Жестокая утрата (Памяти Ю. И. Айхенвальда). Газ. Руль № 2457, Берлин, 22. 12. 1928
ЖЕСТОКАЯ УТРАТА
Светлой памяти
Юлия Исаевича Айхенвальда.
Ушел и еще один, достойнейший, благородный.
Нет уже среди нас и Юлия Исаевича Айхенвальда. К длинному счету смерти погубленных и умерших русских писателей в этот страшный десяток лет злая судьба прибавила еще и имя − светлое имя Айхенвальда. И как жестоко прибавила!
На перекрестке чужого города настигла его машина и убила. Убила его, пришельца, изгнанного н е − родиной. Россия!.. Он любил это имя − и чтил его. Любил и Ее, душу и плоть Ее. От великих и славных великой литературы русской с благоговением и восторгом принял он в сердце родину − всю ее: доброе и дурное, солнце и мглу ее. Все в ней познал, что открыло ему чудесное ее с л о в о, великая ее литература. Познал − и принял, и полюбил, любовью большой и нежной, такой, как его душа. И стал достойным учеником великих, певцом их с л о в а, стражем родной литературы, ее заветов.
Россия… прекрасное слово русское!.. Жил он в его звучаньях, в его сверканьях, в его широте и глубине, в его высоте небесной. И сам − и сверкал, и пел. Россия − сверкала в мыслях. Россия − стучало сердце. Россия − С л о в о, Россия − ее литература.
И вот, на перекрестке чужого города настигла его машина и убила. Убила в голову, полную мыслей-образов, полную р у с с к и х образов − светлых даров России, и умертвила сердце. Слепая, жестокая судьба. Или − не слепая и не жестокая? Или пришла пора, пора подвести итоги, и судьба ставит знамение − конец? И выбрала жертвой Айхенвальда, любящего из любящих, совестливого и скромного, чуткого к слову-звуку, чуткого к слову-образу, богатого из богатых словом, честного ключаря сокровищ славной литературы русской? Словно уже конец, словно уже − довольно: незачем петь и славить, нет никакой России, нет и ее литературы. Сгорела ее литература, пошла на ветер! Жила и цвела впустую! Нет никакой России, ни звуков о ней, ни песен, − нечего сторожить и петь! Кто это бродит там, странный, смешной чудак… что-то хранит с ключами, чего-то ищет? Искать пу пустым пескам! Мешает не* перекрестках ветру?..
Жестокая насмешка.
Машину убила в голову, убила стража на верном его посту. Убила певца литературы, вечных его корней, молитвенного певца, будившего в молодежи веру в бессмертное творческое слово, в бессмертие мысли творческой.
Всякая утрата ч е л о в е к а − тяжелая утрата. В бедное наше время, утрата т а к о г о человека − жестокая утрата. Чуткий из чутких критиков, художник-критик, знаток языка и чудеснейших форм его, ему одному присущих, неповторимый в средствах изображения, он явился для нас примером м е р ы, примером сдержки, богатства и веса мысли; он будил в нас ответственность, уважение к слову-мысли и к слову-чувству. Жрец, он служил в храме, в одеждах чистых, во храме святого Слова. Его «среды», его «литературные заметки» − всегда урок, всегда притягательная сила. Он учил и писателей и критиков. Чуткий, он учил обхождению со словом, с душой и трудом писателя. Не было для него «имен. Не было «направлений», ни «политик». Он держал одно направление − в искусство. И звал к нему. И его слышали и слушали. Теперь − кому?!
Хранитель верный, убит на перекрестке. На перекрестке чужих дорог. Кто поведет к родному? В беглое наше время, в великое распутье, − кому вести?
Есть − у кого учиться.
Да, он любил Россию. Взращенный ее литературой, он взял от нее любовь и совесть, душевную глубину и честь. Ведомы ему были тревоги и муки творчества, и никогда не спускался он до жестокого и пустого слова, до злой насмешки, для смеха-балагана, до приговора беспечного. Тонким и нежным словом он нащупывал мысли-дали, родные дали и глубину. Верный священному в литературе, нашей и мировой, он вскрывал ч е л о в е ч е с к и е чувства, прекрасное в человеке и природе, в родной природе, в грусти и красоте ее. Тревожный к правде, он будил в нас «чудесные заветы». Он корил и карал отступников, извратителей слова − чести и чистоты; он бесстрашно судил преступников, удушавших любимую Россию, душу России − с л о в о. Чуткий и совестливый, и нежный, он не боялся правды. И в мужике, и в царе, прежде всего, он видел ч е л о в е к а и строго ставил на место тех, кто глумился над ч е л о в е ч е с к и м. Он был истинный рыцарь с л о в а − слова-правды. Он верил в чудо − в чудо слова творящего. И спокойно, мудро смотрел на жизнь. Живо ж и в о е слово − и жизнь будет, хорошая, ч е л о в е ч е с к а я жизнь будет! Живо родное слово − Россия будет! И бодро стоял на страже. И слово − для него облекалось плотью. И слово − вело к изначальному и конечному, к Слову-Богу. Он не мог не верить, − но сказал ли когда об этом? − что чудесное слово-образ − воплощение Бога в жизни, великая цель искусства. И умер в вере.
Убила его машина в пути, на перекрестке. Жесточайшая утрата: погиб достойнейший, страж и хранитель с л о в а. Больно и одиноко нам. Но, помня светлый образ отшедшего, одного из лучших русских людей, глубоко просвещенных, скрепив сердце, мы обязаны сохранить завет, долг его светлой памяти: путь не кончен!
Идти по пути отшедшего, чутко, чисто. Мы в пути, в опасностях на пути, но путь не кончен. Мертвые и слепые силы будут давить и сбивать с пути, будут и убивать чудесное в нас и нас. Но чувства ж и в ы е наши, но вечные мысли наши, но с л о во наше… − они бессмертны, как великое Слово − Бог. Они ведут нас. Они приведут к извечной заветной цели Великого Искусства Слова − к воплощению Бога в жизни, к воплощению жизни в Боге!
20 XII 1928 г.