмѣ, милый[806] образъ, цѣнно все, что вызыв. его[807]. Вотъ почему дорога мнѣ и эта надпись о макаронахъ. Она напоминаетъ мнѣ о дядѣ.

Но буду рассказывать по порядку.

Мы только что пріѣхали изъ друг.[808] города.[809]

Впервые я увидалъ дядю, когда мнѣ было лѣтъ восемь.[810] Мнѣ онъ представлялся даже не человѣкомъ, а какимъ то волшебникомъ, который знаетъ рѣшительно все на свѣтѣ. Сперва я сильно побаивался его: онъ никогда не улыбался. Все, что окружало его, казалось мнѣ загадочнымъ. Когда я первый разъ попалъ въ его квартиру, я растерялся: въ комнатахъ точно совсѣмъ не было стѣнъ, — по крайней мѣрѣ я ихъ не видѣлъ. Были полъ, потолокъ, окна, двери и… книги. Онѣ шли стройными черными рядами всюду, куда я ни глядѣлъ<,> въ рѣшетчатыхъ полкахъ, точно ихъ собрали сюда со всего свѣта. На самой крайней полочкѣ, совсѣмъ подъ потолкомъ, сидѣла большая головастая

// л. 12

сова. Он<а> то меня особенно[811] поразила. Въ комнатѣ стоялъ п<о>лу-мракъ и было тихо, торжественно тихо, какъ въ пустой церкви.

Въ углу, у окна, въ глубокомъ кожаномъ креслѣ сидѣлъ онъ, мой дядя и держалъ книгу. На полу у его ногъ, на коврикѣ, сладко спалъ крупный дымчатый котъ. Я стоялъ въ дверяхъ, не рѣшаясь переступить. Д<я>дя услышалъ шорохъ и повернулъ голову. Я увидалъ вдумчивое, плохо выбритое лицо, и всматривающияся то усталыя глаза. Казалось, он<ъ> вглядываясь въ меня старался припомнить, кто я такой. Надо сказать, что врядли он<ъ> меня помнилъ, также как<ъ> и я его. Тол<ь>ко недавно мы приѣхали въ этотъ городъ, а дядя по старости не куда не выѣзжалъ и зналъ обо мнѣ по письмамъ. Мнѣ было 7 лѣтъ, дядя конечно, немогъ предпо<л>ожить, что я самъ заявился къ нему собственною персоною, но случилось такъ что нашего дворника послали къ дядѣ съ записко<й>, а съ нимъ отпросился и я.

Я шаркнул ножкой и поклонился. Дядя пожал плечами.

Но скоро все выяснилось. Дядя поманилъ меня пальцемъ, и когда я исполненный чувства какого то особеннаго благоговейнаго страха, приблизился, онъ потрепалъ меня по щекѣ и сказалъ:

— Такъ вотъ онъ каковъ. Какъ, ты одинъ?. Ну, здравст.[812] Ты, я слыхалъ большой любитель чтения.

Я изъ скромности опустилъ глаза, чувствуя[813] скрытую похвалу. Дядя любитъ книги, подумалъ я, и, конечно ему пріятно встрѣтить товарища. Съ[814] первыхъ же словъ почувствовалъ къ нему довѣріе, а черезъ пять минутъ я, какъ дома, сидѣлъ на скамеечкѣ, рядомъ съ храпѣвшимъ котомъ и, ожидая съ замираніемъ сердца чего-то загадочнаго, сбивчиво отвѣчалъ на вопросы.

Сова[815] подъ потолкомъ сидѣла по прежнему недвижимо. Она[816] не[817] любит свѣта, — думалъ я, и теперь присмирѣла, а вотъ скоро наступитъ ночь, и тогда…

Дядя дост. изъ пров. корзины яблоко и далъ мнѣ…[818]

— Ну,[819] что же ты почитываешь, дружокъ — спросилъ[820] дядя.

Что я почитываю. Сейчасъ же я почувствовалъ страстное желаніе доказать дядѣ, съ кѣмъ онъ имѣетъ дѣло, и принялся съ жаромъ перечислять все, что прочелъ.

— Я много читалъ, дядя, — говорилъ я. — Про «Яшку-Красную рубашку синія ластовицы», про «Заколдованную могилу», про «4 Солдата и 7 разбойниковъ», про…

Дядя остановил мою горячую рѣчь и спросилъ:

— Кто тебѣ давалъ книги.[821]

Я былъ въ нѣк.[822] затрудненіи. Это была моя[823] тайна. У меня дома уже отобрали двѣ тоненькихъ, трепанныхъ книжки, и[824] допытывались, откуда я ихъ досталъ[825]. Я боялся, что ихъ отберутъ и отъ нашего

// л. 12 об.

дворника, у котораго я доставалъ ихъ. Здѣсь же[826] мне ничто[827] не угрожало, напротивъ, я хотѣлъ познакомить дядю и съ другимъ любителемъ чтенія нашимъ дворникомъ, и моимъ другомъ, — онъ помогалъ мнѣ клеить змѣи, — и сказалъ откровенно:

— Мнѣ давалъ ихъ Степ., нашъ[828] дворникъ. У него ихъ во-отъ сколько, — показалъ я[829] руками.

Дядя вздохнулъ и сказалъ:

— Такъ-такъ… Только братъ это такъ,[830] это глупости. Надо читать хорошія книги, гдѣ говорится о жизни. Книги открываютъ человѣку міръ…[831] Книга не петрушка[832]… Видишь, стоятъ онѣ — указалъ дядя на свои полки. — И каждая что-нибудь даетъ людямъ.

Я посмотрѣлъ на книги. Онѣ уже сливались въ сплошную стѣну въ сумеречныхъ тѣняхъ. —[833]

Я слушалъ и хлопалъ глазами. Оказывалось, что мы со Степаномъ даромъ тратили свои пятаки. Да можетъ-быть дядя ни разу еще не читалъ ихъ потому и говоритъ такъ, — старался я себя ободрить.

— Дядя, про Яшку очень хорошо написано…

Дядя похлопалъ меня по плечу, засмѣялся и сказалъ:

— А здѣсь, братъ, написано про сотни Яшекъ и написана правда

Онъ поднялся съ кресла, досталъ лѣсенку, подставилъ къ стѣнкѣ и, кряхтя, полѣзъ кверху.

Почему-то мнѣ показалось, что онъ лѣзетъ за совой: она, какъ разъ, сидѣла надъ концомъ лѣстницы. Должно-быть, что-нибудь будетъ особенное, — ожидалъ я. Но сова не шелохнулась, хотя дядя взялъ ее за ноги и передвинулъ. Тутъ я догадался, что сова не настоящая, а просто набитое чучело. Дядя зачѣмъ у васъ сова, — спросилъ я.

— Сова — у многихъ народовъ считалась символомъ, знакомъ мудрости, она, какъ говорится, видитъ во[834] тьмѣ… А здѣсь, братъ, — онъ постучалъ по книгамъ, — мудрость хранится.

Онъ досталъ книгу въ зеленомъ переплетѣ и протянулъ мнѣ.

Я прочелъ оглавленіе: «Сказки Андерсена».

— Да вѣдь это тоже сказки, — сказалъ я.

— Но не твой «Яшка». Въ этихъ сказкахъ постарайся увидѣть жизнь. А теперь слушай. Книги, которыя я буду давать тебѣ читать, оставишь у себя. Онѣ будутъ твои. Ты полюбишь ихъ. Онѣ для тебя станутъ родными.

// л. 13

Дымчатый котъ проснулся и уже терся у моихъ ногъ. Все обаяніе волшебства исчезло, хотя въ комнатахъ густились тѣни ночи: она глядѣла изъ угловъ слѣпыми глазами, и я чувствовалъ ее. Совы подъ потолкомъ уже не было видно, только ряды книгъ еще поблескивали золотымъ тисненіемъ.

Я смотрѣлъ на дядю, на книги и думалъ: — неужели онъ прочелъ ихъ всѣ? Я любилъ книги, но здѣсь, у дяди, собранные въ такіе стройные ряды, онѣ дѣйствовали на меня особеннымъ образомъ:

Онѣ были для меня не просто книги, нѣтъ, онѣ были нѣмыми существами. и, казалось, что вся квартира это не дядина квартира, а жилище книгъ, а дядя пришелъ къ нимъ и, читая, разговариваетъ съ ними. Чучело совы не просто чучело, а таинственное существо, знающее всю мудрость, все, что написано въ книгахъ, и стерегущее ихъ. Даже котъ внушалъ мнѣ почтѣніе.

Какой-то старичокъ, должно-быть, дядинъ слуга, подалъ ему записку, принесенную дворникомъ. Я вспомнилъ о Степанѣ[835]. Если-бъ показать ему все! — думалъ я. — Ни за что не повѣрилъ бы, что можетъ быть такъ много книгъ.

— Отвѣта дожидается, — сказалъ слуга.

— Позови его, — сказалъ дядя.

У меня заекало сердце. Сейчасъ Степанъ войдетъ и увидитъ все. Увидитъ, гдѣ я нахожусь, узнаетъ, каковъ мой дядя. Да, я гордился дядей. Слуга зажегъ лампу и ушелъ. Я услыхалъ осторожные шаги и покашливанье. Степанъ не вошелъ, а остановился въ дверяхъ, высунувъ только голову. Я сразу замѣтилъ, какъ у него метнулись глаза окинули полки и остановились на дядѣ. съ почтеніемъ. Это было совершенно ясно. Дядя сказалъ отвѣтъ, что-то о какомъ-то обѣдѣ, Степанъ, какъ мнѣ казалось, прямо впивался въ дядю и слушалъ съ благоговѣніемъ о какой-то переносной печкѣ. Но когда дядя спросилъ его, у него это я беру книги, онъ какъ-то весь съежился и какъ мнѣ показалось съ упрекомъ поглядѣлъ на меня. — Это такъ-съ одно баловство… пустыя сказки-съ… они антересовались… вообще. — И вѣрно, что пустыя… — сказалъ дядя. Ты любишь читать? — Степанъ сталъ что-то мямлить и оправдываться.

— Я… вообще, конечно ежели отъ скуки…

Прямо говори, любишь? — строго спрашивалъ дядя.

Мнѣ даже стало жалко Степана.

— Да ежели правду говорить… — тряхнулъ онъ головой, — обожаю… потому занятіе…

Дядя подумалъ, посмотрѣлъ на книги и подошелъ къ полкѣ

// л. 13 об.

г) Поздняя редакция

Машинопись. 7 лл.

Надпись Ив. Шмелева о публикации рассказа на обложке.

// картон

—о—о— ПОЛОЧКА

17 октября 1908 г.

Напеч.

Юная Россия

Янв. 1909 г.[836]

------ПОЛОЧКА.-----

-----

/Изъ воспоминаній моего пріятеля./

У меня до сихъ поръ хранится простая деревянна полочка, сдѣланная изъ стѣнки ящика, въ которомъ когда-то лежали макароны. Стоитъ нагнуться, — и увидишь надпись, сдѣланную густой, чорной краской:

«САМЫЯ ЛУЧШIЯ ИТАЛЬЯНСКIЯ МАКАРОНЫ»

Кочнено, это не совсѣмъ красиво, но я ревниво оборегаю эту надпись, очень мало подходящую къ тому, что хранится на полочкѣ.

Книги и… макароны!

Но когда что-нибудь ярко-ярко освѣщаетъ вамъ давно прошедшее, когда въ сѣрой вереницѣ ушедшихъ дней вспыхиваетъ вдругъ, какъ огонекъ во тьмѣ милый образъ, — дорого все, что вызываетъ его.

Вотъ почему дорога мнѣ и надпись о макаронахъ. Она напоминаетъ мнѣ о дядѣ.

Но буду разсказывать по порядку.

Впервые я увидалъ дядю, когда мнѣ было лѣтъ девять. Мы только что пріѣхали изъ другого города, гдѣ я родился, а дядя по старости не выѣзжалъ никуда и не бывалъ у насъ и, должно быть, зналъ обо мнѣ только по письмамъ. У насъ часто говорили о немъ, называли страннымъ и «книжнымъ» человѣкомъ, пожимали плечами и удивлялись, что онъ слишкомъ много тратитъ на какія-то никому ненужныя вещи. Я ждалъ въ нетерпѣніемъ, когда меня повезутъ къ нему, но поѣздку почему-то откладывали со дня на день.

Случилось какъ-то, что нашего дворника послали къ дядѣ съ запиской, и я, потерявъ терпѣніе, не сказавъ никому ни слова, отправился самостоятельно. Это была дерзость, въ которой я и теперь не раскаиваюсь.

У меня постукивало сердце, когда я поднимался по лѣстницѣ, но когда старичокъ слуга снялъ съ меня шубку и впустилъ въ комнаты, я положительно потерялся. Въ комнатахъ совсѣмъ не было стѣнъ, — по крайней мѣрѣ я ихъ не видѣлъ. Были полъ, потолокъ, окна, двери и… книги. Онѣ шли стройными рядами всюду, куда я ни глядѣлъ, въ рѣшетчатыхъ полкахъ, точно ихъ собрали сюда со всего свѣта. На самой крайней полочкѣ, совсѣмъ <п>одъ потолкомъ, сидѣла большая головастая сова. Въ комнатѣ стоялъ полумракъ, и было тихо, торжественно

// л. 15

-тихо, какъ въ пустой церкви.

Въ углу, у окна, въ глубокомъ кожаномъ креслѣ сидѣлъ онъ, мой дядя, и держалъ книгу. На коврикѣ, у его ногъ, спалъ крупный дымчатый кот<ъ.>

Я стоялъ въ дверяхъ, не рѣшаясь переступить. Дядя услышалъ шорохъ<,> повернулъ голову, и я увидалъ худое, плохо выбритое лицо и всматривающіеся, усталые глаза. Казалось, онъ старался понять, кто я такой.

Я шаркнулъ ножкой и поклонился. Дядя пожалъ плечами. Путаясь въ словахъ, я объяснилъ, кто я такой.

— Поди-ка сюда, голова! — сказалъ онъ и поманилъ пальцемъ.

Я приблизился съ чувствомъ благоговѣнія и нѣкотораго страха.

— Вотъ ты какой, — сказалъ дядя и потрепалъ меня по щекѣ. — Каковъ, однако, фертъ! Одинъ заявился!.. Ну, здравствуй. Такъ это ты большой любитель чтенія?

Въ тонѣ голоса я уловилъ похвалу и изъ скромности опустилъ глаза.

— Очень радъ, радъ тебя видѣть.

Изъ проволочной корзинки онъ досталъ яблоко и далъ мнѣ.

Черезъ пять минутъ я былъ, какъ дома и сидѣлъ на скамеечкѣ, рядомъ съ храпѣвшимъ котомъ, глазѣлъ на поразившія меня ряды книгъ и сбивчиво отвѣчалъ на вопросы.

Сова подъ потолкомъ сидѣла по прежнему недвижимо. Она не любитъ дня, — раздумывалъ я, — и теперь присмирѣла, а вотъ наступитъ ноч<ь> и тогда…

— Ну, а что ты читалъ, дружокъ? — спрашивалъ дядя.

Что я читалъ! Я сейчасъ же захотѣлъ показать дядѣ, съ кѣмъ онъ имѣетъ дѣло, и съ жаромъ принялся перечислять, что я читалъ.

— Я все таки порядочно прочелъ, дядя, — говорилъ я. — Про «Заколдованную могилу», про «Храбрую шайку и атамана Кольцо», про «Солдата и семь разбойников», про…

— Тпррр… — остановилъ меня дядя. — Да ты профессоръ! Кто же тебѣ такія мудреныя книги давалъ?

Это была моя тайна. У меня дома уже отобрали двѣ трепаныхъ книжечки и допытывались, откуда я ихъ добылъ. Но я не сказалъ. Я боялся, что ихъ отберутъ и отъ нашего дворника, у котораго я доставалъ ихъ. Здѣсь же мнѣ ничто не угрожало, я имѣлъ случай познакомить дядю еще съ однимъ любителемъ чтенія и моимъ другомъ и сказалъ откровенно:

— Мнѣ давалъ ихъ нашъ дворникъ Степанъ. У него ихъ во-отъ сколько!

// л. 15 об.

— показалъ я руками.

— Такъ-такъ. Только все это глупости, — сказалъ дядя. — Надо читать хорошія книги, гдѣ говорится о жизни. Видишь, — стоятъ онѣ, — указалъ онъ на полки. — Каждая изъ нихъ — часть сердца человѣка, котораго называютъ писателемъ!

Я посмотрѣлъ на книги. Въ сумеречныхъ теняхъ они уже сливались въ сплошную стѣну.

— Книга не «петрушка», — продолжалъ дядя, тряся пальцемъ, — она не для смѣху пишется! Она должна указывать людямъ, какъ надо и какъ не надо жит<ь.>

Я слушалъ и хлопалъ глазами. Оказывалось, — мы со Степаномъ даромъ тратили пятаки.

Дядя подставилъ къ книжной стѣнкѣ лѣсенку и, кряхтя, полѣзъ кверху.

Мнѣ показалось, что онъ хочетъ достать сову: она сидѣла какъ разъ надъ концомъ лѣстницы. Сейчасъ она обязательно шарахнется, — думалъ я, предвкушая развлеченіе. Но сова не шелохнулась, хотя дядя взялъ ее за ноги и передвинулъ. Тутъ я догадался, что сова не настоящая, а просто набитое чучело.

— А зачѣмъ у васъ сова? — спросилъ я.

— Сова, братъ, ночью не спитъ и во тьмѣ видитъ. Вотъ она и сторожитъ всю эту мудрость, — постучалъ дядя по книгамъ. — Не вѣришь? На-ка вотъ «Сказки Андерсена», это будетъ получше твоихъ «солдатъ» и «разбойниковъ».

Должно быть, радость, которую я пережилъ въ этотъ моментъ, отразилась на моей физіономіи: дядя взялъ меня за подбородокъ и, глядя въ глаза, сказалъ:

— Книги, которыя я буду давать тебѣ, можешь оставлять у себя. Пусть это будетъ началомъ твоей библіотеки. Пусть онѣ будутъ твоими друзьями.

Какъ это было давно, но какъ до сихъ поръ ярко встаетъ въ моей памяти!

Въ тотъ памятный вечеръ въ моемъ сердцѣ затѣплилась искра: я почувствовалъ пока безсознательное уваженіе къ книгѣ. Почти строгій тонъ дядиныхъ словъ, когда говорилъ онъ о книгахъ, чорныя, молчаливые ряды на полкахъ и грустныя сумерки, — все это будило во мнѣ тихое чувство благоговѣнія.

Дымчатый котъ проснулся и терся у ногъ. Въ комнатѣ густились тѣни ночи. Онѣ глядѣли изъ угловъ слѣпыми глазами. Я чувствовалъ ихъ. Совы подъ потолкомъ уже не было видно, только ряды книгъ еще поблескивали золотымъ тиснѣніемъ.

// л. 16

Вошелъ старичокъ и зажегъ лампу.

— Отвѣта дожидается, съ ими-то который пришелъ, — сказалъ онъ.

Я вспомнилъ о Степанѣ.

— Позови сюда, — сказалъ дядя.

У меня заиграло сердце: сейчасъ войдетъ Степанъ и увидитъ все. Развѣ онъ видалъ что-нибудь подобное! — думалъ я. Чтобы показать ему, что я здѣсь какъ дома, я перебѣжалъ къ стѣнкѣ, отставилъ ногу и облокотился на книги.

Я услыхалъ осторожные шаги и покашливаніе. Степанъ остановился въ дверяхъ и высунулъ голову. Я замѣтилъ, какъ у него метнулись глаза, окинули полки и съ почтеніемъ остановились на дядѣ. Онъ прямо впивался въ него, съ благоговѣніемъ слушая о какой-то переносной печкѣ. Но, как<ъ> я замѣтилъ, его лѣвый глазъ сильно косился на полки.

— Да, — вспомнилъ дядя. — Ты это давалъ ему книжки?

Степанъ съежился и искоса поглядѣлъ на меня.

— Такъ… баловство-съ… пустыя сказки-съ… антересовались…

Онъ оправдывался и продолжалъ коситься.

— И брось ихъ! Любишь читать?

— Я… конечно… ежели отъ скуки обожаю…

Дядя подумалъ, подошелъ къ полкамъ и досталъ книгу.

— Почитай, только не мажь.

Надо было видѣть Степана! Онъ подался впередъ, и вытянулъ руки, точно принималъ благословеніе. Эта сцена произвела на меня сильное впечатлѣніе.

Когда мы вышли на улицу, Степанъ сунулъ книгу за полушубокъ.

— Что, Степанъ? — спрашивалъ я, забѣгая впередъ и заглядывая ему въ лицо. — Что. видѣлъ?

— Видѣлъ, — отвѣтилъ онъ. — Откуда онъ ихъ набралъ!..

— А ну-ка, покажи, про что?

Мы остановились у фонаря, и Степанъ вынулъ книгу.

— «Изданіе… третье»… Гм… «съ пор-тре-томъ, гра-ви-рован-нымъ»…

— Должно, учоная книга… — сказалъ онъ. — Обязательно прочитаю.

Послѣ ужина я забѣжалъ на кухню. Разложивъ на столѣ полотенце и спустивъ руки за край стола, Степанъ читалъ при свѣтѣ маленькой лампочки. На лбу его сверкали капельки пота.

— Что, Степанъ, антиресно? — спросилъ я.

Онъ поднялъ голову и шмурыгнулъ носомъ.

// л. 16 об.

— Дюже хорошо! — сказалъ онъ, вздыхая. — Про «Записки охотника»… Тутъ про нашу хресьянскую жизнь сказано. Такъ, што это прямо что-нибудь особенное!..

— Ишь, весь столъ захватилъ! — сказала кухарка. — Карасинъ тратишь…

Я сказалъ ей, что обязательно надо читать, — пусть она даже у дяди спроситъ. Степанъ сдунулъ листокъ на другую сторону — онъ боялся замазать пальцами — и сказалъ:

— Это все дикое необразованіе. Книга надлежитъ для научнаго употребленія, а карасинъ для свѣта!

Я съ нимъ вполнѣ согласился.

-о-о-

II

Мнѣ не запрещали бывать у дяди: онъ самъ просилъ отпускать меня. И сколько славныхъ вечеровъ провелъ я! Сидишь, бывало, на скамеечкѣ и слышишь покойный голосъ. Съ верхнихъ полокъ глядятъ портреты писателей, глядятъ строго, точно думаютъ большую думу. Дядя говоритъ мнѣ о нихъ, какъ болѣли они о людскомъ горѣ, своими измученными сердцами звали людей къ лучшей жизни, указывали пути.

— Многіе изъ нихъ давно умерли, — говориъл дядя. — Но все-таки они… здѣсь!.. Они молчатъ, да! Но стоитъ взять книгу, раскрыть, — и они заговорятъ! изъ чорныхъ строкъ заговорятъ!..

Въ тихія сумерки на меня наплывали мечты. Дядя иногда уходил къ себѣ въ кабинетъ, а я забирался въ большое кресло и затихалъ. И казалось мнѣ, что они… смотрятъ на меня съ полокъ и молчатъ, думаютъ, думаютъ… Котъ тихо мурлыкалъ у ногъ. Сова сторожила мудрость. Я осторожно слезалъ съ кресла и на цыпочкахъ подходилъ къ полкамъ. И слушалъ, зажмуривъ глаза. Ползли минуты, — и начинало казаться, что кто-то шепчетъ, шепчетъ мнѣ что-то… Можетъ быть это постукивало сердце, можетъ быть доносилось мурлыканье кота, но чудилось, что <к>то-то шепчетъ…

Однажд<ы> дядя разсказывалъ мнѣ, какъ онъ еще мальчикомъ началъ составлять себѣ библіотеку, покупалъ и собиралъ книги. Я смотрѣлъ на полки, и вдругъ во мнѣ вспыхнула мысль. Я взялъ дядю за руку и сказалъ:

— Дядя, дайте мнѣ вашъ ящикъ!

Онъ съ недоумѣніемъ посмотрѣлъ на меня.

— Ящикъ? Какой ящикъ?..

// л. 17

Я объяснилъ, что видѣлъ въ корридорѣ большой ящикъ, въ которомъ, как<ъ> я зналъ, привезли дядѣ книги. Это-то и было особенно дорого мнѣ. Я сказалъ, что хочу сдѣлать полочку и разставить на ней всѣ свои книги.

— Такъ лучше я куплю тебѣ этажерку! — сказалъ дядя.

— Нѣтъ, дядя! — заупрямился я. — Я хочу полочку, какъ у васъ… изъ вашего ящика!

Онъ назвалъ меня чудакомъ и отдалъ ящикъ въ мое распоряженіе. Помню, при свѣтѣ лампы мнѣ бросилась въ глаза чорная надпись:

«САМЫЯ ЛУЧШІЯ ИТАЛЬЯНСКІЯ МАКАРО<НЫ>»

— Мнѣ бы только вот эту доску… — указывалъ я.

Почему мнѣ понравилась эта надпись, — не знаю. Можетъ быть, я подумалъ тогда, что съ этой надписью я никогда не забуду, гдѣ досталъ эту полочку. Мнѣ отбили бочокъ съ надписью, и я понесъ его домой.

Въ слѣдующій мой приходъ дядя спросилъ:

— Ну, какъ твои «макароны»?..

Я разсказалъ, какъ ловко устроилъ полочку на гвоздяхъ и бечевкахъ, и какъ вышло красиво. Должно быть я очень горячо описывалъ, потому что дядя потрогалъ мой лобъ и потрепалъ по щекѣ.

— И все еще есть свободное мѣсто? — спросилъ онъ.

— Да, дядя, есть. Но я пока поставлю толстые словари… — сказалъ я.

— Поди-ка сюда…

Онъ подвелъ меня къ крайнему окну и показалъ пачку книгъ.

— Вотъ я отобралъ тебѣ… для твоей полочки, макаронщикъ…

Онъ почти никогда не улыбался, но тутъ все его желтое, морщинистое лицо освѣтилось такой улыбкой, на меня повѣяло такой душевной теплотой<,> что я сразу понялъ, какъ ошибались у насъ дома, говоря, что у дяди нѣтъ сердца, что онъ чорствый, «книжный» человѣкъ.

Онъ усѣлся въ кресло и молчалъ, о чемъ-то думая. Я гладилъ кота, думая о томъ, что слышалъ сегодня утромъ. У насъ говорили, что у дяди какая-то «сахарная» болѣзнь, что дядины дни «сочтены». Говорили о какомъ-то наслѣдствѣ и капиталахъ.

Въ каминѣ догорали дрова. На стеклахъ лежали багровые отъ огня, сверкающіе узоры мороза. Не знаю, какъ это вышло, — около щеки я почувствовалъ холодную ладонь. Я заглянулъ дядѣ въ лицо, и у меня сжалось сердце: въ лицѣ его я видѣлъ выраженіе мучительной боли. Я опять вспомнилъ о его болѣзни, и въ тишинѣ и полутьмѣ комнаты мнѣ почудилось, что вотъ-вотъ надвигается что-то неотвратимое, жуткое…

Я взялъ его руку и поднесъ къ губамъ. Въ груди стало тѣсно-тѣсно, закололо въ глазахъ.

// л. 17 об.

— Дядя!.. — выкрикнулъ я, задыхаясь и стискивая зубы.

— Что с тобой, Шура? что ты?.. — тревожно спросилъ онъ.

Я не могъ говорить. Я чувствовалъ, что сейчасъ расплачусь.

— Ну что, мой мальчикъ? Ну что ты? Чего ты испугался?

Онъ гладилъ меня по головѣ. А я держалъ его руку, уткнувшись носомъ въ ручку кресла, и чувствовалъ, какъ по щекамъ ползутъ капли. Понялъ ли онъ, о чемъ я плакалъ?

— Ну вотъ… — говорилъ онъ. — Теперь у меня завелся маленькій другъ…

Я слышалъ, какъ онъ вздохнулъ.

— А есть у васъ еще друзья? — спросилъ я, польщенный, что дядя назвалъ меня своимъ другомъ.

— Были… и… умерли… — сказалъ онъ и сморщилъ брови. — Вотъ теперь мои друзья, — указалъ онъ на книги. — Это, братъ, самые вѣрные друзья!

Я глядѣлъ на книги, на портреты. Дѣдушка Крыловъ, освѣщаемый вспышками угасающаго камина, казалось, подмигивалъ и говорилъ:

— «А вѣдь онъ правъ, братецъ!»…

Съ шорохомъ поползла сломившаяся въ серединѣ головешка, дядя шевельнулся и тронулъ меня за плечо.

— Вотъ что, дружокъ, — сказалъ онъ. — Видишь эти двѣ полки у оконъ?..

— Вижу, — сказалъ я.

— Ну вотъ… Здѣсь собраны всѣ наши родные писатели… самое дорогое, что у меня есть… Это твои полки. Помни, онѣ — тво-и!

— Мои?.. Всѣ эти книги?!..

— Да! — какъ-то особенно вѣско сказалъ онъ. — Я… отказываю ихъ тебѣ.

Онъ вынулъ записную, съ золотымъ обрѣзомъ, книжечку и сталъ что-то писать карандашомъ.

— Ты получишь ихъ.

«Отказываю»… «Отказываю»…

Я понималъ грустный смыслъ этого слова. Хотѣлось плакать, и все же что-то отвлекало меня. Мои книги! Ихъ было такъ много! И все были въ чудесныхъ, — красныхъ и зеленыхъ переплетахъ съ золотомъ!

— Дядя, – тихо сказалъ я, — это очень много… Мнѣ бы хоть одну полку и…

— Что?..

— Сову… Мнѣ страшно хочется… сову...

— Сову?.. Ну что же… — Онъ поглядѣлъ кверху. — Возьми сову... Можешь взять и теперь…

Онъ позвалъ старичка и велѣлъ снять сову. Ее сняли и долго чистили

// л. 18

щеточкой и вытирали глаза. Она была великолѣпна со своими жолтыми зрачками и загнутымъ, вдавленнымъ носомъ.

За мной, по обыкновенію, прислали Степана. Мы шли домой торжественно: я несъ связку книгъ для пополненія полочки, а Степанъ сову.

У фонарей насъ останавливали прохожіе, глазѣли на сову, а нѣкоторые даже приторговывались, но Степанъ кивалъ на меня и говорилъ важно:

— Не продажная. Эта сова знаменитая!..

— А что?.. — допытывались любопытные.

— А то! Это сова… научная… изъ собранія книгъ! Такая, братецъ мой, сова-а… такъ это прямо что-нибудь особенное!..

-о-о-о-о-о-

III

Дня черезъ два послѣ этого, въ воскресенье утромъ, я собирался идти къ дядѣ, какъ къ намъ въ столовую вошелъ дядинъ старичокъ, покрестился на образъ и, глубоко вздохнувъ, сказалъ какимъ-то деревяннымъ голосомъ:

— Баринъ… Михалъ Василичъ… приказали долго жить…

Не выдержалъ и заплакалъ.

— Нащотъ распоряженій какъ… Я ихъ однихъ въ квартирѣ заперъ… — говорилъ старичокъ, тыча въ глаза комочкомъ платка.

Это извѣстіе никого особенно не потрясло: всѣ знали, что дядя скоро умретъ. Я не плакалъ. Я точно застылъ. Помню, стоялъ у притол<о>ки и глядѣлъ на подрагивающую бородку старичка. У меня дергался глазъ и стучало въ вискахъ. А старичокъ разсказывалъ, что дядя померъ внезапно ночью, одинъ на одинъ съ Господомъ Богомъ.

Помню, я ушолъ къ себѣ на кровать и сидѣлъ, перебирая край одѣяла. Дяди нѣтъ, — говорилъ я себѣ. Поднялъ голову. На меня глядѣли жирныя, чорныя буквы:

«САМЫЯ ЛУЧШІЯ ИТАЛЬЯНСКІЯ МАКАРО<НЫ»>.

Брызнули слезы: я вспомнилъ все. Эти буквы своимъ чорнымъ свѣтомъ сразу освѣтили мнѣ все минувшее: дядю, разговоры, его голосъ, жолтое лицо, всѣ мелочи. Я видѣлъ полки съ книгами, тихія сумерки и пурпурные угли камина. Я видѣлъ такъ ясно все, что еще такъ недавно открыло мнѣ какой-то новый міръ — міръ живыхъ книгъ. Да, я уже зналъ, что они живыя. За ними я видѣлъ людей. Я зналъ ихъ. Они глядѣли на меня тамъ, съ высокихъ полокъ! Они втиснули свое сердце въ чорные ряды

// л. 18 об.

строкъ на бѣлой бумагѣ. Эти строки сложили въ правильныя ряды, бросили печатнымъ станкомъ на страницы, и вышла книга.

Моя полочка! Съ нее, съ этой шершавой доски тоже глядѣли на меня живыя книги… А я плакалъ.

Старичокъ собирался уходить, когда я вышелъ изъ своего уголка. Онъ, конечно, видѣлъ мои заплаканные глаза, покачал головой и сказалъ:[837]

— Что жъ плакать-то… Призвалъ Господь… Царство небесное… Работали много — теперь отдыхать Господь призвалъ.

Я съ удивленіемъ взглянулъ на старичка.

— А развѣ онъ что работалъ? — спросилъ я.

Я думалъ, что «работать» можно топоромъ, пилой, быть кузнецомъ, пахать землю, служить въ дворникахъ.

— А какъ же-съ… У себя за столикомъ… писали-съ… въ разные ученые журналы. До пѣтушковъ иной разъ… Обложатся книжечками и пишут-съ… Ну и перекипѣло у нихъ въ нутрѣ-съ, — не выдержало.

Дядя тоже писалъ!.. Никто никогда у насъ не говорилъ объ этомъ.

— Они даже очень знамениты были! — продолжалъ старичокъ. — Даже такая книга есть, гдѣ о нихъ сказано.

Дядя писалъ книги!.. Значитъ, онъ не совсѣмъ умеръ... Это вспыхнуло во мнѣ и освѣтило, и согрѣло. Онъ всетаки живъ, — говорилъ я себѣ, — и наши не знаютъ этого. Я сдѣлалъ это своей радостной тайной и рѣшилъ не говорить никому. Все равно, — никто не пойметъ этого...

Долго спустя я нашелъ то, что писалъ дядя. Это былъ рядъ статей въ журналахъ, статей о книгахъ.

Послали телеграмму дядиному брату. Только теперь узналъ я, что у дяди былъ братъ. Онъ всегда проживалъ въ какомъ-то далекомъ городѣ, гдѣ велъ торговое дѣло, и только послѣднее время, предупрежденный о тяжкой болѣзни брата, жилъ въ нашемъ городѣ. У дяди онъ никогда не бывалъ. Это я узналъ изъ разговоровъ. У насъ говорили о наслѣдствѣ, о капиталахъ, и кто-то сказалъ:

— Интересно, — оставилъ ли онъ завѣщаніе?

Вечеромъ мы были на панихидѣ. Дядя въ голубомъ халатѣ лежалъ на столѣ въ хорошо знакомой мнѣ комнатѣ, гдѣ стояло его кресло. Теперь его вынесли, чтобы оно не мѣшало. Читавшая монахиня погладила меня по головѣ и подняла кисею, закрывавшую дядино лицо. Оно было такое же, какъ и при жизни, только стало какъ-то свѣтлѣе. Въ рукахъ, въ которыхъ я привыкъ видѣть книгу, былъ образокъ. Дымчатый котъ терся о ножки стола и смотрѣлъ на меня, точно хотѣлъ сказать, что все кончено.

// л. 19

Казалось, все измѣнилось въ квартирѣ, — только ряды книгъ попрежнему чинно стояли, точно для нихъ не могло быть конца. Вдумчиво, какъ всегда, глядѣли съ высоты портреты писателей, отражая въ стеклахъ дымящіе огоньки свѣчей.

Я взглянулъ на свои полки. Я унесу ихъ изъ этой осиротѣвшей квартиры, въ свой тихій уголокъ! Съ ними я унесу все, что пережилъ здѣсь.

Высокій старикъ съ насупленными бровями стоялъ у окна и разговаривалъ съ юркимъ, вытягивавшимъ шею человѣчкомъ. Онъ держалъ себя здѣсь какъ хозяинъ. Это былъ дядинъ братъ. На моихъ глазахъ онъ вытащилъ изъ моей полки книгу и, держа ее, какъ пюпитръ, писалъ что-то на листкѣ бумаги.

— Да, да… но безъ балдахина. Сейчасъ же распорядиться!..

Да, онъ былъ здѣсь хозяинъ. Его все называли наслѣдникомъ. Ему принадлежало здѣсь все, все за исключеніемъ моихъ двухъ полокъ. Онѣ были отказаны мнѣ.

Онъ швырнулъ мою книгу на окно и прошелъ въ другую комнату. Что было со мной! Онъ швырнулъ мою книгу! Дядину книгу!

Я подошолъ, взялъ ее и раскрылъ. Гоголь! «Мертвыя Души»… Онъ швырнулъ Гоголя! Я уже зналъ о немъ, «Безсмертномъ», какъ говорилъ дядя.

Невольно я поглядѣлъ кверху и отыскалъ знакомый портретъ.

Милый Гоголь глядѣлъ съ посмѣивающейся улыбкой изъ-подъ прядки волосъ. Я бережно поставилъ книгу на мѣсто.

Знакомые и незнакомые люди ходили вдоль полокъ и съ любопытствомъ разглядывали книги, показывали пальцами на портреты писателей и путали. Они Гончарова принимали за Тургенева и Пушкина смѣшивали съ Жуковскимъ! Только небольшая группа совсѣмъ незнакомых мнѣ людей держалась особнякомъ. Они принесли фарфоровый вѣнокъ съ лентами, ни съ кѣмъ не здоровались и сейчасъ же послѣ панихиды ушли. Ихъ зналъ только дядинъ старичокъ.

— Тоже въ журналахъ пишутъ, — сказалъ онъ.

Я съ благоговѣніемъ посмотрѣлъ имъ въ слѣдъ.

-о-о-о-о-о-

IIII

Проползли два томительныхъ дня. Дядю похоронили. Въ большой комнатѣ, гдѣ недавно стояло тихое кресло, теперь гремѣли тарелками, кушая блины и кисель. Высокій человѣкъ, дядя-наслѣдникъ, распоряжался

// л. 19 об.

угощеніемъ. Хлопали пробки, пахло ладаномъ и воскомъ. Озабоченные оффиціанты обносили заливной рыбой. Кто-то шопотомъ возлѣ меня говорилъ о капиталахъ…

А тысячи книгъ смотрѣли на все съ холоднымъ спокойствіемъ.

Первая острота потери прошла: я смотрѣлъ на отказанныя мнѣ полки и считалъ корешки. Много я насчиталъ за время обѣда — что-то болѣе пятисотъ. Красные и зеленые корешки сливались, я путался и считалъ снова.

Послѣ обѣда, когда всѣ стали расходиться, я понялъ, что болѣе не попаду сюда. Въ послѣдній разъ окинулъ я взглядомъ стройные ряды книгъ и остановился на моихъ полкахъ.

«Когда же дадутъ мнѣ ихъ?» — спрашивалъ я себя.

— Чего же ты стоишь? — окликнули меня изъ передней.

Я указалъ пальцемъ на свои полки. — Дядя отказалъ мнѣ ихъ… Это мои книги! — сказалъ я.

Затихавшее чувство утраты поднялось снова. Мнѣ чувствовалось, что я опять что-то теряю. Не книги, какъ цѣнность, — я не умѣлъ тогда оцѣнивать на рубли, — мнѣ дороги были[838] онѣ какъ дядины книги.

— Тише… Что ты болтаешь?.. Какія книги?..

Я зналъ, что не болтаю. Я не двигался съ мѣста и повторялъ:

— Эти книги отказалъ мнѣ дядя! Онъ даже записалъ въ золотую книжку!..

Дядя-наслѣдникъ говорилъ что-то бойкому человѣчку, что-то записывалъ и распоряжался. Въ рукѣ у него была знакомая книжечка съ золотымъ обрѣзомъ. Не раздумывая, я подошелъ къ нему, выждалъ, когда онъ перестанетъ говорить, и осторожно потянулъ его за сюртукъ.

Он обернулся и посмотрѣлъ на меня.

— Тебѣ что, мальчикъ? — спросилъ онъ сухо.

Я растерялся.

— Книги… — забормоталъ я, — вонъ тѣ книги… двѣ полочки… дядя сказалъ… записалъ въ книжку…

Ахъ, не мѣшай ты!.. — Онъ отвернулся и, постукивая длиннымъ пальцемъ по книжечкѣ,[839] сказалъ кланявшемуся человѣчку:

— Представите самый подробный счетъ расходовъ!.. и документы!..

Меня потянули за руку. И я ушелъ.

Больше я не былъ здѣсь и не видалъ дядиныхъ книгъ. Я слышалъ, что ихъ стащили съ полокъ, запаковали въ кули и продали какому-то торговцу книгами. Гдѣ теперь онѣ? Я часто думаю объ этомъ. Гдѣ онѣ, такъ лелѣемыя когда-то?!.. Съ нихъ ежедневно стирали пыль. Онѣ стояли такими

// л. 20

стройными, внушительными рядами и казались мнѣ полными скрытой великой силы. Онѣ были такъ же чисты, какъ и вписанныя въ нихъ мысли!

Можетъ быть, ихъ вывезли на рынокъ, и онѣ разбились по уголкамъ и полкамъ… Можетъ быть, попали на чердаки и подвалы, на непокрытые столы, на которыхъ никогда не лежало книги… Въ корявыя, мозолистыя руки, какъ руки Степана… Въ занесенныя снѣгомъ деревни?..

А, можетъ быть и до сихъ поръ распродаются на рынкахъ и мокнутъ подъ дождемъ въ связкахъ…

Не знаю.

Раньше я жалѣлъ, что онѣ разлетѣлись, а теперь, теперь я понимаю, что лучше, чтобы онѣ ходили изъ рукъ въ руки и говорили такъ, какъ онѣ могутъ говорить, — мыслями, втиснутыми въ чорныя строки…

Да, у меня не было книгъ въ роскошныхъ переплетахъ, двухъ полокъ, отказанныхъ мнѣ дядей! Но у меня осталась полочка… «макаронная» полочка! Стоило взглянуть на нее, на десятка три книгъ, на сову, оберегающую мудрость, — передо мной ярко-ярко вставалъ дядя…

САМЫЯ ЛУЧШIЯ ИТАЛЬЯНСКIЯ МАКАРОНЫ.

Да, немного смѣшно… Но и теперь еще розовымъ облакомъ подымается прошлое, и на глаза набегаетъ сетка…

А Степанъ все еще читалъ «Записки охотника»…

Вскорѣ послѣ похоронъ дяди онъ какъ-то остановилъ меня и сказалъ:

— А съ книгой-то какъ быть?.. Кому ее теперь?

— Да развѣ ты ее не прочелъ?

— Прочесть-то я ее прочелъ… только я ее сызнова, въ третій разъ читаю… Вотъ какое дѣло…

Такъ мы и не додумались.

Какъ-то вскорѣ заѣхалъ къ намъ дядя-наслѣдникъ. Я вспомнилъ о книгѣ, взялъ ее у Степана и, когда дядя-наслѣдникъ пилъ въ залѣ чай, я положилъ ее передъ нимъ и сказалъ:

— Это книга дядина. Онъ давалъ ее читать нашему дворнику Степану.

Дядя-наслѣдникъ повертѣлъ ее, прикинулъ на рукѣ и сказалъ:

— Куда она мнѣ!.. Возьми ее себѣ… на память.

Я шаркнулъ ножкой и отправился въ кухню.

— Степанъ! — торжественно сказалъ я. — Вотъ тебѣ отъ дяди… на память

Онъ взялъ ее обѣими руками, долго вертѣлъ и оглядывалъ:

— Вотъ буду помнить старичка… Царство ему небесное… Какой человѣкъ-то былъ! — сказалъ онъ съ чувствомъ. — Такой человѣкъ… такъ это прямо… что-нибудь особенное!

-о-о-о-

// л. 20 об.