Друзья

ДРУЗЬЯ. 

 

I.

 

Во снѣ  ли ему  что приснилось, или, какъ говорилъ  матросъ Залетаевъ, − съ  вечера  отъ  вина темнитъ, по утру яснитъ,  − только однажды, октябрьскимъ утромъ,  конторщикъ  парходства Воробьевъ проснулся  счастливымъ. Поглядѣлъ въ окно: солнце праздничное,  море  необыкновенное, − давно не видалъ  такого, − паруса на баркасахъ въ блескѣ,  подъ окномъ совсѣмъ  сливочныя,  пухлыя розы,  въ виноградникахъ по холмамъ − раздолье.  Посмотрѣлъ  въ зеркальце, − ничего, и вовсе ужъ не  такой  щуплый, какъ говоритъ  Залетайка; усики только  выгорѣли да носъ  надо бы  чуть поменьше. 

Такъ было  хорошо на душѣ, что рѣшилъ по дорогѣ на пристань зайти  въ кофейню «Босфоръ».  

Было  воскресенье,  въ городкѣ звонили  къ обѣднѣ. Воробьевъ  надѣлъ  желтыя  баретки,  сѣрый пиджакъ, красный галстукъ съ  булавкой-мушкой,  соломенную шляпу − блинкомъ и вышелъ, играя  тросточкой. Сорвалъ  въ садикѣ воздушную  розу, посадилъ  за кармашекъ и рѣшилъ: «встрѣчу – преподнесу». 

На базарѣ оглядѣлъ  и рыбный, и зеленной рядъ − не встрѣтилъ, кого хотѣлъ.  Выпилъ  чашечку  кофе у Магиропуло, подъ акацiями,  потолковалъ  съ Хѣониди,  когда погрузитъ  табакъ, а тутъ подошелъ  кривой  винодѣлъ  съ полковничьей  дачи, Переписко,  и поговорили о вчерашней игрѣ на биллiардѣ. 

− Положить бы  пятнадцатаго  шарà… я бы  тебя умылъ! 

− Я бъ  тебѣ вумылъ! − сказалъ винодѣлъ. 

Время было итти  на пристань.    

Воробьевъ  походилъ по молу,  поплевалъ въ зеленую воду на медузъ, поглядѣлъ,  какъ грузили турки  ящики  съ черносливомъ, на бѣлые домики  городка за портомъ,  на каштаны и буки парка. Хорошо,  когда ново, а когда одно и то же  лѣтъ двадцать, − скучно. На пляжъ,  гдѣ недавно  полеживали сезонные, намыло  прибоемъ гряды  морского сору. 

− Флагъ! − приказалъ  Воробьевъ сторожу: въ 4 приходилъ !Витязь»  съ Батума. 

Потомъ  провѣрялъ  накладныя и видѣлъ  въ окошко конторы,  какъ подтягиваются  къ порту дроги  съ бѣлыми ящиками − груша на Одессу,  съ кипами  табаку. Подсчитывалъ и думалъ о дѣвушкѣ съ краснымъ  зонтикомъ,  которую вчера  встрѣтилъ  въ лавкѣ у Хiониди. Хорошо грызла  она орѣшки,  пощелкивала, а глаза  весело говорили. По походкѣ, не барышня и орѣшки  такъ  бойко  грызла, − должно быть,  съ господами  прiѣхала. Жалѣлъ,  что не встрѣтил

Раньше, а теперь  сезонъ кончился, скоро она уѣдетъ. А то  стали  бы видѣться. Только  въ Россiи  такiя −  сѣрыя глаза,  бѣленькая… 

Россiя была далеко, даже  трудно  представить. Города, города, − такъ  и мелькали въ накладныхъ буквами. 

− Сидишь, щуплый! − окликнулъ  знакомый голосъ.  

За окномъ  стоялъ  портовый матросъ Залетаевъ, веселая голова, въ фуражкѣ  съ грязными  буковками, въ полосатомъ  тѣльникѣ, синiй  пиджакъ въ накидку.  

− Вотъ  чего. Вечеромъ къ Магирошкѣ, будеть  замѣчательный  разговоръ. Прощайте,  ласковые взоры! 

− Значитъ,  рѣшилъ?

− Закрываю  карьеру и − въ Россiю! Угощаю товарищей. 

Сплюнулъ и пошелъ,  поматывая полами  всегдашняго пиджака. 

Воробьевъ позавидовалъ: −детъ  Залетайка  на родину,  мѣняетъ  свою карьеру. Семь  лѣтъ  выжилъ  на берегу,  все порывался  куда-то  за Кострому − ходитъ по лѣсамъ  на лыжахъ. А теперь  другая недѣля  такой видъ  у него, − уѣдетъ  обязательно. И деньжонокъ  наклевалъ  за лѣто. 

− Скажите,  пожалуйста… 

За окномъ  неожиданно появилась  дѣвушка  съ краснымъ зонтикомъ. 

− Парходъ  когда отходитъ… въ Россiю? 

− Въ Россiю… − смущенно  повторилъ  Воробьевъ и покосился  на розу  за кармашкомъ. − Сегодня, въ четыре часа… 

− А билеты  сейчасъ дадите? 

Онъ объяснилъ,  что билеты  выдаются кассиромъ,  когда появится  пароходъ. 

− Пароходъ  хорошiй, спокойно  поѣдете… Море  сегодня… зеркало! 

И сдѣлалъ рукой на море. 

− Слава богу, − сказал дѣвушка,  взглянувъ  на море. − Сюда ѣхали −  всѣ тошнили. 

− Конечно, ручаться  нельзя… − сдѣлалъ онъ  вдумчивое  лицо, − наша  стихiя капризна… − хотѣлось  ему сказать: «какъ женщина», − такъ говорилъ кассиръ, − но, собственно говоря… обсерваторiя  насъ  не извѣщала по телеграфу. Во всякомъ случаѣ, барометръ, собственно говоря,  устойчивъ… 

Она слушала  и вертѣла  на плечѣ зонтикъ. 

Теперь онъ хорошо ее разглядѣлъ.  У ней были  свѣтлые волосы − живой ленъ, а глаза  съ голубинкой, − поразительные глаза. И легкая бѣлая кофточка  съ красной  гвоздикой, и шляпка  съ черной  бархоткой, − все чудесное.  

Глядѣлъ  на нее и думалъ: «для тебя  сорвалъ бѣлую  розу».

− Къ тремъ  прiѣзжать надо? 

− Будемъ звонить. А какъ  вамъ  наши красоты… понравились?.. 

− Ничего. Въ  морѣ купаться прiятно. У насъ  по  бережкамъ травка, а тутъ  все камни…  

− За то* у насъ фрукты и воноградъ! 

− Въ МОсквѣ всего можно купить… − сказала она небрежно и быстрѣй завертѣла зонтикъ. 

− Могу предложить вамъ розу?.. − смущенно сказалъ  Воробьевъ. − Поздняя роза…  при поздней встрѣчѣ… 

Она усмѣхнулась  глазами и придержала зонтикъ. 

− Мерси. Очень хорошая… 

− Такихъ въ Москвѣ нѣтъ…  только на конфетахъ бываютъ… − сказалъ онъ  будто про розу, а для себя  сказалъ про нее.

Она опять  посмѣялась глазами.  

− Въ Россiю ѣдете… Соскучился  я по Россiи, − двадцать лѣтъ  среди  гречуры! 

− Взяли бы да поѣхали! Мужчинамъ  вездѣ дорога. До свиданья.  

− До сви-данья! − сказалъ Воробьевъ значительно. − А какъ  васъ зовутъ? 

− А зачѣмъ  вамъ? − спросила она  бойко и посмотрѣла къ небу. 

Теперь онъ  видѣлъ ея нѣжную  шею и думалъ: «какъ  ангелъ». 

− Пришлю вамъ  открытку… съ видомъ..? 

− Вотъ какъ! − сказала она  къ морю и стала  еще красивѣй. − что жъ, я люблю получать  письма… 

Это  было  видѣнiе, сладкiй, дурманный сонъ. И какое  солнце сiяло  за ея краснымъ  зонтикомъ! И какое  новое море  было кругомъ! 

Онъ обмакнулъ  перо. 

− Скажите  вашъ  адресъ…

Она говорила, смѣяся  губами, розовыми  губами, которыя  онъ старался запомнить. 

…Прекрасное  имя: Ма-ша! 

− Смотрите, я буду  ждать! 

«А про  меня  не спросила», − подумалъ онъ. 

Далеко по шоссе былъ  видѣнъ ея  красный зонтикъ. А тутъ  привезли  группу, табакъ  и бочки съ виномъ. Надо было  принять  до одиннадцати: сегодня  праздникъ. Пришелъ  винодѣлъ, сказалъ,  что видалъ Залетайку: ходитъ по знакомымъ, прощается. 

− Не видалъ барышню… съ краснымъ зонтикомъ? −  спросилъ Воробьевъ. 

Винодѣлъ не видалъ. Развѣ  такой  увидитъ − и кривой,  и корявый, и ходитъ,  словно  что потерялъ. 

− И я  бы въ Москву  уѣхалъ, − сказалъ Воробьевъ. 

− Мнѣ  по декоративному  садоводству вездѣ мѣсто, −  сказалъ  винодѣлъ. − Только обыкъ я. Когда у меня семья! 

ПО краю  моря стоялъ-бѣжалъ  черный дымокъ,  рейсомъ  къ Новороссiйску. 

− Когда  на родину-то попадешь…  − сказалъ Воробьевъ. 

− Обыкъ я… − повторилъ винодѣлъ. 

Въ три часа  показался  «Витязь»  за дальнимъ мысомъ.  Пришли плотники − кончили работу по дачамъ. Свалили  мѣшки и сѣли  надъ моремъ, − глядѣдли  на черный дымокъ, курили. Говорили, что  въ Россiи  теперь зима. Сѣли на корточки на молу  молчаливые турки,  смотрѣли  въ синюю даль. Ѣхали  съ багажомъ сезонные. Прiѣхала  барыня  съ дѣвочками  и съ ней  дѣвушка  съ краснымъ  зонтикомъ. 

Воробьевъ суетился на пристани съ  пачкою  накладныхъ. За кармашкомъ сидѣла  нслѣдилъ, какъ дѣвушка выправляла билеты,  какъ держала  собачку  въ голубомъ бантикѣ. Пароходъ  вошелъ въ портъ, долго грузился  ящиками и  бочками. На палубѣ дѣвушка  поила дѣвочекъ  молокомъ. Парходъ принялъ  чалки и потянулъ изъ  порта. Воробьевъ прошелъ  на конецъ  мола и махалъ  шляпой. Ему  отвѣтили  краснымъ  зонтикомъ. Тогда  онъ выхватилъ  розу  и бросилъ въ море. 

− Цацочку  свою  проводилъ? − спросилъ  подошедшiй  винодѣлъ. 

− Дура! − сказалъ  Воробьевъ. − Посылаю привѣтъ…  въ Россiю. 

− Толкуй. Ну,  пойдемъ, что ли,  къ Магирошкѣ,  разобьемъ пирамидку. 

Воробьевъ постоялъ,  пок Ане зашелъ  пароходъ  за мысъ. По дорогѣ  въ кофейню, забѣжалъ къ себѣ  на квартиру,  снялъ  со стѣны  открытку − видъ на свою котору,  съ окошкомъ,  у котораго стояла она, и старательно написалъ: 

«Привѣтъ далекаго незнакомца!»

 

II.

 

Вечеромъ, въ погребкѣ при кофейнѣ «Босфоръ»,  матросъ Залетаевъ,  веселая голова,  ставилъ прощальную бутылку друзьямъ. 

Друзей было  двое:  конторщикъ Воробьевъ и кривой  винодѣлъ  съ полковничьей дачи, − Переписко,  но вокругъ  стола понабралось  народу, и за  стаканами  тянулись  изъ-за  пятой  спины. Уже много  бутылокъ ушло  подъ столъ,  а сонный,  желтолицый грекъ Магиропуло ставилъ  и ставилъ,  сколько − не сосчитать. Да и кому  считать,  когда угощаетъ Залетаевъ. Только  успѣвай  слушать, какъ теперь  онъ окончательно  порѣшилъ наплевать  на чортово  море и замахнуться  за Кострому куда-то,  гдѣ хоть  и не нащелкаешь  по пять  цѣлкачей на день,  за то  тамъ  такое!.. А когда  Залетаевъ разсказываетъ  подъ бутылки,  тогда не только  свои, россiйскiе,  навалятся  на спины  и глядятъ въ  ротъ, а и черномазая гречура и даже турки,  которые  и не понимаютъ-то ничего,  и тѣ помаргиваютъ  усами и поцокиваютъ  языкомъ  по-своему. 

Выпили  крѣпко, потому что  Залетаевъ божился,  что пьетъ  эту виноградную  бурликошу въ саамы послѣднiй  разъ и ужъ  если  теперь, можетъ,  гдѣ еще  и хватитъ на прощанье, такъ развѣ въ Новороссiйскѣ,  у косого чорта  Мухаладзе,  который держитъ для него  такое вино,  что откупориваетъ  его надо  машиннымъ  средствомъ: время  пробку  заѣдаетъ! А тамъ  Россiя пойдетъ,  а въ Россiи все самое  настоящее,  безъ обману!  Береза − ну,  и видать, что береза. А тутъ  гдѣ береза! 

− Ттуъ не можно березѣ, − сказалъ  винодѣлъ. − Тутъ культура тропическая, флора!  

− Чорта у васъ  тутъ можно! Семь лѣтъ  по вашему берегу колочусь, знаю. Деньжатъ тутъ у васъ наклевать можно,  а настоящаго  чего нѣтъ. Ну, захочи  я сейчасъ… соленаго  огурца,  со льда? Сердце у меня по огурцу  жгетъ… Нѣту! Ну… смородина красная есть?!  То-то и есть. Ну-ка,  дай мѣсто плюнуть, − отстранилъ  Залетаевъ навалившагося на него  старика-турка, въ сѣрой  тряпкѣ на головѣ. − Не выношу бараньяго  духу  вашего.

Вытянулъ  мѣдные кулаки, стукнулъ  объ столъ  и встряхнулся. 

− Значитъ,  домой прикачу − вразъ  къ  первопуткѣ. Снѣговъ  у насъ! Одноразъ  навалю такъ, что… старуха  одна утопла! Съ морозу − въ баню. Еловы  у насъ дрова… ужъ  и весело горятъ! Кваву  поддамъ  съ можжухой − продеру себя вѣникомъ  чище песку. Семь  годовъ  въ банѣ  настоящей не былъ! Что, товарищъ, не пьешь? закону боишься?  А ты пей.  Скажи тамъ Магомету вашему, − Залетайка,  молъ, угощалъ,  старый товарищъ. Бѣлугу  ловили вмѣстѣ. 

− Мугаметъ… у! − показалъ  старый турокъ желтые зубы въ сѣдой  бородкѣ. 

− Знаю,  веселый человѣкъ… Баба у меня глазастая, бѣлая… замѣчательная. Забеременѣла тогда, Мишкой первымъ ходила, вперевалку… зыбь! Не нагляжусь! Здѣшняя,  морская, − чего! 

− Лучше  русской женщины нѣтъ… − сказалъ Воробьевъ. − У нихъ глаза  особенные, и по цвѣту… 

− Не по цвѣту, а… Сколько странъ видалъ, − такого  полу нѣтъ. Въ Суецкомъ  каналѣ стояли… ихнiя  женщины кувшины  огромадные  на головахъ таскаютъ, − смотрѣть  скушно. Я Россiю ни на что не промѣняю. На снѣжку-то  стоялъ когда, да-да?! −хлопнулъ  Залетаевъ по плечу старика-турка, а тотъ опять  показалъ зубы  и покарякалъ . 

− Снѣгъ  у каждой сторонѣ можетъ быть, − сказалъ въ стаканъ  винодѣлъ и помочилъ усы. 

− И я бы  пошелъ въ Россiю… − вздохнулъ  Воробьевъ, ощипывая усики. − Въ Москву бы на сорокъ рублей пошелъ. Меня изъ-подъ  Нижняго  завезли сюда по восьмому году.. Что я теперь здѣсь одинъ!  А зиму я хорошо помню, вороны  у насъ  во дворѣ  по снѣгу  прыгали… 

− Тутъ и ворона  рвань! У меня ворона крупная,  пушистая… красо-та! Теперь всего увижу. А ты, Воробка, будь  благонадежнъ… обязательно въ Москвѣ устрою на… полсотни! Про Машу свою объяснилъ, я тебѣ сочувствую. Бери ее на куканъ,  чего въ самъ-дѣлѣ! Въ Москвѣ  на каждомъ мѣстѣ  ярлыки  по магазинамъ… требуется конторщикъ, бухгалтеръ  тамъ… сколько хочешь. Была горничная Зина  изъ Питера, каталъ ее подъ парусомъ… говоритъ − прiѣзжайте къ намъ, устрою  васъ  швейцаромъ  въ домѣ, хорошо знакома  съ управляющимъ… Десять етажей! Будете  господъ  подымать,  двугривенные огребать, а я  къ тебѣ буду  опущаться на машинѣ съ пятаго етажу! У графини  служитъ, отойтить не можетъ…  

− Елеваторъ  называется! − сказалъ  винодѣлъ.  

− Эй, Димитраки,  черномазая  шельма,  поди сюда! Ты мнѣ чистосердечно  щиблеты  начищалъ, − я тебя угощаю! Магирошка,  становь ему бутылку!  Въ Россiи  этого безобразiя нѣту! Безъ сапогъ  гуляютъ, а… по земи не елозятъ… Но все  равно, ты мнѣ другъ… на, тебѣ… гривенникъ,  купи  матери своей  мыла яичнаго, бѣлая  чтобъ ходила. Не люблю  этой черноты-грязи! Наши бабы, какъ рѣпки. А твоя вдова,  Воробка… я въ  порту слышу,  какъ отъ  ее всяческимъ чеснокомъ… На вдову наплюй! Значитъ,  какъ въ Москву  прiѣду,  обсмотрюсь, − телеграмму высылаю. Въ  банкъ  можешь  поступить, есть у меня адресъ… 

Поглядѣлъ  Залетаевъ, какъ подъ  турецкой картинкой,  гдѣ по синему  морю плывутъ  тысячи пароходовъ,  два грека, почесывая  волосатыя  груди,  яростно  щелкались  шашками  на доскѣ, и плюнулъ.  

− Рѣжутся  цѣльный день  въ шишъ-бешь  своей,  каштанники… чего  имъ! Въ Москвѣ  огляжусь,  то − се… у знакомыхъ  побываю, памятники  какiе погляжу замѣчательные… − за Кострому! Знакомыхъ у меня въ Москвѣ − полна книжка! 

Залетаевъ досталъ  изъ пиджака  клеенчатую  книжку и щелкнулъ объ  столъ. 

− Дать  тебѣ, Магироша,  эту книжку… надѣлалъ бы ты дѣловъ! Морды вотъ  у тебя  нѣту  выдающей… мою бы тебѣ! 

− Безъ  морды  надѣлалъ! − сказалъ  Магирошка,  помигивая. − Голова  нада,  не морда. 

− У тебя  щу-чья  голова! Вотъ сколько  у меня  друзей и знакомыхъ… и гдѣ я  долженъ  побывать! Въ первую голову − къ барынѣ съ барышнями. Каталъ  ихъ  подъ  парусомъ  три дни кряду,  заработалъ  красную. Вотъ… желѣзная  торговля, Балчугъ!  Говоритъ − будете  черезъ Москву  переѣзжать, вразъ  чтобы зашелъ  къ нимъ  обѣдать. Гуся обѣщали  жарить. Записано − Голо-гулькины. Очень мнѣ обрадовались! Мы,  говоритъ,  думали,  что здѣсь  все турки, и вдругъ  такой супризъ! Козырнуть бы за ней − мèнѣ бы, какъ сторублевкой,  не отдѣлалась.  Еще номеръ, − шелковый фабрикантъ… лобанòвъ его  острогой училъ  бить, − острогу мнѣ, шутъ, поломалъ. Сдулъ съ него красную.  Поѣдемъ и поѣдемъ въ Москву! При конторѣ мѣсто на… три  четвертныхъ! − «У тебя  лицо рѣзкое,  фигура съ отлетомъ… всѣхъ у насъ  дамъ зашибешь,  судьбу найдешь». − Эка! Да я какъ  на Уралѣ былъ, у Златоустѣ, − въ меня супруга  управляющаго  заводскаго влюбилась… Я со двора − она со двора. Я на рѣку − она на рѣку. А-ты  насчастная! Но англичанка и по-русски не можетъ. Но жалко супруга,  очень замѣчательный  въ отношенiяхъ. Встрѣлся  разъ съ ней за казармой, − вынимаетъ  вдругъ  портмонетъ, даетъ  полтинникъ. Потомъ… настрѣлялъ  ей рябчиковъ, − выходитъ на крыльцо,  вынимаетъ  портмонетъ,  даетъ… цѣлковый! А?! Я ей … чего еще? Форелей ей  наглушилъ съ десятокъ.. − пять рублей! Я – ей, она – мнѣ… я − ей,  она − мнѣ! Вижу  − въ узелъ, влюбился  по само  сердце. А не могудопуститьююю очень нѣжная, и глаза умоляющiе. Не ѣмъ, не пью − отъ  работы отбился…

− Какъ это… замѣчательно! − сказалъ  Воробьевъ, влюблено смотря на Залетаева. − А бываетъ  въ жизни… 

− Чего со мной  не бывало, разъ я всю жизнь  прошелъ, по всякимъ мѣстамъ! − сказалъ  Залетаевъ, окидывая  затуманившимися  глазами чадныя стѣны. − Передо мной  корабли и моря… и  вся жизнь! Съ вами  только  семь  лѣтъ  загадилъ для неизвѣстно чего. Красавица! Глаза  голубые,  волосы замѣчательные… А былъ я  у Скенсера того, управляющаго, какъ  секретарь… и по двору, и по охотѣ, и по всей  спецiальности. Прямо − друзья  съ нимъ. Друзья  мои,  пейте, угощайтесь! Манироша, не спи! А на охотѣ  было, и при немъ я рысь убилъ, а ему  на козла  посчастливилось. Ну, сидимъ подъ сосной,  такъ все кругомъ  отчетливо… зажарили  Козлову  ногу на  вертелѣ. Натсой-ка у него была… ярь! «Чего ты, − говоритъ, − сплющiй сталъ, Иванъ Макарычъ!» − А я смотрю  на Козлову ногу, какъ она жарится пузыриками, и молчу. − «Что жъ ты молчишь,  разъ у тебя  болѣзнь какая ни на есть имѣется!  Скажи  мнѣ  всю правду, я найду  какое ни на есть средство!» − А тутъ  мы съ нимъ  по одной страсти,  при охотѣ, − тутъ не  до отношенiй какихъ. Стоитъ она  у меня передъ глазами во всей своей принадлежности,  какъ она въ  собольей  шубкѣ катается на тройкѣ нашихъ заводскихъ лошадей!.. Прямо и говорю  ему: «Давайте мнѣ  скорѣй расчетъ,  пойду куда въ далекiя страны,  размыкаюсь!» А онъ  на меня  руками! − «Я безъ  тебѣ не могу по охотѣ, ты всякiй знакъ  понимаешь и по собакамъ очень  замѣчательный… и всякую птицу, и звѣря каждаго  до капельки  понимаешь. Я могу тебѣ еще красненькую  прибавить,  чтобы ты не разстраивалъ конпанiи!» − Магирошка, становь бѣлаго,  кто желаетъ! − «Я, говоритъ, запру тебя на замокъ!2 Говорю − «не можете  меня на замокъ, а уйтить отъ васъ я должонъ,  потому что не желаю  губить васъ и разстроить  все ваше  семейство… А коль  хочете знать,  то вотъ! Я люблю  вашу супругу, и вотъ у меня  гдѣ сидитъ  эта любовь! Смотрите, − говорю, − и… мотайте себѣ  на усъ!» Тогда онъ вдругъ… чего! Вынимаетъ бумажникъ и достаетъ  двѣ красныхъ! − «Это, говоритъ,  дѣло сурьезное, она первая  красавица на свѣтѣ, и живописцы  съ не рисовали замѣчательныя  картины… и она мнѣ вѣрна неизмѣннно навсегда,  но я не желаю  твоей погибели. Ты самый замѣчательный охотникъ и знатокъ… по рыбѣ и по птицѣ, и по всякому звѣрю, но… ежели на тебя видъ  моей красавицы супруги  такъ производитъ, ты должонъ сiю минуту отойтить отъ  нашего семейства… И  вотъ тебѣ… три красныхъ,  а когда нужда тебѣ какая случится, то пиши мнѣ какъ  въ банкъ, я тебѣ  вышлю  по телеграфу!» − Да… − «И скажу, говоритъ,  тебѣ по секрету  между нами… я не люблю своей супруги… Я люблю одну русскую графиню… и терзаюсь черезъ  нее каждый день и каждую ночь»!.. 

− Тоже… дѣло  понимаетъ, − сказалъ  винодѣлъ. 

− Да… «И ежели бъ  ты былъ, говритъ, образованный, ты, можетъ, я изъ любви  къ тебѣ развелся бы со своей  дорогой супругой… и съединилъ  бы васъ обѣхъ  въ бракъ навѣки! И она была  бы съ  тобой  замѣчательно  счастлива… Но разъ такое,  то самое  лучшее  отойтить отъ насъ… И вотъ ты лучше  не возвращайся домой,  чтобы не растравить пуще  своего сердца… а ступай прямо  на Исетскiй заводъ,  къ моему  другу-прiятелю… Матерзону! онъ англичанинъ и тебя по моей карточкѣ  приставитъ… къ себѣ дял охоты и всего. А я буду  прiѣзжать  и тебя видать. И вотъ еще тебѣ за дипломатъ твой и какое твое  у насъ  на квартерѣ осталось имущество…  возьми еще пару красныхъ и простимся навѣки, мой дорогой другъ!» − Вотъ. Потомъ я прибылъ сюда къ вамъ, чертямъ! 

− Ахъ, Залетайка, залетайка! − вздохнулъ Воробьевъ. − Это необыкновенно. Ужели все это было! 

− Ты бы выдумалъ, щуплый! − сказалъ  Залетаевъ и хлопнулъ стаканомъ объ полъ. − Чистые  мнѣ стаканы чтобъ! 

− Савсэмъ самашедшiй… − покрутилъ головой Матиропуло. − А пиджукъ какой… чистiй? Купи пиджукъ  новый… 

− Пиджу-укъ?!  Въ Новороссiйскѣ  всю амундировку задѣлаю. Пиджукъ! Разъ я въ Рассiию ѣду… чего я  тамъ  увижу! Придетъ весна − пти-цы  всевозможной налети-итъ! Ледоходъ-то видалъ  на Волгѣ, щуплый?! Ничего-то ты не  видалъ… А вотъ  онъ ви-далъ! Кривой?!.. 

Винодѣлъ  думалъ надъ стаканомъ,  повѣсивъ усы; вѣки его  набрякли,  сивые  вихры  взмокли,  губы опустились, и сталъ онъ похожъ  на уставшаго  человѣка,  которому  все равно. 

− Что жъ,  ле-до-ходъ! Плыветъ,  а больше ничего…

− Плыветъ! Шу-митъ… не  наглядишься! Скучно  безо всего,  нельзя сказать какъ. Гдѣ тутъ  гуси-лебеди?! Ну? Игдѣ  тутъ гуси-лебеди? Пере-пела! А что  твои  перепела? Я тыщу  пере-пеловъ  за одного  нашего пѣтуха  не возьму! Тутъ пѣтухи… русскихъ пѣтуховъ здѣсь нѣту,  замѣчательныхъ! Гребня такого нѣтъ… 

− Вотъ насчетъ кукушки… не слыхалъ я ее тутъ… − сказалъ Воробьевъ. 

−Наша зозуля имѣется у каждой  сторонѣ… − отозвался винодѣлъ.

− Нѣту настоящей! − замахалъ пальцемъ Залетаевъ. − Знаешь, грекъ, кукушку? Ни черта  не знаетъ. Турка знаетъ. Знаешь, старикъ, кукушку, а?

− Ку-ку… − сказалъ турокъ,  ощериваясь, и замоталъ  головой. 

− На сѣнокосъ бы тебя… въ Костромскую  губернiю! Я,  сейчасъ,  кошу, ты косишь… я спереду − р-разъ! − двинулъ  Залетаевъ кулакомъ и зацѣпилх  выпучившаго  на него  блестящiе глаза грека. − А ты  опасайся! Вотъ  и подъ  косу такъ… Ото всего  духъ веселый… Въ Москву  прiѣзжаю, чего вижу? Скучаю безъ колоколовъ! У насъ  церковь… глазы у ней  синiя, на главахъ звѣзды огромадныя,  кресты на цѣпяхъ… бабы нарядныя,  мужики  сурьозные… Другъ-прiятель! − обнялъ  Залтаевъ  старика-турка. − Гассаша! Поѣдемъ въ Россiю… Вмѣстѣ бѣлуга  насъ крутила. Ты трудящiй, въ опасности  жизни ходишь, свою родину не знаешь… я трудящiй,  въ опасности жизни  родины своей… Что?! Пей, друзья! помни Залетайку, какой былъ  замѣчательный товарищъ! 

А Магиропуло  ставилъ и ставилъ,  хоть и дремалъ,  глазами похлопывалъЮ а ставилъ. Уже дремали  по стѣнкамъ турки,  разинувъ ротъ,  бросивъ  черные кулаки  на синiя колѣни. Уже пошли  спать  мухи  въ зеленые  вѣники  подъ потолкомъ. 

− Теперь  для меня Москва  имѣетъ  большое значенiе… − сказалъ  Воробьевъ. − Поклонись  отъ меня Москвѣ. 

− Обязательно. Значитъ,  куплю  калоши,  зонтъ настоящiй… Деньжатъ  у меня  запасёно… − хлопнулъ  Залетаевъ по карману, − на лыжахъ  буду по лѣсамъ  зайцовъ  бить! Щуки тамъ у насъ… Гляжу − въ заводникѣ лежитъ  колода… щу-ка! Обглодали ее раки  до кости. Смѣрили − полтора аршина! Судаковъ вотъ  недостатокъ… Ну, гдѣ тутъ  изобилiе  всего? Пче-ла! Развѣ это пчела? Нѣтъ  въ ней  красы настоящей. Я тебя спрашиваю,  − затеребилъ онъ  рукавъ  Воробьева, − уаажи  мнѣ здѣшнюю  пчелу, настоящую! чтобъ ядовитая…  Ваша жалить не умѣетъ, а у насъ  пчела…  кобылу бьетъ. Пейте, друзья,  веселѣй! Будешь, Воробка,  писать  мнѣ сообщенiе, − пиши: Косторомской губернiй, Костромскому уѣзду… этой… Семеновской  волости,  больше ничего. Ивану Макаровичу Залетаеву! Хочешь,  Машу повидаю,  вразъ  отобью? Боишься… Носъ  все дѣло  твое портитъ! Ничего. Кривой  вонъ хоть и глазу не имѣетъ, а четверыхъ  высидѣлъ… жена  его за вихры  таскаетъ  изъ любви… Ну, спой, Кривой,  какъ квиточки во садочкѣ по-ливалъ! Хочу  твоего голосу…  прiятель мой дорогой! У тебя  голосъ… тонкой,  слезу  прошибаетъ… 

− Ты смiешься, а я плачу, − сказалъ винодѣлъ  въ стаканъ. − Сердце мое  плаче… э! 

− Продавай  яликъ! − сказалъ  вдругъ  Магиропуло. − Ни твой,  ни мой! − и четыре раза  помахалъ пятерней. 

− Вотъ они,  квиточки-то! − покрутилъ  головой Залетаевъ, − тяжелая она стала. − Человѣкъ  хребетъ ломаетъ − гречура потъ  сбираетъ. Сказано вокончательно: пара  четвертныхъ! такъ и будетъ пара четвертныхъ. Умоешься. Грабили  меня  въ Сибири и на Волгѣ.. сосали  изъ меня  кровь  по каплѣ въ Новороссiйскѣ… семь я бѣлугъ  убилъ въ компанiи съ друзьями для  тебя,  несытые глаза  твои… ты меня  здѣсь сосалъ, а… ялика тебѣ не  видать! Яликъ меня  кормилъ-поилъ,  сердце мое  веселилъ… я на него  не налюбуюсь,  какъ на дитя… Пусть волны  его растрепаютъ,  мальчишки запакостятъ, а тебѣ, Магирошка,  не видать  его, какъ… своего заду! Кто со мной  на родину  сейчасъ  ѣдетъ,  мои пироги  кушать желаетъ?!. Немедленно,  въ четыре часа утра! 

− Голова веселiй! − потрепалъ  Залетаева  по плечу Магирошка. − Сухой голова. 

− А ялика  не дамъ! Подымаю  цѣну за разговоръ… три четвертныхъ! 

Турки закачали  головами. Греки перестали стучать  въ шиш-бешъ. 

− Залетай,  уважаю я тебя… − сказалъ  хмельной  Воробьевъ. 

− Тебѣ не можно не уважать… − стукался стаканами винодѣлъ. − Мой полковникъ тебя уважаетъ… Приходи у подвалъ,  будемъ  говòрить. Мнѣ  настоящей цѣны  не знаютъ… 

− Я тебѣ цѣну опредѣлю. Друзья мои! возьмите  сейчасъ, сiю минуту,  мой яликъ…   ѣздите на немъ по всему морю, утопите его… Лучше пусть  рыбы морскiя, мои  друзья… − они меня  поили-кормили, − въ немъ  свою квартеру  держутъ, а Магирошкѣ душу  свою не продамъ. Мой яликъ  востроносый… онъх меня  семь лѣтъ  неизмѣнно  кормилъ, черезъ него  мнѣ уваженiе  ото всѣхъ… Кошкинъ, фабрикантъ призналъ  меня… горничная Зинаидочка  подарила на немъ  любовь… Я на немъ  поперекъ моря  ходилъ, я на немъ  семерыхъ душъ спасъ! 

Поздняя  ночь стояла за порогомъ. Ушли  турки  спать  подъ паруса,  подъ сараи на берегу. Убрались греки въ свои  чесночныя  логовища. Писалъ  на стѣнѣ, на грфельной доскѣ,  Магиропуло  палочки-бутылки. 

Снялъ  Залетаевъ  синiй  пиджакъ,  вытеръ  спинкой  потное лицо,  протеръ  застланные глаза.  

− Кривой,  пожми  мою руку… − протянулъ онъ  черезъ столъ руку,  на которой  былъ  вытравленъ  синiй  якорь  съ крестомъ  и сердцемъ. − Любишь ты меня? 

− Люблю, − сказалъ винодѣлъ,  не выпуская  руки. − Заскучаю. 

− На родину… крайняя  необходимость. И ты, Воробка… будетъ  тебѣ черезъ меня утѣшенiе. Кривой  не тоскуетъ,  не горюетъ…  при подвалѣ обыкъ… а ты − щуплый. Объявлюсь къ вамъ съ  желтыми  чемоданами отдыхать  и купаться на морѣ. Добуду  своего счастья… Ну,  игдѣ  тутъ гуси-лебеди?! Летятъ  гуси-лебеди высоко,  всего  видятъ… − сталъ  причитать Залетаевъ; причиталъ  и покачивался въ дремотѣ. − Спрашиваю я  гусей-лебедей… гдѣ вы были, чего видали?.. Сказали  мнѣ гуси-лебеди… У тебѣ… Костромской  губернiи, Костромского  уѣзду… чего?.. середи  поля столбъ… на томъ  столбу… Старикъ  мнѣ на Кубани  про гусей  сказывалъ…  про судьбу-горе,  на столбу сидитъ,  дожидаетъ… Сколько у меня  тутъ  все-го!.. 

Стукнулъ Залетаевъ  кулакомъ  въ грудь,  вытащилъ  газетный пакетъ и сталъ  разворачивать. Вынулъ пачку − красненькiя, вынулъ еще − четвертныя… 

− Всей суммы…  сто тридцать  пять рублей,  безъ ялика Магирошка, получи  за угощенiе.  

Грекъ  принесъ  грифельную  доску, показалъ запись и  полѣзъ подъ  столъ  за бутылками. Насчиталъ  двадцать четыре  бутылки. 

Отдалъ Залетаевъ  за вино,  за  шашлыкъ и брынзу,  за тарань и кофе, − девять  рублей и  поднялся.  

На лавкѣ,  подсунувъ  подъ обвязанную  тряпицей  голову  черный  кулакъ,  спалъ  на спинѣ турокъ. Залетаевъ пошаталъ  его острыя  поднятыя  колѣни, потянулъ и сказалъ: 

− Прощай, старый  товарищъ… Бѣлугамъ  кланяйся.  

Турокъ  почмокалъ,  почесалъ  коричневую  грудь  и закрылъ  глаза. Магиропуло  сталъ запирать  кофейню.   

         

III.

 

Послѣ жара и бараньяго  духа кофейни  легко  дышалось. Съ моря  тянуло  соленымъ  вѣтромъ. Въ тишинѣ  порыкивало прибоемъ.  

Залетаевъ покачивался, все  натягивалъ  спадавшiй съ плеча  пиджакъ. По бокамъ  шли  растроганные его  рѣчами  винодѣлъ  и конторщикъ.  Винодѣлу  хотѣлось  сказать  утѣшительное − жалко ему  было  Залетайку. Собиралъ  мысли,  и не выходило,  что бы такое  сказать. 

Черно было  и въ городѣ, и на морѣ. Уж е все спало. Молча  спустились въ паркъ, пустой и глухой  теперь, и Воробьеву представилось  въ шорохѣ  буковъ,  какъ  онъ одинокъ, и что  настоящая  жизнь  тамъ,  далеко,  куда уѣзжаетъ Залетайка.  Не хотѣлось итти на квартиру − ждала  его тамъ  опостылѣвшая  вдова.  

− Залетайка… − говорилъ  онъ нетвердо. − Если  у тебя  горе какое − пройдетъ. Только скажи, − какъ  другу.. Воротишься къ намъ, прямо… приходи  на мою  квартиру… 

− Нѣтъ у  меня  никакого  горя… 

А  винодѣлъ  все надумывалъ.    

На широкой площадкѣ,  гдѣ лѣтомъ играла музыка,  Залетаевъ остановился. 

− Друзья мои вѣрные! Ничего мнѣ не надо. Отвелъ душу…  окончательно отведу въ Россiи… Найду  ли друзей, которыхъ уважаю?! 

− Отчего я съ тобой могу  говòрить?! − воскликнулъ  винодѣлъ, кладя руки на плечи Залетаеву. − Я потому съ тобой могу  говòрить… Въ Воронежской губернiи есть у меня мать… есть у меня усадьба.. Буду негодящiй – сяду на усадьбу… Придетъ  ко мнѣ неизвѣстный человѣкъ… Кто  такой пришелъ? Залетаевъ, Иванъ Макарычъ! Скажу  я: мамо, не стели мнѣ постелю, я у порога ляжу! Стели постелю…  моему горячему другу!.. 

− Не смѣй! − закричалъ ему въ лицо Залетаевъ. −Не  ты мнѣ постелю будешь стелить! Я къ тебѣ  подъѣду на… автонбилѣ, съ чемоданами,  въ хорошей одеждѣ. Кто, скажу,  живетъ на усадьбѣ?  Кривой живетъ… убогiй человѣкъ! Скажу: Кривой, сажайся со мной  рядомъ… бери изъ  моего банку  сколько тамъ тебѣ нужно  для… екипировки и всего… 

− Буду старшимъ агентомъ правленiя… полторы тысячи! − кричалъ конторщикъ. Возможно черезъ  протекцiю!.. Братцы,  мы всѣ друзья! Прямо, мы всѣ…  

Тутъ у конторщика  закололо въ носу и онъ сталъ  трясти Залетаева  за пиджакъ…

− Ты, Воробей,  можешь выражать… − сказалъ растроганно  и расцѣловалъ его  Залетаевъ. 

Потомъ пошли дальше. Вышли на  лѣстницу,  откуда дремъ  открывался  широкiй видъ.  Теперь черно было въ морѣ, только два огонька  висѣли  во тьмѣ − фонарики  на мачтахъ.

 − Прощай, стихiя! − всплеснулъ  руками Залетаевъ. − Крутился возле  тебя,  кормился,  отъ родной  матери  отбился… Собираю  свое имущество и двину… въ Новороссiйскъ!  

− Зайдемъ въ подвалъ! ну, пуще жизни  прошу − азйдемъ! − приставалъ  винодѣлъ. − У меня  мускатъ розовый… ничего не пожелѣю… 

− Хорошо гуси пѣли… − сказалъ задумчиво  Залетаевъ. − Будетъ. Завтра только меня и видѣли. 

На томъ  и простились. Залетаевъ  спустился въ портъ, а конторщикъ съ кривымъ  винодѣломъ  поднялись  въ гору и возлѣ  дачи полковника, «Рай»,  долго  прощались и жалѣли Залетайку.  

− Можетъ,  не уѣдетъ? − говорилъ  конторщикъ,  не выпуская руки винодѣла. 

− Уѣдетъ, − говорилъ винодѣлъ. − Онъ своевольный. Съ женой семь лѣтъ не видался… 

− Жена его  померла! Прошлымъ лѣтомъ поминали ее у Магирошки… 

− У кого жена померла? − не понималъ винодѣлъ. − Какая у него жена,  у холостого! Тамбовскйо губернiи  усадьба у него сгорѣла… 

− Не Тамбовской, а…  Симбирской! Зачѣмъ ему въ Кострому? Ну, за-чѣмъ ему въ Кострому?!  

− Отецъ у него за Костромой съ братомъ… 

Такъ они долго стояли  возлѣ дачи полковника и спорили − уѣдетъ или не уѣдетъ. И ни тому, ни другому  не хотѣлось, чтобы Залетайка  уѣхалъ. 

Простились, и Воробьевъ  побрелъ  къ себѣ, на шоссе. Шелъ мимо  пустыхъ дачъ и давалъ  себѣ слово уѣхать  въ самомъ непродолжительномъ времени.  

Отперла  съ запавшими  горячими  глазами, черная и худая, и заругалась, что пришелъ поздно. 

− Конечно! − визгливо закричалъ  на нее Воробьевъ. − Довольно! Прерываю совмѣстную жизнь! Не желаю жрать твои  кефелù!.. Что?! У меня  невѣста въ Москвѣ!  

Посмотрѣлъ на грязную рубаху  вдовы, на растрепанныя волосы, какъ  у вѣдьмы, и плюнулъ. 

− Тц-тц-тц… − поцокала вдова языкомъ. − Уходи, уходи… шайтанъ на голову! ницего не  платилъ… годъ  не платилъ…  

− Чортъ! − крикнулъ Воробьевъ. 

Заперся  въ комнаткѣ, распахнулъ  кулакомъ окна и сталъ  жадно дышать  соленымъ вѣтромъ. Въ темномъ морѣ стояли тѣ же два огонька. 

…Уѣду! уѣду!!  

Въ этой чернотѣ съ двумя  огоньками все казалось  простымъ и легкимъ. Собрался − и двигай  въ Новороссiйскъ! И не ночь была тамъ, на морѣ. Яркое  солнце пекло въ окошко конторы, слышался  въ тиши милый шорохъ по галькѣ, и красный зонтикъ вертѣлся-вертѣлся за бѣлымъ, нѣжнымъ лицомъ, и смѣялись  задорящiе глаза-звѣзды. 

− Эхъ, летятъ  гуси-лебеди!.. − сказалъ  Воробьевъ  ночи. − Ма-ша!.. 

 

IV. 

 

Въ ноябрѣ  пошли штормы. 

Ѣздили  турки ловить  бѣлугу. Съѣхались на ярмарку греки закупать  орѣхъ и каштанъ. Двѣ недѣли  выскрипывали шарманки − «алаверды». Наконецъ, затихло. 

Конторщикъ  съ винодѣломъ  рѣзались  вечерами на биллiардѣ. Одолѣвалъ винодѣлъ. Билъ  и отъ  трехъ бортовъ, и дуплетомъ, хоть и кривой. Рѣзалъ  и приговаривалъ: 

− Не я бью − судьба! Поигралъ бы съ моимъ полковникомъ!

− Побьемъ  судьбу! − приговаривалъ  Воробьевъ. 

Было невесело. Все ждалъ письма изъ Москвы. Мѣсяцъ прошелъ, а письма не  было. Передъ  биллiардомъ  заходилъ на почту. 

− Никогда  тебѣ ни одного письма  не было! − говорилъ чиновникъ-прiятель.  

− А теперь будетъ. 

Завелъ тетрадку,  началъ писать дневникъ. Написалъ  три странички, − нѣтъ, трудно носить  одному тяжесть. Пошелъ какъ-то, въ концѣ ноября, къ винодѣлу,  засталъ  его въ подвалѣ:  цѣдилъ  винодѣлъ  барзакъ. 

− Сонъ мнѣ  сегодня  снился, − пришелъ къ намъ  чужой  пароходъ во флагахъ, − сказалъ винодѣлъ. − Вотъ  и гость. Давай  новое пробовать. 

− Ничего. Барзакъ? 

− Барзакъ. 

Пробовали еще. Хорошо. 

− Рислингъ? 

− Рислингъ. 

Потомъ  кабернэ пили − еще лучше. Потомъ  глубже пошли − къ сотерну. Этотъ  былъ совсѣмъ  необыкновенный. 

Когда прояснѣло, Воробьевъ вытащилъ  тетрадку и показалъ: 

− Вотъ. Хочу тебѣ прочитать… про жизнь. 

− Ну что жъ, прочитай, − сказалъ  винодѣлъ,  наливая стаканчики. − Я про жизнь  люблю. 

− Записываю, вообще… событiя и мысли. Гм!.. Ну вотъ… «Перваго  числа ноября. Грузили  табакъ. «Суворовъ» опоздалъ на пять часовъ. Разбили  ящикъ груши…» 

− Такъ… − сказалъ винодѣлъ въ усы. − Еще читай. 

− Пишу, что вижу. Гм!.. «Погода стала… Барометръ  очень  неустойчивъ. Отвѣту мнѣ пока нѣтъ. Что это обозначаетъ?!» 

− Хорошо, − сказалъ  винодѣлъ,  затягиваясь  кручонкой. − Хлопнемъ. 

− Погоди, сейчасъ тутъ… пойдетъ. Гм!.. «Четвертаго числа, середа. Сижу и  гляжу на бушующее море. На морѣ штормъ. Пароходъ не зайдетъ,  и почта  не пойдетъ. Счастливы  люди,  которые могутъ крутится по всѣмъ мѣстамъ!» 

− Хорошо! − сказалъ винодѣлъ. − Ты писалъ? 

− Я. Слушайю Гм!.. «Она меня преслѣдуетъ и на молу, и въ  кофейнѣ, и пуще  на квартирѣ, ночью. Все жду отъ нея  письмеца и послалъ вчера пятое. Что же все это значитъ?! Отъ этой  своей чертовки  уйду обязательно!» 

− Обязательно  уходи! − сказалъ винодѣлъ. 

− «Агентъ сказалъ,  что счастье опредѣлено всѣмъ, но слѣпо. У него  жена опять родила дѣвочку,  и это при такомъ  сожержанiи и цѣнахъ! Но у него братъ въ страховомъ обществѣ и обѣщаетъ. Еслибы и мнѣ взять страховую операцiю! Тогда можно  заработать въ годъ  лишнихъ двѣсти рублей…» 

− Вѣрно, − сказалъ винодѣлъ. − Ты можешь… излагать. Дальше читай, я люблю про жизнь. 

− Все. Всѣ событiй описалъ. Вотъ… стихи еще выписалъ  изъ «Края»… Поправилъ немножко для себя… 

− Стихи я люблю, − сказалъ винодѣлъ, проглядывая на  огонь стаканчикъ. − Опять мутновато… спиртовалъ мало! 

− Вотъ… Гм!.. 

«Отравленъ жизнью я, тоской души моей! 

«Приди во снѣ ко мнѣ, поплачь и пожалѣй!

«О, Маша… ты тоски души моей не знаешь, 

«Ты въ вихрѣ свѣта  счастливо живешь! 

 − Да! − сказалъ  винодѣлъ. − Это я обязательно  запишу, погоди… У меня тоже есть  кой-чего… 

Винодѣлъ  досталъ  изъ-подъ боченка мѣлокъ, которымъ  ставилъ на днищахъ  время налива, фильтровку и сдабриванье. Пошелъ  со свѣчой къ стѣнкѣ и сталъ  записывать. Пошелъ и конторщикъ. Стояли въ узкомъ проходѣ  между стѣной  и бочками. 

− Мой полковникъ  не можетъ сюда  залазить, пузо не допускаетъ. А якъ  не съ кѣмъ  пожуритись, то пышу… Вотъ  на сотернѣ восьмого  года и молю. Ну, якъ?.. «Отравленъ… жизнью… я…» Погоди… 

А Воробьевъ  читалъ  на днищахъ:

«Отслалъ мамѣ 7 р. Назаркѣ у солдаты 2! Сотернъ восьмого году  вдругъ  зацвѣлъ! Выгралъ  съ Воробки рубликъ…» 

− Ну?.. А – а!.. Тоской  души… моей! 

«Была въ гостяхъ одна  особа. Мой полковникъ  видалъ въ окно − ругался. Какая польза ото всего въ  жизни?!  И зачѣмъ насъ учили  декоративному садоводству»! 

− Это что у тебя − крестики? − спросилъ Воробьевъ. 

− «Приди ко мнѣ во снѣ», − что ли? А! Крестики-то… А это, когда  не могу писать. Вотъ  сегодня поставлю: гость былъ!  

И поставилъ  хорошiй крестъ. Воробьевъ читалъ: 

«Мое вино  что-нибудь особенное! Эхъ, буду добавлять  кремотртару, все равно!..» 

− Эй,  подземельные! − услыхали вдругъ голосъ и поглядѣли другъ на друга.  

− Залетай!?. − выглянулъ винодѣлъ  изъ-за бочки. 

Это былъ онъ, видимы и нежданный. Онъ стоялъ  подъ лѣстницей, руки въ карманахъ,  поднялъ плечи  подъ всегдашнимъ своимъ пиджакомъ, въ фуражкѣ съ грязными  буковками, съ закрученными лихо рыжимы усами. 

− А, черти… живы! 

Тряхнулъ  головой къ бочкамъ и сказалъ коротко:

− Нацѣди. 

Сидѣли въ каморкѣ, аз валкимъ столикомъ, въ грудахъ  заготовленныхъ бутылокъ. Оплывала  сальная свѣчка, кидая  колышащiяся  тѣни. Залетаевъ уперъ кулаки  въ колѣни, пригнулъ  голову и смотрѣлъ  на стаканъ быкомъ. 

− Повидалъ всего… − разсказывалъ  онъ стакану. − Будетъ слѣдъ моей жизни. Но, промежду  прочимъ… замѣчательно.  

«Сдалъ», − подумалъ  винодѣлъ  съ перваго. Воробьевъ  присматривался и выспрашивалъ: 

− А по адресу-то… не заходилъ?  

− Всего  будетъ. Очень эта… барыня  желѣзная, обрадовалась. Вообще… тутъ мнѣ… цѣны нѣту! Лѣтнее время  мало-мало  семь красныхъ не нащелкаю! 

− До сотни здѣсь нагонялъ! Тебѣ  цѣны нѣтъ,  это ужъ… − подтверждалъ винодѣлъ, прищурясь.

А самъ  думалъ: не тотъ. Съ  чего-то  малиновая  царапина по всей щеѣ, отъ  лѣваго уха  на грудь,  подъ  тѣльникъ. 

− Такъ. Н ародинѣ  побывалъ?.. − пыталъ винодѣлъ,  глядя на стаканчикъ. 

− Вообще… чего я у дяди  не видалъ! Дядя съ тетей по старой вѣрѣ,  веселья у нихъ нѣтъ. Лѣсовъ  − края… а настоящаго нѣтъ. Погода, вообще… холодная. 

− Понятно. Пей, залетай… прояснитъ.

− Да, тридцать градусовъ морозу. Ну… стоялъ  поѣздъ  двое сутокъ,  расчищался. Сорòкъ  много налетѣло неизвѣстно откуда… Весеннее еще время − такъ, а…  Въ Москвѣ тоже…  освѣщенiе  хорошее, дома  замѣчательные… 

− Мой полковникъ въ Москву  уѣхалъ. 

− Само главное… чего? Привязы  тамъ  нѣтъ. Мать  когда была − аткъ. Привязы у меня нѣтъ. Какъ мачеха стала − нѣтъ привязы! 

− Ну, понятно. 

− А по  адресу-то?.. 

− Чего  по адресу?! − сердито  сказалъ Залетаевъ,  не смотря на конторщика. − Ну,  былъ! Съ муфтой ходитъ, со швейцаромъ живетъ. Не стоитъ разговору. Вино у тебя,  Кривой, лучше стало. 

− Вино у меня что-нибудь особенное. Кремортартару  добавляю. И полковникъ мой сталъ  хвалить.

− Въ Новороссiйскѣ пилъ безпрестанно − въ грудяхъ  жгетъ, а у тебя… Думается,  чего мнѣ въ Россiи  строить… Тутъ все налажено. Ночью  прибылъ, ночевалъ  у себя, въ яликѣ. Теперь за  бѣлугой. Подыму турковъ − подъ  Батумъ! 

− Да ты  ее какъ  видалъ-то?.. − допрашивалъ  Воробьевъ, заглядывая въ глаза. − Саму  видалъ? 

− Какъ показалась,  такъ и видалъ. Ну и… больше  отъ  меня  ни звуку. 

− Ну,  съѣздилъ − и хорошо, − сказалъ  винодѣлъ  въ стаканчикъ… − Дай Богъ  каждому…  

Замолчали. 

− И-йя-а кви-точки  во-о са-до-чкѣ  по-ливалъ… я квиточки  во…  

− Не гуди, − сказалъ Залетаевъ. − Значитъ,  все у васъ  благополучно. Такъ. А бѣлуга  безъ меня  не далась. У меня  на ее слово есть. 

− Глаза у тебя, Залетай,  запухли. Надуло? − прищурилъ и другой глазъ винодѣлъ. 

− Совсѣмъ вы тутъ задурѣли. Хорошаго разговору не вижу. 

Такъ и  сидѣли. Когда  выбрались изъ подвала,  было совсѣмъ темно, и не разобрать, − вечеръ ли, ночь ли. Съ моря шумѣло  штормомъ. 

Еще съ утра подняли флагъ  на пристани, надъ проходной  конторой, − синее поле  съ бѣлыми буквами, − и его  сейчасъ  же стало  трепать и щелкать. И чѣмъ дальше − сильнѣй гнулось и поскрипывало древко. На морской  станцiи  подняли  штормовые знаки, и артель  турокъ-фелужниковъ принялась  накатывать  на берегъ  фелуги. Къ ночи  штормъ  бушевалъ во-всю, крутые  валы  катились  на берега, ломали гребни, били о стѣны мола. Хлестало  море черезъ дорогу, до турецкихъ сраевъ,  гоня фелуги. Переплескивало на пристань и шипѣло, какъ на плитѣ. 

− Штормяга! − сказалъ  Залетаевъ,  когда шли  паркомъ. − Съ Батума  нонче? 

− «Витязь», − сказалъ конторщикъ. − Не примемъ. 

Говорить было трудно: рвало  вѣтромъ, шумѣло  деревьями. 

− Бѣлуга теперь играется… 

Пришли на пристынь. У конторы  шумѣли греки,  закупившiе  въ ярмарку орѣхъ и каштанъ. Ждали погрузки. Груда мѣшковъ  лежала у  защитной стѣны  мола. Сидѣлъ,  притулившись  отъ вѣтра, сторожъ,  говорилъ: не зайдетъ  пароходъ. 

− А каштанъ! Три тысячи пудовъ! Долженъ зайти! 

− Разъ погода  не позволяетъ, мы не отвѣчаемъ. Мы, штоль, погоду-то  дѣлаемъ? 

Греки стучали въ окно конторы. Кричали съ агентомъ. Каштанъ, каштанъ! Не можетъ не зайти, должны принять  хоть на  рейдѣ. Каштанъ! Уже  запроданы по  телеграфу партiи  и въ Одессу, и въ Ростовъ, и еще куда. Сладкiй  товаръ не ждетъ! На рынкѣ  нѣтъ стараго  каштану! Ждать? Ждать, когда  подойдетъ дальнiй  каштанъ и собьетъ  цѣну?! Да тутъ  изъ Грецiи  скорѣй привезешь,  съ Трапезунда скорѣй  привезешь… 

− Каштанъ! каштанъ!  

Кричали и хлопали себя по карманамъ,  натягивали крѣпче суконныя шляпы, пытали черную даль, а она  бухала  за стѣнамию Била гребнями  на мѣшки  съ каштаномъ. Спалъ у мѣшковъ  Гассанъ, старикъ турокъ,  староста  фелужной артели. Попыхивали огоньками  усѣвшiеся въ кружокъ турки. 

− Каштанъ! каштанъ!  

− Нельзя ему подойти, − говорилъ сторожъ. − Ворота  узкiя, вразъ  разобьетъ о камни. 

Греки  требовали  фелуги:  грузи, выходи на рейдъ! Качали головаим  турки:  самъ выходи! 

− Заворочалась гречура! − кричалъ  Залетаевъ. − Сидитъ  каштанъ! 

Черные люди  перебѣгали, опять  и опять  стучались  въ контору, спорились. Выбѣгали  на стѣнку мола,  высматривали,  натягивали шляпы. Трепало и  душило вѣтромъ. 

Съ дальняго  порта  сказали по телефону, − парохода  не принимаютъ.

− Спускай! − приказалъ агентъ. 

Спустили  фонарь и флагъ: портъ  парохода  не принимаетъ. 

− Каштанъ! каштанъ! − кричали  охрипшими  голосами  греки. 

− Сидитъ каштанъ! − кричалъ  Залетаевъ. 

− тутъ и почище  каштану ждетъ… − говорилъ  сторожъ. − Груша ждетъ,  нѣжный товаръ. Табакъ ждетъ. Погодитъ и каштанъ. 

− Огонь показалъ! 

Пароходъ шелъ, качая огнями. Шелъ далеко. Глядѣли  на него  съ пристани. Поднялись  турки,  стали на стѣнкѣ, кутаясь  въ свою  рвань. Проснулся старикъ-турокъ, глядѣлъ. Стоялъ на молу, подъ пѣной, Залетаевъ, распяливъ  плечами пиджакъ, − трепало  его вѣтромъ. Смотрѣли конторщикъ съ винодѣломъ, прихвативъ шляпы. Кланялись имъ огни  пароходи и такъ, и эдакъ, − плясали.  

Портъ отмахнулся. Пароходъ погудѣлъ и прошелъ. 

− Попадетъ, куда ему надо, − сказалъ  Залетаевъ. − Бѣлы  лебеди плывутъ… 

И правда. Бѣлыми лебедями  бѣжали  къ камнямъ, ныряя, бѣлые  гребни. И уже нѣтъ ихъ. А тамъ,  въ чернотѣ,  опять бѣлые лебеди. 

− Къ Магирошкѣ, что ли… − предложилъ  винодѣлъ. 

− Въ яликъ пойду… − сказалъ  Залетаевъ. − Работать завтра. Какъ, старикъ… двинемъ? − мотнулъ онъ головой  на море. − Ждетъ бѣлуга. 

Старый турокъ почмокалъ,  посмотрѣлъ  въ море и сказалъ головой − поѣдемъ. 

Греки  еще шумѣли у конторы, но за  бурей не разобрать было, о чемъ  шумѣли. 

Залетаевъ  пошелъ въ яликъ. Винодѣлъ  потоптался  и побрелъ  на полковничью дачу. ПОслѣднимъ  ушелъ конторщикъ. 

 

1915 г.