На углу площади уѣзднаго городка, забитой, какъ и всѣ смежныя улицы, приведенными на осмотръ лошадьми всякой масти и даже такой, какой не видала, кажется, ни одна конская ярмарка, стоятъ два мужика. Они уже сдали въ казну, на войну, своихъ лошадей и теперь поджидаютъ еще не управившагося Степана Махорку, чтобы итти въ чайную; а пока увѣряютъ другъ друга, что тутъ дѣло правильное и на совѣсть, что хоть и не добралъ одинъ пятерки противъ своей цѣны, − такъ пятерку-то лошадь за два года оправдала или нѣтъ? Горячо говорятъ; одинъ, черный, съ желтымъ, водяночнымъ лицомъ, получившiй за свою лошадь семь рублей лишку, все пристукиваетъ кулакомъ по костлявому заду чужой лошаденки-мыши, словно по столбушку.
− ну, за мово лишку дали… Дакъ мой го-сподскiй! я его, прямо, изъ глотки у Паль Петровича выдралъ! Мой въ артилерiю вонъ, солдатъ мѣтилъ, а съ твоимъ и въ обозъ наплачешься. Обиды нѣту…
− За-чѣмъ, какая обида! − отмахиваетъ головой русый, на лицѣ котораго и недоумѣнiе, и, какъ-будто, увѣренность. − Съ имъ наплачешься. Я къ тому, что… Пятишну-то за два года отработалъ онъ мнѣ ай нѣтъ?!
− Не то, что пятишну, − онъ тебѣ три красныхъ отработалъ! Онъ тебѣ, прямо… полсотни отработалъ!
− Нѣ-этъ! − съ сердцемъ говоритъ мужикъ и отмахиваетъ головой. − Три-то красныхъ онъ мнѣ обработалъ, это вѣрно… Я на немъ за зиму понабра-алъ, съ лѣсопилки визили. Плохо-плохо − четвертной обогналъ, а полсотни − нѣ-этъ, не обработалъ…
− Пожалуй, что полсотни-то не обработалъ. Рублей сорокъ… А почту-то въ Столбы гонялъ?! Да онъ тебѣ за полсотни обработалъ!
− Мѣсяцъ только и гонялъ, разругался. А можетъ, и полсотни отработалъ…
Они бы еще поговорили, но заругался хозяинъ лошаденки:
− Чего по заду-то долбаешь… колоду нашелъ!
Наконецъ, пришелъ и Махорка, маленькiй востроглазый мужичокъ въ большой шапкѣ, привелъ на веревкѣ понурую пѣгую лошадь. Видъ у Махорки какой-то сбитый, точно его обидѣли, а онъ еще не разобралъ, − чѣмъ.
− Ужли не взяли?! − воскликнули оба вразъ.
− Обѣщались, какъ подрастетъ… − усмѣхнулся Махорка, привязывая поводъ къ кушаку, чтлбы освободить руки. − Не хуже, чай, другихъ-то! − оглянулъ онъ лошадку и толкнулъ подъ губу.
Она моргнула и пожевала.
− Въ годахъ, и околѣвать не желаетъ… − сказалъ русый.
− А ты у ее на крестинахъ былъ?.. въ годахъ!.. У трактирщика по тринадцатому взяли… въ го-дахъ!
− Трактирщикову я знаю… Иванъ Миронова. Я мерина его очень хорошо знаю. Онъ любую пушку своротитъ…
− И моя своротитъ. Покорми-ка ее овсомъ недѣльку-другую, − что хошь увезетъ!
Пѣгая кобылка обнюхиваетъ изрытыми губами хозяйскую спину, въ дегтѣ, пофыркиваетъ скромненько и постукиваетъ задней ногой, − не пора ли и ко дворамъ. Къ двумъ десяткамъ ей, а пришла она сюда еще съ вечера и еще ничего не ѣла. Пора ко дворамъ.
Глядятъ изъ рядовъ вороныя, саврасыя, гнѣдыя, бурыя, всякiя. Тутъ и клейменыя и тавра, лопоухiя и сос трѣльчатыми ушами, съ головами добрыми и строгими; и съ побитымъ плечомъ, и со всякимъ изъянцемъ; и стройныя − полукровки, и сытыя, лохмоногiя − волосатыхъ богатѣевъ, и такiя, что не дотронешься до морды, и крохотныя лошадки-мыши. Есть и жеребыя, невѣсть для чего приведенныя безтолковымъ хозяиномъ, съ толстыми, какъ веревки, жилами по брюху, и кормящiя, съ тревожно-кротко спрашивающими глазами, съ жеребятками, словно на деревянныхъ ножкахъ, въ гривкахъ-щеточкахъ, помахивающими игрушечными хвостиками. Есть тутъ − съ молодымъ, огневымъ и задорнымъ взглядомъ; и уже и вовсе не смотрящiе на свѣтъ Божiй. Въ ночь сдвинуло ихъ сюда, на сгонный пунктъ, чуть ли не съ цѣлаго уѣзда, и все еще движетъ и движетъ, заливаетъ ими улицы и переулки и наполняетъ весь городокъ тревожнымъ ржаньемъ.
− И сколько же на ихъ овса запасать надоть! А прокормятъ.
− Про-кормятъ. Указнѣ овса-то запасено… сто тыщъ!.. вагоновъ сто тыщъ, ато больше. Солдаты сказывали.
На площади, передъ бассейномъ, похожимъ на исполинскiй улей, стоитъ длинный столъ подъ черной клеенкой: вытащили его изъ какого-нибудь присутственнаго мѣста. За столомъ − прiемная комиссiя. Очень толстый военный ветеринаръ, въ рыжихъ бакенбардахъ-котлеткахъ, краснолицый, въ выпуклыхъ синихъ очкахъ, стоя съ краю стола со стаканомъ чая, подаетъ знаки пальцемъ и головой, а ихъ ловитъ вертлявый ветеринарный фельдшеръ, у котораго такой длинный носъ, что страшно становится, когд а заглядываетъ фельдшеръ въ ротъ лошади, − отхватитъ. Фельдшеръ подымаетъ и мнетъ лошадямъ ноги, кидаетъ мѣрку, приподнимаетъ вѣки; двое драгунъ, распяливъ лошад иротъ, показываютъ ему зубы, машутъ передъ глазами флажкомъ. Слышно:
− Недомѣръ! Пломба! Недомѣръ!
Кипитъ работа. «Мыши» такъ и плывутъ − мимо, мимо, мимо, − куда тутъ она, жалкая, лохматая скотинка! А много ея. Нежданно вывернется красавецъ, атласный, неспокойный, съ кровью въ глазу, дробно чокающiй подковами. А тамъ опять тянутся «ерши», − всѣ позвонки на виду, съ изъѣденными хребтами.
− Козу привелъ! − говоритъ предсѣдатель-полковникъ, съ вчесанными въ усы густыми подусниками и изумрудомъ на мизинцѣ, который онъ отставляетъ, подписывая квитанцiи.
И ухмыляются мужики на моргающую кобылку.
Ступаютъ, какъ по коврамъ идутъ, валкiя, раздобрѣвшiя; спины, какъ кресла, широкiя; бокомъ движутся на задеревенѣвшихъ ногахъ дремлющiя, «соломленныя»; выскакиваютъ, поднявъ хвостъ трубой, «овсяныя». И опять нѣтъ-нѣтъ и вывернется красавецъ или выѣздная, жалѣемая хозяиномъ, вся-то въ маслѣ, съ желобкомъ на спинѣ.
Кавалеристы-прѣемщики, только-только призванные изъ запаса, уже обошлись и вложились въ дѣло. И походка у нихъ − бывалая, вихляющая. Лихо выхватываютъ они поводья, лихо поворачиваютъ и въ-четверть, и вполовину, поддавая подъ морду и вытягиваясь на носкахъ; «красавцы» храпятъ и скрежещутъ на камнѣ, осѣдая на заднiя ноги, но привычный рванокъ поводьями сразу ихъ покоряетъ.
Клеймятъ пломбами гривы, защемляютъ пряди деревянными значками, смотря по разряду, − взята. Все дальше рутягиваются ряды круповъ у новенькихъ коновязей. И все еще не уходятъ иные хозяева, вертятъ на пальцахъ квитанцiю и слѣдятъ за своими, все еще озирающимися и подымающими уши.
Вотъ совсѣмъ бѣлый старикъ, длиннобородый, въ длиннополомъ платьѣ старообрядческаго начетчика. Съ нимъ свѣтловолосый, толстощекiй парнишка. И старикъ, и парнишка поглядываютъ растерянно то на комиссiю, то на вороного коня, котораго уводитъ драгунъ.
− Взята твоя! − кричитъ старику полковникъ и отмахиваетъ рукой, отставляя мизинецъ съ камнемъ. − Деньги получишь по ассигновкѣ!! Слѣдующiй!
Но старикъ все стоитъ, глядитъ на квитанцiю, похлопываетъ ею по ладони, какъ-будто высчитываетъ что-то. Парнишка пугливо косится на полковника. Старикова коня, вороного, съ бѣлой залысиной и тремя бѣлыми ножками-чулками, − откуда досталъ онъ такого: на него залюбовалась комиссiя, − съ трудомъ ведетъ драгунъ къ коновязи. Конь заносится и храпитъ, показывая желтый оскалъ.
− Слѣдующiй!! − кричитъ строго ветеринаръ.
− Ваше Прево-схо-дителсьво… − старчески-мягко и отечески-вразумительно говоритъ старикъ, потряхивая бородой. − Троихъ сыновъ я послалъ, внукъ вотъ одного. Теперь уже совсѣмъ легко отдаю «Мальчика». Свидѣтельство его вамъ извѣстно… − показываетъ старикъ на кучу бумагъ на столѣ. − Покорнѣйше прошу-съ… запишите его въ кавалерiю, чтобы не стыдно было… кровей знаменитыхъ лошадь!
Онъ кладетъ на столъ полученную квитанцiю и несколько разъ прихлопываетъ по ней ладонью.
− Хорошо, хорошо… − торопитъ полковникъ, разсматривая изумрудъ, − слѣдующiй!
− Для меня ему, − показываетъ старикъ къ коновязямъ, − нѣтъ никакой цѣны, самъ выходилъ… Не могу я его обидѣть: жертвую на войну. Съ меня и моего хватитъ-съ…
Старикъ кланяется, лицо его заливаетъ кровью, дрожитъ борода, подрагиваетъ и рука на квитанцiи.
− Вы отказываетесь отъ платы?.. − говоритъ, хмуро переглянувшись съ членами, полковникъ. − Вамъ назначенъ высшiй размѣръ!..
− На войну жертвую! − мягко и настойчиво повторяетъ старикъ.
− Да-а… вотъ что! Благодарю… отъ имени отечества! − говориъ полковникъ особенно громко и отчетливо. − Виноватъ, надо занести въ протоколъ и прiобщить квитанцiю… Подпишите-съ…
Старикъ не хочетъ подписываться, да онъ и неграмотенъ. За него расписывается застыдившiйся и раскраснѣвшiйся парнишка. Долго расписывается, раскачивая руку надъ бумагой, но всѣ терпѣливо ждутъ. Полковникъ привстаетъ и пожимаетъ старикову руку. И онъ, и старикъ растроганы, и толстый ветеринаръ, и носатый фельдшеръ. Смотрятъ къ коновязямъ, гдѣ все еще возятся съ воронымъ, − не хочетъ онъ къ коновязямъ. Кругомъ шепчутъ, и уже идетъ по толпѣ стариково имя, − бахромовъ, огородникъ, конятникъ. Старикъ оборачивается къ коновязямъ, хочетъ идти туда, къ «Мальчику», который уже бьетъ задними, − дѣлаетъ шага два, круто поворачиваетъ и уходитъ въ толпу. За нимъ слѣдуетъ внукъ.
Провели четырехъ, въ попонкахъ, съ подгороднаго конскаго завода. При каждой лошади молодецъ. На каждой попонкѣ длинное красное «К» подъ коронкой. Румяный, круглолицый, улыбающiйся, въ золотыхъ очкахъ, владѣлецъ выкладываетъ аттестаты и удостовѣренiя коннозаводства. Пару освобождаютъ: это производители. Съ улыбкой принимаетъ вледѣлецъ квитанцiи. Улыбается и полковникъ: знаетъ, что тысячные рысаки. Но теперь не время тонкихъ оцѣнокъ: нужна сила, а не секунды.
Вотъ такiе теперь нужны.
И вотъ выдвигаются − звѣри не звѣри, кони не кони. По десятку пудовъ на ногахъ − мохнатыя кувалды. Шею у груди не охватить руками. Гнѣдые крупы въ чуть мерцающихъ яблокахъ, гора желѣзнаго мяса, − расперло ихъ. Вывернутъ эти крупы сотню пудовъ изъ грязи. Оскалъ чернорозовой пасти страшенъ. Крутые бѣлки залиты кровью. А спины − широченнѣйшiя корыта.
Это тяжеловозы съ прядильной фабрики, шутя выворачивающiе въ осеннее бездорожье стопудовые воза съ хлопкомъ.
Совсѣмъ малютка передъ ними драгунъ-прiемщикъ, осторожно принимаетъ поводъ, осторожно выглядываетъ статьи. Чего ихъ глядѣть! Издалека приглядывается фельдшеръ. Откидывается набокъ, потряхиваетъ головой полковникъ. Вотъ она, настоящая-то сила! И особенно четко, съ прiятнымъ потрескиваньемъ, отрываетъ полковникъ квитанцiи, разъ за разомъ семь разъ, и такъ же отчетливо передаетъ самому фабриканту и пожимаетъ руку: они знакомы.
И опять «мыши»… Теперь онѣ совсѣмъ мелкая мелочь послѣ этихъ звѣрей. Но изъ нихъ уходятъ крѣпкiя къ коновязямъ.
− На овсѣ разойдутся!
Скачетъ съ присвистомъ на поджаромъ и тонкомордомъ рыжемъ цыганъ. Сидитъ на рогожкѣ вмѣсто сѣдла, вертитъ-крутитъ веревочными поводьями, гикаетъ, сверкая зубами, ставитъ рыжаго на дыбы въ тѣсномъ мѣстѣ, крутится на заднихъ ногахъ, показываетъ «фигуры». И цыганъ, и жеребчикъ забрызганы по уши желтой грязью − должно быть, летѣли по проселкамъ. Посмѣивается зубами цыганъ, покашиваются мужики. Откуда досталъ такого жеребчика? Можетъ, и свелъ гдѣ…
− Йей, дорогу! − дерзко кричитъ цыганъ, позванивая серебряными яйцами-подвѣсками на груди, на синемъ кафтанѣ, и короткимъ галопомъ выкидывается къ столбу.
Но тутъ его шапко по каблуку осаживаетъ полицейскiй: чередъ знай!
Что-то сильно напираетъ народъ на столъ, городовые и стражники не занимаются своимъ дѣломъ. Сбились и лошади, видны ихъ головы изъ-за хозяйскихъ плечъ.
− Не понимаю! − кричитъ полковникъ, − не слышу ничего! Какая неправда?
− Неправда вышла… неправда… − волною проходитъ по толпѣ и гудитъ въ глубинѣ площади.
Сзади напираютъ сильнѣй, переднiе совсѣмъ вылѣзли съ лошадьми, застроили длинные ряды круповъ.
− тише! − кричитъ полковникъ, приподымаясь. − Полицiя, держать порядокъ!
Стоитъ передъ столомъ высокiй мужикъ съ чахоточнымъ лицомъ, глаза въ красныхъ кругахъ, запавшiе, щеки втянулись подъ скулы, борода рѣденькая, сивая; держитъ въ кулакѣ картузъ, козырькомъ стучитъ себя по груди; говоритъ глухо, чуть слышно. Его лошадь, чалая, низенькая, съ прорѣзанными ушами, взята. Прiемщикъ ввернулъ ей въ гриву значокъ.
− Говори громче! − нетерпѣливо кричитъ полковникъ, наваливается на столъ и прикладываетъ ладонь къ уху: − недоволенъ, что-ли?
− Мы ничего… − глухо, точно икая, говоритъ мужикъ, − такой законъ, всѣмъ надо. А вотъ это… какъ нашъ старшина клячу привелъ мѣненую, а дома у его буланыхъ пара… Это негодится! У государства всѣ равны! Елкинскiй старшина, Ворочулинъ…
Гудятъ, напираютъ.
− Тише! − кричитъ полковникъ, стучитъ кулакомъ. − Полицiя, старшину сюда!
− Старшину-у! Ворочулина, старшину!
Голоса ищутъ по всей площади, нащупываютъ. нАшли.
− Идее-отъ!.. голову лысую несетъ…
Старшина идетъ, опустивъ голову, безъ картуза, сѣрый съ лица, еще болѣе сѣрый отъ черной бороды скребочкомъ, въ сѣрой поддевкѣ лавочника. За нимъ зелено-блѣдный урядникъ, отыскивающiй трусливыми глазами сидящаго съ края стола исправника. Весь столъ разсматриваетъ старшину въ упорх, въ угрожающей тишинѣ.
− Ло-шади есть… бу-ланыя?! − пронизывая взглядомъ и отдѣляя слова, спрашиваетъ полковникъ и сѣчетъ ладонью.
Старшина силится подобрать прыгающiя помертвѣлыя губы, − вотъ-вотъ упадетъ: кружится у него голова. А сотни глазъ накаливаютъ ему спину, жгутъ.
− Такъ точно, есть, ваше высокоблагородiе… простите… − чуть слышно бормочетъ старшина, глядя въ картузъ, точно видитъ тамъ жуткую свою участь.
− Телеграфировать губернатору! − бросаетх полковникх вх сторону поднявшагося исправника. − Подлеца подъ арестъ, лошадей отобрать! Пшелъ!!
И по всей тысячеголовой площади, переливаясь въ углы, отдается единый, глубокiй, довольный вздохъ:
− А-а-а…
И надолго по чайнымъ и трактирамъ и потомъ по всему уѣзду и по губернiи пойдетъ тысячеустый говоръ о старшинѣ, мошенникѣ-старшинѣ, парѣ буланыхъ и справедливомъ полковникѣ.
Льетъ дождь. Наскоро поставили рейки и натянули холстъ надъ комиссiей. Сильнѣй и сильнѣй льетъ дождь. Поливаетъ тысячи мужиковъ, тысячи лошадей. Валитъ острый паръ съ обтянувшихся подъ дождемъ глянцовитыхъ хребтовъ и круповъ. Сила какая ихъ! И правъ былъ мужикъ, остановившiйся съ веревочной обротью на перекресткѣ и выкрикнувшiй, поглядѣвъ на концы:
− Кольки жъ у насъ силы-то лошадиной, мать ты моя-а!..
__________
Ночью, поѣздъ за поѣздомъ, тронулась эта сила въ невѣдомое. Храпѣли и бились кони, упорно не желая входить по зыбкимъ мосткамъ въ темныя дыры вагоновъ, боясь темноты, боясь безпокойныхъ фонарей и тревожнаго блеска желѣза. Съ завязанными глазами, заносясь и вскидываясь, бомбами влетали иные кони въ вагонъ, оскаливая зубы, стараясь сбить втягивавшихъ ихъ привычныхъ, лихихъ драгунъ, позванивающихъ шпорами. Глухо стучали въ настилъ вагона, ржали и засѣкались. Вопросительно вглядываясь, тихо-покорно входили трудовыя, бывалыя. Ведутъ − надо итти.
И часто разсказывали потомъ и вспоминали хозяева, какъ ихъ лошади плакали. Плакали и иные хозяева: привыкли, жалко.