Крушение кумиров

Крушение кумиров. Русская газета − 3. 1924  

 

КРУШЕНИЕ КУМИРОВ  

«Перестаньте  вы надеяться  на  человека, которого  дыханье  в ноздрях его: ибо  что он значит?». 

                                   (Исаия 2, 22).

 

I  

 

«Мы до этого не  доживем, а наши  дети  все это увидят», − писал  Достоевский,  за полвека  провидя  плоды  российского  нигилизма.

Что увидели  дети? Мы это хорошо  знаем. 

«Начнут  гордую Вавилонскую  башню, а кончат  антропофагией». 

«Агитаторы  пролетариев будут просто  на грабежи звать  своих последователей». 

«Русские  европейцы  готовы  на любую  жестокость, если им докажут,  что это  нужно  для  цивилизации». 

«Социалисты  наши  одержимы страшною ненавистью  к России: если  бы она  благоденствовала,  они были бы  несчастны».  

«Хотя  революция  начнется в России,  но не здесь  ей долго  пановать: ее  подлинное гнездо будет в Европе». 

«В России  бунт можно  начинать только с атеизма». 

«Отвергнув  Христа, люди  хотят  ввести  справедливость, а кончат тем,  что  зальют  мир кровью». 

«Русские  дойдут  до ужасных  безобразий»… − и  еще многое…    

Кто теперь  будет отрицать  за гением  Достоевского  пророческую силу?  Воистину, ясновидец. Эти пророчества − в его  книгах, и желающий вспомнит их. И ясно  предстанут  идолы-кумиры европейской  цивилизации,  на которых  самозабвенно-страстно  молилось  русское общество. До ожесточения  молилось,  до гонения на несогласных.  И домолилось до  озверения, до «миллионов  русских голов» и  людоедства,  до разгрома  России!    

Кончилось ли  «моление»!  Т а м  еще  продолжается, а  з д е с ь  все еще  взирают  на поврежденных идолов. Облики-тени их,  как  дорогие  реликвии,  унесли иные из  «фельдфебелей  цивилизации» (Достоевский)  за рубеж и еще тщатся учить идолопоклонничеству.  Еще бичуют ищущих Бога Живого,  стараются  идолов подновить,  подкрасить,  отмыть  от крови и начать  моленье,  забыв  соучастие в  возведении  Вавилонской башни,  не желая  покаяться. 

Или еще  не пришли  сроки?  Не изведали  еще  заклятья: 

«Разрушат  храмы,  зальют мир  кровью, а потом  испугаются!»?  

Еще не испугались. 

Но больше и больше глаз,  не  затуманенных  фимиамами  курений,  начинают  разглядыать* «человеческую подделку». Ясные  глаза  ищут  Живого Бога. Слабеют  чары,  позолота  с кумиров содрана, мантии  на жрецах в дырьях и странных пятнах, − и некогда  величавое  явилось  чистым  глазам в крови и чаде,  и обличает  жрецов − «безпочвенных  межеумков», −  по слову  Достоевского.

Да,  за рубежом  вырастает   н о в а я  русская душа,  чутко  прислушивающаяся  к  Душе России,  где даже  «каторжане  сознают свою виновность», в то  время,  как  «Биконсфилды  и европейцы  оправдывают  жестокость» (Достоевский).    

З д е с ь   зреет, − несомненно. Стоит  присмотреться − и увидишь: переварка  мировоззрений происходит. Мы знаем  смелых  и искренних − мыслителей,  ученых, писателей и общественников  русских, − для них  Россия  не место опытов,  не ристалище  для  состязаний. Большими глазами  глядят они  на разгром ее и хотят  постигнуть: откуда разгром этот? 

Пророки были, − и не  прошли. 

Сказал Исайя: «Тогда  ухватится человек за брата своего  в семействе  отца своего  и скажет: «у тебя  есть одежда,  будь нашим вождем и да будут эти  развалины  под рукою твоею». А  о н   с клятвою скажет: «не могу исцелить  р а н   о б щ е ст в а…» (3, 6, 7)[i]  

Н а ш и  пророки  видят и осязают  «раны»: запах  тления − над Европой,  над целым миром. Так  говорят  пророки  н а ш и.  Тревожные голоса слышатся  по Европе, и немец  Шпенглер  приглядывается  к Востоку: не оттуда  ли забрезжит? 

Что это  за кумиры, которым еще  служат? 

Об этом  проникновенно  говорит  в своей  книге Франк (С. Л. Франк, − Крушение  кумиров. Америк. изд-во, Берлин, 1924 г.).  Эта книга − великое  зеркало,  в котором  увидишь  многое:  прошлое и Россию,  душу  русской  интеллигенции, ошибки, ложь и неправду жизни, и −  широкий  выход из тупика смерти. Это голос  души  живой,  выбравшейся  из капищ,  из  удушающих  курений и испарений  идоложертвенных. Это и радостный  крик души,  нашедший  Живого Бога.   

Молодые, ищущие путей,  прислушайтесь! К вам  обращена  исповедь: на вас  надежды, в вас  чаяния России. Читайте и вдумывайтесь. Вам,  ведь,  пришлось  кровью  своей  проверить  проложенные  до вас дороги. К счастью,  многие из вас  не успели плениться  идолопоклонством; вашу  душу  не тянули  клещами  «общественного  императива», − вам будет легче торить  пути. Правда,  многих  из вас  поверженные кумиры больно ударили  − без вины виноватых. Поставленные не вами,  они раздавили многое дорогое вам, − увы,  незаменимое.  Но пусть  не личная  боль руководит  вами,  не раздражение: путь,  который  вы,  может быть,  изберете,  − не путь злобы.  Пусть  ведет  вас неутолимая  жажда  найти  ценнейшее,  что не отнято  до конца, − найти  Россию и направить  Ее пути. Помните  слова пророка нашего:  

«Я боле всего  на молодость  надеюсь,  ибо  она исполнена  исканием Правды» (Достоевский).  

И другого  пророка помните:  

«Забирайте же с собою в  путь… − забирайте с собою все человеческие  движения,  не оставляйте их  на дороге: не подымете потом!»  (Гоголь). 

 

II 

 

Для молодежи русской − и не для нее  только − книга  Франка − целое  откровение. Она ярко  показывает  тиски-подвалы, в которых  жили  целые  поколения:  

«Сколько жертв  вообще было принесено  на алтарь  «революционного» или  «прогрессивного» общественного  мнения!  Сколько талантов погибало  или,  по крайней мере  подвергалось  жесточайшим  преследованиям,  беспощадному  моральному бойкоту  за нарушение  «категорического  императива» «прогрессивного» общественного мнения! Едва ли  можно найти  хоть одного  русского  писателя или  мыслителя, который  не подвергался  бы этому  моральному бойкоту,  не претерпел  бы от него  гонений,  презрения  и глумления, − Аполлон  Григорьев и Достоевский, Лесков и К. Леонтьев, − вот первые,  самые крупные  имена  гениев  или по крайней  мере  настоящих  вдохновенных  национальных писателей,  травимых,  если не затравленных,  моральным  судом прогрессивного общества… Другим − нет числа» (стр. 66).          

А Гоголь? а Фет? а  Тютчев, А. К. Толстой, сам Толстой, Чехов? Сколько их  сбили с пути и скольким  зажали рот!  Писаревы и Скабичевские тянули на суд «фельдфебельского» застенка,  сапогами били  в преславную музу  Пушкина,  грозили, отлучали,  предрекали. Заплевывались перлы,  замалчивались  шедевры и ставилось клеймо: ретроград! 

Теперь  рассеян  гипноз,  и пути  вольной  мысли  будут  безмерно легче. Упали чары,  чем  завораживали  слепцы-учители,  сами несчастные: многие  из них погибли. 

Эта книга  смело  разоблачает  идолов,  срывает  позолоту, − и видишь  чурбан,  которому  поклонялись,  которым убивали  живую душу. 

Эта книга − не книга  ненависти: она воздает  должное, она  − суд. И − она  приближается к  Живому Богу. 

Она говорит  о рабстве  духа русской  интеллигенции,  о том, как  падающие кумиры опрокинули  все светильники и разлили  пожар в  стране. 

«Кумир  (революции), которому  поклонялись  многие  поколения,  которого  считали  живым  богом-спасителем, которому  приносились  бесчисленные  человеческие  жертвы, − этот  кумир, которому  сейчас  тупые  фанатики  или  бессовестные лицемеры вынуждают еще поклоняться,  во имя которого  расстреливают людей,  калечат  русскую жизнь,  издеваются  над истинной  религией, − именно  в силу  этого потерял свою власть  над душами,  изобличен,  как  мертвый истукан. Живые  души в  ужасе и омерзении  отступились  от него». (Крушение  кумиров, − стр. 21).    

И второй кумир  свергнут − «кумир  политики».  

«Кумир «политического  идеала» разоблачен  и повержен, и никакие  трусливые  рассуждения  об опасности  и рискованности  этого  состояния не могут  изменить  этот  беспорно*  совершившийся факт» (стр. 34).  

И третий  кумир − «кумир  культуры» − пошатнулся и вот-вот  рушится. Этот кумир  − громоздкий. Он миллионами  нитей  связан  с  «верными»,  эти нити − как  паутина,  и в паутине этой − миллиарды  человечков-мошек. Они бьются в  с у х о т е   и   х о л о д е  «культуры». Этот кумир рушится,  подтачивается,  ибо дух   жизни его  покинул.  Он уже  отмирает,  и тление  его  отравляет воздух: душно,  невмоготу становится  взыскующему  духу. Безмерной ценой оплачено поколение!  Подводятся итоги. Вспомнить  и вспомнить надо  работу  Энгельгардта − «Прогресс, как  эволюция  жестокости»,  − и увидим  и т о г и   эти.   

Франк  нашел  святой гнев в душе, и эти его  страницы  дышат  страстностью  проповедника. Дальше   т а к  жить нельзя. Человечество  Молохом. Пора прозреть!  

Франк говорит  и о «демократическом  идеале», и его  сжигает. О погасшем  жаре  души, о беспросветной  тоске,  уже охватывающей  человечество,  о былых  восторгах  перед «кумиром». Уходит  очарование  былой  культуры, всюду − лицемерие,  душевная пустота и самообман,  ложь  и нравственное одичание,  гниение и плен  духа, − великая  человеческая  помойка. Вера в  «прогресс» утрачена. 

«Мы видим  духовное варварство  народов  утонченной  умственной  культуры,  черствую  жестокость при господстве  гуманитарных принципов,  душевную  грязь  и порочность  при внешней  чистоте  и благопристойности,  внутреннее бессилие внешнего  могущества… Обаяние  кумира  культуры  померкло  в нашей  душе,  так  же,  как  обаяние  кумира революции и кумира  политики…  Мы висим  в воздухе  среди  какой-то  пустоты или среди тумана, в котором  мы не  можем  разобраться,  отличить  зыбкое  колыхание  стихий,  грозящих утопить  нас… (стр. 50-51). 

Повержены  внешние кумиры,  и с ними  расползаются кумиры  внутренние, − кумиры  идеи  и «нравственного  идеализма»: происходит  переворот  духовный. Ему  посвящает Франк  4-ю главу книги,  проявляя  здесь  блеск и чистоту  мысли. Он  показывает ужас  пленения  человеческого  духа  изолгавшеюся моралью, − человеческое  тартюфство. Эту  главу  нужно  читать  и перечитывать,  чтобы исчерпать  духовную  глубину учителя,  его чуткое  целомудрие. Да, именно − ц е л о м у д р и е,  хоть  и говорит он и о «половом чувстве». Но   к а к   говорит! Это же призыв на высоты,  это же исповедь  духа,  спасающегося  от тли!  Он не  замазывает  язвы,  он ищет   целительное Лекарство: новые пути  живого духа. Ибо  знает  Франк  человеческую трагедию,  великую правду  Достоевского: «мы сами  не знаем,  где  кончается  в нашей  душе священный  культ  Мадонны и где  начинается Содом». Он трогательно-глубок,  когда говорит: 

«Как  это ни дико  звучит  для суровых  моралистов,  которых  длительное  лицемерие  уже приучило  к совершенной  духовной слепоте, − в  бешеном, в самозабвенном  разгуле страстей,  к которому нас  манит  заунывно-залихватская  цыганская  песня,  нам мерещится  часто разрешение  последней,  глубочайшей  нашей тоски,  какое-то  предельное  самоосуществление и удовлетворение, по  которому  томится не одно  уж тело, а сам  дух  наш».  

Вот оно,  чуемое  «острие», с которого  или полет  ввысь или  свержение  в бездну,  та точка неуловимая,  которую  заваливают видимой  культурой,  которую  хотят  позабыть,  но которая выбрасывает  и выбрасывает  «острие» порыва.  Рвет  это  острие − и прорвет! И разве не  знаем мы  мучительные и  ужасные  формы прорывов  этих?!  Радения  хлыстовствующих,  муки поэтов,  разгулы тела,  в котором  тесно душе  несонной,  умерщвление  плоти аскетами,  экстазы  веры, небо  и ад,  безумства крови и пожар  духа, − героические  потуги   н а й т и  себя. Это  беспокойное  мечтание  человечества,  это качание   на вихревых  качелях, − чуяние  и н о й   ф о р м ы!  

И эту-то  б е з у м н у ю, извека  бунтующую  человеческую  душу хотят  пригладить и успокоить  «идеализмом» и предписанием  поделочной  морали!  Порвет  она эти  бумажные  колпаки,  ибо  чует  за ними  просторы  н е б а.  Вот она,  основная ложь:  рачительная  работа  веревочками  запутать-завязать  душу,  обмануть ее  бумажным небом. Потому-то  и кровянит она  в порывах  своих и взлетах  это   з е м н о е   небо. Ей  небесное  нужно  Н е б о,  и благостные  п у т ы,  чтобы  не истекать  силой-кровью. Нужен  ей иной  руководитель − Дух Живой: Он поведет  от шаткого  острия на высоты.  

Это нащупывал  Ницше. Искал  Ибсен. Чувствовал  остро  Достоевский. З н а л и  «старцы». Теперь  открывается это − всем,  кто может  вместить. Великое  Обновление начинает  тревожно  стучаться  в двери. Ибо  бессильны  стали  «путы железные». И надо отворить  д в е р и. 

«Такова  роковая  судьба  идеализма. Его святые  и подвижники  неизбежно  становятся фарисеями,  его герои  становятся  извергами,  насильниками и  палачами…»  

Но где же истинные  пути,  где «пути  благостные»?  

И Франк указывает  пути − «встречу  Живого Бога». 

«Духовной жаждою  томим,

«В пустыне мрачной  я влачился… 

                                          (Пушкин) 

И вот − проникновенные страницы. Они  проникают  в душу, − и я почувствовал: приближают  к Богу. Воистину Живое слово  творит  чудо! Я н могу  пересказывать. Надо  внимать − и душа  учует. 

Франк  вскрывает   недра и тайники души − и свет  озаряет  жизнь. Здесь  не мистическое,  н тайна, а плоть  живая,  но утонченная плоть, как свет. Здесь  − не  надземное. Открывается  сущность  жизни,  живая жизнь воли-дела,  творчество  бесконечное.  

«Мы знаем, − в  ч е м   и м е н н о  заключается  истинное благо  человеческой жизни,  а поэтому  отныне  нас не  соблазнят  на  какие-либо  утопии специального  рая,  равенства распределения  и всеобщей  материальной  сытости… Мы знаем  как необходимость  подчинения  худших лучшим,  и всех − общему  закону  жизни,  так и  необходимость  уважения ко всякой  человеческой  личности  и братского к ней  отношения». 

Читайте  и перечитывайте,  кто может. Это не  сухое  слово, это − вода  ключа  горняго.  

               

III

               

Не напрасны страдания: они  выковывают  душу,  образуют  порывы к творчеству  новой жизни. Довольно  путей  ветхих. Слава богу, есть  у нас  творческие  силы,  − пора,  пора новые путевые  столбы  ставить, прокладывать  новые дороги. Старые привели  к могилам. И уже ищут,  и намечают, и ставят. Может быть  уже и идут  иные, − и шире, шире  дороги будут. Впереди  идут  путеводцы − с глазами  любви и веры. Откройте  книги  и читайте… Ищите  и выбирайте. Страстно  ищет русская  встревоженная  совесть, − истинной  жизни  ищет. Читайте  Бердяева, его «Философию  неравенства»,  читайте  и книги «евразийцев», и Струве,  испытавшего пути  иные  и продолжающего искать. Читайте  и перечитывайте «Крушение кумиров»,  − и  эта книга подымет  в вашей душе вихрь  новых  и освежающих  мыслей,  быть может  родит  в вас  новую  душу и сделает  вас  свободными  от «пут  железных». И − не  забывайте читать  вечное  Благовестие − Евангелие.     

Вы,  русские женщины,  прчтите*  Франка. Русские женщины… Страшное  выпало  вам на  долю, как  никому.  Судьба ваша необычайна. Это  теперь  всем видно. 

Русская  женщина, − и сестра, и жена, и мать, −носит  в душе  великую силу − великое страдание. В подвиге  творчества новой жизни − многое  она может. Ее душа − душа  глубины, и высоты, и  Света.  Светлые  и величавые образы  русских женщин дала наша  литература,  как ни одна  литература  в мире. Русские женщины  шли за  мужьями и братьями  на каторгу,  поддерживали духовно и исправляли, искупали,  и очищали. За них,  как на  верный якорь,  хватались гибнущие.  Русские  женщины «за идею»  безотчетно отдавали себя на смерть и муки,  гибли  самоотверженно,  ослепленные «идеалом». Теперь,  быть может,  достойно  выпадет им  в серой вести  к живому  Идеалу, к Богу в жизни,  все  бесцелье  жизни наполнить  Великое  Целью − вернуть  человеку  образ  Божий! Русская  женщина  т е п е р ь   это право  приобрела, как  ни одна в мире. И не  только право,  но и   с и л у.   

Русская  женщина  теперь − величайшая  страдалица в мире. На нее пала  в с я  л о ж ь   и скорбь  запутавшегося мира. Какая женщина   с т о л ь к о   перестрадала и  с т о л ь к о   потеряла?! Какая  женщина − мать,  доведенная до безумия  «культурой», поедала  своих детей, осмеивалась  палачами,  убившими  ее сына, ее мужа, ее брата, −  насиловалась ими  на равнодушных  глазах упоенного своей  цивилизацией  человечества? Какая?  Русская  женщина. Какая  женщина  видела  осквернение  самого  для нее святого, ее Неба?  Русская женщина. Какая  видела  своих  близких,  потерявших  лицо свое  и соблазненных,  на нее  же  восставших в ослеплении? К   к р е ст у  пригвожденных, распятых,  насилуемых  при последнем  вздохе, при  задушаемых  зовах − мама! Русская женщина. Величайшая  из  страдальцев  в мире. После  Великой  Войны,  с истерзанным  сердцем,  она продолжала терять, терять, терять… Она   т о л ь к о   теряла! И не  сдалась. И  н е   м о ж е т   сдаться. Ей  назначен в  удел  величайший  из подвигов. Готова  она к нему тяжкой  судьбой  своей. И познает  это. Этот  Подвиг  провидел и наш  Пророк:  

«Ей прежде  всего,  принадлежит  обновление  русской жизни!»  (Достоевский, 21,  301). 

Ей,  быть может,  выпадет − первой − быть  вестницей  Воскресения России. 

Помните  ту зарю,  зарю  Воскресения, у Гроба?  Мария,  первая, встретила  Его. 

«Жжено,  что ты плачешь? кого  ищешь?»  Она,  думая,  что это садовник,  говорит Ему:  господин! если ты  вынес Его, скажи мне,  где  ты положил  Его, и я  возьму  Его. Иисус  говорит ей: Мария! Она  обратившись  говорит Ему: Раввуни, − что значит: «Учитель!» (Иоанн, 20, 15-16)[ii].

Вы это помните: ей − первой! И теперь,  когда  все чуткие сознают,  что   т а к  жить больше нельзя, − когда  уже указывают  пути, на которые выталкивает  страшный  опыт  перенесенного, н а ш и  пути,  уже полвека  указанные   Пророком нашим, − русская  женщина,  наша мать,  жена, сестра,  дочь,  может быть первой будет  готова принять  подвиг  обновления  человека. Это будет  святая  Слава  России − Великой  Женщины. 

 

Март  1924 г.