Росстани (НИОР РГБ 387.7.7.)

Фонд № 387

Картон № 7

Ед. хран. № 7

Шмелев

Иван Сергеевич

Росстани (собственноручная надпись)

Соседи (машинописное заглавие)

рассказ

1913

а) Ранняя редакция                                                 1913 апр. 30

Машинопись с авторской правкой и пагинацией      30 лл.

б) Первоначальные наброски плана сюжета

Черновой автограф                                                            1 л.

 

 

«Слово» сб. 1 М.: Книгоизд-во писателей в Москве 1913 г.

Рассказы т. V. Москва 1914

стр. 117–207.

Общее количество

листов

46

// карт.

а) 30 лл.

 

 

Сосѣди.[1]

I

Десятаго iюля справили именины Данилы Степаныча, а заодно[2] и Ольги[3] Ивановны, невѣстки[4],но не въ Cокольникахъ, на собственной дачѣ, какъ послѣднiе годы, а[5] на родинѣ, въ Ключевой[6].

Совсѣмъ, было[7], забыли Лаврухины[8] свою Ключевую[9] съ той поры[10], какъ разбогатѣли и[11] повели широко[12]банное[13] и подрядное дѣло[14], а тутъ, съ годъ тому, запросился и запросился Данила Степанычъна родину. Сталъ прихварывать и киснуть, сталъ жаловаться, что скучно[15] зимой въ Москвѣ, а лѣтомъ,[16] въ Сокольникахъ шумно и парадно – то[17]музыка[18],[19]народъ[20] и[21] вода плохая, а отъ[22] плохой воды унего ноги пухнутъ и снанѣтъ и сердце заходитъ[23]. Возилъ[24] Николай Данилычъ отца къ[25]докторамъ, и тѣ говорили, что если не хочетъ старикъ ѣхать на воды[26] заграницу –[27]выдумали, заграницу ѣхать! – такъ пусть ѣдетъ въ Ключевую[28]: и они слыхали, что[29] тамъ мѣстохорошее.Пусть себѣ живетъна покоѣ и пьетъ воды.

Тутъ и Ник. Данил.[30] правда,[31] призналъ, что[32] въ Ключевой[33], въ сам. дѣлѣ[34]хорошо:пожалуй что[35]лучшаго мѣста и ненайти. И главное – родноемѣсто.[36]И Николай Данилычъ, лѣтътридцать[37] кипѣвшiй въ отцовыхъ дѣлахъ[38] и заэто время только разъ пять удосужившiйся побывавшiй въ К[39] на родинѣ – молодой жену возилъ показать[40] свою[41] деревню[42], мать хоронилъ итакъ, на корот. побыв.[43]еще зачѣмъ–то, –[44] вспомнилось[45]дѣтское, и тепломъ[46], и чѣмъ-то какъ хорошимъ милымъ сномъ пахнуло, и вспом.Вспомнили, что[47]старику тамъ будетъпокойно[48]и не пусто: тетка Арина[49]живетъ тамъ,[50] и большой почетъ отъ всѣхъ, и въ монастырь ѣздить близко – двѣ версты. А Данила Сепанычъ любилъ монастырь, гдѣ похоронилъ жену. И Данила Степанычъ ободрился и увѣрился, что и спать тамъ будеиъ а вода такая, что[51]. Вспомнили, что[52] въ Ключевой <нрзб.> поправлять здоровье[53] отъ чахотки[54] и въ благодарность отстроилъ[55] Натальѣ Сазоновой домъ.

А мѣсто, правда, было хорошее. Укрылась Ключевая въ тихомъ углу:съ трехъ сторонъ обступили крутыя горки, какъ стѣны, и[56] холмахъ сосны, а подъ ними маленькая рѣчка,[57] бурлила по камешкамъ, и[58] глядѣлась покойными омуточками, вся въ тростникѣ. И только съ полуденной стороны былъ проѣздъ[59] изъ деревни по отлогому мѣсту, – ельникомъ и березами, – на большую дорогу, къ монастырю, къ скиту. Тихо было очень, ни людей, ни вѣтровъ[60], ни деревенскаго гама: не было въ Ключевой трактира, не было мужиковъ.

// л. 1

 

Было изъ мужиковъ только – пастухъ старый-старый, – звали его Хандры–Мандры, да лавочникъ Мамай, тоже старый, да ещедва–три старика, да такъ больные какiе, на поправкѣ[61]. А всѣ прочiеизъ двадцати дворовъто служили по фабрикахъ, то жили въ Москвѣ:не было пашни,[62] а толькоусадьбы да огороды[63]: какъ-то такъ вышло когда объявили волю. Говорили старики, что сами не захотѣли, – были какіе-то заводскіе, господскіе. И была когда-то на рѣчкѣ[64] фабричка – валяли сукно<,> ткали сукна.

И жиливъ Ключевой больше бабы, плелиизъ кромки цвѣтной чюни[65]для богомолокъ и ростилидѣтей. И даже дороги не было въ Ключевой, потому что не было черезъ нее сквозного проѣзда – горы, а вытянулись двѣ улицы въ мелкой травкѣ поросшія поросячьей травкой и просвирникомъ да канареечникомъ. И такътеплобыловъ Ключевой, что яблоньки кой–гдѣ на усадьбахъ зацвѣтали на недѣлю раньше, а черемуха погорамъ[66] начинала бѣлѣть уже <въ> половинѣ апрѣля. – Отъ сѣвера укрывали[67] горы. Такъ[68] было тихо, что есливыйтипогожимъ лѣтнимъпогожимъ утромъ и сѣстьна завалинкѣ, – ясно слышишь, какъ урлюкаетъ въ рѣчкѣ, по камушкамъ и харчатъ выбѣгающiе изъ подъ лѣсистыхъ холмовъ ключики, и плачетъна томъ концѣ ребенокъ.Потому, должно быть, и птицъ много быловсякихъ, и въ рѣдкомъ дворѣ не[69]торчали[70]въ березахъ и ветлахъ скворешни[71]. А соловьи били… по рѣчкѣ…

– Пора и ко двору… – давно уже заговаривалъДанила Степанычъ. – Людей повидали, спину поломали…Вотъ[72] соловьевъ буду слушать…

А соловьевъ было тамъ, по рѣчкѣ!..

Да и помереть въ Москвѣ боялся[73]Данила Степанычъ:хорониться желалъ на родинѣ, только не на горбачевскомъ погостѣ, гдѣ и загороди–то не было, а толькоканава, – а на монастырскомъ кладбищѣ, гдѣ жена, бокъобокъсъ соборомъ. Не любилъ вспоминать, какъ таскали жену въ гробу съ дрогъ да на вокзалъ и везли въ товарномъ вагонѣ, а тамъ опятьна дроги<.>Поэтому и не хотѣлъ помирать въ Москвѣ: лучше въ Ключевой. Тогда, коли приведетъ Господьумереть въ лѣтнюю пору, –думалъ онъ ночами, – понесутъ его честь–честью, сперваельничкомъ, потомъи березнякомъ, полнымъ орѣшника, берегомъ Соловьихи, л<у>жайками, подымутсяна горы, мимоскита. А тутъ и монастырь. И хорошобудуть пѣть въ лѣсу.

Былау Лаврухиныхъ въ Ключевойусадьба два двора – просторная усадьб<а>. Наѣзжалъ иногдастарикъ, –такъ поглядѣть, провѣдать[74] сестру Арину<.>Пообновилъ, пообстроилъ, помогалъ деньгами. Былъ у Ариныпчельникъ – сидѣлъна пчельникѣ, за дворомъ двоюродный братъ Захарычъ. Былъ[75] у Ариныогородъ, и посылала она въ Москвудеревенскаго гостинца: то меду, то огурцовъ, то рѣпы – чтобы совсѣмъ не забыли. Было маленькое хозяйство. Живали по лѣтамъ сироты отъ меньшого сынаДанилы Степаныча, взятаго на войну и пропавшаго гдѣ-то въ перестрѣлкѣ у какой-то невѣдомой деревушки

// л. 1 об.

 

Синь–Ху. Только и знали, по извѣщенiю штаба[76], что убили его подъ Синь–ху, въ ночной перестрѣлкѣ. Такъ вотъ дѣти-то его, Миша и Сашка – гащивали лѣтомъ[77] у Арины… Кормила онаихъ молочной лапшой и творожниками[78] и заставляла читатьЧетьи–Минеи.

И когда пришлостарикуна умъ – отъѣхать на родину, на покой и поправку, наказалъ[79] Николай Данилычъ,перестроить домъ.Съѣздилъ самъ послѣ Рождества, указалъ, какъ что нужно, а какъ[80] только пообтаяло,пригналъ[81]плотниковъ и маляровъ, и въ мѣсяцъ поставилиониновый просторный домъ изъ сосноваго[82] бревенъ, раздвинулисадикъ подъ окнами и[83] кругомъ, обнеслирѣзнымъ[84] палисадомъ, наставилибѣлыхъ скворешенъ, и вертунковъ накрышѣ, вывели хорошую застекляненную терасу, вставили въ окна цѣльныя бэмскія стекла, и порадовалась Ключевая, – что ѣдетъ Лаврухинъ на родину[85].

[86]Хорошо имѣть въ Москвѣземляка[87] такого, какъ Лаврушинъ. Изъ многихъ[88] дворовъ служилиу Лаврушиныхъ по банямъ и по[89] постройкамъ, десятникамии приказчиками, парильщиками и молодцами въ баняхъ, водоливами и кочегарами на водокачкахъ у котловъ.[90] Изъ годувъ годъ посылала Ключевая возасъ березовымивѣниками, съ подстилками изъ тростника –для бань, отдавала мальчишекъ въ услуженiе[91]. Многихъ[92]помнилъДанила Степанычъ. Было еще въ Ключевойдва–три[93] старика, съ которымикогда–тоигралъ на своей улицѣ въ бабки[94] и рюхи, было двѣ–три старухи, съ которыми, когда–то ломалъ грибы по лѣсамъ и хоронился въ МедвѣжьемъОврагѣ по весеннимъ ночамъ. Были[95] мужики,[96]у него на работахъ, которыхъ когда-то дралъза вихры.[97] Помнилъеще и[98] кой-какіе дворы и въ Шаловѣ, и въ Черныхъ Прудахъ, и въ Маньковѣ, — то свояки, то сваты чьи[99]–то…. Теперь по узкимъ[100] травянымъ улицамъползала и попрыгивала новая Ключевая… новые дворы встали, на новыхъ мѣстахъ, выгорѣли и вымерли старые, и терялась память о многомъ…

И вотъ Старый Лаврухинъсталъ ближе.[101]

Хоть ни у когоне прибавилось и не убавилось отъ этого, а все какъ то[102] веселѣй стало.Всетакина виду больше.

И еще, какъ совсѣмъ обтаяло, пригналъНиколай Данилычъсадовника[103] съ возами, и какъ толькостеплѣло, и прилетѣли скворцы, закудрявили клейкими листочками топольки и слабенькія березки, заиграли зеленой молодостью, бархатцемъ тронуло кружовникъ, смородину, и засверкалосолнцѣ въ серебряномъ шарѣ на клумбѣ, въ пiонахъ[104]. И обновились высокіе

// л. 2

 

какъ изъ бѣлой кости выточенныя доики на шестахъ и заговорили жизнью и затрещали. И завертѣлись въ рѣдкихъ пролетахъ весенняго вѣтра рѣзные вертушки на зеленой крышѣ. И молодо сталъглядѣть на долгiегодывъ долгіе будущіе годы весь голубой, какъ небо, свѣтлый и просторныйдомъ, играть на восходѣи закатѣ толстыми и прозрачными зеркаламиоконъ въ тюлевыхъзанавѣсяхъ, какъ молодые не умѣющія горько плакать глаза.

И пригналъ Николай Данилычъизъ Москвы хорошую, молочную, чорную съ бѣлымъ, холмогорку, тихаго чернаго коня, тяжелаго и покойнаго, съ тяжелыми ногами и гладкой шелковой шерстью,рессорную покойнуюпролетку, чтобы ѣздить по праздникамъ въ монастырькъ обѣдни,хорошую телѣгу, чтобы возитьприпасы состанцiи и добрую къ ней брюхатенькуюлошадку. Прислалъ на новоселье, для полнаго хозяйства, парами, какъ для молодыхъ, гусей бѣлыхъ гусей[105]гнѣздо и утокъ и е<щ>е породистое семействокуръ –[106]и невиданнаго пѣтуха-горлана, и пару черноволосыхъ розовыхъ поросятъ, и – растрогало старика очень, садокъ[107]чистыхъ голубей[108] – трубачей и вертуновъ, что ходятъ и на кругахъ и даютъуютъ дому.[109]

И сталъ тогдановый домъсовсѣмъ какъ полная чаша. И ревѣлакорова<,> трубила громче всѣхъ ключевскихъ коровъ, чорныхъ, бѣлыми сережками куръ <нрзб.> плимутъ-рокъ. И шумно-весело и обжитымъ сразу сталъ новый дворъ Данилы Степаныча Лаврухина.

II[110]

Справили новоселье. [111]Навезлипироговъ, кренделей и куличей – хлѣбъ–соль, освятили съ иконамиизъ горбачева[112], опили.[113] И сталъ Данила Степанычъ жить новую, третью жизнь въ уходѣ у сестры Арины обрадованной, высокойи костлявой,[114]и желтолицей съзамшеннымъ отъ старостиподбородкомъ, крючконосой. Ходилътихо, съ палочкой, въ мягкихъ бархатныхъ сапожкахъ на заячьемъ мѣху и въ тепломъ пальто по садику, прикармливалъ голубей, глядѣлъна знакомыя глинистыя обрывы надъ рѣчкой, поросшiе мелкойберезкой–вѣникой, все такiе же, какъ и семьдесятъ[115]лѣтъ назадъ, и уходилъ часто въ прошлое. И радъ былъ, что опять здѣсь,и опять все по старому.

И было емупокойно: было все хорошо теперь<,> а будетъ… и будетъ тоже все хорошо. Слава Тебѣ, Господи… Слава Твоемусолнышку...

А[116] солнышкохорошо горѣло, еслисѣсть на припоръ, на новойширокой скамеечкѣ, со спинкой, снаружи палисадника, съ видомъ на лужокъулицы<,> по которомупрыгаютъ ребятишки. И ребятишки все тѣ же, бѣлоголовые,[117] звонкiе,[118] гоняютъшара, и отщелкиваютъ чижа. И также мычитъподъ ветлой[119] бѣломорденькiй,[120] рыжiй телокъ<,> сохнутъ[121] на бревнахърубахи[122]. И бревна тѣ же, кривыя, сѣрыя,[123]… травкаизъподънихъ растетъ та же – крапиваи просвирникъ[124]. И краснѣетъ соснякъ за рѣчкой, по горамъ[125] и[126] лавы на рѣчкѣ всена томъ же мѣстѣ.[127]

// л. 2 об.

 

А[128] рядомъ, черезълужокъ, черезъ неширокуюусадебку, на которой споконъ[129]вѣку растутъдвѣ[130] рябины, замѣняя[131]отмирающiепеньки новой порослью, на задкахъ которой,[132] приткнувшись другъ къ дружкѣ стоятъсосѣдскiе[133] погреба[134] –Лаврухинскiй и Морозовскiй[135], на которой[136] всегда лежали[137] – лежатъ и теперь –[138]запасныя бревна,заростая травой ивъѣдаясь въ землю, у крылечка, на[139] боковой завалинкѣ, въ теплые днисиживалъ сосѣдъ,СеменъИванычъ[140] Морозовъ, въ памяти такъ и оставшiйсяСенькойМорозомъ. Теперь онъбылъ для[141] людей[142] не Семенъ[143] Иванычемъ, и дажене Иванычемъ, а такъ – старымъ-старымъ,[144] безъ имени, старикомъ, дѣдомъ,[145] потому чтоимя его затерялось въ годахъ и стерлось, какъ стерлисьего черты особливаго[146] человѣка. Всѣ старыя деревья въ ветхости своей[147]похожи, всѣ древнія старики тоже. Оставилъ[148] онъ въ прошломъвсе отличавшее[149]его отъ прочихъ людей, оставилъ[150] все временное, и теперь[151]вѣчное проступало въ немъ. Было оно въ запавшемъ[152],[153] ушедшемъвнутрь[154]и остановивш. неп.[155]взглядѣ[156] безцвѣтныхъ глазъ, въжелто–бурыхъ усохшихъ щекахъ[157].Высыпалась бородка[158], лицо его засквозило[159], какъ[160] тронутое[161]морозомъ[162] жнитво[163], пожелтѣлиброви,[164] а ушистали тонки и засквозили[165]на солнышкѣ желторозовой и<нрзб.>[166] кровью[167]. [168]И чуяливъ немъ зоркiя[169] бабьи глаза, смертное, видѣли[170], что тронулосьземлей лицо его, отмирали губы…[171]Онъ выходилъ въ валенкахъ, плоскихъ[172] отъ исхудавшихъ ногъ, въ полушубкѣизъ старыхъ заплатъ, въ шапкѣ и когда сидѣлъ[173] все поддерживалъ ея руками, чтобы негнуться.

Уже ото всегоотрѣшеннымъ звалъ теперь онъсебя;и не[174]было для него теперь, настоящаго и условнаго. Прошлое куда–то ушло[175] и было совсѣмъ не важно.[176]

[177]И хотя и не былонастоящагоилибыло оно не важно,[178]не непріятенъ ему былъ[179]прибытiеко двору Данилы Степаныча. Казалось, что такъи надо[180]. И Данилѣ Степанычу казалось[181], что хорошо такъ, чтовотъ опять сталъ сосѣдомъ Сенька Морозъ…[182]какъ-будто не провалилась[183] прошлая[184] жизнь, а подошлаопять, сбившаяся когда–тосъ настоящей дороги, долговертѣвшаяся[185] по чужимъпроселкамъ и опять нашедшая свою настоящуюдорогу.Теперь дойдетъ вѣрно и покойно, куда нужно.

И когда въ первый разъ опятьвстрѣтились они, столкнулисьчерезъ лужокъ и покивали[186]другъ другу, забылось, что Данила Степанычъсталъкрѣпко–богатымъ и у егосына[187]въ Москвѣ[188] – все отдалъ сыну – большiе дома

// л. 3

 

и бани, что сынъ его ѣздитъна автомобилѣ и внуки пошливъ[189] образованные, а Семенъ Морозовъ все такой же[190], что получаетъ онъотъ Николая Данилычаза[191] сорокъ лѣтъ службыпо три рубляна мѣсяцъ за попавшую въ[192]колесона водокачкѣ и измятую руку, что сынъ его теперь[193]служитъвъ[194] баняхъ парильщикомъ – вотъ ужедвадцать лѣтъ моетъ народъ,[195] и бѣгаетъ по знаку[196]Николая[197] Данилыча. И обоимъимъ[198] не подумалось, а такъ, сказалось внутри[199] и, какъ понятное и безспорное[200], что теперь«они»[201]ходятъ тамъ[202] посвоимъ дорогамъ,а сами они[203] вотъ здѣсь, на старойлужайкѣ, каждый у своего двора и обоимъ имъсвѣтитъ солнышко и поютъ скворцы и оба идутъ къодному, равные, и покойные, оставивъпозади свое безпокойное.

И когда въ теплый день мая вышли они[204]на своисолнечныя мѣста –поглядѣтьна улицу, поулыбалисьи покивали другъ другу[205]. Потянулся былоСеменъ за шапкой, а Данила Степанычъсказалъ мягко:

— Ну,чего ужъ… Сиди, не свались…

Поговорили. Сказалъ Семенъ Иванычъ Морозовъ:

– Къ намъ, значитъ… опять… назадъ воротился…

Сказалъ Данила Степанычъ Лаврухинъ, постукивая палкой:

– Вотъ.[206]Въ Москвѣ хорошо, и дома не плохо[207]... Вотъ пообживусь, опять съѣзжу... На сколько ты меня годовъстарше?

– На сколько годовъ…Сдается, тыменяна годъпостаршебудешь… Мнѣ безъ году восемь десятковъна Срѣтенье[208]...

– Ну, нѣтъ…[209] Ты меня на годъ али болѣстарше…

– Можетъ и забылъ… А[210]Миколай–то Данилычъ[211]твойстр<о>ится все[212], сказываютъ…

– Николай у меня… голова[213]…Сколько домовъ понастроилъ[214]… Теперь дома пошли–и… подн онъ палку къ <нрзб.>[215] – шапка валится!..въ десять этажей… Накрутили мы съ нимъ всего

– Да-а…[216] Сталось вотъ… Большiе вы люди… бо–ольшiестали…

И было прiятно слушать Данилѣ Степанычу. И было прiятно, чтокланялисьпроходящiя[217]бабы, что прислушивалась къ ихъ разговору, чуть прiоткрывъ дверь старуха–невѣстка Морозова, что прiѣзжалъпоутру урядникъ и поздравлялъ съ прибытiемъ въ родныяпалестины и стѣснялся войтивъ новыйдомъ съ блестящими, какъ стекла,[218]полами, что онъвсе можетъ – можетъжить гдѣ угодно, а[219] будетъжить здѣсь, на полномъ покоѣ, потому чтотакъхочетъ и такъ лучше.

Нравилось ему, что бѣлые голуби, которыхъ пугаетъвѣшкой[220] внученокъ Семена,кружатся надъ нимъ и вертятся. Нравилось, что звонко трубитъ ещене обжившаяся корова, что работникъ Степанъ повелъзапрягать лошадь – ѣхатькъ обѣднѣ въ монастырь, что деньтакой теплый[221], что Сенька Морозъ – вотъ онъ, и онъ, Данила Степанычъ,здѣсь для всѣхъ первый

// л. 3 об.

 

иблагодѣтель, и чтопочитайвся Ключеваякормится его дѣлами.

Какъ–то приказалъонъ Степану взрытьпо заборчику, гдѣ солнце, грядкуподъ левкои[222]. Смотрѣлъ, копаетъ Семенъ, по бабьи, и если бы не одышка, самъ взялъ бы и показ какъ нужно. Слышалъ, какъ пахнетъ земля <нрзб.>[223], какъ чернаи сильна[224] земля и какъ бѣлы свѣжіе корешки. И захотѣлось ему[225] насадить подсолнуховъ. Представилъ себѣ,какъ ониподымуся толстыя, ядреныя и будутъ желтѣть тяжелыми шапками,[226] въ тарелку. Выбралъ дюжину самыхъкрупныхъ зеренъ, самъ, покряхтывая нагнулся, и посадилъ рядкомъ. И, сажая, загадывалъ, – выростутъ ихъдвѣнадцатьштукъ –двѣнадцать лѣтъ проживетъ. Выростутъ пять штукъ – пять лѣтъ ещепроживетъ. И стало ему интересно, скоро лии сколькоподымется ихъ<.> И даже безпокоился, какъ бы незапотѣлисъ холоду. И каждый день приходилъна грядку и смотрѣлъ.

И на восьмой день –высчиталъ по календарю[227] – стали подниматься[228] толстыя дольки, выпиратьсырые комочки и сухую[229]шелуху, стали подыматься[230]хрупкiя, какъ изъ зеленаго воска[231]. Все считалъ, что два года еще проживетъ.И съ каждымъ днемъ становилосьихъ больше, и скоро всѣ вылѣзли,[232]завернули къ землѣ начинающiя<нрзб.>[233]желтѣть дольки и пошелъ настоящiй ростъ. Былъ такъ радъ, что выросли всѣ, и хорошiй воздухъвъ комнатахъ, и нѣтъ шума и не слабѣетъ по ночамъ сердцѣ и не прибываетъ вода въ ногахъ и даже спадать сталоу живота.[234]<Велѣлъ>[235] сестрѣ Аринѣзажигать всѣлампады и жечь негасимыми. Скучно <нрзб.>одному въ <нрзб.> радости.[236] Послалъ за Семеномъ Морозомъ, показалъемусвою грядку, а самъдержалъ за руку, чтобы не наступ[237] и показывалъосторожнопалкой.

– Вотъ… видишь…[238] самъпонасажалъ…всѣвзошли…

И стыдно было почему-то сказать, что загадалъ. Похлопалъ Семена и по спинѣ,[239]и повелъ чай пить[240]съ медомъ и кувшиннымъ изюмомъ.И рада была Арина, забывшая, что было у ней съ Семеномъвъ далекомъвремени, забывшая, что промѣнялъ ее Семенъ на дѣвчонкуизъ Черныхъ Прудовъ. И рада была невѣстка[241] Семенова, ужепобѣжавшая разсказатьпо дворамъ, что старикъ–отъ чай пить пошелъ къЛаврухину.

И съ того дня частосталъ призывать къ себѣ Данила Степанычъ Сеньку Мороза.И напрощанье давалъему то двугривенный, то осьмушку душистого[242] чаю,то еще чего, какъ бывало,раньше, когда ребятишками[243] дѣлились онигорохомъ.

[244]И помнилась[245] имъ почему–торѣзче всего, какъ играли они въ камушки на горохъ[246] и обидѣлъего Сенька, а онъ, Данилка, залѣзъ[247]на ветлѣ и ревѣлъ:

– Сенька Морозъ горо–о–шину у меняужилилъ…

Напомнила имъ объ этомъ старая Арина. Но они забыли. Вспомнили только, какъ воровали другъ у дружки бабки[248], да – помнилъ это Семенъ и хорошо до мелочей помнилъ, какъбилъ онъвъ Медвѣжьемъ Оврагѣ Данилу. Бились они въ Медв[249] Оврагѣсъ Данилой изъ-за рыжейдѣвки изъ Шалова, и одолѣлъ тогдаСенька Морозъ, трясъза душу Данилку и кричалъ въ посинѣвшее лицо: – животъ али смерть?Но не напоминалъ. Помнилъ

// л. 4

 

про это Данила Степанычъ, не забылъ, ивспомнилъ бы, но не было помину. А хорошо оба помнили,да даже осталсяи сохранился невѣдомыми путями – чудо-чудестное, хрустъ кустовъи высок[250] бѣлыя шапки болиголова[251], что росъ[252] въ МедвѣжьемъОврагѣ, вотъ посмотрѣтьотсюда –прямо за рѣчкой, гдѣ переходъ и вьетъ[253] ещеи теперьтропка на Шалово[254].

И вотъ стали выплывать, казалось, совсѣмънебывшiе, затерявшiяся черты былого и вставали освѣженныя мѣстомъ. И чуть ли ещеи не теперь жила съ ними вонъ та[255] такая же, какъ и тогда развѣсистая ветла, на которой ревѣл<ъ> Данилка[256]о горошинѣ.

И кто знаетъ, если быпришелъ какой чародѣй и сказлъ имъ: хотите, вотъ обернувасъвъ Сеньку и Данилку и деритесь опять за горошину и пусть опять пойдетъ старымъ путемъ, – не[257] сказали ли[258]бы они ему:

– Хорошо…[259]

И забылъ бы Данила Степанычъ какъ собиралъ <нрзб.>первую тысячу[260], ожид., годытревогъ[261] и безсонныя ночи[262],[263] забылъ бы, какъ головой бился, когда умеръ первый[264] желанный ребенокъ, болѣзни, смерти[265] и свои дома и бани[266] и Семенъ тоже Морозовъзабылъбы и годы на водокачкахъ и у банныхъ котловъ, и смерти, и чорныя ночи и о томъ, какъ въ[267] смертномъстрахѣ тонулъна рѣкѣ, какъ замерзалъ[268]въ полѣ въ метель, какъ помирали дѣтии какъоторвало ему колесомътри пальца.[269]Все <нрзб.>, что ломало и било его за долгую жизнь.[270]

III

Въ погожiе дни[271] брелъ онъ, поддерживаемый подъ руку работникомъна рѣчку. Гдѣ лавы,[272] узнавалъ мѣсто, видѣлъ, что лавы все тѣ же и также вьется въ кустахъ по откосу тропка въ мелкомъ березнякѣ-в<ѣ>ничникѣ, и все тѣ же, самые тѣ же[273] играютъголовлики, и стоитъ таже[274]сизо–зелен[275] стрѣлкитростника.И шумятъ–шумятъзвонкiе ключики, какъ молодые. А съ горы[276] МедвѣжьягоВрага[277], за лавами,[278]тянетъпрохладой[279] утра[280], ростутъ тамъ, не могутъ не расти бѣлы<я> шапки дурмана[281],[282] кустикикрасной дикой смородины и ползучiя плетилѣсной малины.

Протягивалъпалку къ оврагу[283], говорилъ работнику, нанятомувъ Москвѣ и не знающими[284]ничего про эти мѣста.

– А это Медвѣжiй Врагъ. Понимаешь?

– Такъточно–съ, Данилъ Степанычъ. Медвѣжiй–съ…

– А почему – Медвѣжiй? Вотъ и не знаешь.

– Такъ точно–съ… Должно быть, медвѣди жили...

– Нѣтъ. Вотъ[285] и не знаешь. Тутъ… давно это было[286]… мальчишкой я еще[287] былъ… даже и[288] до меня… медвѣдь разъ[289]зашелъ и увязъ[290] въ… въ оплывѣ… въ глинѣ[291] тутъ… Вотъ… въ глинѣ…[292] Понимаешь?[293] Живьемъ тутъ[294]его и взяли… Вотъ потому![295]

Говорилъ[296], чего не видалъ самъ, чего, можетъбыть, не видали и тѣ кто разсказывали ему. Можетъбыть сказку.

// л. 4 об.

 

Шли по деревнѣ и Д. Ст.[297] припоминалъ[298], чейдворъ,вглядывался[299]въ старыя ветлы[300], въ[301] завалившiеся сараюшки съ заплатами изъобрубковъ[302], въ замшенныякрыши[303].Призналъ водопойную колоду у колодца, зеленуюотъ плѣсени[304], огрызанную[305].Постучалъ по нейпалкой.[306]Узналъбольшой[307]бѣлый камень[308], на который[309]становились, доставая воду, на который[310] и онъ[311] становился, протертый[312] ногами до желобка[313]:камень долго живетъ[314]. Остановился и помолился на похилив каменный[315] столбикъ[316]крытый[317] ржавымъ желѣзкой[318], сколькоуже разъ заплатанной, въ тем. пробоѣ котораго[319]<стояла> безликаяиконка[320]. Столбикъ сталъ совсѣмъ маленькiй[321], а когда–то былъ[322] шире, и выше, и надо былодотягиваться[323], чтобы заглянуть.Когда-то находили здѣсь мертвыхъ воробьевъ[324].Выходили подъ окна[325] бабы, незнакомыя, молодыя бабы и[326] кланялись[327]. Выбѣжалаповязан. краснымъ повойникомъ востроносая, худощекая бабенка съ матежамина лбу[328]:

– Здравствуйте, батюшка, Данила Степанычъ…Можетъ присесть желательно. Явамъ и[329] стульчикъ вынесла бы…

[330]А онъподымалъпалку вровеньсъ грудью и спрашивалъ хмуро[331]:

– А[332]чья ты?

– А Митрiя[333] Козлова… Козла...

– Что… не помню…[334] Козла?.. Что жъ это я не помню что–то…<нрзб.>[335]

– А какъ же-съ… а мойМитрiй–то[336] гесятникомъ у васъ[337], у Миколай Данилыча… Сперва въ штукатурахъ всеработалъ[338]…

– Штукатуромъ? Черный?[339]

– Самый, самый…съ бородкой[340] рыжiй… За вашей милостью и живемъ… дай ВамъГосподь здоровьица[341], родителямъ вашимъ царство небесное, дѣткамъвашимъи на здоровье, на радость… Не оставили насъ,сиротъ, попеченiемъ–добрымъ словомъ… просвѣтили нашуубогость…[342]

– А–а,[343]лопотуха какая… Ну–ну… Зайдикъ <нрзб.>…[344]

И съ сосѣдскихъдворовъ показывались бабы, бѣжалидѣвчонки и, оповѣщали, что ходитъ Данила «старикъ»<,> пошелъ старикъ по[345] дворамъ, опрашиваетъ.

[346]Узналъ[347] Данила Степанычъкривого[348] пастуха Хандры–Мандры, стараго ворчуна, очень обрадовался[349].

Лѣтъ сорокъ[350]ходилъпастухъза ключевскимъстадомъ, одинъ[351], безъ подпаска, десяткаполтора коровъ<нрзб.>было въ деревнѣ –[352] и на зимуне уходилъ – прижился.[353] Былъонъ чуть помоложеДанилы Степаныча[354].И[355] какъбылъ несговорчивый полвѣка назадъ[356], такимъ и остался[357]. Зато и прозвали – Хандра–Мандра.[358]

Подошелъ[359] самъ[360] когда старикъ сидѣлъ у садика, поднялъбурый картузъ и сейчасъ женадѣлъ[361].

– Съ прiѣздомъ, что ль,[362] хозяинъ. Корову–топустишь?

– А – ты, Хандры–Мандры! Живъ еще[363]?

– Помирать такъ[364] вмѣстѣ будемъ…Ты живъ[365], а мнѣ чегоже[366] не жить![367]

// л. 5

 

– О?! Ну, живи, живи…

– Поживу, коль такъ.[368]Какъ-нибудь постараюсь.[369]Чего мнѣ не жить![370] Сколькихъ я[371] стариковъ перехоронилъ.Гляди и[372]еще пятерыхъ мнѣ[373] хватитъ.Семена Морозку схороню, да вотъ Мамая разбойника… на табакъвонъ[374]семиткунакинулъ, шутьи еговозьми…[375]а то[376] и еще кого…

[377]Хитросмотрѣлъ[378]выхлестнутымъ съ поконъ вѣку глазомъ и подмигивалъбѣлкомъ. И все таже[379]была на немъ[380]слоями обдиравшаяся хламида[381]-кофта, въ лоскутьяхъ которой были засунуты у него[382]предметы хозяйства – спички и[383]кисетъ и[384]затертая до кожи пропитанная дегтемъ и <нрзб.>[385] смолой... И дубленоебыло его лицоотъ вѣтровъ и погоды, крѣпко какъ сосновый сукъ[386]. И смывало дождями и вольнымъ вѣтромъ года лица. И чернѣло еще въ бровяхъ и подъ носомъ.

– Поднесешь –корову уберегу, пожальствуешь,боканастегаю[387]…[388] Съ тебя[389]должна супротивъкого[390]прибавка должна[391]…

– Ну–ну…[392] Ахъ, тыХандры–Мандры… глазокъоловян[393]…

Какъ разъ и вспомнилъ[394]: олов[395]глазкомъ давнымъ-давно звалипастуха да забыли. Даже пастухъ подивился – и прояснѣлъ[396].

– Помнишь! Эхъ,[397] старымы съ тобой стали[398]Степанычъ...[399] Обавъ[400] дуракивышли[401]…

– Это что жъты? — нахмурилсяДанила Степанычъ, отвыкшій отъ такого разговору.

– А то какъ! Я вонъвесьвѣкъза коровами, ты зарублемъходилъ[402]… При томъи[403] стались.У тебярубли, у меня коровы! Ей Богу! Ну, давай рядиться... Накладай, что сколь у тебя осилишь… – кажну зорю[404]играть тебѣ стану веселую… А, бодай те въ ухо!

 

Былъ онъ сухенькій и кривобокій, ковылялъ на кривыхъ ногахъ, какъ и полсотни годовъ, шустрый, жилка да спленка, сухопарый, одна жилка. Лицо его, съ кулачокъ, было все сплошь красно – фіолетовое пятнышко съ жилками, какъ у королька, со скулами-шишечками и безъ щекъ. Втянулись онѣ подъ скулы, и понизу[405]рѣдкой серебряной щетинкѣ. Только въ бровяхъ еще чернѣло кусточками да подъ носомъ.[406] И слышалъ Данила Степанычъ на разстояніи, какъ пахнетъ отъ него стойлищемъ и водкой и мах<о>ркой. Ѣдкопахнетъ стойлищемъ и махоркой.

Порядилсяна бутылкѣ[407]за особый приглядъ. Ходи<лъ>пастухъ глядѣть на корову, подавилъ кривымъбольшимъ пальцемъ на крестецъ, посмотрѣлъ на зеркало, у хвоста, сказалъ – огулена по третьему мѣсяцу, потянулъ за рогъ[408], не глядя, нащупывая пальцами, разбиралъ[409] какъ по книгѣ, сказалъ

– Ничего жуколочка… по четвертому телку[410].

// л. 5 об.

 

Сосѣди

Къ десятому іюля пріѣзжали къ себѣ, въ Ключиху,[411] на именины[412] больного Данилы Кондратьича. Совсѣмъ[413] забыли Лаврухины[414] родину, разбогатѣли, повели въ Москвѣ большія банныя и подрядныя дѣла, запросился Данила Кондратьичъ на родину. ДАЛЕЕ ЛИСТ 6 НЕ НАБРАН!

// л. 6

 

вымистая, ничего…[415]

А на зорькѣ[416] разбудилъДанилу Степаныча[417]рожокъ подъ окнами. Сперва и не[418] разобралъ, что такое.[419]Со сна не разобралъ. И когда понялъ, что это Хандры–Мандры, лежалъ затаившись[420] и слушалъ<:> сладко заняло сердце[421] съ переливами жалейки. Ахъ, жалейка!Пришло давнее, давнее въ живыхъ звукахъ и ноющихъ переливахъ…

Ти Вы-ыгоняйте вы ско-о-тинку…

Воротилось давнее, похороненное и принесло многое, милое. И ужевидѣлъ Данила Степанычъ, какъверхи Медвѣжьяго Оврага золотятся, лужокъ въ росѣ… на рѣчкѣ туманъ,[422]тростникъ торчитъ, окна горятъкъ востоку. Ревѣли коровыутреннимъревомъ густымъ и бодрымъ.И тутъ въпереливахъ рожка, мастерского рожка Хандры[423]заныло, заныло, ухватило сердце и сказало, что это такъ, послѣдніе голоса, и жизнь прошла[424]. Хорошей жизни[425] самое-то лучшее уже[426] – прошло.[427]Замолкъ рожокъ. Скрипѣлитвориласарая и голосъ сиплый, утреннiй,[428] Ариныпонукалъ ласково:

– Да ну,дурочка… Христосъ съ тобой… матушка… Иди, иди…

И отчетливо въ тихомъ утрѣ тяжелыя ступь, и вдругъ потянуло[429] снизу вверхъсытоетягучее мычанье.

И разсыпающійся щелканье[430] крѣпкое сухое щелкъ, какъ изъ пистолета и[431] разсыпавшееся[432] въ оврагѣ еще разъ – и подумалъ онъ, что[433] хорошо, что онъ опять здѣсь и уже теперь больше[434] не уѣдетъ. Что этовсе былонеизмѣнно[435]полвѣка, когда его не былоздѣсь, и былъ все Хандры[436].И еще подумалось[437], что нѣтъ теперь большенастоящихъпастуховъ, что[438] вчера говорилъ ему Хандра, какъ сманивали его въ Чорные Пруды, да не пошелъ. Какъ[439] умретъонъ[440], и здѣсь ужене будутъиграть такъ. И тутъ припомнилось ему, какъ лѣтътридц-сорокъ[441] назадъпрiѣзжалъ онъ сюда съжидомъ-компаньономъ[442], съ которымъ купилъ на сломъ дома[443]и выстроилъ[444]одинъ на двѣсти квартиръ – первое большое дѣло. Возилъ еврея – дай ему Богъ здоровья, съ него-то и пошелъ, — къ себѣ на родину, показывалъна радостяхъ своемѣсто, – вотъ откуда вышелъ[445] <–> а еврей хвалилъ все и говорилъ: вотъ гдѣ можно сдѣлать дѣла –дачъ настроить.[446]Тогдапили они въ большой компанiи, заставили мужиковъловить по омутамъ[447] рыбу, варили уху и раковъ – сила здѣсь раковъ! – пили–пили, дѣвокъ согнали и… Было дѣло и съ дѣвками… И уже солнце встало и вышелъ Хандра и заигралъ.И тогда призвали его на свое гулянье[448], къ ветламъ, за деревню и тамъ напоили же коньякомъ[449]. Вотъ[450] тогда игралъ-то[451] Хандра… Жидъ[452] плакалъ, вотъ какъ горько плакалъ!И все хотѣлъ[453]дачу себѣ на горѣ ставить[454] и житьсовсѣмъ,[455]а Хандрувъ омутѣ купали, приводили къ жизни[456], синимъ сталъ съ коньяку непривычнаго[457].

Давно[458]это было. А[459] тамъеще и теперь[460] стоятъ ветлы, и можно

// л. 6 об.

 

согнать мужиковъ[461] ловить рыбу и раковъ, накупить коньяку и рома,[462] можно позватьХандру и онъ будетъиграть. А жидъ тотъпомеръ уже…

IV.[463]

Подсолнухи[464] вытягивались, выравнивались. На огородѣ, передъ пасѣкой, за братскими погребами–сосѣдями[465], гряды затянуло сочнымиогуречнымиплетями[466], и стоялъ тамъ, когда нивзгляни какъ-будто[467]старый Хандры, распяливъ руки, рваный и[468]кривобокiй[469]. Поставилиегосъ весны, съ засѣва и остался онъ до осени.

Тихъ и[470] тепелъ[471]былъ май,[472] тепелъ былъ и Iюнь, съ тихими дождичками[473]. Старый[474] огородъ, лелѣемый теткой Ариной, все еще[475] былъ силенъ, и сочные шершавые[476] побѣги огурцовъ[477] зацвѣли, и изстари облюбованный горохъ густо[478] оперился и завился округъ хворостинъ веселой рощицей.

ПолюбилъДанила Степанычъдень за днемъпримѣчать, какъ въ огородѣ день ото дня[479] прибываетъ желтаго цвѣту, а въ горохѣ виснутъ[480] зеленыя изогнутыя[481]лопаточки. Полюбилъ[482]захаживать и[483] на пасѣчку. Маленькаябыла пасѣчка, старенькая, колодная. Всеготолько пятьдупляковъ[484] стояло, накрытыхъ[485] дощечками, съ кирпичиками, потрескавшихся и кой–гдѣ стянутыхъ[486]ржавыми обручиками и сбитыхъ жестянками[487] – давнiе, счастливыеульи. Когда–то, еще[488] припокойномъ дѣдѣ[489] на Лаврухинскойусадьбѣ была лучшаяпасѣка, въ сорокъколодъ, и приходилиза удачливымироями изъ округи – благословитьсянапочинъ[490].Удачливъ на пчелу былъ дѣдъ Софронъ[491], и, зналъ хорошопчелиную[492] повадку. А теперьоставалисьпослѣдніе[493] поскребушки: переводится сталапчела[494]. Но этиуцѣлѣвшiепять колодъ, для Д. Ст.[495] были не пятьколодъ, а давнiй пчельникъ,[496] въ березкахъ и рябинкахъ. А теперь только и оставалась одна старая–старая береза безъмаковкида и поспиленныя ветлы, да оброставшiегорькимъгрибомъпеньки рябинъ.

Какъ–то теплымъiюньскимъ утромъ тихо прошелъна пасѣку, за огородикъ Данила Степанычъ. И что же увидалъ? Увидалъ дѣда своего по матери[497], Софрона. И ростъ такой, и голова бѣлая–бѣлая, безъ лысины, густая, какъ хвостъ у сивой[498] лошадки, и казакинъ[499], съ заплатамиу рукавовъ, внакидку[500], и черныя, мокрыя отъ росы – высокая трава была на пасѣкѣ – сапоги, какъ новыя. Стоялъ дѣдъ надъколодой, оскребалъ верха,смотрѣлъ, въ дуплякъ, въ[501]гудливомъ роѣ… какъСофронъ, бывало, поутру. Такъ, вспомнилось. Конечно, не Софронъ былъ, а такъ похожiйна дѣда[502] двоюродныйбратъ по матери[503], глухой, Захарычъ[504]… –что жилъу Арины, пришелъ изъ Черныхъ Прудовъ, изъпустогодвора[505] помирать на людяхъ.[506]Уже зналъ Данила Степанычъ,что пять лѣтъ уже живетъ Захарычъ у Арины, какъ въ богадѣльнѣ, что внучка[507] его, одна живая душаизъ семьи, выданавъ Маньково и[508]все перемерло у старика, одна эта[509] внучка ост[510], что и едва держутъее въ[511] мужнинойсемьѣ, а мужъ, слесарь, пропалъбезъ вѣсти когда былана Москвѣ смута.

Когдажилъ въ Москвѣ Данила Степанычъ, за дѣлами всякими и своей[512]

// л. 7

 

семьей все перезабылъ, какъ кто живетъ изъ родныхъи свойства. Точно и не было никого. А когдасталъ жить здѣсь, сталъ узнавать[513]. Оставалось еще[514] родни. Вотъ двоюродный братъ Захарычъ, вотъ какая-то троюродная внука Софьюшка есть, какіе-то еще внучатые[515] племянники, не разберешь дѣти-[516]гармонисты,<нрзб.>играютъвъ трактирѣ[517]. А въ Шаловѣ крестникъ[518] богачъ Василь Михалычъ Здобновъ.На свободѣ разобралъсъ Аринойвсю родню – она всѣхъ зналадо грудныхъ младенцевъ…на праздники ѣздилипрестольные то въ Шалово, то[519]въ Маньково, то въ Чорн[520] Пруды. И знала про нихъ много исторій, всю жизнь — ктокогда[521] горѣлъ, кто рождался, кто чѣмъпомеръ, кто[522] кого бралъ и откуда. Многiе далеко разошлись. Были какіе-то[523]внучатый племянникъ въ Сибири, была троюроднаявнучка выдана замужъ за хорошаго человѣка[524], приказчика и теперьживетъ, –подивился Дан. Ст[525] въ Хивѣ, земля такая, вродѣ какъ татарская. Ѣхать туда надо двѣ недѣли… Расположается народъ, другъ отъ друга отходитъ,[526] расползается… – вспоминалось слово Семена Морозова.

Говорилъ Дан. Степ.[527]и[528] съ Захарычемъ, который[529] всекланялся ему и называлъ ‘батюшка–братецъ —[530] побаивался,[531] а ну–ка[532] непозволитъ емудоживать здѣсь – лѣтомъ въ сарайчикѣ, на задахъ,[533] а зимой въ домѣ. Очень обезпокоился[534]Захарычъ, какъпринялись[535] ставитьновый домъ, —[536] разсказывала[537] Арина. Дан. Ст.[538] успокоилъ[539], велѣлъ жить – безъсомнѣній[540] мѣстоне пролежитъ, хлѣбомъне объѣстъ. И все[541] видѣлъ, какъ Захарычъ робѣетъ при немъ[542], когда зазовутъ[543]его пить чай въ горницу, пьетъ чашку съ одной изюминой[544] и всестарается услужить чѣмъ[545]: то медкупообѣщаетъ скоро припасти[546], ранней <нрзб.>, чай похвалитъ, то начнетъ разсказывать, какъего зятьлюбилъ, сресаль. И когда разсказывалъ – плакалъ.[547] – Бывалыча[548]… побываетъ изъ Москвы… къ покосу…[549] – разсказывалъонъ[550] и моргалъ красными безъ рѣсницъ, вѣками[551], – и[552] уже ничего тогдане видѣлъ[553] –по столу сахаръ[554]нашаривалъ и мимоблюдечка наливалъ. —[555]Бывало[556]калачика… а то сахаркуфунтикъ[557]… Всегда[558] говорилъ про сахарокъ и про слесаря.

Узналъ Данила Захарычъ[559], какъ все[560]собиралсяслесарь женукъ себѣвыписать[561], хорошаго[562]мѣстадожидался[563]. И Софьюшка ждала. Обѣщалъ тогдаЗахарычъ емуна мѣсяцъ по три рубля посылать[564]. И[565] не вышло – пропалъслесарь безовсякагослѣда вотъшестойгодъ какъ[566]. А смирный былъ.

[567]Окликнулъ Д. С.[568] Захарыча,[569] пчелъ боялся[570].Не услыхалъ[571] старикъ.Накрылъ старикъ улей, пошелъ къ березѣ, покрестилсяи[572] поцѣловалъ на березѣ черную дощечку.[573] Узналъ Д. Ст.[574] эту дощечку – Зосиму и Савватiя, пчелиныхъ покровителей.[575] Каждый шагъ, каждый деньточно на радостьему сговорилисьоткрывать хорошее прошлое. Въ это утровотъ[576]вспомнилъонъ[577] образокъ, которыйвисѣлъ и[578] съ незапамятнойпоры[579] на пасѣкѣ,[580]на проволочномъ ушкѣ,на гвоздочкѣ...На зиму его уносили въ мшанникъ[581].

// л. 7 об.

 

Сколько разъ онъ и самъ, бывало,цѣловалъ эту иконку, на которой стояли двое старцевъ, а за ними[582]соборная церковка съ главками. Хорошо помнилъ и хлопотливыйгулъ[583] радостный – въ солнцѣ ивъ зелени, въ росѣ,[584] золотистую[585]ворохнюу летковъ, и пупковъ колодъ. Полвѣкане[586] останавливается работа.[587]Полвѣка все то же.

– Захарычъ!

И опять неслыхалъЗахарычъ, выбиралъ[588] изъ головы,[589] запутавшуюся[590] пчелу. Все то же. Все такъ же, бывало, и дѣдъ Софронъ.И тутъувидалъ Данила Степанычъ[591] лоскутное одѣяло[592] на плетнѣ[593] и выглядывающую[594]свѣтловолосую[595]мальчишку[596] въ бѣлой рубашкѣ[597]. Мальчишка смотрѣлъ на него[598]между[599]колышкамипрясла[600]. Поманилъ его Данила Степанычъпалкой, но мальчишка укрылся за одѣяло[601]. Тогда[602] услыхалъДанила Степанычъбабiй молодой окликъ:

[603]– Поди, Ванюшка… Данилъ Степанычъ зоветъ,[604] поди…

И тутъувидалъ Данила Степанычъ[605]въ пролетѣ плетневаго[606] сарая[607] – молодухувъ бѣломъ платочкѣ[608]. Кланялась ему.[609] Кто такая?[610]

– А тыкто жъ тутъ[611]такая? – спросилъ онъ, подымая палку.[612]

– Здравствуйте, Данилъ Степанычъ… А Софья я,[613]внучка вотъ[614] дѣдушкина, Максимъ[615]Захарыча... А тотъ[616] мой,[617]Вáнюшка мой… Поди, Вáнюшка,[618] не бойся…

– А–а… Во-онъвы кто-о! Ну-ну[619], покажись, покажись… Да-а, во вы кто-о…[620] Ишь ты, хорошая какая[621]… бабочка… – И слово[622], давно неприход. на языкъ[623], –вышло у него ласково[624] – бабочка.Чернобровенькая была она, какъ галочка,смугленькая съ розов. загар.[625], тонколицая, събойкимъ взглядомъ, складная[626].

Тутъ и Захарычъуслыхалъ[627] говоръ,[628] подошелъ, перебирая поясокъ на ситцевой[629] бѣлой[630]рубахѣ,[631] и[632] сказалъ, пытливо взглядыв пытаябабу[633]:

– Софьюшка[634]… сресалева-то[635]… Побыватьпришла…[636]

Тутъ ужъ и Ванькапересигнулъ плетень[637], подобрался кругомъ, исмотрѣлъ,[638]суча ногамивъ потемнѣвшихъотъ росы розов[639]штанахъ,[640] тонколицый[641], съ золотухой, высыпавшейна губахъ и подъ носомъ,[642] похожій на мать, съ черными бровками[643].

– Ванька вотъ… правнучекъ мой, Д. Ст[644]… дождался[645]

– Грамотѣ ужъ[646] умѣетъ, буковки[647]маленько… – сказала Софьюшка.[648]

// л. 8

 

– Ну, вотъ и[649] рости[650]…– А тамъНиколя[651]приставитъ егокуда…[652] –сказалъ Данила Степанычъ,<нрзб.> палкой. – Какъ то ты обросилъ!

– Много довольны,[653]Данилъ Степанычъ… – быстро-быстрозаговорила[654] баба. – Только бы вамъ вѣку Господь послалъ…

– Ну вотъ, какъ-нибудь ужъ … Не чужiе…[655] Плохо живется–то, а?

– Безъ мужа, Данилъ Степанычъ… плохо… – сказала баба, потупивъ глаза и косясь на мокр.[656]отъ росы калоши Д. Ст.[657]

Захарычъ помаргивалъ[658], стараясь понять, о чемъ говорятъ.[659] Смотр.[660] на всѣхъ переб. <нрзб.>[661]

– Да, да… Ну вотъ… какъ–нибудь –[662] сказалъДанилаСтепанычъ и стукнулъ палкой.

Понравилась ему баба, ея скромная повадка, свѣт. вол. волосы[663], и какъ она опускалаглаза и поджимала мал. губы, [664]и черныя бровки, точьвъточь какъ у его невѣстки, когда была молодой. И сиротливымъ, пуганнымъ[665]показалсяему Ванька[666]. Правнукъ вотъ![667] Тутъ, въ солнцѣ и[668]въ пчелахъ, передъ чернойиконкой,передъ откликнувш.[669] прошлымъ, – такъ же, какъ этотъмальчонка[670], сигалъ онъ, бывало тутъ<черезъ> плетни, – мягковзглянулъ онъ[671]на этихъ, все, какъбудто,родныхъ,[672] и сказалъ[673] не раздумывая:[674]

– Плохо, если… такъ здѣсь живите[675]… –[676] и посмотрѣлъна черную дощечку на березѣ. – Живите[677]…[678]вотъ у его… Будешь по дому помогать Аришѣ[679]… Мнѣ прислуж. когда…[680] жалованье положу вамъ…[681]

– Покор благодар, Д. Степ. – сказала Софьюшка, – не ждала.[682]

Погладилъ по головѣ Ваньку и пошелъ[683]. [684]А Д. Ст.[685] повернулсястукнулъ палкой въ землю:

– Живитеи[686] навсегдаздѣсь[687]… Аришѣ все[688] веселѣй…

Пошелъ, постукивая палкой, неся въ себѣтеплое, хорошее,[689]растроганныйтѣмъ, что сказалъ[690].Ванюшка стоялъ, посучивая ногами въ мокрыхъ вымоченныхъ въ росѣ штанишкахъ розовыхъ, а старикъ спрашивалъ:

– Чего скажешь–то[691], Софьюшка… ась?

И когда сказала она ему,сказала[692] къ уху – Здѣсь намъ велитъ жить, дѣдушка,[693] – ласковый какой! – тотъ потоптался,[694] покрестился и сказалъ:

– А–я–яй… ее, бра–атецъ!..

Сновали пчелы, благодушно трубили[695],задичавшей[696] коноплей – крутилъ изъ нея жгутъ Ванюшка, – пахло сырой землей[697], разогрѣтымъ ситцемъ на бабѣ, и тѣмъ прѣснымъзеленымъ духомъ[698], какой застаивается[699], гдѣ много сочной[700]густой травы,[701]прогрѣтой солнцемъ[702].

// л. 8 об.

 

Пахло[703] утромъ, пасѣкой[704] и березой.

И когда шелъсъ пасѣки, остановился возлѣогорода, сказалъ въ себѣ – славноростетъ. Смотрѣлъ, какъ сновалина грядахъпчелы,залѣзали въ золотыекувшинчики огуречнаго цвѣта, – шевелились кувшинчики. Уже обобрали горохи,такъ кружилисьеще по рѣдкимъ верхушечнымъ цвѣтамъ – нѣтъ личего.

…Укропцу–то хорошо бы[705]… къ огурчикамъ-то… А раньше, бывало, по краюшкамъукропцемъ[706].

Вспомнилось, какъ[707] свѣшивалисьсъ грядъ[708]крупныеогурцы, а надъ ними[709]стояли[710]зонтики душистаго[711] укропу: проведешьрукой снизу[712], какъ крупа посыплетсямежду пальцевъ.

А издали слѣдилъ за нимъ бѣлый[713] Ванюшка, крутилъ жгутомъ прутикъ[714]и грызъ[715], смотрѣлъ поверхъпрутика[716] – строгiй дѣдушка, большой[717].

Что-то бѣлѣло за плетнемъ огородика, съ уголка,[718] къ избѣ Семена Мороза... Приглядѣлся[719]Данила Степанычъ – дѣвчоночка маленькая задрала платьишко, присѣла на корточки и[720] выглядываетъизъ за уголка, изъ бурьяна[721].

– А-ты,[722] какая… разсѣлась…

И посмѣялся, какъ шуркнула[723]дѣвчоночка по лопухамъ на задворки[724].

Знакомое, бывалое все. Такимъ[725] иосталось. Такимъ[726] и будетъ.

Пришли бѣлые гуси съ рѣчки,[727] за нимиутки[728]. Стояли у крылечка, просили у бабушки Ариныѣсть. Пошипѣлъ гусакъ на Данилу Степаныча,покружилъ[729] шеей, погрозилъуклюнуть и затрубилъ, затрубилъ…

И каждый деньмного было тихихъ и радостныхъ дѣлъ у Данилы Степаныча: то огородикъ[730], то[731] пасѣка, то[732] посидитъу сарайчика, съВанюшкой поговоритъ. Загадки даже[733] загадывалъ:

Тыкалъвъ животъ,[734] выпятившiйсянадъ опустившимсяпояскомъ, спрашивалъ:

– А ну–ка…[735]Вълѣсъпуть-дорога, на пупкѣ тревога,въ брюхѣ – ярмонка… Что будетъ?[736]

Ванюшка пятился, прижималъподбородокъкъ залитой квасомъ рубахѣ[737], глядѣлъ изъ-подъ лобья въ широкую, вѣеромъ, густую бѣлую бороду ивъ желтоепухлое лицо. Разглядывалъ и[738] думалъ – какая борода-то, какъ вѣникъ.

– Ну?Вотъ и не знаешь…[739] Вонъони… – показывалъ наколоды.Стояли онѣ, какъ стары<е>червивыягрибы[740]–березняки въ высокой травѣ.

То по садику ходилъ, смотрѣлъна подсолнухи, уже[741] набиравшiе маковки начинавшіе темнѣть[742] поверху усатыми шапками-маковками[743], и опять радовался. То голуби, то. Цыплята[744] перекатывалисьчерно-[745]желтымъ горошкомъ[746] въ крапивѣ[747].

// л. 9

 

VII

Прошлитеплые дождики, пошлибѣлые грибы–колосники. Какъ-то, поутру подослала мать Ванюшкусъ кузовкомъ къ Данилѣ Степанычу[748].

[749]– Да ступай[750], не бойся…

Ванюшка терсяу палисадника[751], боялся итти. Сказалъ хипло въ прорѣзъ[752] палисада: – Грыбовъ на!...

УслыхалъДанила Степанычъ, подошелъ къ забору, увидалъбуренькiя[753]шляпки и[754] захотѣлось емусвѣжаго гриба на сковородкѣ.

– Ну, давай, давай… Ужъ и грыбы пошли!..

– Грыбы пошли… – сказалъ Ванюшка, смотрявъ кузовокъ. – И не видалъ, какъ мать показывала изъ-за уголка[755] – отдай.

– Кому жъ это[756]грыбы–то?

– А вотънабрали…[757] – сказалъ Ванюшка, пошмыгивая и перебирая пальцемъ[758]вълукошкѣ…

Взялъ Дан. Ст.[759], далъ Ванюшкѣ двугривенный[760], наказалъ матери снести[761]... Сказалъ[762]:

– Вотъбы ты меняпо грыбы–то[763] сводилъ, показалъ…

– Въ лѣсу они… – сказ. Ван.[764]И пустился,[765] зажавъ въ кулачкѣ двугрив[766]. Набѣжалъ на мать, уткнулся[767] въ животъ головой и показалъ двугрив[768].

[769]Разъ какъ-то ходилъ Д. Ст.[770] по березняку, съ работникомъ, г<р>ыбы смотрѣлъ:не нашелъ хорошихъ[771]. Зато послушалъ, какъворковали ветютни. Слушалъ[772], отдыхая на пенькѣ[773], откуда черезърѣдкiйлѣсокъ виднѣласьтихая Ключевая[774]. Господи! Сколько[775] разъ такъ[776] сидѣлъ онъ[777] давно–давно. Бывало, возвращались съ дальняго бора, изъ-подъ Скочкова[778], съ грыбами. И Сенька Морозъ, и Танька, и еще[779]… Считаливъ елкахъ[780], у кого сколько, чистили корешки. Аветютни играли то тутъ, то тамъ,заманивали, а надеревни голуб.-синій[781] дымокъ поздній[782]…

– Это что – ур-ур–ур…? – посмѣиваясь[783] спрашивалъ Данила Степанычъ работника.

Работникъдѣлалъ вдумчивое лицо иглядѣлъ на верхушки,прислушался.[784]

– Какая–нибудь изъптицъ… – Данила Степанычъ. Можетъ коршуныгдѣ[785]въ гнѣздѣ[786]… а то скворцы можетъ[787]…

– Скворцы[788]! Ветютни это… Не жилъ въ деревнѣ[789]?..[790]

– Никакъ нѣтъ, Данила Степанычъ... сызмальства все въ Москвѣ... Впервой разъ въ деревнѣ… Какъ я, стало быть, изъ воспитательнаго…

– Э-э, братъ… То–то ты и грыба не знаешь… Говоришь, сыроѣжка это, – показалъ онъ на грыбъ[791]. – Свинуха это,а это вотъ[792] ли–сичка… желтенькая… а это… валуй... а это… Ну что это? Вотъ и не знаешь…

– Не могу знать…

// л. 9 об.

 

– Ко–зленокъ…

И было ему радостноучить Степана всему своему,[793] деревенскому, прошлому,[794] которое еще[795]помнилъ и радъ былъ, что помнилъ. Провѣрялъ себя[796], помнитъ ли. Показывалъна цвѣтокъ, на травку, на кустъ[797].Все помнилъ.[798] Узналъ и показ.Степ.[799] волчьи ягоды и <нрзб> – вонъ она это <нрзб.>[800] калину[801]. На лужку[802]нашелъуже отцвѣт.[803]любку, липкуюсмолянку, красавку <нрзб.>[804].Молодыми радующими глазами, странно радующими смотрѣло все на него, точнопотерялъ, было, онъ все это навсегда и нежданно нашелъ опять.[805] Все вызывало, тянуло за собой изъ прошлаго много – не назовешь что, а толькопочувствуешь, какъпочувствовалъ въ первую зорю, когда игралъ подъ окномъ Хандра–Мандра.И грибы-то набралъ некудышныя, могъ бы купитьбѣльевую корзину настоящихъ бѣлыхъ, а показывалъ палкой каждыйгрыбъ и наказывалъ Степану класть въ кошелку.Увидали[806] и пестраго дятла на старомъ суку высокомъ – остановился и высматривалъ – гдѣ сидитъ–долбитъ.

– Вонъ они…[807] за сучочкомъ–то… – указывалъ[808]Степанъ. – Вонъ они теперьперелетѣли… на маковку[809]…[810]

Старался говорить вѣжливо-мягко.[811]Въ лѣсу легко было дышать поутру. И[812] не мучилатакъ[813]одышка, какъ въ Москвѣ. Пройдешь – посидишь.[814] Дошелъ до большого омута, гдѣкогда–то – и самъне помнилъ – была[815] запруда[816]. Взглянулъ, остались лиголовли. Хорошо[817] помнилъ[818]ихъ: ни за что нельзя быловзять ихъ бреднями – весь былъвъ карчахъ[819] или[820] въ затопленныхъсучьяхъ старый омутъ. Посидѣли на бережку, смотрѣлина тихуюжелтоватую <нрзб.> къ тѣниводу. Памятное это было мѣсто.Тутъ и пастухъ утонулъ[821], когда шелъ выпивши изъ городу – давно-давно, еще до Хандры. Говорили – лѣшій его заманилъ сюда. Тутъ и сестра[822] Арина – давно было – хотѣла топилась[823]. Были головли.[824] Стояли на солнцѣ бревнышками[825], пошевеливая[826] плавниками, съ красн.[827] спинами, сытыя, давнія. Можетъ быть – все[828] тѣ же самыя[829]: рыба долго живетъ.[830] Смотрѣлъ на нихъ, показывалъ палкой.

– А это головли… При мнѣ еще были.[831]

– Такъ точно-съ…

На той сторонѣ, на отвѣсной стѣнѣ обрыва, заросшаго березнякомъ, шелестѣлии вздрагивали[832]въ кустахъ. Выставиласьголова[833]въ красномъ платкѣ[834] и ушла. Падали зеленыя вѣтки[835].Зналъ ДанилаСтеп.[836] что этовѣники[837] рѣжутъ – въ бани, въ его бани, сыну Колѣ, шесть гривенъ сотня[838] съ доставкой.[839] Зналъ[840], что[841] тамъ д. быть пеньки[842]березовыя,[843] и гонятъ и гонятъ они[844]сколько ужъ[845]лѣтъ все молодыя побѣги, а[846] послѣ Успеньево дня съ дождями[847] на пняхъосыпаютъ опята. И захотѣлось ему горькихъ[848] опятъ, соленыхъ, какъ, бывало, засаливали ихъ кадочками и зарывали въ ледъ. Хрустятъ

// л. 10

 

на зубахъ. И сказалъ Степану:

– Скажешь,[849] не забыть бы, Аринушкѣ, наказала бы она осиновичковъ и березничковъ понабрать<…>пожарить бы…

Тоже похрустываютъ. А до опятъ далеко еще…

И аппетитъ былъ здѣсь, не какъ въ Москвѣ. Вотъ она, родная-то сторона-то…[850]

Лучше всякаго доктора.[851] А докторъ пріѣзжалъ каждую недѣлю:[852] привозилъ раза два въ мѣсяцъ: – привозилъ его Николай на автомобилѣ, по воскресеньямъ. Съ докторомъ пріѣзжалъ и внукъ Данилы Степаныча, Сережа на мотоциклетѣ, рослый, розовый студентъ коммерческаго института,[853] веселый хохотунъ, съ золотыми калачиками на плечахъ, блестящій здоровь<емъ> и молодостью, любимецъ.И когда сидѣли онирядомъ, Сережа и Данила Степанычъ, одинъ розовый, краснощекій съ[854] румянц.[855]съ посмѣивающимися глазами и прыгающими русыми прядками на гладкомъ лбу, а другой – желтый и одутловатый, съ сѣткой[856] растянувшихся отъ отековъ[857] морщинъ, сѣдой, можно было все же сказать, вотъ[858] родные. Лбы были похожи, выпуклые и брови кривулинами и носы луковицами, русскiе,добрые носы. И дѣдъ все щурился на сверкающую тужурку и говор[859]:

– Вотъ Ник. Дан.[860], калачей себѣ насажалъ… А былъ я такой[861] же я въ Москву[862]…[863] машины не было, съ мѣшкомъ на полотенцѣ[864]… а онъ вонъ крендельки золотые[865] да на пыхтелкахъ летаетъ…

А докторъ говорилъ:

– То-то и оно-то…[866]

[867]Докторъ выпивалъ съ Николаемъ Степанычемъ, закусывалъ <нрзб.>[868] редисомъ[869], ѣлъ грибы въ сметанѣ и говорилъ:[870] А здорово у васъ[871]. Тутъ[872] до ста лѣтъ проживешь[873]…

– Еще поживемъ Данила Степанычъ!

Былъ онъ веселый, круглый, лысый, съ гремучимъ[874] голосомъ. Заказывалъ ребятамъ[875] принести земляники и увозилъ съ собой въ Москву.

Минутъ двадцать выслушивалъ[876] старика въ его комнатѣ, – почки и сердце, пыхтѣлъ и сопѣлъ, съ налитыми вѣточками жилъ на покраснѣвшей лысинѣ, гымкалъ и[877] похлопывалъ по спинѣ пухлой горяч[878] рукой.

– Прекрасно[879]. Это пока оставимъ[880], – говорилъ онъ, всбалтывая[881]микстурку и проглядывая на свѣтъ и морщась. <–> А порошочки поглатывайте[882]…

– А пилюли-токакъ?

// л. 10 об.

 

<порядок страниц установлен в соответствии с последней опубликованной редакцией>

 

– Пилюли? –дѣлалъ докторъ изъ своего лица моченое яблоко и сердито смотрѣлъ на коробочку съ цвѣточками. – На недѣльку оставьте… Ей Богу оставьте! Воду[883] жарьте…

– Да и[884] что такое у меня? – спрашивалъ Д. Ст.[885] – Вотъ… сижу –[886] въ голову отдаетъ…

– Въ голову отдаетъ? Гм... И у меня отдаетъ[887] – Какъ[888] думаете?Молоды мы съвами? И звонъ бываетъ въ ушахъ?

– И звон есть[889]…

– Мало мы выпили? А?[890]

– Было дѣло

– То-то…Iодистаго вотъ пропишу вамъ…[891]

– Вотъ. Не нагибайтесь, чаю пейте поменьше[892], на ночь ужинъ – ни-ни[893]. Ни сл., ни кис, ни <нрзб.>…[894] Вотъ я вамъ еще одну штукенцію пропишу. За два часа до сна принимайте.

Потомъ докторъ уходилъ купаться, обѣдали, выпивалънѣсколько рюмокъ водки и уѣзжалъ[895]. Увоз<и>лъ съ собой свѣжей земляники въ корзинѣ.

Пріѣзжали иногда невѣстка съ дочерьми.Еводкія Матвѣвна[896], дочь богатаго булочника, принесшаяпятьдесятъ тысячъ приданаго… когда-то красивая, высокая, съ ласковыми задумчивымиглазами, теперь раздобрѣвшая и лѣчившаясяотъ полноты. Начала рожать каждый годъ, родила троихъ, а потомъ заполнѣла и перестала. Старикъ звалъ ее – гусынюшка, а раньше называлъ – раньше была высокая тонкая, какъ тростинка: располнѣла на мужниныхъ хлѣбахъ и ласкахъ. Принесла она мужу за двадцать три года восемь человѣкъ, но послѣ третьяго ребенка стали помирать дѣти: оставались старшіе – сынъ Сергѣй да двѣ дочери на выданьи. Паша и Люба.[897]

Прознали на деревнѣ[898], что охочь старикъ покупать у ребятъ.[899] Приносили ему[900]ландыши и душистую любку и щавель въ лукошкѣ[901]. Любилъ Д. Ст.[902] любку. Какъ подняться[903] на горы, по лужайкамъ молодого[904] березняка сила была ея[905], – все больше бѣлая[906], восковая, душистая[907], меньше лиловая. Бывало, самъ набиралъ ее пуками[908]. Осталось въ памяти[909], какъ тогда, когда привозилъ[910] жида, накупили они этой любки[911], поставили чтобы вести въ Москву[912] въ ведро на ночь, а на утро угорѣли отъ запаху[913].Приносили[914] радостные[915] пучочки первой[916]земляники, потомъ стали носить[917] на блюдечкахъ, потомъ таскали[918] кувшинами и мисками.

Много[919] была[920] земляники по вырубкамъ. Приносили полевую клубнику[921], что прячется въ[922] свои колпачки.[923] Сидѣли на лужайкѣ, подъ рябиной,[924] и ждали когда выйдетъ на лавочку Д. Ст.[925] Приносили рыбы, кто сколько могъ наловить руками[926] подъ берегомъ[927],[928] плотвы и[929] голавлика. Приносили раковъ,[930]раковъ[931] не ѣлъ Данила Степанычъ, а внуки и Николя любили.[932] А <нрзб.>,[933] велѣлъ собирать[934] въ корзину, въ крапиву и на погребъ и[935] Николай Данилычъ увозилъ домой.[936]

// л. 12 об.

 

Всѣ дары съ лѣсовъ, луговъ и[937] воды несли[938] ребятишки, кто что[939] могъ достать. Приносили рогатые водяные орѣхи, <3 нрзб.> щавеля[940] было много. Точно оговорилось все радовать его, показываться казовой стороной.

Теплый былъ май, тепелъ былъ и Iюнь съ теплыми до<ж>дичками. Рано и споро все росло, цвѣло, зрѣло.[941] Хороши были въ это лѣто горохи, огурцы, травы… Орѣха была сила – говорили ребята. Все сочно и весело смотрѣло Данилу Степаныча, говорило точно: А вотъ мы! все тѣ же мы. И тогда, давно, мы, и теперь мы. Всегда мы! Рябины обвисли рано – хороші<й> наливъ. Теплыя были росы… густыя, <нрзб.>[942]

Въ іюнѣ повалили съ черникой и гонобобелемъ.[943]

Несли въ лукошкахъ въ ведеркахъ, въ кувшинчикахъ. На рубахъ[944] показывая[945] вздутые животы съ[946] завернутыми пупками – мелкота несла мелкій горохъ – матери подсылали[947].

Онъ былъ радъ, что обновили скворцы – долго будетъ стоять его домъ, къ жизни будетъ… А коли не стоятъ его – какъ ни мани – не прилетятъ.

[948]Падали тихіе солнечные дожди, съ радугами.

И когда смотрѣлъ на огородикъ, думалъ, что малъ онъ, что надо его раздвинуть, перетолковать съ сосѣдомъ, взять у него въ аренду[949] его половину и пустить на тотъ годъ большой огородъ. Понасадить капусты, свеклы, рѣпы, моркови, всего. Насѣять маку. Бывало, въ уголушкѣ гдѣ макъ сѣяли – такъ, глаза порадовать. И нападала на него жадность – сажать, сажать. Думалъ, что яблонекъ надо хоть парочку насажить хорошихъ бѣлаго налива или титовки, аркадцу хорошо бы, китайскихъ: осупучіе бываютъ. Хорошо подъ капусту пустить. И была въ немъ не дума – онъ не привыкъ додумываться до конца, а какъ бы тѣнь думы и невеселой, что поздно. Надо бы еще раньше исподволь все завести. Теперь были бы яблони. А капуста… И вспомнилась крѣпкая, сухая осень. Уже октябрь, уже въ кадукахъ вода пристывала по ночамъ… Рѣзать капусту. Крѣпкую, тугую, бѣлую. Осенью бы ее рубили, вырѣзила бы съ хрустомъ кочерыжки – откусишь – звякнетъ даже, звукнетъ…

// л. 11

 

Такъ кочерыжка и хряпнетъ. Вилокъ тугой.

За дѣлами въ Москвѣ и въ голову не приходило, что есть еще дѣла, которыя ему по сердцу, какъ теперь: вотъ взялъ лопату и сталъ копать, но теперь нельзя и силы нѣтъ, и <нрзб.>. А быол пріятно смотрѣть, какъ Степанъ, хоть и неумѣло, выворачиваетъ чорную землю съ хрустомъ… бѣлы корешки, вырываетъ пріютившихся въ навозѣ налитыхъ голубоватыхъ белыхъ хрущей съ чорной головкой, какъ хрящи… Пробудилось въ немъ давняя отъ поколѣній страсть – сажать, сажать, ростить.

Узналъ[950] и удивился,[951] отъ Семена Морозова что Серега[952] Вьюшкинъ, хромой,[953] здѣсь, въ скиту живетъ,[954] ужъ лѣтъ тридцать принялъ постригъ и имя ему теперь[955] Сысой. Живетъ въ скиту и молчитъ по послушанію[956]. Д. Ст.[957] помнилъ этого Серегу. Ѣздилъ въ скитъ –[958] съ версту отъ Ключевой, попросилъ показать[959] Сысоя. Увидалъ сухенькаго[960], хроменькаго старичка въ схимѣ – колпакомъ.[961]

Сидѣлъ[962] у него въ колейкѣ, спрашивалъ:

– Какъ же это ты такъ… дошелъ?

Молчалъ о. Сысой, смотрѣлъ ласково[963] изъ подъ колпака съ крестомъ и костями, жевалъ[964] губами. Только и сказалъ:

– Молчу, сынокъ, молчу…

Чудно было: то и играли вмѣстѣ, дрались а теперь молчитъ и жуетъ губами.

Благословился и поцѣловалъ руку, холодную, какъ льдышка. И въ келейкѣ у Сысоя было холодно и сыро, а за окнами теплый іюнь и кустъ жасмина распустился, осыпался. А окно затворено, за двойной рамой.

– Не надо ль тебѣ чего, о. Сысой?

– Молчу, сынокъ, молчу…

Такъ и не доискался у него, какъ онъ дошелъ и хорошо ли ему. И разстроился… Ѣхалъ на своемъ тяжеломъ и тихомъ конѣ, въ покойной пролеткѣ рощицей, въ свистѣ зябликовъ и думалъ о Сысоѣ. Готовится человѣкъ. И опять думалъ, что есть важное, кромѣ жизни, за жизнью. И вотъ къ этому-то важному готовится Сысой, хромой Сережка. И стало ему грустно, грустно. Вспоминалъ, что въ Москвѣ у него пять домовъ, и двое бань, въ деревнѣ новый домъ наладился, ростутъ его подсолнухи… И стало ему грустно… По дорогѣ, у рѣчки Соловьихи, гдѣ она дѣлаетъ загогулины, вся извертѣлась, какъ вольная дѣвчонка[965].

Смотрѣлъ на него изъ подъ колпака острой костяной синеватый восковой носъ въ землистыхъ пятнахъ щекъ

// л. 11 об.

Взгляд хмурый <2 нрзб.>[966]

<Тутъ> справа подымался еловый[967] лѣсокъ къ Ключевой[968], у рѣчки былъ маленькій лужокъ –[969] заливной лужокъ. Трава была здѣсь[970] высокая,[971] густая[972]. Росло и всегда росли здѣсь крупные голубыевъ зелѣни кусточковъ колокольчики[973], что растутъ на полянахъ въ лѣсу[974], а въ осочкѣ и бѣлоусѣ незабудки.Данила Степанычъ приказалъ Степану остановить лошадь. Солнечно было здѣсь[975] и носились стрекозы[976]. Парило отъ рѣки и сырого лужка.

Знакомое[977], памятное мѣсто. Но какъразрослись[978] ольха[979]!

Чуть даль[980]видно за ними рѣчки, а раньше было голое мѣсто[981], открытая заводинки. У[982]дороги, подъ ольхой, осыпанной по стволу желтой крупинчатой плѣсенью, какъ охрой,сидѣлътощій[983]старикъ,[984] лежала на травкѣ холщовая сумка.На ней лежали куски черн. хл.[985] и стар. ржавая[986]кружка съ водой. Старикъ ѣлъ,[987] макалъ въ кружку[988] кусочекъ[989] и обсасывалъ хлѣбъ[990]. Солнце палило[991] его въ открытую[992] бѣлую голову.

Это была первая встреча[993]отъ скита.[994]ДанилаСтепанычъ вспомнилъ: – Милостыньку твори…

Поравнялся со старикомъ и тронулъ Степана палкой –[995]

— Погоди…[996]Дѣдушка! Отколѣ ты?

Старикъприложилъ ладонь съ зажатымъвъ пальцахъ поблескивавшимъ[997]кускомъ хлѣба, всматривался[998].Увидалъ сытагобольшого коня, пролеткуи важнагостарика въ бѣломъ большомъ картузѣ. Поклонилсятуловищемъ[999].

— Тебѣ спрашиваютъ… –сказалъ[1000] Степанъ.[1001]

Старикъ кланялся туловищемъ.

Лежала тонкая орѣховая съ вырѣзанной винтомъ корой палочка[1002].

Данила Степанычъ вынулъбольшой кошелекъ идосталъ пятакъ[1003].

[1004]Старикъ[1005]перевалился на четвереньки,[1006] не выпуская хлѣба, сталъ сперва на одно[1007]колѣно, уперся палочкой[1008] иподнялся.[1009]

– Ты откуда[1010]? – спросилъ Д. С.[1011]

— Кормилецъ–батюшка… спаси[1012] Христосъ…[1013]

– [1014]Святую милостыньку… – сипѣлъ[1015] старикъ пустымъ ртомъ,[1016] протягивая руку за милостыней[1017].

— Не слышитъ, а деньгу любитъ, — сказалъ Степанъ. Ты откудова – спрашиваютътебя… — крикнулъ Степанъ, ставъсъ козелъ.[1018]

// л. 12

 

— Я-то?… Съ[1019] Манькова…[1020]

—Чей[1021]изъ Манькова?[1022]— кричалъД. Ст.[1023]

Стар.поглядѣлъна <нрзб.>, присѣлъ и оперся на палку, и повтор. <2 нрзб.>[1024]

– Родныхъ что ль[1025] нѣту? – сказалъ Степану Д. Ст., а тотъ крикнулъ во весь голосъ.[1026]

Старикъ пожевалъ губами, насторожился, чтобы понять и слышать и опять сказалъ, присѣдая и кланяясь:

– Съ Манькова-а… родименькій[1027]… святую милостыньку…

– Ступай, – сказалъД. Ст. Степану.

– Вовсеонъ оглупѣлъ – сказалъ Степанъ. – А вотътоже они…такiе… ходятъ–ходятъ, а потомъбольшiя капиталыпослѣ ихъ находятъ…

Въчемъ душа…[1028]Такъ, гдѣ-нибудь на дорогѣ и помретъ[1029]… – думалъ Д. Ст.– Привалится подъ кустикъ[1030]и отойдетъ.И вспомнилъ, сколько ихъ, пока онъ живетъ здѣсь, ходитъ[1031] къ Аринѣ а онакаждомувыносила ломоть хлѣба. «Не хорошо... – думалъ Дан. Ст. – Для такихъдолжны бытьбогадѣльни, чтобы хоть умирать могли на дому. – Въ каждой бы деревнѣ бы такiя дома… надо, надо… Не смотритъ правительство… никому никакого дѣла.

Вспомнилъ, чтосказ. ему Сысой и подивился: подсказалъему милост. твор. ивотъ первый онъ и попался.[1032]

И сталъ думать, что жить немного ему, не многожить и Аринѣ. А его домъ останется. Вотъ и отдать подъ богадѣльню. Пусть такiе живутъ.Сынъжитьне будетъ,[1033] не крестьянинъ ужъ онъ, а потомственныйпочетный гражданинъ,[1034] совсѣмъ отошелъ отъ деревни. Такъ и прочіе,[1035] кто посильнѣй. А[1036] слабые все[1037] здѣсь.

И сталъ[1038]изо днявъ деньраскрывать[1039] свой большойкошелекъ Д. Ст. и раздавалъ пятаки и гривенники. НаказалъНиколаю возить емумѣда мѣшочекъ.[1040]Раньшезахаживали въ Ключевую проходомъ получали хлѣба.Теперьсталичащеи больше ходить. Даже удивился Данила Степанычъ – сколько ихъ. Приходили старухи, съ двумя горбами,въ выгорѣвшихъ платочкахъ на качавшихся головахъ, не имѣющіе лица –[1041] такъ, коричневыя пятна[1042]. Приходилъ[1043] дурачокъ Богомолка, отъ котораго шелъ тяжкій духъ. Раскладывался на лужайкѣ, у[1044] погреба и доставалъбутылочку събурой мазью и начиналърастиратьпокрытую язвами ноги[1045]. Даже испугался дажеДанила Ст. когда узналъ –томлеными червями растиралъБогомолка ногу и звали его Червивый. Часто его встрѣчалъ Д. Ст.у монастыря.Сидѣлъ Червивый, давая отъ себя тяжелый духъ и протягивалъ руку. Говорили, – что выгнали его изъ дому за тяжелый духъ, жилъ онъ[1046]по сараямъ и ригамъ, добывалъ у монастыря пропитанiе.Всѣхъпрiючала Арина, давала хлѣба, не выходила, а протягивала изъ окна ломоть, не смотря, кто тамъ,слушая два голоса – тотъ что шелъ изъ подъ окна и другой, что былъ въ ней и к<о>торый говорилъ – дай.[1047]

// л. 13

 

Приходилипогорѣльцы съ далекихъ мѣстъ, совали бумажки. Приходили крѣпкіе парни въ драныхъ картузахъ, съ буйными лицами, съ красными бѣлками глазъ, опойные, съ пустыми корзинами и взглядамиисподлобья, гудѣли:

— Баушка Арина, подайхлѣбца проходящему[1048]…

И къ нимъпротягивалась рука ея.

Ѣхалъ Данила Степ. и думалъ про Серегу – какой сталъ! И дума отъ Сереги перешла къ нему самому. Измѣнилось все, незамѣтно, подвинулись они всѣ и онъ, и Семенъ Морозовъ. Незамѣтно а вотъ ужъ совсѣмъ другіе.

Смотрѣлъ, какъ тихо и сумрачно въ еловомъ лѣскѣ, тихо.[1049] Пахло смолой и иглой, сухой иглой, красно было подъ елями отъ нея и мягко, глухо. Въ скиту звонили въ небольшой колоколъ – къ трапезѣ…. А въ Москвѣ теперь жарища, пыль, духота…

Вспомнилъ, что Николай строитъ домъ въ семь этажей съ подъенмыми машинами, кипитъ въ духотѣ, въ известкѣ, бѣгаетъ по лѣсамъ. Надо. И радостно вздохнулъ – отбѣгался онъ, отстроился.

VI[1050]

[1051]Десятаго iюля отпраздновали[1052]именины.Прiѣхалъ Николай Данилычъсъ Ольгой Ивановной на автомобилѣ, привезли пирогъ и всякихъ[1053] закусокъ,[1054] фруктовъ и винъ[1055]: заодно[1056] праздновали[1057] и именины Ольги Ивановны. Пріѣхалъ и Сергѣй на мотоциклетѣ, и барышни внучки[1058] на[1059] ямской тройкѣ. Были и гости –[1060]родные[1061] Ольги Ив.[1062] женина[1063] родня,[1064]булочники семьей[1065]. Пріѣхалъ (богачъ).[1066] Справили хорошо.[1067]Готовили пріѣхав. <2 нрзб.> горничная Маша.[1068] По садику навѣшали бумажныхъ цвѣтныхъ фонариковъ, а на рѣчкѣ за деревней молодежь пускала фейерверкъ. Обѣдали и ужина<ли> въ саду, а Ключевскія бабы и ребята висли по забору и посматривали[1069]. Опять[1070] приходили поздравить бабы, опять[1071] принесли[1072] городской крендель[1073], старушки нанесли просвирокъ, передавали черезъ бабушку Арину, получали по другривенному.[1074]Прiѣзжалъ поздравить по порученiю настоятеля о. казначей, принесъ огромнуюпросфору – благодарилъ запозолоту иконостаса въ соборѣ.[1075]Приходили смотрѣть на автомобиль отъ котораго не отлучался шофферъ.[1076] Шофферъ, молодой человѣкъ въ англійской кэпкѣ и широкомъ пальто[1077] колоколъ, отвѣчалъ нехотя и кривилъ ротъ. Развѣ[1078], что до Москвы,[1079] если хорошо пустить – сорокъ минутъ пустое дѣло… Вѣрили и не вѣрили. Говорилъ что стоитъ машина семь[1080] тысячъ – не вѣрили. Ударилъ въ трубу – сказалъ, что труба стоитъ сто съ четвертью – не вѣрили. Старался говорить, коверкая слова, вѣрили, что нѣмецъ.

// л. 13 об.

 

[1081]Приходили поздравлятьродня дальняя изъ Черныхъ Прудовъ, и Шалова, чьи–то свояки, сваты, кумы,[1082] внучатые племянники. Ихъкормила Арина задомомъ,[1083] у сараевъ, гдѣ пасѣка[1084].[1085]Студнемъ и лапшей и пирогомъ съ изюмомъ. Водки было вдоволь. Родня шумѣла и всеходила опятьпоздравлятьД. Ст.[1086] и Николая Данилыча и Ольгу Ивановну, благодарила за угощеніе[1087]. Когда хорошо допились[1088], поговорили[1089], что погордѣли Лаврух[1090], держатъ родню на задворкахъ[1091]. Смотрѣли на родню барышни, дочери Николая Данилыча, заглядывали изъ сѣнецъ и видѣли бабъ въ желтыхъ и красныхъ платкахъ и мужиковъ въ красныхъ и бѣлыхъ рубахахъ и черныхъ пиджакахъ. Послѣ обѣда внучатые племянники[1092]гармон Гриша[1093] и Илюшка[1094], франтовый, съ черными усиками и въ синей <2 нрзб.>[1095] рубахѣ съ бѣлой прошвой, и[1096] въ лаковыхъ сапогахъ играли[1097] на трехрядкѣ[1098] – танцы. Вечеромъихъ[1099] пригласиливъ садикъ,поставили имъ[1100]бутылку рябиновки и они[1101]весь вечеръочень складно играли[1102]вальсы и польки а молодежь танцовала.Былъ горбачевскій попъ, съ сыномъ семинаристомъ[1103]. Танцовали до зари, на лужку Гришка билъ и игралъ[1104] безъ устали, а на задворкахъ пѣла перепившая[1105] родня свое.Троюродный братъ Николая Данилыча, изъ Шалова, степенный мужикъ, староста, съ широкой красной бородой, все лѣзъ въ садъ, къ батюшкѣ-братцу, его удерживали, а онъ кричалъ, что намѣренъ[1106] отдать долгъ уваженія…[1107]

Паша и Люба[1108] выходили на пасѣку, гдѣ пировала родня и смотрѣли[1109]. Бабы сидѣли разсолодѣлыя, съ красными лицами и сбившимися на шеи платками, визжали пѣсни. Рыжій кумъ съ широкой бородой[1110] изъ Шалова[1111] мотался[1112] въ обнимку съ внучатымъ племянникомъ гармонистомъ и пѣли – сидѣли въ травѣ у пасѣки подъ рябиной, качались въ обнимку и пѣли[1113] Роскочный со-окъ не въ ладъ красави-цы мла-дой! размахивая руками.

За столомъ, на которомъ кипѣли три самовара, и стояли бутылки съ наливкой и пивомъ, бабы визжали частушки. Съ одногоконца слышалось

Ищутъ день и ищутъ два-а ищутъ можетъ полтора-а!..

Въ другомъ концѣ вертѣлась баба съ платочкомъ[1114], уже съ выпятившимся за губу[1115] зубомъ и еще[1116] красивымъ тонкимъ – лихимъ теперь одеревенѣвшимъ лицомъ пьяной и визжала подъ голоса:

Полиняй брдовый фартукъ я малиновый куплю!

Гармонистъ Гришка[1117], жарилъ на <нрзб.>[1118], встряхивая плечомъ, туго

// л. 14

 

натянутымъ широкимъ ремнемъ, съ опустившимся плечомъ<на> вытянутой ногѣ[1119] и игралъ уставясь на аршинъ передъ собой, точно разглядывалъ что-то на травкѣ и думалъ, съ деревяннымъ лицомъ[1120] и притопывая въ тактъ носкомъ въ лаковомъ сапогѣ. Были здѣсь и не родный, а такъ, сосѣди, изъ деревни, съ боку-припеку, по сосѣдству,[1121] земляки.[1122] Всѣмъ принимала захлопотавшаяся сухенькая Арина:

– Милости просимъ… откушайте…

Корзины съ пивомъ стояли у погреба другъ на дружкѣ, въ тѣни. Возлѣ автомобиля[1123]<нрзб.>сидѣлъ шофферъ Поповъ[1124], покручивалъ усики,[1125] курилъ сигаретки. Онъ обѣдалъ одинъ[1126] за столикомъ, накрытымъ голубенькой съ желтыми разводами салфеточкой, ѣлъ съ хозяйского[1127] стола,[1128] пилъ только пиво, всегда дѣлалъ[1129] видъ, что готовъ въ любую минуту[1130] пустить машину. Кричалъ ребятамъ, налѣзавшимъ къ автомобилю

– Шли! Лопнетъ![1131]

Поглядывалъ на Софью, которая сидѣла съ краю стола,въ розовойкофтѣ широко спинная, молодая, двадцатипятилѣтняя, держала при себѣ Ванюшку.Шофферъ[1132] подманилъ мальчика[1133]ипозволилънажать на резиновыйшаръ гудка.Встрѣтился взглядомъ съ Софьей,[1134] сказалъ, а Софья отвернулась.[1135]

Къ вечеру явился Хандра-Мандра, сразу напился, игралъ въ жалѣйку[1136], пѣлъ[1137]… Плясалъ даже[1138]. А когда плясалъ, вышли всѣ гости смотрѣть, что выдѣлываетъ Хандра. А[1139] у него разошлись все силенки и хрящики: выломался, загребалъ рваной шапкой[1140], хрипѣлъ, притопывалъ[1141]

– И-охъ мы-ы!.. Чигирики-чигирики… Конь копытомъ землю бьетъ[1142]

Хорошо выпилъ[1143] и батюшка изъ Горбачева. Его подпоили[1144] булочникъ[1145] и Сережа и докторъ[1146]. И сами подпили хорошо. Батюшка хоть и не молодой совсѣмъ[1147] разошелся и[1148] обучалъ <нрзб.>[1149] старой пѣсенкѣ:

[1150]водилъ руками, управляя хоромъ:

Пче-лка зла-та-ая-я что-о ты жужжишь…[1151]

Разошелся и Данила Степанычъ.[1152]Нельзя было ему пить, но со сватомъ, булочниковъ выпилъ онъ двѣ[1153]рюмки наливки. Булочникъ кричалъ[1154]:

– [1155]Вотъ[1156] деревенское удовольствіе!

// л. 14 об.

 

[1157]Пріѣхали на телѣгахъ изъ Манькова, изъ Шалова, съ Чорныхъ Прудовъ.

Поставили телѣги распрягли, привязали лошадей. Дали имъ хозяйскаго сѣна и овса – приказалъ Данила Степанычъ, чтобы ни въ чемъ не отказывать. Очень были довольны угощеніемъ. Помогала Аринѣ двѣ бабы, невѣстка Морозова, когда-то и жена рыжаго <нрзб.>–лопотуха[1158]. Навастрили двѣ корчаги студню, нажарили баранины, наварили лапши и пироговъ съ изюмомъ и малиной. Корзины съ пивомъ и медомъ стояли…

И когда Данила Степанычъ и Николай Данилычъ и гости и барышни вышли посмотрѣть, послѣ обѣда, увидали раздолье, и – т. д. / Картина пляски, бабъ. Софьюшка чернобровенькая.

Шофферъ[1159]въ прежніе пріѣзды заговаривалъ[1160] съ ней. Узналъ[1161], что мужъ ея слесарь пропалъ въ Москвѣ вотъ уже[1162] шестой годъ, пожалѣлъ:[1163]

О себѣ разсказалъ, что дѣло его[1164] механическое тоже, а онъ механикъ –[1165] просилъ тряпку вытирать[1166] корбюраторъ – такъ и ей сказалъ – корбюраторъ, когда она давала тряпку, –[1167]чуть[1168] задержалъ ея руку[1169]. Сказалъ:

– Прокатилъ бы я васъ съ высшей скоростью[1170] по шоссе![1171]

А Маша подош. къ нему и

– Безстыж. чего глаза то пялишь[1172]

А потомъ, когда она давала ему керосину въ масленку, сказалъ[1173]

– Скучаете, небось, безъ мужчины?

Она сказала:

– Не видала добра!..

И теперь, выпивъ полдюжины пивы, жадно смотрѣлъ на ея бока и широкую спину въ розовой кофтѣ, и грудь, когда она сидѣла бокомъ, и шею загорѣлую и мечталъ:[1174]

И думалъ, какъ бы это наединѣ встрѣтиться[1175] съ ней.[1176]

Не зналъ онъ, что еще въ первый пріѣздъ[1177] приглядѣлъ ее Сережа Лаврухинъ и быстро съ нею сошелся[1178]. Когда уѣзжалъвъ[1179] воскресенья на[1180]мотоциклеткѣ,[1181]сейчасъ же[1182] послѣ его[1183] отъѣзда[1184] выходила она украдкой, бѣжала задами[1185] деревникъ большому омуту, перебѣгала,босая[1186] черезълавы, и пропадалавъ ельникѣ, гдѣ ееждалъ Сережа. Тамъ онахоронилась и любилась съ нимъ короткiй часъ[1187], на скользкихъ иглахъ, въ жарѣ и духотѣ ельника[1188], оставшейсяото дня.[1189]Долго[1190] стоялана темной дорожкѣ, прислушивалась, какъ потрескиваетъ машина убѣгающая машина[1191], играя огнемъ фонаря, все дальше,переходила лавы, и бѣжала задами.

// л. 15

 

[1192]И онъ, сытый и молодой и довольный ея долго томившейся[1193] страстью наскоро цѣловалъ[1194] ее въ горячія щеки и иногда давалъ денегъ[1195].

Разъѣзжаться стали запоздно, ко вторымъ[1196]пѣтухамъ. Горбачевскаго батюшкуувезъ въ тарантасѣ сынъ, силкомъ увезъ. Всѣ смотрѣли, какъ онъ помогалъ ему влѣзть въ высокій тарантасъ, а батюшка все ругалъ его лошадиной головой[1197] и наступалъ на рясу[1198]. Кричалъ[1199]

– Я[1200] вышелъ изъ орбитъ! Лошадиная голова[1201]

А булочникъ тесть, тоже навеселѣ, кричалъ черезъ загородку:

– Открылися мощи въ Марьиной рощи![1202]

Гармонисты улеглись прямо подъ росой, на пчельникѣ.[1203] Хандра-Мандра подъ телегой. Бабы на сѣновалѣ въ сараѣ… Ранней зарей, еще не золотились верха Медвѣжьего оврага уѣхали Николай Данилычъ съ женой и дочерьми на автомобилѣ –[1204] надо было ем быть утромъ въ Кредитномъ по залогѣ[1205] дома. Остальные поѣхалина двухъ ямскихъ тройкахъ къ утреннему поѣзду,[1206]въ шестьчасамъ. Стало тихо въ домѣ и у дома. Стояла только одна телѣга и въ нейспалъ рыжiй кумъ, мертвецки[1207] пьянъ. Гармонисты пошли, восвояси, на[1208] посадъ и долговъ Ключевойбыло слышно по зарѣ, какъ хорошоиграли двѣгармоньи въ лѣсуза рѣчкой.[1209]

Уѣзжали довольные,[1210] благодарили. Все[1211] лезли въ садикъ,[1212] и приставали цѣловаться, лѣзли пушистыми бородами и мокрыми пахнущими водкой усами и говорили:

– Спасибо на угощеніи, батюшка-братецъ… Миколай Данилычъ… Только и пожить намъ… дай Богъ вѣку Данилѣ Степанычу… Не гнушаетесь… родню не забываете… Спасибо за хлѣбъ за соль за ласку… накормили напоили…[1213]

Допивали остатки, доѣдали студень, котораго наварено было съ избыткомъ. Повезли съ собой подарки – ситцу на кофты и мужикамъ на рубахи.

И коровъ собралъ Хандры на утро[1214] много послѣ солнца.

(Надо вставить) Радостенъ и растроганъ[1215] былъ въ этотъ день Данила Степанычъ, что пріѣхали всей семьей[1216]. Доволенъ былъ и подарками[1217]. Подарилъ ему Николай Данилычъ новый халатъ, свѣтло-сѣрый, съ голубыми кистями и хорошую канарейку, выдержанную – двадцать пять рублей далъ. Маленькая[1218] Надя вышитая туфли, а Саня – ей некогда было работать

// л. 15 об.

 

Обѣ въ кисейныхъ платьяхъ и большихъ солом шляп[1219] съ розами свѣженькія.[1220]

Водилъ старикъ сына по садику, показывалъ подсолнухи[1221]. Увидалъ, что сынъ ласково смотритъ на подсолнухи и на него, сказалъ растроганны<й>

– Вотъ Николя… спасибо тебѣ… голубчикъ… за заботы твои…

– Значитъ, хорошо вамъ папаша? не скучно?

– Что ты, голубчикъ… въ полномъ покоѣ… А будетъ скучно, я къ и домой опять… Точно двѣ родины у меня теперь: и здѣсь, и у тебя.

XI[1222]

На другой день было такъ жарко, что изъ подъ краски на домѣ выступила каплями смола. Данила Степанычъ вышелъ, какъ всегда поутру, прошеля по садику, увидалъ, что подсолнухи что-то померкли, приказалъ Степану полить.

Потомъ велѣлъ вынести кресло мягкое, подаренное на именины сыномъ, обитой какой-то особенной мягкой кожей, все на пружинахъ и волосѣ, и даже бочка и спина глубокое и воздушное, какъ ванна. Поставилъ Степанъ кресло[1223] въ тѣнь, подъ рябину. Сильная была рябина, обвисала кистями начинала краснѣть и виснуть тяжелѣть… обѣщая урожай льна и овсовъ. Утонулъ въ мягкомъ креслѣ Данила Степанычъ, слушалъ какъ пищали воробьи и молодые скворцы, шумѣли въ рябинѣ съ жары,[1224] хоронились… Противъ него стоялъ серебряный шаръ и въ немъ[1225] отражались и рябины и маленькій[1226] старичокъ съ бѣлой, вѣеромъ бородой. Задремалъ

Видѣлъ за заборомъ – зеленое, все, зеленое… Мычалъ въ тишинѣ теленокъ подъ ветлой, у Дударева двора. Думалъ, что Николай теперь въ Москвѣ, на[1227] стройкѣ, и привычно вызвалъ въ памяти лѣса, творила извести и топотъ ногъ по лѣсамъ гулъ. Потомъ сталъ думать, что надо сыну продать домъ на Нѣмецкомъ рынкѣ, ненадежно построенъ. А вонъ теперь, все дома валятся. И досадовалъ, что забылъ спросить, уплатили ли Коровкинъ аренду за бани. И потомъ стало думаться, что надо бы сказать Николѣ – довольно строиться, хлопотъ набирать – хватитъ. И напрасно Николя идетъ въ новое дѣло, покупаетъ въ компанію съ булочникомъ мукой хочетъ торговать. И потомъ сталъ думать – все дѣла, дѣла, а когда же жить-то? вздохнуть-то? Вотъ самъ онъ и не вздохнулъ. Ушелъ въ городъ двадцати лѣтъ да вотъ шесть десятковъ и провертѣлся. Жизнь-то и прошла. Думалъ. На этомъ и задремалъ.

Передъ нимъ стоялъ Степанъ работникъ и спрашивалъ:

– Данила Степанычъ… Въ монастырь-то поѣдете?..

– Да, да… – подумалъ Данила Степанычъ… – сказалъ – поѣду.

// л. 16

 

И тутъ увидалъ, какъ въ саду многорябины, вся красная-красная, и крупная, осыпучая… И подумалъ:

— Какъ ее много-то! да какая крупная… хорошая… Теперь ужъ и сладкая. Сказать Аринушкѣ, чтобы снимала, ребята обломаютъ,птица оклюетъ…

– Данила Степанычъ… Въ монастырь-то поѣдете?

И отъ окрика испугался Данила Степанычъ. Увидалъ, что стоитъ Степанъ.

– Былъ въ поту, и мокро было у шеи, и на рукахъ былъ потъ.

– Испугалъ ты меня…

И почувствовалъ слабость и не хотѣлось вставать изъ кресла. Сказалъ, что не поѣдетъ. А рябинушку помнилъ. Сонъ это былъ? А Степанъ его про монастырь спрашивалъ?

Тоже во снѣ было?

И увидалъ тутъ, что[1228] скрипятъ колеса[1229] водовозки, и увидалъза заборомъ[1230], ѣдетъ съ рѣчки или отъ колодца Степанъ. И надъ палисадомъ увидалъ, что сидитъ Степанъ на водовозкѣ, жуетъ что-то ѣдетъ домой. Удивился: здѣсь сейчасъ былъ Степанъ. И уже окончательно придя въ себя, понялъ, что это было во снѣ вспомнилъ, что въ десять часовъ[1231], какъ вышелъ онъ въ садъ и теперь конечно[1232] незачѣмъбыло ѣхатьвъ монастырь.

Уснулъ какъ-то незамѣтно… – подумалъ онъ. –

– Данила Степанычъ… – услыхалъ онъ робкій окликъ.  – Позволите ножки[1233]растереть?..

Это была Софьюшка… галочка. Каждый день растиралаона емуноги мазью –прописалъ докторъ отъ ломоты.

Но сегодня не было ломота, и онъ сказалъ ей:

– На ночь ужъ, Софьюшка… Поди-ка сюда…

Она вошла въ садъ, остановилась поодаль, ждала, что онъ скажетъ.

– Вотъ[1234] помоги-ка мнѣ встать…

Она уже привыкла помогать ему, когда нападала на него слабость; наклонилась[1235], а онъохватилъ ееправой рукой, опираясь[1236] напалку. Тогда онаосторожновыпрямилась подхвативъ его подъ спину,лѣвой рукой.Онъ поднялся и не отпускалъ ее.

– Вотъ и… силы ужъ[1237]нѣтъ…

Стоялъ, переводя духъ, видяпередъ глазами зеленое.Зеленый былъ[1238]домъ и зеленью сверкалъ шаръ и зеленыйбылъ песокъ на дорожкахъ съ радужнымиотливами.

– Зеленое все… –тихо сказалъ онъ себѣ,а Софьюшка испуганно заглянулаему въ лицои оробѣла:бѣлое, сѣрое было у него лицо и синія губы.

// л. 16 об.

 

 

– Глаза мнѣ[1239]потри… глаза[1240]… –сказалъ онъ ей. – Зеленое…

Робѣя,она провела острожнопо его глазамъ, какъ бывало, по глазамъ плачущаго Ванюшки.

– Зеленое… – повторилъ онъ, иувидалъзеленыя колышащіеся круги въ глазахъ, растекающіеся и сходящіеся. И сразу прошло. И опять увидалъ онъотчетливо – свой голубой домъ, и шаръ ижелтый радостный песокъдорожки, и красный платокъна Софьюшкѣ и красный ея ротъ и черныябровки и сѣрыя бойкія глаза.

– Ну, вотъ и прошло… а я думалъ ужъ[1241]… слѣпну…

[1242]И когдаона сказала ему, ну что вы, Данила Степанычъ… родной вы нашъ… – онъ сказалъ, похлопывая ее по плечу и все не снимая руку:

– Спасибо тебѣ… ходишь за старикомъ… А Ванюшку твоего я Николѣ скажу… устроитъ… А помру я… онъ тебѣ устроитъ…

– Ну что вы Родной нашъ… батюшка, Данила Степанычъ…

И вспомнила обѣщаніе[1243] Сергѣя Николаича,[1244]взятьее въ домъ горничной.

И радуясь, что еще не слѣпнетъ,что видитъясно все, дажебѣлыхъ[1245] голубяна конькѣкрыши, даже острыя[1246] МедвѣжійОврагъ за рѣчкой, и солнце пошутилъ съ Софьюшкой:

– Замужъ бы выходила[1247]…все вѣрнѣй…

Пристально посмотрѣлъ въ глаза, а онапосмотрѣла мимо, на заборъ…и сказала:

— Кто жъ съ ребенкомъ–то возьметъ… а[1248] на семьюнеохота…

Вѣрила, что будетъ жить въ горничныхъ, въ хорошемъ домѣ, съ хозяйскимъ сыномъ, до времени. Что жъ… грѣха нѣтъ, свободный человѣкъ. Мало ли живутъ… [1249]Какая кому судьба выпадетъ. Надо же мальчишку пристроить, выростить.

Такъ онавывела его на террасу.(Подсолнухи налили шапки и уже казали изъ-за тонкихъ темнозеленыхъ усовъ[1250] кончики желтыхъ языковъ: день два выпятятся… загорятся…) Она помогла сѣстьвъ плетеное кресло, на подушку, накапала ему капельотъ слабости[1251], – какъвсегда,  подложила подъ ноги скамеечку, и радуясь, чему-то, можетъ быть тому, что живетъ такъ хорошо любится съ кудрявымъ красавцемъ съ золотыми калачиками, проворносбѣжала на заднее крылечко. Увидала,что идетъ Ванюшка, тащитъизъ бочкизатычку – балуется, крикнула звонко:

– Шши ты,пострѣленокъ[1252]! – чмокнула въ затылокъ, пахнушій пылью и коноплей[1253] и вдругъ, вспомнивъ что-то, зашла въ огородъ и принялась шарить.

// л. 17

 

Забыли про огурцы за праздникомъ, а ониеще дня три показалимѣстами крѣпкіезароды завязи. Шарила, отворачивала листья, и нашла. Уже начиналибѣлѣтьконцыи растекаться пупырья. Набрала въподолъ съ десятокъ, сунула маленькому[1254] Ванюшкѣ[1255] глядѣвшему изъ плетень[1256], погрозила – [1257]ребятамъ не сказывай, и сама похрустывая сочно сладкiй и теплый мелкозернистый плодъ, пошлана террасу, и высыпалана столъ катышкомъ Муромскіе, ровные были все, огурецъ къ огурцу, новинка./ выдрала Ванькѣ ухо – сказала – перва-половинка, нова новинка.

– Вотъ вамъ и огурчики, Данила Степанычъ… даславные-то какiе,ядреные,ядровитые…

Дремалъ въ креслѣ Данила Степанычъ, опятьчто–товидѣлъ – вишенье-ли огурцы ли… или опять рябину.Перебила Софьюшка дрему его.Увидалъ зеленыя ровныя огурцы, порадовался. Взялъ одинъ, понюхалъ. Пахло свѣжестью и въ запахѣчувствовалось, какой крѣпкій и сладкiй и теплый.

– А–а… какiе… А скажи-ка ты баушкѣ… ботвинью бы хорошо.. Николенька осетринки привезъ бѣлорыбицы тамъ мнѣ привезъ, сказывалъ – вотъ бы къ обѣду… Жарко ноньче… и кисленькаго хочется…

[1258]Остался одинъ сидѣть.Летали мухи съ гуломъ, осы, которые бились подъ потолкомъ жаркой терасы... Мухъ было много. Липучки на стѣнахъ черны былиотъ нихъ.И въ гулѣ ихъ опять нападала дрема. А въ ушахъ отдавалось знакомое неподалечку:

– Кормильцы–батюшку, подайте[1259]святуюмилостинку[1260]христа ради.

То хриплыя, старушочьи, то дребезжащіе, стариковскіе.

– Сколько ихъ… – подумалъ, какъ всегда Данила Степанычъ. – На старости-то лѣтъ… вмѣсто покою-то… (вспомнилъ, что привезъ ему Николя – просилъ онъ – мѣшокъ мелкой мѣди, банного сбору. Забылъ сказать Аринушкѣ, чтобы давала всѣмъ, никого не пропускала. Пусть ни одинъ не уйдетъ безъ мѣдной копейки. Пусть. Много денегъ нажито. Со всѣхъ людей. И думалъ, что хорошо это, что можетъ онъ давать, всѣмъ давать. Въ богадѣльню бы ихъ всѣхъ собрать. Тамъ въ Москвѣ и времени-то не было и не видно ихъ, развѣ у церкви. НЕ допускать и крова не даютъ. Горя много, слезъ много. А тутъ еще ходятъ, тутъ…

И опять услыхалъ онъ:

- Данила Степанычъ, въ монастырь поѣдете?

Открылъ оглядѣлся… – все кланяется… качается, ходитъ… Онъ увидалъчто кланяется ему за садомъ Медвѣжій Оврагъ, зеленый съ краснымъ, и кланяются рябина и топольки и заборъ, и край избы Семена Морзова, и перильца терасы, и стѣны дома… и онъ кланяется имъ, все ходитъ, все живое, кружится. Онъ откинулся на спинку[1261] кресла и хотѣлъ крикнуть[1262] – Арина

// л. 17 об.

 

и забылъ какъ звать и какъ говорить. Шевелилъ сухимъ языкомъ. Не было страшно, а какъ то неловко, словно кто-то нарочно закрывалъ отъ него все путалъ и раскачивалъ. Увидалъ, что плыветъ на него красное большое, муха – не муха, жукъ не жукъ,[1263] наплыла, ляпнулась гулко въ лицо темя и закрыла[1264] все…[1265]

(Вставить раньше: и когда смотрѣлъ на все это, чувствовалъ радостно, что вотъ когда начинаетъ жить: раньше бы такъ начать жить. Жилъ вѣдь когда совсѣмъ маленькій былъ, да вотъ теперь, а всю жизнь не жилъ все кипѣлъ, все строился, все обдумывалъ все хлопоталъ, все собиралъ и только урывками, кусочками жилъ, какъ вотъ тогда, какъ пріѣзжалъ съ евреемъ и пили за деревней.) Какъ не жилъ…

XII[1266]

Арина нашла его на терасѣ, на полу. Лежалъ онъ на правомъ боку, и похоже было[1267], будто онъвысматриваетъчто–топодъ столомъ. Было тихо и к. б.[1268] совсѣмъ не страшно. Ползали по головѣ и плечу[1269] мухи,[1270] ползалии[1271] по полу, опять взлетали. Все еще[1272]билась оса о стекла – ничего не случилось вокругъ. И не испугалась Арина, а[1273] только екнуло[1274] у ней сердце и застыли[1275] ноги[1276]. КрикнулаСофью, а бѣлая стояла,[1277] на колѣняхъ, держала голову и видѣла[1278]пріоткрытыемутные глаза, а голова была еще горячая.

[1279]Знала Арина, что скоропомретъ[1280] Данила Степанычъ: видѣла сонъ недѣлю назадъ и[1281] не сказывала никому. Видѣла Данилу Степанычавъ новомъ[1282] и совсѣмъдругого. Разсказала потомъ этотъ сонъ, кратко, толькои сказала:во всемъ[1283] новомъ[1284] и совсѣмъдругого. Ну значитъ померать.Потомъ ужъсъ Софьей припоминали, что всеперебирать въ комодикѣу себя любилъДанила Степанычъ, – готовился въ дорогу. Потомъ еще[1285]припомнили, что Арина, что незнакомая старушка подъ окно подходила, а просить не просила. Пошла Арина[1286] хлѣба взять – нѣтъ старухи, какъ въ воду канула. Смерть–тои приходила. Потомъспалъ Данила Степанычъ – придыхалъ во снѣ отпыхивалъ. И еще были знаки, и знаили и таила про себя Арина, когдаона и самаскоро умретъ – недолго.

// л. 18

 

Не плакала Арина – что жеплакать. Не выла, не причитала.Плакаластарушечьими послѣдними мелкими, какъ бисерокъ слезами, и эти слезыне скатывались, а липли и растекались по морщинамъ и мокръ былъзамшенный выпятившійся подбородокъ. Причитала съ выкрикамиСофьюшка, совсѣмъ живоговидѣвшаяДанилу Степаныча, только что радовавшагося первымъ огурцамъ. Такъ и остался лежать одинъ на столѣ. И Ванюшка, глядя на мать и лежавшаго на полу дѣда,[1287]ревѣлъ, растянувъ бѣлозубыйротъ[1288], передыхалъ, и опятьревѣлъ.Прибѣжали сосѣди. Стоялъ въ валенкахъ, въ полушубкѣ на худыхъ плечахъСеменъ Морозовъ, говорилъ чутьслышно:

– Глаза–тозакрыть надо…закрыть глаза–то…

Набѣжали бабы, заняли весьпалисадникъ, трещалъзаборъ отъ ребятъ.[1289]

Надо былораспоряжаться.Выгналъ Степанъ лишнихъ бабъ, чтобы немѣшали.Съ Софьюшкой осторожно переложилъпо указанію закаменѣвшей Арины тѣло на простыню и перенесъ въ большую комнату,на сѣно. Здѣсь его раздѣли двѣ старухи – сама Арина и мать[1290] Домна изъ Дударева[1291], и обмыли, а Степанъ поѣхалъвъ городъ[1292]сказать по телефону въ Москву. Обмыли, шепча молитвы, и старуха Дудареваспросила у Арины, можно ли взятьсъ покойнагообмылки – бѣлье. Арина отдала – такъ всегда дѣлалось въ ихъ семьѣ. Вынесли сѣно. Потомъперенеслисъ терасы дубовыйраскладной[1293]столъ, настлалисвѣж[1294] сѣна, накрылипростыней.Обрядили покойнаго[1295] въ чистое бѣлье,надѣли новый халатъ, шитый на Пасху и разъ всего надѣванный, – сѣрый съ голубой оторочкой[1296], расчесали бороду... Бабы увидали[1297], что[1298] все еще выглядываютъ глаза изъ–подъ вѣкъ, пошептались: выглядываетъ еще кого по себѣ[1299]. Арина<нашла> два старыхъ пятака —[1300] лежали они[1301] у ней въ мѣшечкѣ, въ укладкѣ съ готовымъ саваномъ, сшитымъ[1302] загодя для себя. Пятаками этими не первыеглаза накрывались[1303]. Положилана глаза.И лежалъ Данила Степанычъ покойно и важно съ разгладившимся лбомъ,руки одна на другой[1304] восковыми ладонями, съ чистою посвѣтлѣвшей бородой,[1305] потемнѣвшимъ отъ хлын. въ голову крови[1306] лицомъ.[1307] И двумя большими мѣдяками на глазахъ[1308], какъ въ темныхъ очкахъ. И строгимъ[1309] казалось его лицо.[1310]А[1311] Софьюшка все разсказывала[1312], какъ принесла онаемуогурчиковъ и какъ онъ радовался и какъ все[1313]совѣтовалъей выходить замужъ.

И когда пріѣхалъ Степанъ изъ городу, велѣла запрячь пролетку и поѣхалаза пять верстъ въ женскуюпустынь замонашками — читать, а у покойника осталась Софьюшка, Семенъ Морозовъ и еще. И все время толклись бабы.

// л. 18 об.

 

И когда ѣхалаАрина въ пустынь,изъ пустыни,съ двумя молоденькимипослушницами и бѣленькими послушницами въ черныхъшлычкахъ,захватилъ ихъ дождикъ въ лѣсу —слабая дальняя гроза. Гдѣ-то прошла туча, а здѣсьтолько покропило.И не закрывало солнца. Былъ четвертый часъ, солнце[1314] чутькосилось, и[1315] солнечныйдождикъ[1316]веселошумѣлъпо листьямъорѣшнику[1317].

— Праведникомъ померъ… сказла послушница. — Царство небесное.

— Дождикъ-то по солнцу играетъ…

— Дай–то, Господи! — перекрестилась Арина. — И такъ–тотихопомеръ.

— А сподобился, покойный,Святой Крови прiобщиться–то? — спросила старушка. сподобилъ Господь?

— Петровкамиговѣлъкакъ же… — сказала Арина. — Безболѣзненная кончина…

— Воистину праведникъ… Господи, господи…

Веселовъ солнцѣ крапалъ дождь иблестѣло на листьяхъ и крыльяхъ пролетки. И такъ весело было, что и блестѣла спина лошади солнцемъ. И пахло грибкомъ и елкой.

Повстрѣчался[1318] близъдеревни стадо. Хандра–Мандрастоялъ у дороги, покуривалъ. Увидала егоАрина, сказала:

— Скончался братецъ–то —

— Да, Царство небесное… — хрипло сказалъ пастухъ и снялъ шапку. Зналъ уже онъ — повстрѣчалъ его давеча Степанъ.

А на въѣздѣнагнали горбачевскаго батюшкувъ тарантасѣ. Ѣхалъ батюшка на рыжей[1319]лошадкѣсъ псаломщикомъ и сынъ его семинаристъвъ тужуркѣ, рыжій и веснушчатый, правилъ, покуривая.

— На панихидку, къ вамъ, Арина Степановна! — крикнулъ батюшка. — Дѣла Господни… — Дали знать–то?

— Дадено! — крикнулъ Степанъ, объѣзжая.

— Свѣчей–то, батюшка! — крикнула Арина.

— Всего взято! — сказалъ дьячокъ дребезжащимъ козлинымъ голосомъ, которымъ любилъ играть.

У дома уже стоялачья–то телѣга. Степанъ призналъ рыжаго кума[1320]изъ Шалова. Подумалъ: — какъ по телеграфу имъ извѣстно.

И только вылѣзать стали изъ пролетки, сказалъ Степанъ:

— Монахи ѣдутъ!

Нагонялапара съ пристяжкой на отлетѣ: ѣхалъотецъ казначей въвысокомъ клобукѣ и двое послушниковъ.

На крыльцѣвспомнила Арина, чтоуѣхала и оставилаключи въ комодѣ.Встревожилась за деньги Данилы Степаныча. Пошла поглядѣла. Запертъ былъ комодъ и ключей не было. — Ой, стащили!

// л. 19

 

Позвала Софью, пытала. Сказала ей Софья:

— Все сберегла… заперла… вотъ…

Посмотрѣла Аринаей на лицо — спокойное. Взяла ключи, порялась нашла бумажникъ. И какъ было тамъ. —

Служили панихиду.Сперва горбачевскiе, потомъ монастырскiе. Сняли пятаки съ глазъ — и бабы[1321]усмотрѣли, что выглядываетъ изъ подъ налившихсявѣкъ[1322] глаза. И Арина видѣла. И думала она, что ея чередъ. А Семенъ Морозъ думалъ, что его. И хоть совсѣмъ[1323] не боялся смерти, а сталъ говорить себѣ, что не изъ его дома. Арининъ чередъ — это вѣрно. / Поставила Арина чашечку съ водой на крайнемъ окошкѣ[1324], — какъ всегда — душенькѣ обмыться. Хотѣла повѣсить полотенце да забыла.

[1325]Къ ночи ударила гроза надъ Ключевой, поздно. Окна были закрыты[1326] читала тоненькимъ голоскомъ монашка, а за окномъ[1327] вспыхивало и шумѣло ливнемъ.

И Захарычъ думалъ, что его чередъ. И никто не зналъ, чей чередъ.

Вечеромъ[1328]прiѣхалъизъ Москвы съ семьей[1329] Николай Данилычъ,[1330] все пошло гладко,[1331] и старшiйприказчикъ, Иванъ Акимычъ взялъ[1332] на себя распоряженія[1333]. Шофферъ Игнатій имѣлъ видъ, что онъ самое важное. Поповъ[1334] стоялънаготовѣ у машины, гонялъ[1335] въ городъи монастырь и въ Москву все три дня.Каждое[1336]утро[1337] уѣзжалъНиколай Данилычъ въ Москву, гдѣ кипѣла работа по стройкѣи откуда нельзя было отлучиться.[1338]

Наканунѣ похоронъ прiѣхалъ кондитеръ съ поварами и паройофицiантовъ[1339], привезъна[1340] подводахъ столы и ящики:[1341] Ожидалась родня и знакомые[1342]. Привезли поварасвой особенный сладковатый поварск[1343]духъ сельдерея и осетрины, и заняли[1344]въ кухнѣи дворъ[1345], заняли[1346]погреба и лужайку, и принялись готовить[1347]. У Семена Морозова и еще въ[1348] сосѣдскомъ дворѣ стряпали для деревни и окружной родни — ставили блины, варили кисельи студень.[1349]Привезли цѣлую подводу карзинъ пива и меду и по всѣмъ[1350] округѣ знали уже, что померъ Данила Степанычъ Лаврухинъи будетъ столъ для народу —своихъ и для пришлыхъ бѣдныхъ.

Глазѣли ребята, какъ[1351] бѣлые повара на лужайкѣ, на длинномъ столѣ пластали большихъ рыбъжелтымъжиромъ, какъ вытаскивали изъ[1352] долгихъ судковъ, рѣзали и заливали на блюдахъ и носили на ледъ.[1353]

// л. 19 об.

 

Потомъ, разобрали печь и выложили плиту[1354]. На <нрзб.> стояли окоренки со льдомъ и въ нихъ невиданные рыбы. Видѣли груды раковъ, вороха лимоновъ и пачки красныхъ и желтыхъ листовъ прозрачныхъ листовъ — рыбій клея[1355]. Вороха петрушки и моркови, много мѣдныхъ кастрюль, долгихъ ножей и жестяныхъ давленыхъ коробокъ[1356]. Груды корзинъ съ бутылками. И весь день ѣздили[1357] на подводы изъ города, все возили, возили.

И всѣ дниизъ открытыхъ оконъ слышались поющiедуховные голоса и было въ окнахъ голубое отъ дыма кадильнаго и желтые язычкисвѣчей. И носили туда мѣдные банные тазы со льдомъ: жарко было.

И тучи мухъ, собравшихсясо всей Ключевой гулко носились, обсѣли голубыя стѣны, кружились надъ поварскимъ столомъ и сгоняемыя летѣли въ окна. И всѣ днибылъ непристанный круговой ихъходъ съ гуломъ.

Говорили, что поминки будутъ небывалые — всего навезено, наварено — стогъ-стогомъ.[1358]

// л. 20

 

XIII

Стали наѣзжать родные и знакомые, съ округи, изъ Манькова, изъ Шалова, изъ Скачкова, изъ Горбачева и Черныхъ Прудовъ. Много народа знавали Д. Степ. и теперь шли проститься.[1359] Прiѣхалиизъ Москвы и пришлисъ бл фабрикъ м завод ключевскiемужики.[1360] Похороны — прощанье. А кому заказано проститься.[1361] Ѣхали[1362] нателѣгахъ, шли пѣши. Бабы въ черныхъ и бѣлыхъ платкахъ, пряча цвѣтное. Мужики въ[1363] черныхъ и синихъ[1364] поддевкахъ, въ новыхъ картузахъ, съ умными строгими лицами. И передъ домомъ Лаврухиныхъ и подъ ветлами, поодаль дома стали телѣги съ отпряженными лошадьми, привязанными за грядки, жевали сѣно. На бревнахъ, у двора, на травѣ сидѣли земляки, встрѣчались,[1365] поминали покойника, сводили родню… Пріѣзжали цѣлыми дворами на поминки, кто и съ дѣтьми постарше. Подбирались[1366] нищая братія, текла линючимъ трухлявымъ изъерошеннымъ потокомъ, съ клюками и сумками, сумами, съ корзинами.Родные входиливъ домъ, глядѣли,[1367]выходя, и[1368] переговаривались, какъ онъ.[1369]Расхажив[1370] крѣпкіе мужики въ черныхъ казакинахъ, повязанные рушниками — понесутъ.[1371] Двѣ смѣны — тяжело, жарко и далеко. Размѣщались, учитывая родство: самые близкіе въ домѣ, подальше въ садочкѣ а самые дальніе — и родства не сыщещь и[1372] побѣднѣй — за заборомъ на бревнахъ и лужкахъ. Плакали дѣти, просили ѣсть, висли[1373] на заборѣ ребятишки свои. Было жарко съ шести часовъ. Съ раннимъ поѣздомъ на ямскихъ <нрзб.> подъѣхали[1374]дальняя городскіе, родня и знакомые, —въ черныхъ вуаляхъ[1375] и шляпахъ[1376]. Сидѣли въ холодкѣ подъ ветлами, поглядывали на домъ, въ окнахъ котораго сновали люди…[1377] Дубов <нрзб.> полированнымъ дубомъ[1378]крышку у садика у стѣны домъ, на раскрывшія по забору подсолнухи, про которые уже знали, что посадилъ ихъ самъ покойный. Прикидывали[1379], какъ кто теперь будетъ жить въ этомъ домѣ, кому онъ достанется.[1380]Бабы хвалили гусей и куръ.Загадывали — ихъ куда. И всѣмъ казалось, несмотря на множество людей, что домъ сиротой смотритъ и пустотой, хоть и весь онъ какъ полная чаша. Повалился хозяинъ и домъ повалился. Прикидывали, не оставилъ ли кому, не[1381] отписалъ ли чего кому: послѣднеевремяродню вспомнилъ. Говорили, что Морозовудалъ вонъ рубл на корову[1382], куму Мирону оцинкованнаго желѣза[1383]. Дударихѣ

// л. 20 об.

 

снохѣ поросенка на далъ[1384]. Семену Морозу — вотъ и не родня, а невѣсткѣ его на корову далъ три красныхъ.[1385]

Бабы, завернувъ юбки,[1386] и показывая нижнія теплыя, сидѣли на сырой травѣ[1387], чтобы не озелениться и говорили про Софью — разбухла на л[1388] харчахъ —такаято сталагладкаяда зубастая.Къ старику все[1389] подлащивалась, лащалась, олсапожки новыя купила, какiя платки все носитъ. Змѣей предъ старикомъ такъ и юлитъ, такъ и юлитъ.А чего же? Всякое бываетъ. И ущипнетъ — рупь дастъ. Чего ей, вольная. Ишь мурластая какая стала.

Видѣли, какъ Софья, въ черномъ платкѣ, бѣлолицая, чернобровая, статная, перебѣгала изъ[1390] террасы въ черной юбкѣ — гдѣ онаее справила? — кричала съ ступенекъ:

— Степа–анъ!

— Ишь, чисто[1391] хозяйкакакая кричитъ! Сыскалась родня середь дня…

— Арина–то Степановна ей все довѣрила, всѣ ключи у ее[1392]… и отъ погреба, и отъ чулашковъ, и отъ укладовъ[1393]…

[1394]— Дудуриха сказывала… съ[1395] энтимъ-то она[1396], съ Сергѣй Николаичемъ путается… Какъ онъ въ городъ[1397] къ[1398] ночи, къ нему все бѣгала, въ елки…[1399]

[1400]— Ишь вертится[1401]…

Привезъ[1402] телѣгу верхомъ — можжевельнику — сынъ Семена Морозова Акимъ[1403]. Пріѣхалъ Горбачевскій причтъ на проводы. Кричали гоготали гуси, пришли съ рѣчки въ урочный часъ, просили ѣсть. Ихъ гнали бѣгавшіе пугали, а гусакъ грозилъ. Мальчишкилазили въогородъ — шарили.[1404] Поваренокъ ѣлъогурецъ[1405]. Валилъ[1406] голубой дымъ изъ избы Семена Морозова и Дударевской и пахло тамъ[1407] блиннымъ духомъ. Рыжебородыйшаловскiйстароста[1408], повязанный по казакину рушникомъсъ красной каемкой, говорилътѣмъ которые понесутъ:

— Главное дѣло,разомъ подхватай[1409]…Ты, Семенъ и Левонъ… пом. ростомъ[1410], вы спереду, поменѣ ростомъ, а мы съ Микитой въ голова ему… Потомъ главное, чтобы въ шагъ итти[1411]…

Былъ онъ уже выпивши, но твердъ на ногахъ, только лицо стало свекольнаго цвѣта и отъ этогопосвѣтлѣла борода. сладкимъ водочнымъ духомъ

— А наперемѣнки[1412]маньковскіе[1413]… Въ шагъ и въ шагъ…

— Вонъ внучки–то… Прасковья[1414] Миколавна… а та Любовь Миколавна[1415] повыше-то…[1416]солидныя[1417] какія…

— [1418]А и не плачетъ…

— Меньшая–то, сказыв.шибко вчера плакала[1419]... Въ церкви еще поплачутъ[1420]…

Прiѣхалъ урядникъ, привязалъ лошадь, вызвалъмужиковъ,которые понесутъ, сказалъ:

// л. 21

 

—Итти мѣрнымъ шагомъ! Тутъ нехоругвьи… Я спередупойду… Какъ я остановлюсь — стой.

Пріѣхалъ верхомъ, въ новыхъ золотыхъ погончикахъ, блестящій, краснолиція[1421], въ бѣлыхъ перчаткахъ и въ выгорѣвшемъ на лопаткахъ затянутомъ мундирѣ съ нов. съ багровымъ черноусымъ лицомъ, привязалъ коня къ изгороди.

— А что я-то говорю… — въ шагъ!

— Понесете — чтобы не кричать галдѣть… разъ это упокойникъ а не хоругви… не бѣжать! На кладбищѣ <нрзб.>[1422] становой будетъ… самъ… Толкотни-давки чтобы не было…

Увидалъ у кумаполотенце съ красными городами запретилъ —[1423]

— Дружка, что ль ты?! — Смѣнина холстину[1424]…не свадьба[1425]… Нѣтъ въ васъ образованнаго чувства…

Отогналъ ребятъ отъ забора, отворилъ калиточку барышнямъ, приложилъ перчаткукъ козырьку.

Увидалъ, чтоповара развели жаровню, поостерегънасчетъ пожара.

— Вы, братцы, поосторожкакъ… спаси Богъ…[1426]

Бабы говорили, что на поминъ будутъщи съ головизной, гороховый кисель, блины съ масломъ. Вспоминали, что на поминкахъ, когда хоронили жену[1427] Данилы Степаныча, давали сытукъ молочному киселю[1428].

Смотрѣли на раскрывшіеся подсолнухи и разсказывали, что самъ упокойникъ понасажалъ.

[1429]Стали выносить.[1430]Вынесли сынъ и Сережа, помогали мужики. Когда вынесли и остановились[1431]передъ домомъ, услыхалистарушечiй крикъ: плакала Арина. ПлакалаСофья. Урядникъ сидѣлъ на конѣ, поодаль, крестился и п.[1432] Горбачевскiй батюшка, склонивъ голову,въ золотой ризѣ, печальночиталъмолитву. Мальчишки въ сапогахъ безъ картузовъ, оставленныхъ матерями дома ждали, комубатька отдастъ кадило.Смотрѣли ему въ лицо. Путались въ толпѣ, гремя сапогами и блестя намасленными головами. Племянники–гармонистывзялись нести тяжелую дубовую крышку. Они теперь были въ черныхъ хорошихъ тройкахъ и <нрзб.> рубах.[1433], лаковыхъ сапогахъ и въ синихъ рубахахъ, чуть подтянутыхъ рубахахъ въ желтыхъ пояскахъ. Урядникъ сказалъ:

— Вы бы еще[1434]красныярубахинадѣть! Господа!

Подскакалъ къ Николаю Данилычу, взялъ подъ козырекъ, доложилъ:

— На кладбище не[1435]всякiйнародъ допускать?

— Да, нѣтъ[1436]!

Вышли смотрѣть[1437] повара въ бѣлыхъ колпакахъ, какъ выносятъ. Семенъ Морозовъ стоялъ у своего двора,[1438] не въ полушубкѣ, а въсинемъказакинѣ. Онъ только провожал совсѣмъ — силы не было итти, и лошади не было. Его сынъ, Акимъ, крѣпкій лысый мужикъ съ лицомъ апостола Павла.

Видно было, какъ гармонисты мѣрно шагая, подымались на[1439]

// л. 21 об.

 

къ ельнику. Гармонисты, подъ <нрзб.> перехватили спины полотенцами несли покачивая, мужики.[1440]

[1441]И было потомъ все такъ, какъ загадывалъ Данила Степанычъ. Было солнечно[1442], жарко и тихо. Пока шли деревней, голоса были одиноки и таяли въ воздухѣ. А когда вступили въ еловый лѣсокъ, съ[1443] запах. теплой <нрзб.>, <нрзб.> дождя,[1444] голоса стали крѣпнуть.[1445]И казалось, что такъ хорошо и[1446] стройно, какъ въ церкви[1447]. Потомъ пошелъ[1448] березнякъ, полный орѣшника Здѣсь было весело,[1449] солнечно, зелено[1450] и прохладно.[1451] Въ куполахъ[1452] орѣшника темнѣли тяжелыя[1453] гроздочки[1454]. Ветви шуршали[1455] по головамъ мужиковъ[1456] и[1457]царапали[1458].Хрустѣло по лѣсу — толпа расплывалась[1459], стараясь выйти впередъ[1460] и посмотрѣть на лицо, выглядывала изъ за кустовъ… Урядникъ ѣхалъ впереди на случай встрѣчи… нагибаясь[1461] и кое гдѣ обламывая вѣтви[1462]. А совсѣмъ впереди[1463] Акимъ кидалъ можжевельникъ. И[1464] хорошо пѣли въ лѣсу. Когда кончился орѣшникъ, выбрались на поляну, у Соловьихи, гдѣ недавно совсѣмъ Данила Степанычъ встрѣтилъ нищаго изъ Манькова. Здѣсь[1465] носились стрекозы. Вылетъ[1466] въ этотъ день былъ ихъ[1467] — густо сновали[1468]они.[1469] И такъ было солнечно-весело на полянѣ лужайкѣ у рѣчки![1470] Ели стояли тихія, печальныя, тая подъ собой жаркій духоту и сумракъ, строгія. Но зато веселъ и хорошъ былъ березовый лѣсъ полный орѣховъ.[1471]

Пѣли весѣлѣй — пѣли всѣ, реб. и бабы — стоголосовое[1472]пѣніе молитвы съ выбивающимися вольными бабиьми голосами. И было похоже въ солнечномъ лѣсу, что это не послѣдніе проводы, а праздничный гомонъ деревенскаго креснаго хода.[1473]

XIV[1474]

// л. 21

 

IX.

Шумѣли поминки[1475]и[1476] былопохоже[1477]на именины.Въ два рядапоставили столы налужку, междудворами Лаврухина и Морозова[1478]. Посажались[1479], и то какъ поспѣлъ[1480]. Вышелъ Николай Данилычъ, сказалъ[1481]:

— Вотъ, помяните покойнагобатюшку…[1482]

Захватили всѣ лавки[1483]

Подходили нищія, просили[1484]

— Помянуть бы покойничка за ради Христа…[1485]

Говорила Арина[1486]:

— Помяните, голубчики… помяните…[1487]

Ѣли щи съ головизной,[1488] почмокивали. Говорили, — что легко было нести[1489], какъ[1490] праведный былъ человѣкъ — всегда <нрзб.>[1491]. Хандра-Мандра рано собралъ[1492] стадо, подобрался къ поминкамъ. Хрипѣлъ[1493]:

— А я помру…[1494] дакъ[1495] ко мнѣ самая легкость! Жилка да спиленка.Правѣдный <нрзб.> нѣтъ[1496] Не всѣмъ хватило за[1497] столами мѣста. Ребятишки ѣли[1498] на травкѣ,[1499] рвали зубами выпрошенные[1500] блины.[1501] Останавливались у[1502] з<аборчика> просили въ окна:

— Разрѣши помянуть[1503], хозяинъ!

Имъ[1504]разрѣшали. И онитребовали[1505]вина и пива. Ходили постоламъ и выпрашивали изъ рукъ.

Въ домѣ поминали близкіе и почетные[1506]. Тамъ мелькали[1507]оффицiанты[1508] во фракахъ и бѣлыхъ перчаткахъ.[1509] Казначей отецъ въ сослуженіи съ горбачевскимъ попомъ пропѣли молитвы и благословили канунъ.[1510]

Не[1511] поскупилсяНиколай Данилычъ — приказалъ, чтобывдоволь всего было: послѣднiепроводы[1512]. И всѣ знали, что этопослѣднiе это поминки. Тетка Аринаеще осталась.Ну, помретъ тихо-незамѣтно[1513]. 

// л. 21 об

 

[1514]— Кушайте, родимые, помяните за упокой души…

Кланялась на крылечкѣ, скорбная, сухенькая, ставшая другой, бѣлой, въ чорномъ платьѣ съ мелкимъ бѣлымъ горошкомъ и въ черномъ платкѣ.

Ей гудѣли довольные:

— Покорнѣйше благодаримъ, Арина Степановна… Дай Богъ царство небесно

— Кушайте, кушайте…[1515]

Довольны были ею: ихъ она была, вся ихняя[1516]. И не уйдетъ никуда. Дай ей Богъ здоровья.

Уже съѣли блины въ домѣ.[1517]

[1518]Послѣдній день, провожавшій Данилу Степаныча, подымался[1519] свѣжимъ, омытый грозовымъ ливнемъ.[1520] На ранней зарѣ всталъ Хандра-Мандра глянулъ къ свѣту — тихое вставало утро, <нрзб.>[1521] — и тихо — не трубилъ въ рожокъ — и изъ уваженія къ тихому сну Данилы Степаныча[1522] чуть-чуть свѣтать стало, еще глянулъ къ свѣту[1523] неба, — какъ инеемъ тронуло. Тихій ктро вставало, и даже слышна была роса. Съ деревъ кропило.

Не будилъ рожкомъ, обошелъ дворы, обстучалъ окна — выгонялъ коровъ.[1524] А поднялось солнце — все[1525] заиграло омытой зеленью, и подсолнухи, всѣ двѣнадцать, одинъ къ одному, во всю ширину загорѣвшихся жолтыхъ шапокъ стали слѣдить за солнцемъ[1526]. Глядѣлъ въ блескѣ сочный[1527]сырой Медвѣжій Оврагъ, какъ глядѣлъ и тогда, давно, когда въ теплую ночь іюля, восемь десятковъ тому въ рядовой избѣ Лаврухи — родился Данила Степанычъ.[1528]

Прошелъ ко двору[1529] Лаврухиныхъ, постоялъ, послушалъ[1530]. Тяжелою ступью, трубя снизу вверхъ вышла[1531] располнѣвшая холмогорка[1532], оставляя слюну… а у погреба все что-то возили повара.[1533]

Постоялъ, посмотрѣлъ.[1534] Отошелъ подальше отъ дома <2 нрзб.>.[1535]

[1536]А на террасѣ уже сидѣлъ взъерошенный, широкій, чорный съ просѣдью, зола съ уголькомъ въ волосахъ, Николай Данилычъ, говорилъ въ полголоса съ старшимъ приказчикомъ и щелкалъ на счетахъ.

// л. 22

 

[1537]Потянулись они и изъ-подъ монастыря, и изъ слободы, кто хоть разъ бывалъ проходомъ когда въ Ключевой, и изъ округи, изъ Манькова, изъ Шалова, изъ дальнихъ мѣстъ. Шли на поминъ души, наѣсться крѣпко[1538].

Былъ тутъ и старикъ изъ Манькова съ витой палочкой, и парень[1539] Червивый, и Васяся — косноязычный, и Ваня — Зимнихъ, и другіе. И[1540] шла непокрытая и[1541] калѣчная родная округа, что потеряла увѣренный голосъ,[1542] перезабыла всѣ пѣсни кромѣ одной: кормильцы — батюшки, подайте святую милостыньку Христа ради.[1543]У кого отняла судьба родной теплый уголъ[1544], раскрыла крыши, повымела закрома, и оборвала карманы, навалила заплатъ,[1545] потушила и загноила глаза.[1546] Кто мѣряетъ всѣ дороги и знаетъ всѣ окна и всѣ руки.[1547]

И уже помянули въ домѣ, уже про послѣднюю, прощальную чашу вѣчной и памяти благословили опѣли о казначей и о батюшка изъ Горбачева. Уже возгласилъ зачно іеродіаконъ о Никонъ — запивохаизъ монастыря, расправивътѣсный и потный воротъ и ворочая краснымибѣлками возгласилъ до содраганьяхрусталя на столѣ, покрывъ[1548] и остановивъгулъ за окнами, и зашумѣли стулья, а во дворѣ все ещемѣнялись уступали мѣстаи все подсаживались ко щамъ съ головизной, блинамъ и киселю. Уже уѣхали монахи и притчъ, сытыя и сонные, разсолодѣвшiесъ жары и духоты и хорошаго угощенья, увозявъ карманахъ[1549]слоеные пирожки и навязанные узелки — матушкѣ, матушкѣ-то! — памятливой на все уставноеАриной, — а на лужкувсе еще ѣли, опоражнивая корчагии мисы[1550], дрались ребятишки изъ–за блиновъ, просили, виляя хвостами м глядя въ глаза[1551]собаки. Хлопали пробки пива и меда, и пустыязеленыя четвертухи лежали въ крапивѣ. Чокались и проливали, за упокойдуши. Распоясали поясыживоты, отдувались, прохаживались и опять садились, уносили куски и мисочки больнымъ, что не могли дотянутьсядо

// л. 23 об.

 

лужайки. Ужепокачивались которые и путалина ослабѣвшихъ языкахъ и умахъ, что это — именинывсе или еще что. Уже потянулись тѣни отъ лѣска на[1552] взгорьяхъ, отъ домовъ, отъ рябинъ, отъ людей, отъ крапивъ[1553]. Ржалипросившiя пить лошади.[1554] Отъѣзжали гости на ямскихъ тройкахъ, къвечернимъпоѣздамъ. Вышливъ садъ внучкивъ траурныхъ платьяхъ, събѣленькими личиками[1555] и поглядывали изъзазабора. Видѣливзбитые рыжіеи чорные волосы, красныя лица, засученные рукава, слышали гулъ. Родня… И пытливовсматривались, какiе и кто ихнiе[1556]. Знали только, что вотъ эти двое въ лаковыхъ сапогахъ, съ чорными усиками и холеными лицами, и глазами на выкатъ, — гармонисты, какiе–то внучатые или дальше[1557], какъ-то приходились Данилѣ Степанычу. Кто[1558] есть здѣсь свояки, кумы сваты, дѣти сватовъ и сватьи. Этотъ рыжій съ широкой бородой кто? Какой-то дядька[1559], тесть, своякъ, куъ? Даже и не понимали, что за своякъ, почему своякъ?[1560]Смотрѣлина Софьюшку, бѣгавшуб съ мисками и вываливавшую груды блиновъ[1561]прямо на столъ, румяную, чернобровенькую,[1562] ее знали — дальняя внучкадѣдушки.А имъ сестра далекая… четвероюродная, что ли… И было имъ странно[1563], что это ихъ сестра, а эти ихъ можетъ быть, далекiе братья.Смѣются, жуютъ, чавкаютъ, разные.Смотрли онѣ и Сережа, въ складной блестящей тужуркѣ смотрѣлъ. Свояки, свои… Никогда не зналъ ихъ и не будетъ знать. Дѣдъ еще зналъ. А теперь разойдутся совсѣмъ.[1564] И вспоминались ему и его сестрамъ какiя–тобабы, старушки, степенные мужики, которыеподходиликъ нимъ на кладбищѣ и по дорогѣ[1565], кланялись и говорили, улыбаясь: точно хотѣли оправдать свой приходъ:

— Здравствуйте, милая[1566] барышня… Небось и не знаете меня? Да гдѣжъ и[1567] знатьто... Хотьразокъпоглядѣть-то на васъ, какiя–такiя…

— А вы ктоже?

— А я–то… А дѣдушка–товашъ, Данила Степанычъ, упокойникъ… у него братецъ двоюродный, Иванъ Захарычъ… такъ я–то будуего двоюродый братъ[1568] по матушкѣ… Онасъ Шалова сама–то…

Находили[1569] концы, и устанавливали родство. И никтоне сказалъ изъ нихъ, что съ одного поля всѣ, съ этойокруги[1570]. Были и съ ихъ фамиліей, отъ боковыхъ вѣтвей — тоже[1571] Лаврухины. То Ключевскіе, и введенные въ Ключевую, на какой-то заводъ бариномъ Безбородкинымъ, а то ихъ боковые дворы, что не введены, а остались въ Шаловѣ[1572].[1573] Были дѣвки съ тяжелыми лицами и только развѣ одну Софьюшку да Захарыча, похожаго на дѣда признали бы они за своихъ.[1574]

// л. 24

 

Поздно вечеромъ, когда сталападать роса, отъѣхалипослѣднiятелѣги, ушли нищiе, разобралистолы. Теперьтолькособакирылисьи нюхали<нрзб.>[1575]въ крапивѣ, звякали[1576]; дазаслабѣвшiй Хандра–Мандра[1577]спалъподъ плетнемъ,накрытый кѣмъ-то рогожкой. Укладывались повара, увязывалъ возакондитеръ — ночью ѣхатьсподручнѣй.Паша, Люба[1578]и Сережа прошлипо тихойдеревнѣ, къ рѣкѣ. Послушали. Бѣжалаводапо камушкамъ, говорили ключики — ур–ур–ур… Темносмотрѣлъна нихъ Медвѣжiй незнаемыйоврагъ.И всебыло здѣсьдля нихъ безымянно и пусто,ничего не держаловъ себѣ для нихъ, одно лицо, общее, на которомъ ничего не прочтешь для сердца.

— Это вы, Поповъ?

— Я-съ — отвѣтилъ…[1579]

И какъ-то было не вѣрилось, что это ихъродная деревня, что водуизъ этой рѣчкипилъ ихъ дѣдъ и отецъ… что изъ этойлощинывышелъ ихъ родъ и теперь затеряласьи скоросовсѣмъсотретсяпройденная имъ дорога.

XV[1580]

Рано поднялся наутро Николай Данилычъ.[1581] Онъ быеще[1582] вчера уѣхалъ, если бы сегодня былъ буднiй день, — требовали дѣла[1583] — но сегодня было воскресенье. Кромѣ того, надобыло распорядиться.[1584] И вотъвсталъ Николай Данилычъвъ шестомъ часу[1585], какъ всегда[1586]. Слабоееще было солнце, косое, легкое. Въ[1587] росѣ былъмолодой садъ[1588].Пахлосвѣжей, только–толькоушедшей ночью. Красноесiянiе шлоотъ старой рябины, тяжелой въ гроздьяхъ. Какая-то птичка,[1589] похоже, славка[1590], сидѣла близкона вѣткѣ и играла горломъ.[1591]Точно[1592] тамъдробинки перекатыв.[1593] Свистѣла, какъ скворецъ, журчала по–жавороночьи,чокала посоловьиному. И глядя на нее, Николай Данилычъ вспомнилъ, какъ отецъвъ послѣднiйпрiѣздъ егопросилъ:

— Купилъ бы ты мнѣ, Николя, канареечкукакую…

И канареечка б. куплена и ждала[1594] воскресенья.Теперь не нужна[1595]. Не нуженъ[1596] и этотъ домъ, новый, прочный,[1597] построенный и вставшiйвъ четыре тысячи. Кому онъ здѣсь?[1598] Сломать и перевезти въ Москву? Продать? И зналъ, что не продастъ и не сломаетъ. Пусть стоитъ.[1599]Думалъ объ отцѣ.[1600]И тутъ одинъ, въ утрѣ, пожалѣлъ[1601], какъ мало онъ проводилъ времени съ отцомъ. И какъ

// л. 24 об.

 

[1602]Точно и этого не было.[1603]Все дѣла, всю жизнь дѣла. И теперь мучили и тревожили все тѣ же дѣла.[1604] Достраивался новый,собственный домъ, въ пять[1605]этажей. Подходилъ къ концувзятый подрядъ на выстройкугавриковскаго[1606]дома. И все это отецъ[1607] поднялъ[1608], укрѣплялъ капиталъ[1609]. Всю жизнь укрѣплялъ напиталъ, только[1610] сказалъ[1611] — довольно, а тутъ и конецъ.[1612] И только когда смотрѣлъ на славку, какъ она[1613] журчитъ горлышкомъ, почувствовалъ[1614], что д. б.[1615] она счастлива,[1616] сталъ думать о Коровинѣ, который не заплатилъ въ срокъ аренду[1617]. Сталъ безпокоиться, доставили ли[1618] цементъ на стройку — остановится кладка,а остановится — не поспѣешь сдать стройку въ срокъ и грозитъ неустойка.

Потомъ надо въ сентябрѣ платить по залогу въ кредитноедвадцать тысячъ. Оправдаетъ лиВолнистовъвекселя?[1619]

Славка вспорхнула и пересѣлавыше и продолжала журчать[1620].

Какъ[1621] же съ домомъ–то?...

Шлепала туфлями[1622]Арина, несла[1623]хрустальнуючайницу и сахарницу старенькую[1624], съмалиновыми пятнышками,[1625]хорошо памятную, деревенскую, изъ которой, ещемальчикомъ, таскалъ сахаръ Николай Данилычъ[1626].

— Вотъ, тетушка, — сказалъ онъ. Одни остались…[1627]

Она поставила чайницу и сахарницу на столъ иприсѣла[1628], жуягубами.

— Потратился, Николенька,[1629]а вотъ…Не привелъ Господь... Какъ же съ домомъ–то теперь?..[1630]

— Какъ жили здѣсь такъ и живите...[1631] Закрутился я съ дѣлами…[1632] а моимъ-то скучно здѣсь…

— Деревня… — сказала Арина.[1633]

— Какъ папашей заведено[1634], будетъ получать[1635] прежнее[1636]. Лошадей вамъ не нужно…

— Куда же мнѣ…

— Корову — хотите — продадите.. какъ тамъ хотите…

Софьюшка, босая, внесла самоваръ, стукнула егоо подносъ.Онъ посмотрѣлъ на Софьюшку, сказалъ:

// л. 25

 

[1637]— А вотъ насчетъ Софьи… — говорилъ папаша надо бы ее устроить…[1638] Нужна она вамъ?

— А чего жъ онамнѣ нужна!

Софьяостановилась за дверью и слушала.

— Сродни она ему была…[1639]

— А какъже… какъ же не сродни–то! — сказала Арина.[1640]

— Захарычъ вонъ ещеу меня… Братецъ–то дозволилъ ему проживать у двора…

— Ну что же[1641]… пусть живетъ. И онъ сродни, кажется[1642]…

— Да какъ же не сродни–то! — опять сказала Арина. — Да вѣдьбрату-то онъ двоюродный братъ… тебѣ-то дядя двоюродный…

— Ну вотъ… пусть доживаетъ…[1643]

— И вотъ хотѣлъ я сказать… Нужда же папаша столько денегъ разсовалъ. Было у него, на именинахъ показыв. онъ мнѣ…[1644] считалъ я[1645]… триста[1646] сорокъ два рубля. А вотъ въ бумажникѣ… сотни не хватаетъ[1647]… Вы пожалуйста, тетенька… не подумайте…[1648]я только изъ своихъ[1649] соображеній…

[1650]Арина вспомнила, хотѣла сказать про Софью[1651] про ключи и смолчала[1652].

— Да ужъ не знаю… развѣ выдалъ кому…[1653]

Все имущество, всѣ капиталы еще при жизни передалъ и перевелъ[1654] на сына, чтобы не платить наслѣдственныхъ пошлинъ.[1655] Расписалъ, что куда на поминовеніе, что кому выдать. И Николай разсматривая книжечку съ записями думалъ, что монастырь богатъ, что[1656] можно вложить въ него не пятьсотъ тысячъ, а довольно и тысячу[1657]. И теперь было ему жаль сотни[1658] рублей. И когда говорилъ онъ объ этихъ деньгахъ Софьюшка стала тихо-тихо отходить[1659] вглубь комнаты, задержалась въ передней, въ дверяхъ слушала. Но уже говорили[1660], что надо завтра же отпустить Степана и отправить въ Москву пролетку и лошадь[1661].

// л. 25 об.

 

Выпилъ стаканъ чаю, онъ вышелъ на усадьбу, обошелъ домъ. Что съ нимъ дѣлать? Зналъ, что непріѣдетъ сюдажить, не будетъ и хорониться здѣсь, да и думать объ этомъ не хотѣлось. Куплено ужемѣсто въ городѣ[1662] на чистомъ кладбищѣ женскаго монастыря,[1663] гдѣлежитъ вся женина[1664] родня, подъ часовней, гдѣ похоронили и брата,[1665] опившагося портвейномъ[1666]. Увидалъкресло, купленное для отца —записалъ, что надо отправить. Переписалъ всюмебель какую надо отправить. Оставилъ старое, что было и въ старомъ домѣ.[1667] Записать часы[1668] новыя, събашеннымъ боемъ, зеркало. Куда все это имъ?[1669]Потомъ вспомнилъ, что Коровинъ не уплатилъ, вспомнилъ, что если оборвется у негосъ домомъ, дастъ кредитное, на восемьдесятъ тысячъ, а шестьдесятъ да не уплатитъ еще Коровинъ, не обернется. И то, что приходило емучасто по ночамъ, что можетъ оборваться, что[1670] разбросался, что на разное[1671] въ муку съ тестемъ вложилъ пятьдесятъ тысячъ, что если что недѣлю назадъ заключилъ новую здѣлку на полтораста тысячъ мукой —[1672] пойдетъ съ мукой на пониженiе и повалится все, какъ у Сняткова! Снятковъ теперь за сорокъ рублей служитъ въ банкѣ, сидитъ конторщикомъ въ стальной комнатѣ.Тогда вотъ онъ, уголъ. Кто знаетъ?[1673] И крѣпко вѣрилъ[1674], что не будетъ этого. Но пусть стоитъ домъ. Можетъ пригодится кому[1675]…

Обошелъ домъ. Какая тишина! Оглянулъ огородъ, пасѣку… Здѣсь все имѣло для него <2 нрзб.>[1676]: родился[1677], выросъ въ Москвѣ.[1678]

Автомобиль стоялъ, закрытый брезентомъ. Изъ сѣнного сарая вышелъ шойеръ, поздоровался, спросилъ:

— Скоро прикажете готовить?

— Часовъвъ двѣнадцать выѣдемъ…

И тутъвспомнилъ, что обѣщалъ вчера Здобнову, троюродному брату по матери пріѣхать къ нему, посмотрѣть, какъ[1679] живетъ.[1680]

// л. 26

 

— Да садись — ты… семипудовая.. — сказалъ Здобновъ женѣ. — Ну, такъ, братецъ дорогой, свое обзаведеніе показали, мое поглядите…[1681]

— Окажите ужъ намъ честь…[1682] — просила съ шарабана Мар. Конд.[1683] подбирая <2 нрзб.> платье[1684], красная отъ грозы[1685].

— А ужъ я озабочусь…[1686] — кричалъ[1687] Здобновъ. Всѣхъ, и барышень и господина—[1688]кавалера, молоодго человѣка…

— Постараюсь, постараюсь…[1689]

— [1690]Ужъ позвольте по деревенски[1691]…

— Ужъ окажите намъ ваше вниманіе… А то и передъ людями зазорно: мы къ вамъ завсегда рады, и вы ужъ къ намъ… не будьте такіе гордые…

[1692]— Тронулъ, играя вожжей, какъ гора мясистаго, тяжелаго гнѣдого, заиграло капытами

Перегнулся и крикнулъ:

— Сейчасъ въ городѣ спеціальный заказъ сдѣлаю, чуръ не обманывать!

Покатилъ и сейчасъ же толкнулъ жену локтемъ:

— Дура стоеросовая! Честь честь![1693] Какая мнѣ отъ него честь![1694] Еще помѣряемся, у кого что![1695] Дура! Я первый разъ по здѣшнимъ мѣстамъ…[1696] а ты,[1697] честь.

— Да какъ же это я такъ… сорвалось-то у меня… — заробѣла жена.[1698]

— Не лѣзь въ разговоръ, разъ ума нѣтъ…[1699] Вотъ помретъ такъ и тебя[1700] съ офиціантами хоронить буду, дуру!

Надо было поѣхать. Надо было потому, что далъ слово, что Здобновъ истратится и ждетъ и, главное, что намекнулъ Здобновъ, что подойдетъ по цѣнѣ, <нрзб.> муку <нрзб.>[1701]. Все равно ему брать гдѣ — у Карповыхъ или у него.[1702] А беретъ онъ муки не больше не меньше, какъ[1703] по сту вагоновъ. Всѣ поставки по фабрикамъ у него

Сказалъ Попову[1704]:

— Вечеромъ выѣдемъ. Свезешь еще[1705] насъвъ одно мѣсто…

Увидалъ, что[1706]снимаетъ шапку сосѣдъ, Семенъ Морозовъ.

— Здравствуй, Миколай Данилычъ…Аль ужъ отъѣзжаешь?...

Узналъ Николай Данилычъ старика[1707]. Перешелъ лужокъ, сѣлъ на заваленку къ старику, закурилъ.

— Какъ[1708] живешь, Семенъ Иванычъ?

Семена Иваныча хорошо помнилъ. Помнилъ[1709], какъ гонялъ Семенъ лошадей на водокачкѣ, какъ стоялъ у котловъ[1710], подавалъгорячую воду въ баню[1711], и какъ, бывало, на водокачкѣ, нашивалъего Семенъ на рукахъ, показывалъ лошадей, показывалъ баки съводой, цѣпи, тащившiяизъ колодца бадьи на колесѣ.

// л. 26 об.

 

Помнилъего хоть и[1712] не чорнымъ совсѣмъ, спорила ужъ[1713] и тогда въбородѣ его[1714] зола съ уголькомъ[1715], а теперь бѣлый, съ зеленью.[1716] А теперь совсѣмъ другой былъ Семенъ.[1717]Но что–тобыло въ егоговорѣ знакомое, давнее.[1718] И тутъ отъ одного говора его вспомнилъ[1719], какъ[1720], бывало,прибѣгалъ къ немуна водокачку,[1721] ѣлъ съ нимъ чорныйхлѣбъ и макалълуковки въ грязную соль въ жестянкѣ.[1722]

И сказало въ немъ: когда это все было и какъ хорошо было.[1723]

И онъ сказалъ:

— А помнишь, Семенъ Иванычъ, какъ на водокачкѣ.. лошадей съ тобой[1724]гоняли?

— Да вѣдь какъже… помню еще, Миколай Данилычъ…

Помолчали. Поповъ пилъ чай за столикомъ[1725], ѣлъбѣлый хлѣбъ...

Вышла старуха-сноха[1726], жена Акима, увидавъ Николай Данилыча, закланялась:

— Тубареточку я вамъвынесу, батюшка… Запачкаетесь такъ–то…

Не надо было ему табуретки. Напомнилаему старуха тоже давнее, — лѣтъ было тому двадцать, на другой[1727] годъ женитьбы, когда долго хворала послѣ третьихъ[1728]родовъ жена.Прiѣхалъ онътогда сюда, такъ,размыкаться, погулять,[1729]рыбу бреднемъ половить, съ компаніей, и сошелся такъ, находу, съ младшей дочкой Семена, Глашей[1730]. Такъ какъ–то вышло — взглянулъ, и пожелалъ. Прожилъ всего недѣлю и каждый день, какъ ночь сходились они, оба пьяные отъ охватившаго хмельнаго угара, и любились.[1731] Подарилъ ей за эти семь дней<нрзб.>[1732].А потомъи не прiѣзжалъ — прошлосразу. Слышалъ, что вышла замужъ закривого[1733] мѣщанинаизъ посада,[1734]стала торговать лоскутомъ а[1735] теперь торгуетъ гробами[1736].

— Ничего живешь? А дочка у тебябыла… Глаша[1737]…

— Была… И теперича[1738] жива… хорошо живетъ[1739]… — сказалъ старикъ. — Ничего, пристроилась.

Покачалъ головой старикъ, и Ник Д[1740] понялъ, что и про этознаетъ старикъ

// л. 27

 

и это помнитъ. И все такъ же спокоенъ, тихъ, грѣется на солнышкѣ въ валенкахъ, поеживаетъ плечами подъ широкимъ, какъ мѣшокъ полушубкомъ.

— Совсѣмъ, значитъ, теперь… отъ насъ-то отъѣзжаешь[1741]? — спросилъ Семенъ.

— Папашу похоронилъ… Что жъ тутъ дѣлать-то?

— Чего тебѣ тутъ дѣлать… Твое дѣло — бо-ольшое…[1742] ходкое. Какъ говорится, кому что[1743] — кто на крылахъ, кто на костыляхъ…[1744]

Такъ было тихо, жарило въ заваленку, гудѣли мухи.[1745] Вспархивали и опять садились голуби. И здѣсь, рядомъ съ этимъ молчаливымъ старикомъ, на солнцѣ, почувствовалъ Ник Дан.[1746] какъ онъ усталъ, и хорошо бы забыть всѣ дѣла, всѣ тревоги — а ихъ было много — уѣхать куда-нибудь, отдохнуть хоть[1747] на мѣсяцъ[1748]. И подум.[1749], что надо посовѣтоваться съ докторомъ, отчего это бываетъ съ нимъ круженіе головы и <нрзб.>[1750] покалываетъ сердце…

— Ну,[1751] твои какъ… внучата, сыновья[1752]?..

— Мои–то… — раздумчиво сказалъ старикъ,переступая валенками и разѣвая ротъ отъ слабости и съ передышкой. — Мои–то… — словно припоминалъ: — Старухукогда еще[1753] похоронилъ… меньшой померъ[1754]…[1755] вотъ… гдѣ этожелѣзо плавлютъ… къ холмамъ туда[1756]…

— Что жъ такъ?

— Да вѣдь… помѣръ. Прислали отвѣтъ[1757]… холера была…[1758] Акимъ у тебя, при баняхъ… Сенька внукъ на суконной… Василiй, середнiй сынъ…[1759] у мушника въ молодцахъ… Гришка внукъ — такъ… котуетъ… Давеча на поминки приходилъ, такъ[1760] скандалилъ… Размотало всѣхъ…[1761] что воробьевъпо застрѣхамъ… кто игдѣ…[1762]

— Да-а… Семенъ Иванычъ… Время такое…[1763] А как родня, не ѣздятъ?[1764]

— Ну зачѣмъ![1765]Нонеча гдѣ деньги, тамъ и родная сторона.[1766]Я вотъ съ покойникомъ другъ дружку помнили еще[1767]… ты вотъ[1768]… а твои ужъ — такъ и <нрзб.> всѣ врозень, какъ горохъ[1769]. Нонче родня что —[1770] Далъ полтинникъ свой и родня[1771] стала…[1772]

// л. 27 об.

 

Помолчали.

— Жить–то сталыть[1773]здѣсь не будешь… Ну что жъ…[1774]Акимку–то мово…не обидь… Онъ у меня одинъизо всѣхъ,[1775]свое помнитъ...А вонъ[1776]внуки[1777] отъ его куды занеслись!Одинъ на чугункѣ кондухторомъ[1778]… другой… въ острогѣ[1779] сидитъ… за это самое… за безобразіе[1780]… вотъ[1781] какъ бунтовали[1782]…[1783] Убѣгъ, былъ[1784]… опять пымали, засадили[1785]… А вотъ Акимушка[1786] давечасказывалъ[1787] — письмо прислалъ[1788]… опять, говоритъ, убѣгетъ опять… чего жъ тутъ хорошаго…[1789]

[1790]Видно было, какъ въ окнахъ[1791], какъ пробѣгали въбѣлыхъ ковточкахъ[1792] Паша:

— Я по–деревенски хочу! Гдѣ у васъ?

И увидалъ Данила Ник. — выбѣжала босая Софьюшка, а за нейвъ голубой шелковой юбкѣи бѣлой кофточкѣ съ голыми руками Паша. И Софьюшка показала ей рукомойникъ,чугунный съ носиками[1793] и стала показывать, какъ надо наклонять. Умывальникъ прыгалъ, раскачивалсяна проволокѣ[1794], брызгала вода и смѣяласьПаша.Поповъ[1795], пившій чай, отвернулся. Николай Дан. погрозилъ пальцемъ. Паша погрозила ему. И красиво грозила, и красиво ежила плечи и звонко смѣялась, и если бы[1796] незналъ онъ, кто она и откуда, если бы ни за что бы не сказалъ, чтоона вся здѣшняя, съ этой округи изъ этихъ дворовъ: вѣдь и булочники-то — сосѣди, черезъ уѣздъ. И когда такъ плескалась она, а Софьюшкаухмыляласьвъ руку, вышелъ сынъ Сергѣй, рыжеватый кудрявый какъ баранчикъ, со сна крѣпкiй, въ бѣлой рубахѣ съ голубой грудью, съ помочами, протеръ глаза на солнце, хлопнулъ сеструпо голому плечу, схватилъ рукомойникъ и выплеснулъ на обѣихъ[1797] хохоча. Визгъ былъ,[1798]нельзя было думать, что только вчера въ комнатахъ лежалъ Данила Степанычъ.[1799]Высунулась въ окно въ черномъ платкѣ Арина, поглядѣла, и опять ушл<а> голова ея.

— Ну, что же, къ вашему-то Здобному поѣдемъ? — спросилъ Сергѣй.[1800]

Тутъ Николай Дан. вспомнилъ, что надо поѣхать въ монастырь иприказать обложить могилуи[1801] внестиденьги на сорокоустъ.[1802]

// л. 28

 

XVI

Къ обѣду поѣхали въ Шалово, къ Здобнову. Осматривали каменный домъ, всѣ службы, конюшню, птичникъ — цѣлый хуторъ былъ. Показывалъ Здобновъ поросятъ —готовилъ на выставку. Показывалъ новуютройку — купленнуюпо случаю распродажи предводительши, показывалъ рояль, купленную за полсотни. — Показывалъ все и всему называлъ цѣну.

Показывалъ семерыхъ дѣтей —[1803] четырехъ дочерей — семи, десяти и одиннадцати лѣтъ, — говорилъ, что всѣмъ на прикладъ надо по нонѣшнимъ временамъ тысченокъ все по пять[1804]. Показывалъ сыновей, правую руку, при торговлѣ, лѣвуюруку — такъ и назвалъ, потому что деньги много на его извелъ, а теперь не знаетъ, что получится: въ юнкера идетъ. И третьяго, который читаетъ книги и зудитъ всѣтнауки —въ коммерческомъ училищѣ.

— Этоговъ ученые[1805]направляю…

Показывалъ грамофонъ — за сто сорокъ рублей. Грамофонъ игралъ все смѣшное и разсказывалъ разные еврейскіе анекдоты и кричалъ на всякіе голоса. Обѣдомъ угостилъ въ шесть блюдовъ[1806] — такъ и заявилъ — а обѣдомъ я васъ затомлю, но при музыкѣ незамѣтно, хоть и десять блюдъ[1807].Были омары, отъ которыхъ пахлоселедкой и отъ ножей и вилокъ пахло лукомъ и рыбой, и погрозилъ сыну — юнкеру, что лакаетъ, какъ собака, водку. Дуракъ! Ѣли рыбуподъ бѣлымъ соусомъ — готовилъ поваръ изъ трактира — поваръ — пьяница, когда-то служившій у непремѣннаго члена, большого астронома, а теперь помогалъ при трактирѣ. Ѣли рыбу, сильно приправленную перцемъ, гуся, баранину, три сорта пироговъ. Пили всякія вина съ ярким ярлыками и въ золотойи серебряной оклейкѣ, на которыхъ все, не исключая и  — Москва, было написано по французски. Пили пять за здоровье братца и сестрицы, и за каждаго изъ наслѣдниковъ и наслѣдницъ. Возглашалъ по указанію отца юнкеръ. Послѣ обѣда Здобновъ повелъ гостей показать трактиръ-ресторанъ, который только на дняхъ освятили въ Шаловѣ — четвертый трактиръ. —

Въ трактирѣ были даже отдѣльные кабинеты и попраздникамъиграли гармонисты-родственники. Галдѣли мужики, шумѣли… Но Здобновъзанялъ самый лучшій парадный — чиновники останавливаются! — кабинетъ и приказалъ податьшампанскаго.

— Нѣтъ, не отказывайте! За новоселье!

Шампанскоебылошипѣло и пахлолимоннойкоркой и горечью, отъ него сейчасъ же у всѣхъболѣли[1808]головы[1809]. ПотомъЗдобновъ попросилъ откушать чай и поразилъ всѣхъ ананасами. Ананасъ онъ привезъ[1810] по спеціальному заказу изъ оранжереи сбережный, изъ оранжереи князя Касильчикова, — управляющій вотъ — показалъ онъ на кулакъ — и приказалъ

// л. 28 об.

 

юнкеру распластать по всѣмъ правиламъ. Юнкеръ распласталъ какъ умѣлъ, кололъ пальцы[1811]… принесъ кухонный ножъ и сталъ рѣзать какъ лимонъ, по кожѣ, а всѣ выжидательно смотрѣли, какъ онъ рѣжетъ по пальцу.

И когда послѣ чаю и коньяку выѣхали въ Ключевую чтобыпроститься съ Ариной, были[1812] сумерки.[1813]Автомобильпробирался тихо по мягкойдорогѣ въ хлѣбахъ, пахло зрѣлымъ хлѣбомъ, полынью ирябинкой, пылью.[1814]Барышни смѣялись, вспугивая притаившихся. И[1815] еще журчалижаворонки.А у рощи долго провожала автомобиль нырявшая уже ночная птица и вскрикивала тоненько и хищно, и зло. Увидали близко къ закату, надъ лѣскомъ золотенькій ноготокъ молодого мѣсяца. Ѣхали то спускались въ овражки и[1816] обдавало накопившимся за жаркій день духомъ отцвѣтающей мяты, то опять мягко катили катили въ теплой пыли и медѣ усыхающихъ травъ и хлѣбовъ.

Встрѣтилась гурьба на дорогѣ въ хлѣбахъ — телѣги — катили съ праздника, нагруженные ногами и головами, черной кашей[1817] сапоговъ и картузовъ, съ пиликающей гармонью. Игнатій[1818] сердито издалека загудѣлъ отрывистымъ предостерегающимъ хрипомъ, пустилъ клагстокъ и[1819] рѣзалъ воздухъ и всѣ видѣли, какъ зашарахались лошади въ хлѣба и окатило съ боковъ бранью.

— И безъ слова, не глядя по сторонамъ и не отрываясь, какъ не поворачивая головы, прокатилъ мимо, попрыгивая на колеяхъ.

— Должно быть, первый автомобиль нашъ здѣсь… — сказала Паша, и долго все обрачивалась, что телѣги. И долго было видно на свѣтломъ небѣ, ка<къ> черныя маленькія дуги и[1820]

— Ничего-о…[1821] Привыкнутъ… — сказалъ шофферъ, — пугая даль[1822] хлѣбовъ. И невѣдомый звукъ, дикій, рожденный и усиленный набѣгающимъ лѣсомъ отвѣитлъ — у-у-у-у… И въ перелѣскахъ кричало — у-у-у… Новымъ звукомъ…

Мягко и молча, захваченные накатывающимъ пространствомъ, вкатили они въ еловый лѣсъ, темный, и душный, зашорохали по иглѣ сухимъ колюшкамъ.

— Прикажете зажечь?[1823]

Было уже совсѣмъ темно, и не хотѣлосьзажигатьфонарей, — сейчасъповоротъ на Ключевую. Гудѣлъ автомобиль, вспугивая тихій сонъ лѣса.

Дорога пошлаподъ гору и пахнуло со просвѣта росистой[1824] свѣжестью.

Падала роса.

— Дай огня[1825],сейчасъ ѣдемъ, —сказалъ Николай Данилычъ.

Шофферъ[1826] перевелъ[1827]контактъ — и двадолгихъ бѣлыхъснопа вырвались изъневидимыхъ глазъ машины и освѣтили яркой зеленью[1828], перекинулись черезъулицу и положили два желтоватыхъ пятна на чьей-то плетень на темную стѣнуизбынапротивъ, захвативъ въ свое

// л. 29

 

<порядок страниц установлен в соответствии с последней опубликованной редакцией>

поле,[1829]толстый стволъ ветлы, высокую крапиву и на ней сѣрую дерюжку.

Вошли[1830] въ домъ.[1831] Горѣла на столѣ[1832]лампочка, принесенная Софьюшкойизъ задней половины. Вышли Арина, Санечка, Миша[1833]. Была она уже въ буднич. сѣр. ситцев.[1834]платьѣ[1835] и въ чернойголовкѣ, старая–старая, утомленнаятревожн. днями[1836]. Не могла стоять, сѣла.

— Ну, дѣтки, пока поживете здѣсь… слушайтесь бабушки…[1837]

— Ну, тетенька Арина, попрощаемся… — сказалъ НиколайДанилычъ.

И когда взялъ ее[1838] холодную руку, защемило[1839] сердцѣ[1840]. Поцѣловалъ Аринувъ холодныя губы[1841]. Она припала къ его[1842] плечу и затряслась[1843]. Паша[1844]выбѣжалаизъ комнаты, стоялана крылечкѣ, гдѣ сегодня умывалась подеревенски,прижала руки къ груди и[1845]съ минуту смотрѣла въ небо. Игр. зв. въ пад. росѣ. Потрескив. холодная крыша.[1846]Ей быложалко эту остающуюся здѣсь старуху, бабку ея хоть и не родную[1847].И эта крапива останется, и тотъ старый домишка съ замшелой кров<л>ью и весь этоъ тихій росистый уголокъ, и рукомойника, изъ которой умывались дѣдъ и старая рукомойка — про которую ей сказала Арина ласковая, называющая ее красавицей, что и не помнитъ съ какой поры этотъ рукомойникъ на проволочкѣ, этотъ чугунный рукомойникъ съ носиками.

— Паша! — услыхала она, поморгала ивошла въ комнату. Всѣ сидѣли…[1848]

Простились. Арина[1849] крестила внучекъ,[1850] говорила каждому[1851].

— Христосъ съ тобой, дѣточка… Христосъ съ тобой… Благослови васъ Господь, сохрани и помилуй…

— Ежели что понадобится, тетушка… прикажитенаписать письмо…[1852]

— Ужъ такiе–то вывсѣ ласковые… такiе–то хорошiе…[1853]

И не могла говорить… И когдауходили, вспомнила,что не простился Захарычъ, удержала. Пошла куда–то и привелаЗахарыча. Онъ былъ босой

// л. 30

 

бѣлый весь рубахѣ, безъ опояски, — должно бытьспалъ[1854]. Кричала ему на ухо:

— Попрощайся съ Колюшенькой–то… съ родными–то…

[1855]Они съ удивленiемъ смотрѣли на него – не знали – что за Захарычъ. А онъ стоялъ и молчалъ.[1856] Какъ-то мелькомъ видали его на пчельникѣ, знали что какой-то дальнiй.

Они пожали его сухiя пальцы горячiя, а онъ[1857] все кланялся,всей спиной, не разбирая при огнѣ лицъ,слыша неясныйшумъ[1858].

— Прощайте, дѣдушка…[1859]

Софьюшка[1860]говорила:

— Много довольны, покорно благодаримъ…[1861]

Вышли и посажались. Сережазасвѣтилъогонь на мотоциклетѣ.[1862]

Покатилътропкой къ лавамъ[1863], на ельникъ.Загоготалъ<.>Вышлина шумъ[1864] изъ ближнихъ дворовъ, услыхавъ шумъ машины. Толкли<сь>[1865]

— Насъ не забывайте[1866], Николай Данилычъ…

Покатили. Видѣлиоставшiеся, какъ побѣжали напередъ, указывая дорогу два луча, дальше,[1867] дальше.[1868] Видѣли, какъврѣзались въ ельникъ навъѣздѣ, завернули,[1869] заюлилизамигали,[1870] переламываясь[1871] въ деревьяхъ, точно нащупывалии искали тамъ… И захрипѣло гудкомъ, въ рѣдкомъ ельникѣ.Хрипѣлъ рвалъ тишину гудокъ…[1872] Потомъ стало тишеотзываться долго еще по росѣ отдавалось частое торканье — тор-ртор-тро трррррр….[1873]

— На большакъ выкатили.. — сказалъ Хандра-Мандра. — Теперь такъ пойдетъ — какъ на крыльяхъ…

XVII[1874]

Разошлись.[1875] Стало тихо.[1876] Ариназатворяла[1877] окна.[1878] Оставила открытымъ только одно на терасу[1879]. Тутъ у ней стояла чашечка[1880] съ водой. Еще въ деньсмерти[1881]выставила онаее —[1882] такъ всегда дѣлали, —[1883] но ее все выплескивали, не зная, зачѣмъ здѣсь[1884] чашка, и пили изъ нея квасъ[1885]. А она наливалановую. Теперь не выплеснутъ. <П>отомъ принесла[1886] чистоеполотенце и вывѣсилаза окно[1887]. Такъ всегда дѣлали[1888]. Вывѣсилаи пошла къ себѣ въ боковую комнатку, гдѣ горѣла лампадка. Стало темно въ домѣ.Санечка и Миша пошли спать на кухнѣ, къ Софьюшкѣ — боялись одни.[1889]

// л. 30 об.

 

<порядок страниц установлен в соответствии с последней опубликованной редакцией>

Обошла[1890] комнаты[1891]. Помолилась въ каждой, держа тоненькую восковую свѣчку.[1892] И когда она обходила комнаты[1893] Софьюшка тихо вышла изъ сѣнецъ[1894] и побѣжала къ лавамъ,[1895] за рѣчку[1896]…

Въ своей комнаткѣ, жаркой отъ[1897] кухни Арина долго молиласьтемному образу, молилась о живыхъ и умершихъ, обо всѣхъ. И[1898]уснула…[1899]

Падала роса, позванивали[1900] кузнечики,[1901] слышно было какъ играли[1902] струйкипо камушкамъ[1903]. Сочились ключики изъкрутыхъ береговъ, наполняли незнаемую рѣчку, и за ними[1904] все новые выбѣгали ключики,[1905]текли и текли[1906]. Такъ и будутъ течь, течь,[1907] сливаясь съ незнаемыми,[1908] переливалисьвъ иныя[1909] рѣчки, стекаясьвъ рѣки, въ еще большiя рѣки, и долгiепути и годы итти[1910] чтобывлиться въ огромное невѣдомое море[1911]. Такъ ибѣжали день и ночь, слышные больше ночью, когда всѣ спятъ, когда слышно какъ растетъ трава, какъ падаетъ роса, какъ дышитъ земля. Если слушать въ тихой[1912]соннойдеревнѣ — многое можно услыхать.[1913]

[1914]На ранней зорькѣпрошла по росѣ[1915] Софьюшка, оставляяширокуюполосу на травѣ,[1916] вошлакъ себѣ въ сѣнцы.

Наполной[1917] зарѣвышелъ[1918] съ дальняго краяотъ рѣки отъ Анисьинойизбы Хандра–Мандра[1919], похрамывая и покрехтывая.[1920]Вышелъ[1921]на середину деревни. Подошелъ къ новому дому, постоялъ, вынулъ жалейку[1922], расправилъ усы.Посмотрѣлъна запотѣвшiя окна еще[1923] черныя окна, на полотенце,[1924] рѣзче бѣлевшее чѣмъ днемъ на восход<ѣ,>[1925] снялъ рваную шапку, покрестился на небо.[1926]Приложилъ жалейку и сталъ играть. Игралъ хорошо и долго.[1927] Игралъ пока не вышла Софьюшка[1928] и не выпустила корову. Не слыхала Арина, умаялась, не вышла. Вышла Софьюшка

[1929]И все игралъ, надувая шею, красный, Хандра-Мандра. Уже выступали всѣ коровы, ушли на тотъ край, а онъ все игралъ.[1930]

Тогда выкинулъ онъ бойкой крутой дугой черезъ плечо долгiй кнутъ перенялъ, толкнувъ назадъ руку и разсыпало гремучимъ веселымъ утреннимътрескомъ. И пошелъ ковыляя,догонять коровъ. А занимъпобѣжалачорная[1931]змѣйка, оставляяна росистой травѣ темныйвертлявый слѣдъ.

// л. 29 об.

 

 

<вариант начала>

Сосѣди. (Поминки.) 29 апр. 1913 г.

Десятаго iюля, по обычаю, прiѣзжали въ Ключиху, на родину, праздновать именины удалившагося на покой и больнаго Данилы Кондратьевича его старшiй сынъ Николай Данилычъ съ семьей, и[1932] гостями и праздновали два дня, потому что на другой день была именинница Ольга Ивановна, жена Николая.[1933] Послѣднiе годы когда дѣла укрѣпились и Николай Иванычъ купилъ хорошую дачу въ Сокольникахъ, Ольгинъ день праздновали на дачѣ иллюминацiей и музыкой, а въ этомъ году Данила Кондратьичъ болѣлъ и жилъ на родинѣ, въ своей Ключихѣ, гдѣ и хотѣлъ окончить послѣднiе дни. Поздравить было нужно, а кстати и справили и Ольгинъ день. Справили хорошо, такъ хорошо, какъ и справили еще лучше, чѣмъ въ Сокольникахъ. Было три автомобиля,[1934] кондитеръ съ поваромъ и[1935]парой оффицiантовъ — чего стоило —[1936]пятьдесятъ за шестьдесятъ верстъ пригнать экую махину — такъ говорили Ключихинцы, бабы, дивясь, чего навезъ на двухъ возахъ кондитеръ, —[1937] была и музыка,[1938] была и иллюминацiя — весь садикъ передъ[1939] новымъ домомъ увѣшали бумажными фонариками и пускали огни на[1940] рѣчкѣ, подалѣ отъ избы, пѣли и шумѣли въ саду до зари. Купцовъ богатыхъ было много наѣзжало всякихъ господъ и барынь въ разныхъ платьяхъ. А на усадьбѣ, на лужку, что противъ сосѣда между лаврушинскимъ домомъ и дворомъ сосѣда Степ<а>на Морозова ставили столъ для народу, своимъ землякамъ ключихинцамъ. Хоть и давно у Лаврушиныхъ вышли изъ деревни въ городъ и стали богачами, лѣтъ тому сорокъ, какъ Данила Кондратьичъ изъ молодца въ семейныхъ баняхъ задѣлался нежданно-негаданно арендаторомъ — нажилъ хорошiя деньги, но въ деревнѣ были еще кой-какiя родные<,> родство и кумовство. Хоть теперь Николай Данилычъ и совсѣмъ пошелъ въ гору и ворочалъ большими капиталами — трое бань держалъ двое чужихъ, одни свои собственные и принялся строить высоченныя дома — повезло человѣку,[1941] но это вымирающее дальнее родство было, и старикъ Лаврушинъ отъ него не отказывался. Была сестра Арина, старая дѣва, лѣтъ подъ семьдесятъ,[1942] вела маленькое хозяйство, вѣковала въ новомъ двухэтажномъ домѣ, куда иногда лѣтами прiѣзжалъ отдохнуть на лѣто Данила Кондр. — такъ, въ родѣ какъ на дачу. Былъ еще своякъ, сосѣдъ по усадьбѣ, Степанъ Морозовъ, были еще кой-кто въ сосѣднихъ деревняхъ, въ Горбачевѣ въ Черныхъ Прудахъ и въ Шаловѣ. Все таки родство. Приходили поздравить по старой памяти Данилу Кондра<тьича> большого человѣка и благодѣтеля. Имъ ставился столъ на лужку, между дворами: не шли въ домъ, гдѣ понаѣзжало всякихъ господъ и купцовъ, стѣснялись.

// л. 31[1943]

 

 

<2 вариант начала>

11 мая 1913 Г.

РÓЗСТАНИ.

I.

Десятаго iюля справляли[1944]именины Данилы Степаныча, а заодно и Ольги Ивановны, невѣстки,но не въ Cокольникахъ, на собственной дачѣ, какъ[1945] послѣднiе годы, а на родинѣ, въ Ключевой.

Совсѣмъ, было, забыли Лаврухины свою Ключевую съ той поры, какъ разбогатѣли и широко повели банное и подрядное дѣло, а тутъ, съ годъ тому, запросился и запросился Данила Степанычъна родину. Сталъ прихварывать и киснуть, сталъ жаловаться, что скучно зимой[1946] въ Москвѣ, а лѣтомъ въ Сокольникахъ, шумно и парадно — томузыка, то народъ толчется[1947]; и вода плохая, а отъ плохой воды[1948]ноги у него пухнутъ,[1949] сна нѣтъ, и сердце заходитъ. Показывалъ[1950] Николай Данилычъ отца докторамъ — сказаливъ одинъ голосъ[1951], что кое что не въ порядкѣ надо лѣчиться[1952], и посылали на воды.Ну а разъ[1953]не хочетъ старикъ ѣхать на воды[1954], пусть ѣдетъ[1955]въ Ключевую: знали и они, что[1956] тамъ мѣсто хорошее.Пусть себѣ живетъна покоѣ и пьетъ воды.

Тутъ всѣ въ семьѣ заговорили[1957], что въ Ключевой въ самомъ дѣлѣ,[1958] хорошо[1959]. А главное — родноемѣсто. И самъ Николай Данилычъ, лѣтътридцать кипѣвшiй въ своихъ и отцовыхъ[1960] дѣлахъ и за это время только разъ пять удосужившiйся побывать на родинѣ, — молодую жену возилъ показать родную деревню, мать хоронилъ и еще зачѣмъ-то, проѣздами — вспомнилъ[1961], какъ милый[1962] сонъ, ипризналъ[1963], что старику тамъ будетъпокойно и не пусто: тетка Арина Степановна живетъ тамъ и большой почетъ будетъ отъ всѣхъ, и въ монастырь ѣздить[1964] близко.[1965] И Данила Степанычъ еще болѣе увѣрился, что и его судьба тамъ обязательно поправится — перестанутъ отекать ноги и вернется сонъ:[1966] и покинетъ его мучительная <безсонница>,[1967] ужъ очень хорошо тамъ вода.Вспомнили, что два лѣтажилъ въ Ключевойбольной полковникъ, вылѣчился отъ чахотки и въ благодарность выстроилъ Натальѣ Дударевой[1968] новый домъ.

И правда, мѣсто тамъ было[1969] замѣчательное.Укрылась Ключевая въ тихомъ углу: со всѣхъ сторонъ обступили ее крутыя горы, не настоящiя каменныя,[1970] а мягкiя, тихiя русскiя горы, съ глинистымиобрывами, поросшiя елкой, черемухами и березнякомъ-вѣничникомъ, а подъ обрывами играла[1971] по камушкамъ

// л. 32

 

 

[1972]рѣчушка[1973] Соловьиха, и глядѣлась покойнымиомуточками, вся вътростникѣ.Только съ <нрзб.>[1974] стороны можно было проѣхать въ деревню по отлогому мѣсту — ельникомъ и березникомъ, а выѣхать все той же дорогой, къ скиту, на монастырь. Тихо здѣсь было — ни вѣтровъ, ни гама[1975]: не было въ Ключевой трактира[1976]. Было изъ мужиковъ только старикъ-пастухъ[1977] — звали его Хандра–Мандра, — да лавочникъ Мамай, тоже старый, да еще два–три старика, доживающіе[1978] на покоѣ.А всѣ прочiеизъ двухъ десятковъ[1979] дворовъ[1980] служили по фабрикахъ или жиливъ Москвѣ:не было у деревни пашни,[1981] толькоусадьбы да огороды.Какъ-то такъ вышло, когда объявили волю. Сказывали[1982]старики, что выселили[1983] ихъсюда[1984] изъ разныхъ вотчинъ давно,[1985] — когда пустилиздѣсьсуконную фабрику.Давно это было.[1986] А потомъ[1987] фабрику<нрзб.>[1988], растащили по кирпичику[1989] —[1990]слѣда не осталось — и какъпришлаволя, приказалъ[1991] имъ баринъ Безбородкинъ выселяться[1992] на его земли въ разныхъ вотчинахъ[1993]. А онипоприжились[1994] и не захотѣлирасходиться. Аземли здѣсь у барина не было — кругомъ слободская. Такъ и остались въ уголкѣ, при усадьбахъ.

 

 

Жили въ Ключевой бабы, плели[1995] изъ цвѣтной[1996] кромки[1997] чуни для богомолокъ и ростили дѣтей. Не[1998] былопроѣздачерезъ Ключевую — мѣшали обрывы, и потому не было <нрзб.> и улица поросла мягкой[1999]поросячьей травкой, просвирникомъ, канареечникомъ — ходу[2000] не слышно. Вились въ куст[2001] по обрывамъ[2002]на Маньково, на Черные Пруды, на Шалово.

И такътеплобыло въ Ключевой, что яблоньки, кой-гдѣ по усадьбамъ зацвѣтали недѣли на двѣ раньше, а черемуха по горамъ — сила была черемухи — начинали бѣлѣтьсъ половины апрѣля[2003] — отъ холодовъ[2004] укрывали горы. И такъ было тихо, что есливыйти погожимъ утромъ лѣтнимъ и сѣсть на завалинкѣ — ясно[2005] слышишь, какъ бѣгутъ[2006] струйки по камушкамъ, какъ[2007] журчатъ выбѣгающіе изъ подъ выс берега[2008] ключикида плачетъна томъ дальнемъ[2009] концѣ ребенокъ.У насъ и[2010] росу слыхать — говорили старики.Оттого[2011], должно быть, и птицъ много было всякихъ даже пугливыхъ сорокъ въ лѣтнее время пригали по плетнямъ и въ рѣдкомъ дворѣ не торчали въ березахъ и ветлахъ скворешни.

— Пора и ко двору… — давно уже заговаривалъДанила Степанычъ. — Людей повидали, спину поломали… Соловьевъ вотъ буду слушать…

А соловьевъ было тамъ, по рѣчкѣ!...

Да и помереть въ Москвѣ не хотѣлъДанила Степанычъ: хорониться желалъ на родинѣ, только не на горбачевскомъ погостѣ, гдѣ и загороди–то не было, а толькоканава, — а на монастырскомъ кладбищѣ, гдѣ жена, бокъ обокъсъ соборомъ.Не понравилось ему[2012], какъ таскали жену въ гробу съ дрогъ да на вокзалъ, везли въ товарномъ вагонѣ, какъ кладь какую, а

// л. 32 об.

 

а тамъ опятьна дроги да верстъдвадцать до монастыря. Лучше ужъ въ Ключевой. Тогда, коли приведетъ Господьпомереть въ лѣтнюю пору — раздумывалъ онъ поночамъ, — понесутъ его честь-честью, сперваельничкомъ, потомъберезничкомъ, полнымъ орѣшника, берегомъ Соловьихи, лужками, подымутся на горку, мимо скита. А тутъ и монастырь. И хорошобудуть пѣть въ лѣсу.

Была у Лаврухиныхъ въ Ключевой просторная усадьба въ два двора. Наѣзжалъ иногда старикъ — поглядѣть, провѣдать сестру Арину. Поправлялъ, пообстраивалъ, помогалъ деньгами. Былъ у Арины пчельникъ, сидѣлъ на пчельникѣ, за дворомъ, двоюродный братъ по матери, Иванъ Захарычъ. Былъ у Арины и огородъ, и посылала она въ Москву деревенскаго гостинцу: то меду, то огурцовъ, то рѣпы — чтобы не забывали. Живали по лѣтамъ сироты–внучки — Миша и Санечка, божьи сиротки, обучавшіеся въ гимназіи на <нрзб.> Ник. Дан. дѣти[2013] меньшого сына Данилы Степаныча,взятаго изъ запаса въ посѣднюю войну[2014]. Только и узнали о немъ[2015]по бумагѣ отъ воинскаго начальника, что убили въ ночнойперестрѣлкѣ у китайской деревниСинь–Ху. Тамъ и похоронили. Вотъ его дѣти[2016] и гащивалиу Арины. Кормила онаихъ молочной лапшой и творожниками[2017] и заставляла читать Четьи–Минеи.

И когда пришло старику на умъ — отъѣхать на родину — на покой и поправку, наказалъ Николай Данилычъ перестроить домъ. Съѣздилъ самъ послѣ Рождества, указалъ, какъ что нужно, а чуть[2018] пообтаяло,пригналъ артель плотниковъ и маляровъ, и въ мѣсяцъ поставилиониновый просторный домъ изъ толстыхъ сосновыхъ бревенъ, вывели широкуюзастекляненную терасу, вставиливъ окна цѣльныя бэмскiя стекла, раздвинулисадикъ подъ окнами и кругомъ, обнеслирѣзнымъ палисадомъ, наставилибѣлыхъ скворешенъ и вертунковъ накрышѣ. И порадовалась Ключевая — что ѣдетъ Лаврухинъ на родину.

Хорошо имѣть въ Москвѣсильнаго земляка, а ещелучше такого, какъ Лаврухинъ. Изъ многихъ дворовъ служилиу Лаврухина[2019]по постройкамъ —десятникамии приказчиками, парильщиками и молодцами въ баняхъ<,> водоливами на водокачкахъ и кочегарами у котловъ. Изъ годувъ годъ посылала Ключевая возасъ березовымивѣниками и подстилками изъ тростника для любителей для бань, отдавала ребятъ въ услуженiе, ставиладѣвочекъ–подросточковъ въ няни и горничныя. Помнили, въ Ключевой какъ[2020]чуть было не устроилась ДуняшкаБогомолова за среднягосына Данилы Степаныча — сперва такъ жила съ нимъ, а какъ вздумалъ онъ было[2021] обвѣнчаться, перессорился въ Николай Данилычемъ и опился портвейномъ, померъ отъ скоротечной чахотки — опился портвейномъ[2022]. Кой–кого еще хорошопомнилъ самъ Данила Степанычъ. Было на Ключевойдва–три старика, съ которымикогда–тоигралъ

// л. 33

 

на своей улицѣ въ бабки и рюхи, было двѣ-три старухи, съ которыми, когда–то ломалъ грибы по лѣсамъ и хоронился въ Медвѣжьемъ Оврагѣ по весеннимъ ночамъ. Были мужики, у него на работахъ, которыхъ когда-то дралъза вихры. Помнилъеще иные[2023] дворы и въ Шаловѣ[2024] и Маньковѣ и въ Горбачовѣ, — то свояки, то сваты чьи–то.

Теперь по травянымъ улицамъ ползала и попрыгивала новая Ключевая, новые дворы встали на новыхъ мѣстахъ, повыгорѣли и повымерли старые и терялась память о многомъ…

И вотъ опять Старый Лаврухинъ сталъ ближе. Хоть ни у когоне прибавилось ничего отъ этого, а всетакивеселѣй стало: всетакина виду больш<е.>

И еще, какъ совсѣмъ обтаяло и отошла земля, пригналъНиколай Данилычъсадовника съ возомъ посадокъ, и толькостеплѣло и прилетѣли скворцы,[2025] повеселѣливъ клейкихъ листочкахъ[2026] юныетопольки, зелено[2027]закудрявились тоненькія[2028]березки, тронуло[2029]бархатцемъ крыжовникъ, смородину и малину, и засверкалосолнце въ серебряномъ шарѣ на клумбѣ, въ пiонахъ. Обновились высокія, какъ[2030] изъ бѣлой кости точеныя домики на шестахъ изатрещали по утрамъ. Стали шуршать[2031]въ пролетцахъ теплаго вѣтравертушки назеленой[2032] крышѣ.И молодосталъглядѣть въ долгiегодывесь голубой[2033], свѣтлый просторныйдомъ, сталъ горѣтьна восходъ толстыми[2034] зеркалами оконъ въ тюлевыхъзанавѣскахъ.

И пригналъ Николай Данилычъизъ Москвы крупную молочную, черную съ бѣлымъ, холмогорку, тихаго вороного коня, тяжелаго и покойнаго, мохноногаго, съ шелковой шерстью въмаслѣ, мягкую[2035] рессорнуюпролетку, чтобы ѣздить папашѣ въ монастырь къ обѣдни,хорош<ую>ковную[2036] телѣгу, чтобы возитьприпасы[2037] состанцiи, и добрую къ ней брюхатенькуюлошадку-булатку. Привезъ на новоселье, для полнаго хозяйства, точно молодымъ,[2038] бѣлыхъ гусей, и утокъ,[2039] гнѣздо породистыхъкуръ, чорныхъ съ бѣлыми ушками, и — растрогало старика очень, — садокъ голубей–чистяковъ, что ходятъ на кругахъ и даютъуютъ дому.

И сталъ тогда новый домъ совсѣмъ какъ полная чаша. Ревѣла гулко холмогорка, въ новомъ сараѣ, трубила громче всѣхъ ключевскихъ коровъ, басомъ пѣлъ огромный невиданный пѣтухъ, кружились голуби. И сразу обжитымъ [2040]смотрѣлъ новый дворъ Данилы Степаныча Лаврухина.

II.

// л. 33 об.

 

<текст без начала>

нилъ, еще зачѣмъ-то, наѣздами, — вспомнилъ хорошее изъ дѣтства, теплое, и разсудилъ, что старику тамъ будетъпокойно и не пусто: тетка Арина Степановна живетъ тамъ, будетъ большой почетъ ото всѣхъ, и къ монастырю близко.

И вѣрно, мѣсто тамъ было замѣчательное.Укрылась Ключевая въ тихомъ углу. Со всѣхъ сторонъ обступили ее крутыя горы, — не настоящiя, каменныя, а мягкiя, тихiя русскiягоры, съ глинистымиобрывами, поросшія черемухой и березкой, — а подъобрывами играла по камушкамъ рѣчушка, Соловьиха, глядѣласьпокойнымиомуточками, вся вътростникѣ. И тихо было здѣсь, — ни вѣтровъ, ни гомона: не было въ Ключевой трактира. Изъ мужиковъ жили только пастухъ-старикъ, — звали его Хандра–Мандра, — да лавочникъ Мамай, тоже старый, да еще два–три старика, на покоѣ; а всѣ прочiеизъ двухъ десятковъ дворовъ работали[2041] нафабрикахъ или жили въ Москвѣ:не было въ Ключевой[2042]пашни, а толькоусадьбы да огороды. Сказывали старики, что вывели ихъсюда изъ разныхъ вотчинъ, со всякихъ губерній, давнымъ-давно, какъ пустилиздѣсьсуконную фабрику; потомъ фабрика не пошла съ чего–то, растаскали ее по кирпичику — слѣдка не осталось, а какъпришлаволя, приказывалъ имъ Безбородкинъбаринъ выселятьсяна его землю, по разнымъ мѣстамъ[2043]. А они–топоприжились[2044] и не пожелалирасходиться, — такъ и остались въ уголкѣ, приусадьбахъ. А землиздѣсьу барина не было: кругомъ слободская.

Жили въ Ключевой больше бабы, плелиизъ цвѣтнойкромки чунидля богомолокъ и ростилидѣтей. Толькосъ полуденнойстороны можно былопроѣхать въ деревню по отлогому мѣсту, ельникомъ и березникомъ, а выѣхать — все той же дорога, на скитъ, къ монастырю. Мѣшали обрывы. Не было черезъ[2045]Ключевую проѣзда, не было и пыли: вся поросла она мягкой[2046]травкой, просвирникомъ,[2047] канареечникомъ, — ходу не слышно. Вились въ кустахъ по обрывамъ, тропки — на Маньково, на Шалово, на Горбачево, на Черные Пруды. И такътеплобыло въ Ключевой, что яблоньки кой–гдѣ на усадьбахъ зацвѣтали недѣли на двѣ[2048] раньше, а черемуха по горамъ — сила была черемухи — начинала бѣлѣтьиногда въ половинѣ апрѣля: отъ холодовъ[2049] укрывали горы. И такъ было тихо, что есливыйтилѣтнимъпогожимъ утромъ и сѣстьна завалинкѣ, ясно услышишь, какъ играютъ выбѣгающiеизъ–подъ высокаго берега ключикида плачетъна томъ концѣ ребенокъ.

— У насъ и росуслыхать… — говорилина Ключевой.

Оттого, должно быть, и птицъ быломного всякихъ,даже нелюдимы-зимородкиводились по рѣчкѣ, потрескивали поплетнямъ и сараямъ сороки, и въ рѣдкомъъ дворѣ не торчаливъ березахъ и ветлахъ скворешни.

— Пора и ко двору, — давно уже заговаривалъ Данила Степанычъ. — Людей повидали, спину поломали…Соловьевъ вотъ буду слушать…

// л. 34

 

Въ своей комнаткѣ, жаркой отъ кухни, Арина долго молилась темному образу, молилась о живыхъ и умершихъ, обо всѣхъ. И тихо уснула.

Тихо было на Ключевой. Слышно было, какъ играли струйкипо камушкамъ. Сочились ключики изъкрутыхъ береговъ, текли и текли. Такъ и будутъ все течь, течь, сливаться съ иными струйками, переливатьсявъ иныя рѣчки, въ большiя рѣки, и долгiе ещепути итти, чтобывлиться въ огромное невѣдомое море. Такъи будутъбѣжать день и ночь, день и ночь, слышные больше ночью, когда всѣ спятъ, когда слышно, какъ растетъ трава, какъ падаетъ роса, какъ дышитъ земля. Если слушать въ тихой ночнойдеревнѣ, многое можно услыхать.

На ранней зорькѣпрошла по росѣ Софьюшка, оставляяширокуютемную полосу на травѣ. Тихо вошлавъ сѣнцы и замкнулась.

Наполной зарѣвышелъ съ дальняго края, съ рѣчки, отъ Анисьинойизбы, Хандра–Мандра. Вышелъ, похрамывая, на середину деревни, подошелъ къ новому дому, поглядѣлъна черныя запотѣвшiя окна, на бѣлое полотенце, рѣзкоена зарѣ, снялъ шапку, покрестился на небо. Вынулъ жалѣйку, расправилъ[2050] усы и сталъ играть. Игралъ хорошо и долго.[2051]

Вышла Софьюшка и[2052] выпустила корову.

Уже вышли коровы со всѣхъ дворовъ, отошли на тотъ край, а онъ все игралъ[2053]. Звали его мычаньемъ. Тогда выкинулъ онъ бойкойкрутой дугой черзъ плечо долгiй кнутъ, перенялъ, и разсыпалось утреннимъкрѣпкимъ[2054] трескомъ. И пошелъ, догоняя коровъ, а за нимъ побѣжала юркая змѣйка, оставляя на росистой травѣ темный вертлявый слѣдъ.

Май 1913 г.

Ив. Шмелевъ.[2055]

// л. 35

 

<текст без начала>

и горничная Маша — помогать: [2056]справляли за одно и именины Ольги Ивановны. Были московскiе гости — семьябулочниковъ восемь человѣкъ, старые и молодые, докторъ Цвѣтковъ, и банный арендаторъ Коровинъ, <нрзб.>[2057], большого вѣса,<2 нрзб.>[2058], съ бычьей шеей и узкимъ лбомъ[2059]. Какъ только сошелъ съ извозчика тутъ же у садикаподнесъ Данилѣ Степанычу пирогъ въ разрисованной картонкѣ и сказалъ басо

— Вотъ куда вы заѣхали, а мы васъвездѣ сыщемъ, и потому позвольте васъ поздравитьсо днемъ вашего ангела и пожелать, чтобы…

Прiѣхалъ съ колокольцами[2060] парой, въ рессорномъ тарантасѣ, богачъ крестникъизъ Шалова,Вас. Лев Здобновъ, маленькiй, рябой и шустрый, съ Марьей Кондратьевной въшумящемъ лиловомъ платьѣ и бѣлой шалисъ бахромками. Они тожепривезли пирогъвъ[2061] засиженной мухами картонкѣ по особому заказу изъгородскойбулочной Воронина,[2062] залитый зеленымъ и краснымъ съ сахарными[2063] словами[2064]: въ дѣнь Ангела. Какъ вошли, стали говорить[2065], что[2066] всесобирались, а вотъ теперь собрались и хоть бы Николай Данилычъ, — ужъ и не ждемъ[2067], — съ барышнями-то да сынкомъ поглядѣли какъ онитеперь хорошо[2068]живутъ, и какъу нихъвъ Шаловѣ хорошо — прямо имѣнiе[2069]. Показывалъ Здобновъ новыхъ лошадейотъ предводителя, а когдаспрашив. о цѣнѣ щурилъ глазъ[2070] и прищелкивалъ языкомъ. На Марьѣ Кондратьевнѣ были часысъ длинной золотой цѣп. по животу и тяжелой[2071]передвижкой, за которую[2072] цѣплялись бахромки шали; котор<ую> она все <отпутывала>, очень шумѣла[2073] платьемъ, садясь[2074] подбирала его и смахивала со стульевъ.

Прiѣхалъна дрожкахъ, на рыжей костистой лошади[2075] становой, черный и худой,въ бѣломъ кителѣ съ проваломъмеждулопатокъ и узкойдлинной спино<й>на которой прыгала шашка ерзала портупея, пощелкалъпередъ барышнями каблуками, сказалъ, что на минутку и остался обѣдать.

// л. 37

 

<текст без начала>

X

и горничная Маша — помогать: праздновали заоднои именины Ольги Ивановны. Были московскiе гости[2076]Ольги Ивановнина[2077]семьябулочниковъ, въ семь человѣкъ стар. и молодые,[2078] дохторъ  Цвѣтковъ… банный арендаторъ Коровинъ, большого вѣса[2079] мужчина[2080], который, какъ только сошелъ съ извозчика[2081], тутъ же у садикаподнесъ Данилѣ Степанычу высокій пирогъ въ распис кар сказалъ[2082]:

— [2083]Вотъ куда вы заѣхали, а мы васъ[2084]вездѣ сыщемъ... И потому позвольте въ знакъ уваженія васъпоздравитьсо днемъ вашего ангела и пожелать[2085]…

Потомъ прiѣхалъ съ колокольцами на[2086] парѣ въ рессорномъ тарантасѣ, богачъ[2087]крестникъизъ Шалова,Вас.Мих.[2088] Здобновъ, корот. рябой и шустрый[2089], съ женой въ лиловомъ шелковомъ платьѣ и бѣлой шалѣсъ бахром.[2090]Они тоже[2091]привезли пирогъвъ засиж. мухами карт. по особому заказу изъгородскойбулочной[2092] Воронина, по сахару съ кусочками краснаго и зеленаго желе, сахарныя яркія сах розы изъ сахара и бѣлую сахарную поливу[2093]: въ дѣнь ангела![2094] Какъ[2095] вошли, стали[2096] говорить, что[2097] всесобирались[2098] и вотъ теперь собрались, и хоть[2099] Николай Данилычъ съ барышни и сынкомъ[2100], — а ужъ Данила Степанычъ врядъ ли[2101], поглядѣли, какъ ониживутъ, и какъхорошо, что и[2102] узнать нельзя[2103].Показывалъ[2104]новыхъ лошадейотъ самого предводителя, называлъ[2105] цѣну и щурилъ глазъ.[2106] На Марьѣ Кондратьевнѣ были[2107] часысъ длинной цѣпочкой и тяжелой передвижкой, и она была красная-красная въ тяжеломъ лиловомъ шумящемъ платье и бѣлой шолковой шали и зацѣпляла за мохрыми бахромкойза передвижку, а когда садилась, очень шумѣла платьемъ[2108] и смахивала ладонью со стульевъ[2109].

[2110]Прiѣхалъ становой[2111]на дрожкахъ, черный<нрзб.> какъ въ сажѣ, <нрзб.>въ бѣл. кителѣ, съ проваломъмеждулопат. и узкойдлин. спиной[2112], поздравилъ и остался обѣдать. Худощавый[2113] становой и остался обѣдать.[2114]Опять приходили толпой бабы и опять принесли крендель. Обѣдали въ саду, гдѣ[2115] съ утра протянули проволоки и Сережа понавѣшалъ бумажныхъ цвѣтныхъ фонарей[2116] съ помощью Миши и Санечки

// л. 38

 

 

Обѣдали въ саду на терасѣ въ саду,за длинныхъ столомъ, а бабы и ребята глядѣли отъ забора[2117].

[2118]Пришли поздравить дальніе родня изъ Шалова, и Черныхъ Прудовъ, чьи-то сваты, свояки и внучатые племянники. Ихъ кормила Арина за домомъ, на задахъ, у сарайчика, гдѣ пасѣка[2119] студнемъ, лапшей и пирогами съ изюмомъ. Пиво[2120] стояло карзинами въ холодкѣ и водки было запасено вдоволь.

// л. 38 об.

 

<Л. 39 — чистый.>

 

 

[2121]Сидѣлъ въ креслѣ и смотрѣлъ какъ на картину то въ окошко, на крышу[2122] Семена Мороза, то на гладкій[2123] черепъ[2124] доктора[2125] съ налив. жилами[2126] въ видѣ крыжика.

— Хорошо-съ… Чуть[2127] повернитесь… такъ-такъ…[2128] я хорошо… Не дышите… Та-а-акъ-съ…[2129]

Оттягивалъ[2130] кожу, нажималъ пальцемъ и всмастривался, мялъ животъ, запуская руку какъ въ тѣсто.

Данила Степанычъ смотрѣлъ на него <нрзб.> и растерянно[2131]. Нажималъ у кисти и у висковъ, смотрѣлъ въ глаза.

— Прекрассимо…[2132] Пока оставимъ[2133]… — говорилъ, встряхивая пузырекъ и разглядывая на свѣтъ. — А порошочки поглатывайте.

— А пилюли какъ?

— Пилюли?.. — докторъ смотрѣлъ сморшившись[2134] на коробочку въ цвѣточкахъ. Оставимъ… до зимы[2135]… А воды жарьте…

— И что такое у меня… — съ облегч. сталъ жаловаться[2136] Данила Степанычъ, радуясь, что докторъ сказалъ про зиму[2137]. — У меня[2138] сонъ ничего… даже прямо хорошій[2139]… А вотъ[2140] въ голову отдаетъ[2141]…

— Въ голову? А что же[2142] вы думаете, молоды мы съвами?.. Ну, ипопито не мало[2143]… а?

— Да[2144] было дѣло…

— Ну и… То-то и оно-то…[2145]Iодистаговотъпропишу одного… На ночь не ужинайте, не пейте[2146]… А вы вотъ грибки кушали… Такъ нельзя-съ… Воды пейте[2147]…

— Ну, а какъ я все таки?[2148] — спрашивалъ Д. Ст.[2149]

— Поживемъ еще… — и хлопалъ слегка по плечу.

Потомъ шелъ[2150] купаться, съ Сережей,[2151] лазилъ по обрывамъ, — гоготалъ тамъ, вызывая эхо,за обѣдомъ выпивалъ нѣсколько рюмокъ[2152]и вечеркомъуѣзжалъ съ Николаемъ Данилычемъ, увозя корзиночку[2153]свѣжей земляникѣ и раковъ.

// л. 40

 

По воскресеньямъ. Рѣдкое воскресенье не пріѣзжалъ на автомобилѣ Николай Данилычъ, иног. съ семьей, иногда только съ докторомъ.[2154]

Поджид.[2155] Данила Степанычъ у[2156] садика, на скамеечкѣ,[2157] посматривалъ къ ельнику, откуда прiѣзжали[2158]. Ждалъ знакомаго[2159] зычнаго гудка, слышнаго издалека[2160].

Мишаи Санечка замѣчали шумъ[2161] машины и говорили[2162],что ѣдетъ дядя.А Д. Ст.[2163] настораживался[2164] и не слыхалъ.

— Такъ, можетъ[2165]… елки шумятъ…[2166]

Видѣлъ, что[2167] бѣгутъ[2168] ребятишки въ концѣ деревнѣ, — значитъ,[2169] ѣдетъ. И уже слышалъ веселыевскрики хрипучагогудка[2170].Ѣдетъ.[2171] Выкатывала изъельникакрасная машина[2172]по спуску <нрзб.> по[2173] травяной дорогѣ,[2174] въ лаѣ набѣгающихъ собачонокъ[2175]. Видѣлъ бѣлую широкую шляпу, видѣлъ широкую плечи въ чесучовомъ костюмѣ и отвалившагося какъ въ креслѣ[2176]шоффера Попова въ желтомъбалахонѣ и англійской кэпкѣ знающагосвоедѣло[2177],махающую шляпу, красный зонтикъ невѣстки,[2178] голубую вуаль Любки[2179].

Мягко[2180]подкатывали, Поповъ[2181],не[2182]поворачивая головы, подымалъ кэпку. И уже въ Медвѣжьемъ Врагѣ кричалъ рогъ[2183] и тамъ ѣхалъ автомобиль.

Вечеромъ уѣзжали, и[2184] Данила Степанычъслушалъ, какъглохнетъгудокъ, и таетъ потрескивавшее[2185] — трррр…[2186]

Иногда прiѣзжалъ съ Николаемъ Данилычемъ докторъ Цвѣтаевъ, ивсегда — иногда и въ будни —[2187] шумно подкатывалъна мотоциклетѣ внукъ-любимецъ,Сережа,[2188] студентъ коммерческагоинститута, веселый здоровякъ, съ золотыми кружочками на плечахъ. И когда сидѣли онирядомъ,[2189] Сережа и Данила Степанычъ, — одинъ съ пушистымъ румянцемъ и упругими[2190]надо лбомъ русыми прядками[2191], а другой и тоже съ прядями завивающимися — серебряными прядями, одутловатый и желтый, съ сѣточкой растянувшихся отъ отеку морщинъ, видно было, что это[2192] родные. Были похожилбы, <нрзб.>[2193], брови кривулинами и носы луковицами — русскiе добрые носы. И срединою между нимибылъ[2194] Николай Данилычъ, покрупнѣй и пошире[2195] Сережи, съ сѣдѣющей[2196] темноватой бородкой только съ чего-то сѣдеющей <нрзб.>[2197], съ[2198] дѣловымъ лицомъ темн. отъ загара[2199]и волосатыми руками дѣлового и[2200] сильнаго человѣка.Докторъ тутъ-же, совсѣмъ лысый, хоть и молодой еще, въ мягкихъ свѣтлой манишкѣ[2201], съ свободнымъ мягко пущеннымъ цвѣтнымъ[2202]галстухомъ, выбивающимся изъ чесучеваго

// л. 40 об.

 

жилета, съ цвѣткомъ ромашки или колокольчика въ петлицѣ[2203], веселый громкiй шутникъ.

Сидѣли съ пирогами и на терасѣ[2204], докторъ[2205] съ Николаемъ Данилычемъ пилъ черносмородиновую листовку[2206].

— Лихо тутъ у васъ! <нрзб.>, какъ здѣсь, такъ чудесно.[2207]

Данила Степанычъ[2208] забывалъ, что вчера[2209] опять заходило сердце, что ночью два раза вставалъ[2210] отъ удушья — [2211]«заливало». Около были молоды, крѣпки, веселы! Докторъ смѣло бралъ большіе куски пирога, заправляя вываливающуюся изъ-за ворота салфетку, и говорилъ съ полнымъ ртомъ:

— А у васъ совсѣмъ хорошій видъ… — говорилъ Сережа.

— Съ тебя перешелъ… Ишь крендѣльковъ насажалъ — тыкалъ Данила Степанычъ на Сережину тужурку. А я все такой. Пошелъ, помню, въ Москву отсюда… тогда еще машины не было. Полотенчико черезъ плечо, мѣшочекъ… а въ мѣшочкѣ-то… портяночки да рубаха, да хлѣбца… А онъ вотъ на пыхтѣлкѣ своей катаетъ… Такой же вотъ и я здоровякъ былъ… тьфу-тьфу… противъ меня тутъ только и былъ одинъ… сосѣдъ… съ нимъ, бывало, маньковскихъ цѣльную деревню ганивали…

— <нрзб.> правда — <2 нрзб.> все были… Такихъ мало теперь… — говор. докторъ и погладилъ лысину. Ну-съ, теперь послушаемся…

Уходили въ спальню, гдѣ пахло афонскимъ масломъ отъ лампады, спертымъ духомъ стараго тѣла и лекарствъ.

— Окошечки-то открывать-бы надо… А нуте-съ… сядьте съ креслице.

Опускался на корточки, пряча красную шею въ складки набѣгающей чесучи, посапывалъ и выслушивалъ ухомъ и Данила Степанычъ слышалъ, какъ отъ доктора пахнетъ табакомъ.

// л. 41

 

<текст без начала>

и нѣжнѣй было.

Еще лучше[2212] было[2213], когда прiѣзжала «гусынюшка» съ Пашей и Любой. Такъ назвалъ Данила Степанычъ невѣстку Ольгу Ивановну. Взялъ ееН. Д.[2214] изъ богатой семьибулочниковъ и принесла она[2215]за собой пятьдесятъ тысячъ[2216]. Въмолодости[2217] была стройна, какъ тростинка, съ[2218] задумчивыми глазами, а теперь раздобрѣла[2219] и лѣчиласьотъ полноты. Начала каждый годъ рожать, и родила хорош. <нрзб.>, а потомъ[2220] заполнѣла и перестала рожать. Вышли всѣ[2221] хорошей породы,[2222] освѣженной деревенской крови, съ задумчивыми нѣжными[2223] глазами, алыми[2224] губами и крѣпк.<имъ>[2225] румянцемъ. У нихъ были свѣт., густые волосы[2226]. Немного лѣнивыя отъ широты тѣла, съ плавной чуть усталой походкой сильнаго тѣла и обѣщающими алыми губами — деревенскія красавицы, освѣженной крови. Хорошiя широкія груди были[2227], и когда[2228] смѣялись, точно звенѣли въ груди у нихъ хрустали[2229]. Очень[2230] похожи, только у Пашиносъ вышелъ лаврухинскій[2231], добрый, покойный, а у Любы тонкій[2232], съ горбинкой — въ булочниковъ[2233].

Только[2234] рѣдко прiѣзжала гусынюшка — кружило ее[2235]на автомобилѣ, а ѣхать со станцiи двадцать верстъ на[2236] тройкѣ — трясетъ[2237].[2238]Ласково взять подъ руку, провести по садику,[2239] прижаться душистымъ лицомъ къ щекамъ и хорошо[2240] говорить — дѣдуся. Осталосьу нихъ такъ съ дѣтства[2241]. И шло на него отъ нихъ[2242]тихими радостями недавняго и настоящаго. И жалѣлъ, что не торопятся[2243] выйти замужъ.[2244] Все[2245] спрашивалъ любимицу Пашу:

— Не плачетъ еще подушка–то, а?[2246]

— Не плачетъ… —говорила Паша итаращила на него глаза.[2247]

// л. 42

 

Уѣзжали шумно, съ корзинами и<нрзб.>, букетами[2248]. Несла ключевая свои дары[2249].

А всего этого много заготовлялось за недѣлю. Какъ узнали[2250] на деревнѣ, что охочь Данила Степанычъ покупать у ребятъ, стали носить ему кто что могъ. Приносили ландыши и душистую любку — пуками.[2251]По полянкамъ въ березнякѣ много[2252] было ея, сплошь иногда всѣ восковыя поляны были. Оставалось еще уД. Ст.[2253] въпамяти, когда привозилъ онъжида компаньона, накупили они этой любки цѣлые вороха, поставили на ночь въ ведра, чтобы въМоскву везьти, а къ утро угорѣлиотъ запаху.Приносили первые радостные[2254] пучочки земляники, потомъ стали носить на блюдечкахъ,[2255] таскали мисками и кувшинами. Много было ея[2256] по вырубкамъ[2257].Приносили рыбы, кто сколько могъ наловить подъ берегомъ — плотвы и голавлика. Приносили раковъ. Раковъ не ѣлъ Данила Степанычъ[2258] а внуки и Николя любили. Скупалъ раковъ пятками, копейка за рака, наказывалъ[2259] собирать[2260]въ крапиву и на погребъ.[2261] Въ Iюлѣ повалили съ черникой игонобобелью.[2262] Показывая вздутые животы съ завернутыми пупками, самая мелкотанесла въ подолахъ[2263]рубахъ — зеленый горохъ — материподсылали.

 

// л. 42 об.

 

VIII

Прислалъ Николай Данилычъ гостить къ дѣдушкѣ сиротъ Мишу и Санечку. Тихія они были, особенно Санечка. Прiѣхала она въ коричневомъ платьицѣ, въ черномъ фартучкѣ — показаться, что поступила въ гимназiю, показалась и[2264] переодѣлась въ синенькое, какъ наказывалатетя Ольга Ивановна[2265]. До обѣда сидѣлавъ садикѣ[2266] на скамеечкѣ, завернувъножку за ножку и вязалакружева изъминiардиза. Такъ наказывалаей Ольга Ивановна.[2267] А Миша былъ при Данилѣ Степанычѣ[2268], помогалъвыгонять цыплятъ изъ садика, разсказывалъпро училище или <нрзб.>[2269], читалъ изъ газетъ про пожары, про кражи про московскія вѣсти[2270]. И дѣдъ говорилъ ему:

— Хорошо читаешь.[2271]

За обѣдомъ Дан[2272] Степанычъ хвалилъ внучковъ, какъ они хорошо сидятъ, что[2273]оттого и смирные, что сироты[2274]. И вспоминалъ сына, пропавшаго на войнѣ идумалъ, что положилъ на нихъ по пять[2275] тысячъ, а тамъ Николя[2276] и Ольга Ивановна воспитаютъ.[2277]

А послѣ обѣдауходилъотдохнуть и отпускалъ погулять до ужина. А когда шелъ дождь, собирались всѣ въ зальцѣ, и Санечка, любила еятоненькiй[2278] голосокъ Арина, читала[2279] Четьи–Минеи, а Мишасверлилъ для свинчатки бабку.

Свѣтловолосыя были они, бѣленькія и какъ восковыя[2280], и хрупкія — болѣзные, называла ихъ Арина, — въ мать[2281]. Такъ и сидѣлиони четверо, прошлое и будущее. А по уголкамъ, когда подходилъ[2282] вечеръ, шуршали черные тараканы,[2283] не покинувшiе стараго мѣста. Всегда у Арины водились тараканы[2284], — къ прибыли и рада[2285] была она, когда и въ новомъ домѣ увидала перваго таракана. Теперь ихъ было много: всѣ сползались, распуганные стройкой. И когда Саша читала, то поджимала[2286] тонкiя длинные ноги въчорныхъ чулкахъ, — боялась[2287]таракановъ. Засыпалъ Данила Степанычъ подъ голосокъ. Ар. вязала чулокъ, спустивъ на кончикъ носа большіе желѣзные очки и слушала и вздыхала. А по угламъ[2288] черные тараканы…

[2289]Не скучно было Данила Степанычу: навѣщали.

// л. 41 об.

II

Справили новоселье въ Николинъ день, заодно справили и именины Николая Данилыча. Навезли пироговъ и куличей — хлѣбъ-соль, освятили съ иконами изъ Горбачева, опили. Принесли ключевскiе бабы, наученные старымъ лавочникомъ Мамаемъ, большой городской крендель, получили десятку, сказали Данилѣ Степанычу и всѣмъ Лаврухинымъ кучу. И цѣлый вечеръ пѣли за деревней, старыя пѣсни. И сталъ[2290] Данила Степанычъ жить новую, третью, жизнь, въ уходѣ у сестры Арины, обрадованной нежданно[2291].

Проводили гостей у сестры Арины, высокой и костлявой и горбоносой, съ замшеннымъ отъ старости подбородкомъ. Всегда молчалива была она, и строга взглядомъ большихъ, ястребиныхъ глазъ, говорила баскомъ, и строго<.>

На два года была старше она Данилы Степаныча, считала себѣ за восемьдесятъ, а все еще ходила прямо, высокая и сухая, съ поджатыми губами, строгая, горбоносая, съ запавшимъ, но все еще строгимъ взглядомъ, съ замшеннымъ отъ старости подбородкомъ.[2292]

// л. 44

 

в) 1 л.

На именины. — Саничка и Миша. — отдѣльно.

Арина имъ давала. Прибѣжала Паша:

___________________________________

На похоронахъ они? Они подходили къ дѣд. глядѣли?

___________________________________

Захарычъ? Ванюшка?

Надо начертить родню — кто? немного, но рѣзче.

Захарычъ изъ Манькова

Софья выб . въ Шалово.[2293]

// л. 46

 

Здобновъ

жена

станов.

Коровинъ

Поповъ

староста Шалов.

урядникъ

Акимъ

булочникъ

Червив.

гарм.

гарм.

баба съ зуб.

мон. ст.

мон. мол.

Маша, чорн.

мать дудорихина,

// л. 46 об.