Дикое Поле. Русская газета − 7. 1924
ДИКОЕ ПОЛЕ
(Колонизаторам России)
Совсем недавно мир с тревогой смотрел на возрастание русской силы. Рост просвещения, городов, промышленности. Высококультурные хозяйства, − хотя бы знаменитая полтавская «Карловка». Десятки образцовых экономий, откуда истекали на округу − отборные семена, приемы обработки, племенной скот, заработки. Склады орудий, железа, удобрений; агрономы, опытные поля, ссыпные пункты, мелиоративный кредит, школы, сельскохозяйственные общества, журналы… − все ширилось. По иным земствам завершался план всеобщего обучения. Колонии получали культуру. Глубже вскрывались недра. Исследование окраин дарило сокровищами бездонными…
Что произошло − мы знаем. За семь лет Россия обращена в д и к о е п о л е, в колонию для проходящих, на все вкусы, − от хищников до «благотворителей». Русский народ, тысячами глоток призывавшийся к братству без аннексий и контрибуций, еще и сознавший в себе национально-здоровое, втаскивается в ярмо с клеймами всех народов. Русские недра ныне доступны всем, у кого деньги и дерзость − шарить.
Концессии… Признающие рабовладельцев России мечтают о барышах. Это − белые нитки во всех переговорах. Ими хотят опутать русский народ, и этому делу помогают даже идеалисты. Благородные речи отзвучали. В соперничестве и спешке говорят прямо: выгодно! Нефть, хлеб, лес, сырье… − надо спешить, пока вход свободен: случится может, что скоро замки повесят! И все спешат. Колонизаторы приглядываются и входят…
Одним из первых, зоркий к пустынным далям, привычный к риску, пытавшийся водрузить свой флаг на полюсе, − Нансен. Пытливым глазом он усмотрел чудесно открывшееся − Дикое Поле, доселе неведомое географам. В голодный год он совершил экскурсию, присмотрелся и заарендовал, пока что, два изрядных, когда-то культурных имения: «Аркадию», под Саратовом, и другое − у Екатеринослава.
Он получил землю русских людей, быть может убитых его же контрагентами. Исследователь стран пустынных, когда-то восхищавший нас описаниями «вечной ночи», открыл выморочное русское добро, политое русской кровью. Путешественник и на сей раз мог бы прикрыться благородством: он является пионером, несет культуру дикому краю, научит дикарей земледелию, наконец − даст заработать населению, погибающему от голода. Эти концессии он получил не за громкое только имя, он не раз выражал громкое восхищение творцам «великого опыта», − и не ошибся целью. Без «опыта» вряд ли бы он открыл Дикое Поле и мог получить концессии. Без «опыта» население не нуждалось бы ни в его обучении, ни в его заботах: агрономы, школы, имения − учили и показывали наглядно; поля призывали золотом. Русские агрономы, техники и рабочие всегда находили приложение своим силам.
Теперь послушаем шведского инженера Седергрена, управляющего концессиями, что получил Нансен: это так поучительно. («Руль», № 1131, 23 августа с. г.).
Он получил право работать с в о и м и машинами и орудиями − шведскими. Он получил привиллегию ввозить их в Россию для концессий − б е с п о ш л и н н о. Его агрономы и монтеры, в числе пятидесяти, − ш в е д ы. Он слишком национален! Не из любви к голодному русскому народу взял он концессии. Русские агрономы и техники, умирающие с голоду на своей земле, ему не нужны. Впрочем, они могут пойти к нему − рабочими. От щедрых раздатчиков чужого предупредительно даны были Нансену семена в нужном количестве и исключительное право − полная свобода в эксплуатации всех угодий, в найме рабочих и проч. Он пользуется благоприятнейшими для плантатора условиями, когда русский рабочий доведен до отчаяния, когда свыше миллиона безработных, и рабочие руки можно иметь за плату во много раз меньшую, чем в Швеции, чем в былые года в тех же имениях. Великий путешественник и член европейских Лиг является в новой роли: плантатора, с русскими рабами.
Явление знаменательное для оценки хищнических устремлений на Россию. Уж если Нансен т а к поступает, почтенный и благородный Нансен, кому вручена была высокая миссия, − опекать эмиграцию, − чего же спрашивать с тех, у кого на лбу выжжено: иду выгребать остатки:
− «России никакой нет, а есть − Дикое Поле!»
Знаменательно и для нас, бедных чувством национального.
Нансен − националист; не забывает с в о е г о, шведского, и горд, что он, швед, учит Дикое Поле и… п о м о г а е т.
Но… он не совсем доволен. И беспошлинно, и свобода, и семена получил, и на насиженное место сел, хоть, конечно, и порастрепанное, но окультуренное, не в степь Мургабскую… − и убыточно! Правда, это его управляющий говорит − убыточно. Но какой же арендатор станет торжествовать? А вдруг, после срока-то, и набавят, передадут другому?! Да и неудобно слишком торжествовать удачной эксплуатацией добра, оставшегося после ограбленного, выгнанного и, быть может, даже убитого русского человека. Неприлично все же…
Убыточно?.. Но почему же, даже при таких разлюли-малинных условиях, − убыточно?!..
Ответ имеется. И ответ знаменательный.
«Принудительно-низкие цены на зерно».
Было бы куда приятней по высоким ценам расторговаться, взять с чужого имения побольше. Кстати… какое бы словечко нашел в своем шведском словаре почтенный Нансен, если бы, скажем, выгнали его из его шведской мызы, наплевали бы на письменный стол в его кабинете, где писал он про свои подвиги, где северная сова в книжном шкафу посажена, а белый медведь в ногах валяется, − и вдруг такой же почтенный, хотя бы Амундсен, или друг человечества Макдональд взяли бы да и прикатили со своими машинами беспошлинными стали бы на его шведах и шведках ездить и еще жаловаться: ма-ло!?
«Слишком много у русских рабочих − гулевых дней!»
Нансен из Швеции своей видит: ленивые русские рабы, все гуляют! И грустно сердцу плантатора.
«Полнейшая дезорганизованнность русских рабочих, склонных то и дело митинговать!»
Нансен хороший организатор, и вполне понятно, что «дезорганизованность» его режет. Да досадно. Пришел человек на чужую землю, привел своих инженеров и управителей, получил рабочую русскую скотнику… − а она в вопросах там разбирается: почему – Нансен, да почему шведы-немцы, да почему семена ему выдают и машины без пошлины, а мы и за сахарок, и за спички, и за петухов даже налог платим? а как же сказывали − что вся земля − народу, а тут какому-то путешественнику какие именья дадены!? своих господ повыгнали − перебили, а пришел хлюст какой-то и недоволен, что Десятую Пятницу гуляем!?..
Надо думать, что происходит «итальянская» забастовка. Шевелиться начинают мозги, и кричит рождающееся в ущемленностичувство национальное:
− «Проданы-то за ч т о!? Труд наш пойдет какому-то Нансену и шведам, которых русский царь Петр разбил, неподалеку, под Полтавой, которых недавно не было и слышно, а теперь покрикивают: «ходи веселей!»
И вспоминается сладкий сон, − как здесь было, когда в школах учили, в больницах лечили, зарабатывали в уборку по три да по пяти в день на золото, когда ситец стоил пятиалтынный, фунт колбасы гривенник, бутылка водки три гривенника да еще ка-кой!..
«Крестьяне, разоренные большевизмом, без лошадей и орудий, с завистью и ненавистью глядят на привезенные Нансеном беспошлинные машины, а представители сельской власти и прочие, пользуясь этим чувством разжигают ненависть к иностранцам… я к о б ы грабящим русский народ».
Нежданно и неприятно это для Нансена. Он ждал, очевидно, совсем другого: признательности, покорности и… дохода? В пустынях Севера он привык иметь дело с покорными самоедами, с преданными собаками, которых питал рыбкой. Хоть и Дикое Поле, а до собачьей покорности еще не дошел народ. Что-то сильно поранено и болит в народе… И уж наверное открывается истина: иностранцы грабят, при пособничестве своих грабителей!
Из «экспедиции Нансена» вытекают важные следствия − и для нас и для «колонизаторов». Одно − несомненно положительное: в народе начинает пробуждаться национальное чувство, хоть и в грубо-элементарной форме, − но таков предметный, жестоко-грубый урок: грабеж н а ш е г о, русского достояния и эксплуатация русской силы, преданной на бесправие. Другое − жуткое: разжигание племенной вражды. Пружина будет натягиваться. Колонизация намечается, ширится − ненависть разливается, густеет. Сеется страшное, что придется пожать другим, вовсе, возможно, и неповинным. Но пусть не винят народ, если настанет страшное − суд народный. Идет по Дикому Полю молвь: вымаривают, продают чужим. Глаза открываются все шире, и с чувством оскорбленности за с в о е, р о д н о е, по крови близкое, нарастает ненависть и пожар. Места вымерших деревень и сел, всюду, где вымел голод; места, где чужаки выжимали пот-кровь, − целы, и память о них жива: и горе тем чужакам, кого захватит в этих местах пожаром − все выжжет. Дикое Поле начинает просыпаться.
Август 1924 г.
Ланды.