Пряник (машинопись РГБ 387. 5. 5.)

Фонд № 387

И. С. Шмелев

Картон № 5                                                 Шмелев,

Ед. хран. № 5                                              Иван Сергеевич

 

ʺПряникъʺ /рассказ доктора/

1910 окт.

Машинопись с авторской правкой           8 лл.

Пометы И. С. Шмелева на лл. 1, 9 об.

М. ред. журн. ʺЮная Россияʺ 1912 г.

Общее количество

листов

8

// карт.

Пряникъ.

/разсказъ доктора/

 

Мы, врачи[a] Мы всѣ, врачи уѣзда, чествовали нашего старшаго товарища, Семена Николаевича за его двадцатипятилѣтнюю службу. И, надо сказать правду, чествовали сердечно. Это былъ поразительный примѣръ труда прямо героическаго. Такіе люди нечасто встрѣчаются и это могли сказать всѣ мы, работавшіе съ нимъ. Для кого не имѣло значеніе въ два три часа ночи сѣсть въ плетенку — и катить на земскихъ верстъ за двадцать, ктобы ни позвалъ его. Онъ не откладывалъ до утра, какъ обыкновенно бываетъ. Въ періоды эпидемій повальныхъ болѣзней онъ кажется все время проводилъ въ повозкахъ и на пунктахъ, перелетая съ мѣста на мѣсто, направляя дѣятельность товарищей, ободряя личной энергіей, ободряя веселымъ тономъ. И, скажу прямо, онъ умѣлъ и въ насъ и въ больныхъ вдунуть силу и бодрость. И, что особенно, какъ бы онъ ни уставалъ, отъ него никогда никто не услышалъ окрика. Какой–то желѣзный человѣкъ. Его знали по имени отчеству въ каждой деревнѣ. Когда онъ, бывало, обѣзжалъ участки, — а участокъ былъ огромный — верстъ двадцать въ ширину и еще больше въ дину, — ребятишки бѣжали за его повозкой и кричали:

Докторъ–докторъ докторъ ой!

Вырви вырви зубъ больной.

Хорошо помнится эта пѣсенка! Онъ самъ же и сочинилъ ее и самъ, бывало, осматривая какого–нибудь малыша, пѣлъ ему ее. Умѣлъ пошутить между дѣломъ и расположить къ себѣ. Да, онъ могъ видѣть, что его работа оцѣнена. И я наглядно убѣдился, какъ неправы тѣ, которыя разсуждаютъ, что невидна незамѣтна работа одного человѣка среди массы въ гл<у>ши. Нѣтъ, она оказывается, можетъ быть очень и очень замѣтной. И вотъ примѣръ. Съѣжались въ нашу больницу врачи съ цѣлаго уѣзда. Пріѣхали изъ города. И не врачи только. Но что было особенно знаменательно, — такъ это большая толпа, именно толпа крестьянъ. К[b] Откуда они прознали, что Васильичу чествуютъ, трудно сказать, но они собрались съ цѣлаго участка, и изъ Сосенокъ, и изъ Махалова и изъ Провалищевъ и даже изъ затерявшейся въ лѣсномъ углу деревушки Дегтяревки. Подносил И пришли съ трогательными подарками. Дегтяревка примасл прислала хитро вырѣзанную солон изъ корневища солоницу / тамъ мужики деготь изъ корней гонять и изъ и рѣжутъ изъ корней хитрыя диковинки/ / на караваѣ Какая–то баба / она такъ сказала.:

— А я баба Степанида, еще мальчонкѣ–то мому ножку правилъ…

// л. 1.

принесла доктору полотенце своей работы — ручки обтирать… С[d] Я знаю доктора Миколай Василича Стѣпанъ Долотовъ. Ребятамъ была представлена свобод<а.> Учитель объяснилъ для чего этотъ листъ и предоставилъ имъ высказаться. Ну, они и высказывались. А одинъ написал<ъ> такъ: Онъ очень веселый Васелей Курицынъ.

Этотъ листъ съ записями произвелъ большое впечатленіе и Николай Васильичъ /мы–таки видѣли это,/ когда прочитывалъ надписи, иногда дѣла вотъ такъ: гм… точно у него что становилось въ горлѣ/ И потомъ, когда кончилъ чтеніе, пощелкалъ по листу пальцами и сказалъ неровнымъ голосомъ: вотъ, вотъ… И поправилъ очки

Ну, мы всѣ поняли, что онъ хотѣлъ сказать.

Хорошій день былъ этотъ и много хорошихъ часовъ провели мы и о докторѣ я ужъ и не говорю. Но всякому выпадаетъ на долю честь, что о немъ знаютъ даже и въ Дягтеркѣ. Ну да вѣдь и в[e] не всякій какъ Васильичъ. Т<о> это мы всѣ знали.

Торжество кончилось, многіе разъѣхались. Осталось насъ человѣкъ пять ближайшіе товарищи доктора. Время было по осени, вечеръ подбирался, затопили каминъ. Такъ было уютно въ небольшой квартиркѣ. Говорили больше докторъ разсказывалъ, какъ онъ начиналъ работу въ этихъ мѣстахъ<.> Да, го[g] мнѣ очень пріятно все что я увидалъ сегодня. И меня это растрогало. Но тутъ ничего героическаго нѣтъ, какъ о чемъ какъ называли мою работу. Назвался груздемъ полѣзай въ кузовокъ. Платили за мое образованіе эти же изъ Дектярокъ изъ Забродья… Вѣдь я, какъ и говорилось сегодня, земскій стипендіатъ… Я, насколько возможно, и постарался отдать народу то, что получилъ. Живу я Я не работаю на поляхъ, живу хорошо у меня тепло, читаю… Этимъ всѣмъ я обязанъ тѣмъ, кто работаетъ на поляхъ, подъ солнцемъ, подъ дождемъ… А–а… Вы все хорошо знаете господа<.> Ну, довольно. Чествованіе кончилось…

— Въ эту минуту въ комнату вбѣжадла дѣвчушка съ коробкой.

— Папа, папа! А пряники–то! Ты сказалъ, что всѣ будемъ потомъ ѣсть<.>

Она протягивала отцу коробку. Мы знали, что и эти пряники тоже были дары сегодняшняго дня. Пряники доставилъ торговецъ изъ гор[h]уѣзданго городка. Эти пряники были мѣстами, которыми славится нашъ уѣздъ

// л. 1об.

пряники, которыя развосятся отъ насъ по Россіи, какъ развозятся тульскіе, вяземскіе, калужской тѣсто и прочее въ этомъ родѣ. Эту коробку доставилъ старый пряничникъ Федоръ Маркелычъ какой–то, котораго докто<ръ> молодой парень Федоръ Маркелычъ, котораго докторъ оставилъ съ нами обѣдать.

— Докторъ взялъ коробку и раздѣлилъ намъ пряники.

— Ѣшьте, ѣшьте, господа… — говорилъ онъ. — И А вотъ и тебѣ. Таша

— Ну, какъ хорошо?

Странно спрашивалъ онъ. Мы уже давно ѣдали эти пряники. И въ тонѣ вопроса было что–то затаенное…

— Ну, погодите… Я что–то вспомнилъ… — сказалъ докторъ. И въ этих<ъ> словахъ намъ почувствовалась та же нотка.

Онъ всталъ и направился къ[j]слѣды его врачебной практики. Тамъ лежали проглоченные наперстки, монеты, иголки, которыя ходили по тѣлу, какіе–то косточки… Онъ вышелъ вскорѣ и въ его рукѣ увидѣли мы какой–то чорный кусокъ продолговатый.

— Вотъ, господа, тоже ʺпряникъʺ… Я часто о немъ вспоминаю. Когда сегодня меня чествовали и говорили много хорошаго, этотъ вотъ кусокъ пряника молчалъ у меня въ шкафу. А онъ могъ бы поразсказать кое–что и не совсѣмъ хвалебное… И тогда. Онъ могъ бы кое–что объяснить.. про меня…

Мы всѣ посмотрѣли на доктора. Его лиц[k] На его лицѣ была грустная улыбка. Мы смотрѣли на чорный кусокъ. Брали его, взвѣшивали, не рѣшаясь попробовать.

— Что это? какой же это пряникъ?

— Ничего, ничего… Имъ нельзя отравиться, не… Опаснаго нѣтъ.

Мы смотрѣли съ недоумѣніемъ. Маленькая Таша — ей было лѣтъ девять — также смотрѣла на отца и на этотъ странный ʺпряникъʺ<.>

— Это цѣлая исторія, исторія того момента, когда я… не такъ–то ужъ спѣшилъ дѣлать дѣло… Надо быть искреннимъ, господа въ особенно въ такіе сладкіе часы, какіе я только что пережилъ. И я буду искрененъ. Тутъ конечно, ничего, ничего нѣтъ страннаго… но… Я вамъ разскажу, какъ было дѣло. В[l] Люди сказали все, теперь пусть скажутъ вещи. Вещи никогда не ошибутся…

И когда говорилъ онъ это, въ тонѣ его послышалось грусть. Мы подкинули дровъ въ каминъ. Таша — она была одна у доктора — мать умерла, хотѣла было уйти — она помнила, что я ей но докторъ остановилъ ее.

— Можешь остаться. И тебѣ будетъ интересно.

// л. 2.

Было это, — началъ докторъ, щуря глаза, точно вспоминалъ, и откидываясь на спинку кресла–качалки, — лѣтъ двадцать назадъ или около того. Я совсѣмъ былъ еще совсѣмъ юнецъ и тол[m]  получилъ участокъ здѣшній<.>

Тогда было насъ всего трое на уѣздъ. Больницы этой еще и въ поминѣ не было. Работы было масса. Ну, помогали фельдшера, фельдшерицы… Принялся я сгоряча работать, знакомился съ участкоимъ[r]

Вотъ мы[t] денька на три, отдохнуть… И такъ онъ меня соблазнялъ, что я хоть и не охотникъ, рѣшилъ. Поѣдемъ. А погода была прекрасная. Начало іюля, дождички перепадали… И вѣсти были хорошія. Въ Забродныхъ болотахъ выводки и бекасы, и дупеля… И время–то удобное. Извѣстно, мужикъ любитъ лѣчться, да тоже по времени. Весной. Лѣтомъ работа, тутъ не до докторовъ. Вотъ мы товарищу третьему поручили участки, фелдшерам<ъ> распоряженіе и на три четыре денька и ахнули. И забрались мы верстъ за сорокъ. Бродили по болотамъ, въ такія мѣста забирались, что кажется человѣчья нога не ступала. Хорошее было время… Ночевали у костровъ, въ сторожкахъ… Разъ даже на какихъ–то кочкахъ болотныхъ застряли, ночь накрыла, а итти боязно… И, дѣйствительно, дичи нашли силу. Пора и домой. Вотъ и возвращаемся. Смотримъ по картѣ уѣздная у насъ карта была. Сейчасъ за лѣсокъ должны попасть въ деревню Большая Ветла. Идемъ. Кончился лѣсъ и видимъ мы картину необыкновенную<.> Прямо какъ панорама. Прямо передъ нами — просторъ открылся. Даль и даль… И такъ отъ лѣсовъ, легкимъ отлогомъ, и куда ни посмотришь — поля… Знаете, какъ у Майкова… кругомъ поля…  отъ самаго лѣса до деревни — это и были Большія Ветлы, поля <нрзб> хлеба<.> Даже остановились мы. Такъ хорошо было кругомъ. Косые лучи солнца, красноватые вечерніе лучи, скользятъ по хлебамъ… Какъ червонное золото разметалось. Поля золотистой ржи. Необъятныя поля. Знаете, такимъ медовымъ жаромъ на насъ пахнуло, густымъ ароматомъ уже спѣлаго хлѣ-

// л. 2.

ба. Точно, знаете, какія–то душистыя пекарни невидымыя въ просторѣ и оттуда медомъ этакимъ густымъ и сытнымъ… Сейчасъ я слышу этотъ запах<ъ.> Такъ въ памяти и остался. И проголодались мы чтоли, но отъ этихъ полей на насъ пахнуло такимъ довольствомъ, покоемъ силы, хлѣбомъ, тѣмъ хлѣбом<ъ> который вотъ дымится въ рукѣ, ког[bb] ребятъ кисли на слегахъ у околицы. Какъ кучи крикливыхъ воробьевъ, которымъ выкинули горсть зеренъ, окружили они насъ и прыгали вокругъ, вздымая тучи золотившейся на солнцѣ пыли. И пыль–то была какая–то особенная. Казалось и ее пропиталъ этотъ душистый ароматъ полей.

— Охотники! Охотники! — кричалт[cc] они, провожая насъ по деревнѣ шумной стаей, стараясь передо мной на одной ножкѣ и кричалъ, скаля бѣлыя зубы:

Баринъ, баринъ пострѣляй!

Какіе–то особенно шустрые они, должно быть надышались за день[dd] духъ бродитъ въ нихъ. И ихъ должно быть заразил<ъ>

// л. 3.

бодрое настроеніе дождавшейся урожая деревни. Сзади како[ee] кто–то уже — чувствовалъ, нащупывалъ мое ружье и сопѣлъ и прищелкивалъ языкомъ.

Такъ они и провожали насъ, взявъ въ свое пестрое и шумное кольцо и насъ и нашихъ усталыхъ собакъ.

Помню, ухватилъ я какого–то черноголоваго, ка[ff] курчаваго, какъ цыганенка.

— Ну, ты, галчонокъ! Хорошая у васъ изба? Намъ[gg] Ночевать у васъ будемъ.

Тутъ мы и раньше рѣшили заночевать.

Я пошелъ очень удачно, такъ какъ сейчасъ всѣ въ голосъ закричали:

— У <нрзб> хорошая! У нихъ коньки на воротахъ!

— У насъ коньки! — сказалъ Микешка. — А у дѣда Антона корова на воротахъ съ рога–амии…

— А у Козла тоже корова!

Мы пріостановились, оглядывая избы, куда бы пойти.

— Пока–ажъ, какъ палишь! — упрашивалъ меня курчавый. — Вонъ дѣдушка–то Антонъ.

На завалинкѣ си[hh] большой избы въ три окна сидѣлъ благообразный старикъ въ розовой рубахѣ и валенкахъ, не смотря на погоду. На воротахъ, дѣйствительно неподвижно торчала на стрѣлкѣ вырѣзанная изъ жести корова<.> Спросила старика, тотъ конечно, съ удовольствіемъ. И черезъ полчаса уже пили чай, Микешка притащилъ откуда–то крынку молока и я ицъ и привелъ съ собой еще четверыхъ ребятъ, такихъ же курчавыхъ  и черноголовыхъ<.>

Они всѣ сгрудились у печи и смотрѣли на насъ, какъ на диковинку. Приглашали и старика за компанію и разговорились.

— Внучата твои — спрашиваю.

— Они самые, внуки… съ отцомъ съ матерью живутъ. Вмѣстѣ все жили, а передъ смертью я одинъ остался, какъ шишъ.

Какъ такъ?

— А очень просто. Выдѣлилъ старшого–то<.> Съ Ленькой не ладили они, другой мой сынъ–то, вдовый… Уйду да уйду… Ну и уходи… Отъ грѣха дальше. Отыди отъ зла и благо сотворишь, какъ по писанію–то… Наградилъ его чинъ–чиномъ… Обстроился онъ, по сусѣдству живетъ… А Ленька–то и помри. Царство небесное. Вотъ и одинъ сталъ. Да и безпокойства меньше… Внучки вотъ ходятъ…

Изба дѣда Антона вся была увѣшана травами и крешками. И на лавкахъ, и по угламъ, и съ балокъ потолка всмисѣли[kk]

// л. 3об.

Помню, товарщъ мой, какъ узналъ про это, про[ll] хлопнулъ старика по спинѣ и говоритъ:

— Руку товарища! Отъ даже испугался. Посмотрѣлъ на насъ.

— Мы, говоритъ, однимъ дѣломъ занимаемся. Мы доктора.

Старикъ осмотрѣлъ насъ, наши ружья, собакъ, прикинулъ все и говоритъ.

— Хорошее дѣло. И я вотъ тоже… полечиваю…

И, знаете, спокойно такъ и увѣренно.

— Я по своему… У насъ далеко отъ больницы–то<.> И доктора–то мы и въ глаза не видимъ… А какъ же народъ безъ помощи оставить. Вотъ, Господь и открываетъ… — и рукой показалъ на травы.

— Мнѣ отецъ покойникъ сообщилъ всю эту машину… И кровь могу рстановить[mm], и раны тамъ… А то безъ помощи… не червякъ вѣдь…

И разговорились… И чтоже, оказывается? Знатокъ. И полѣзъ вдруг<ъ> за икону и вытаскиваетъ пачку бумагъ. Порылся и вытащилъ какой–то гря–азный листъ.

— Вотъ почитайте. Это моему отцу еще давно выдано отъ начальства.

Посмотрѣли, и чтоже? Отъ городской больницы удостовереніе въ томъ, что вылѣчилъ кого–то отъ ранъ — кому–то животъ п[pp] словомъ.

Былъ онъ и ʺпо коровьей частиʺ, и ʺпо–лошадиной. Однимъ словомъ, какъ говорится, — коновалъ.

И скромность удивительная.

— Маленько, говоритъ, понимаю… Травки разныя знаю. Полезныя есть<.> Иной человѣкъ идетъ мимо, ногой ее топчетъ, а отъ ней спасеніе можетъ.

Въ избѣ стоялъ пряный лекарственный запахъ.

И давай намъ показывать и[qq]

Вотъ кто, говоритъ, иссопъ. Какъ сказано, окропима мя иссопомъ

// л. 4.

— Вотъ это чистотѣлъ, ѣдкій свѣтъ — бородавки сводитъ. Ужъ на что куриная слѣпота и отъ ней польза — нарывы рветъ. Калачики — отъ клотки<.> Звѣробой отъ живота<.>  про задушевную какую–о траву, кажется про баранчики которыя всякую боль потоъ гонитъ. И даже чахотку медуницей лѣчитъ. И такъ онъ юбовно разсказывалъ, даже и въ крапивѣ какую то плезность отыскалъ<.>

И что удивительно! Онъ любилъ свое дѣло. Онъ жалѣлъ тѣхъ, кому помогалъ. Точно несъ великую обязанность наложенную на него самой жизнью.

Такъ было хорошо его слушать. И вечеръ былъ чудный. Ребятки стояли у печи и смотрѣли на насъ и слушали. И на каждомъ словѣ у дѣда Антона былъ — Господь. Онъ и трава далъ, и далъ каждой травѣ сижу. Нинешка вдумчиво осматривалъ травы и думается мнѣ, казалось ему, что у дѣда Антона въ избѣ самъ Господь. Дѣдъ Антонъ разсказывалъ намъ про тр<а>вы, и его большіе, ушедшіе въ орбиты глаза свѣтились такой дѣтской радостью, въ нихъ было такъ много тихаго свѣта и доброты что, казалось и въ немъ пребывалъ Господь.

Скоро ребята крикнули ужинать<.> Дѣдъ Антонъ подозвалъ Никешку, покр<е>стилъ и поцѣловалъ въ курчавую голову, и вздохнулъ. Тихо было въ избѣ<.>

— Люблю я ихъ, а особливо этого… Больно смышленый паренекъ растетъ.

Въ окно уже заглядывала ночь и вливался все тотъ же пряный запахъ спѣлыхъ хлѣбовъ, такъ каъ вѣлнадувалъ[rr] съ горячихъ полей легкимъ вѣтромъ.

Разговорились объ урожаѣ.

— Вотъ старикъ и говоритъ.

— Да, хлѣба нонѣ много. у–ужъ ты! — радостно такъ сказалъ. — А вотъ заходи, господа на Успеньевъ день, горяченькимъ угощу. Духовитый у нас<ъ> хлѣбъ. Не хлѣбъ, а мали–на. Земля что ли у насъ такая особенная, а только хлѣбъ, какъ пряникъ. Медомъ отдаетъ. И меду у насъ нонѣ много<.> И тутъ мы узнали, что и пряники у нихъ пекутъ… Вотъ эти пряники — медовыя, показалъ докторъ на ко[ss] начатый коробокъ. Мы всѣ ѣли эти пряники.

— Приходи, господа. Увидите, каки скирбы наложимъ — си–ила!

Хотѣлось спать. Сѣновала у старика не было, такъ какъ онъ скотины и не держалъ. Но онъ принесъ намъ сѣна и постлалъ на лавкѣ подъ окнами.

И знаете, какъ было хорошо тамъ въ избѣ, среди запаха травъ и свѣжаго сѣна. Милая простота и уютъ и это трогательное простое радушіе. Что–то необычное было во всемъ. И во всей фигурѣ нашего хозяина, который даже пожурилъ насъ, что мы столько птицы безъ пути набили, было что–то билейское, патріархально покойное и простое. Легко чувствовало<сь>

// л. 4об.

простое и кроткое.

Казалось, такъ все сильно и покойно и благополучно вокругъ. Съ деревни доносились пѣсни молодежи, которую еще не свалили съ ногъ лѣтнія работы<.>

Въ переднемъ углу стояли чорныя закоптѣлыя образа и лежала толстая подкопченная старая книга въ кожаномъ переплетѣ съ мѣдными застежками<.> И травы, и тягучій запахъ.

Мы прилегли. На дер… Чорная ночь, глубокая бархатная ночь глядѣла съ неба милл[vv] какъ проснуться среди ночи<.> Я видѣлъ тѣ поля по которымъ мы шли, буйныя поля. и… видѣлъ скорбное лицо его, дѣда. Онъ стоялъ и манилъ меня. Да, манилъ. Нъ звалъ меня звалъ. И голосъ его я помню Баринокъ! баринокъ! И такъ было странно скорбно его лицо, что я ясно помню, какъ побѣжалъ къ нему, путаясь ружьемъ въ высокой ржи… И бѣжали за мной курчавые ребятишки и прыгали и что–то пѣли. И, чувствуя, что я запутался ногами / я на охотѣ правда, запутался и упалъ/ и падаю, я проснулся. Я былъ мокрый такъ какъ въ избѣ было душно. И странно, когда я проснулся я не понялъ, гдѣ я.

На меня изъ подъ круглыхъ очковъ, пристально смотрѣлъ онъ, дѣдъ Антонъ. Онъ сидѣлъ у стола<.> Чорная книга лежала передъ нимъ и горѣла лампочка, закрытая пакетикомъ. Онъ, д б[ww] читалъ.

— Я вспомнилъ все. Но чего же онъ такъ смотритъ?

— Сонъ что ли видалъ? — спросилъ онъ — Кричали вы во снѣ…

Вотъ почему смотрѣлъ онъ на меня. Онъ Сонъ. Все видѣное и бывшее за день перепуталоь въ моей г[xx] мозгу и вотъ этотъ сонъ. Но что почему лицо старика я виделъ такимъ же, какъ оно было минуту назадъ, когда онъ смотрѣлъ на меня?

Не помню, сказалъ ли я что. Мнѣ хотѣлось спать. И когда я засыпалъ, слышалъ я его покойный и ровный голосъ. Онъ читалъ что–то изъ писанія шопот[aaa] полосы призраки зари<.> Смѣялось оттуда что–то неуловимое, живое, свѣтлое.

Потомъ я еще разъ проснулся. Надо мной воздѣ[ddd] молодыхъ чижиковъ лопотанье.

— Проснулся, баринокъ? А я почиталъ изъ писанія. да и досидѣлъ до зорьки. Вонъ бабы ужъ и жать пошли по холодку–то.

Точно и не было ночи. Въ гомонѣ свѣжаго утра проснулись мы. И пошл<и> чтобы къ вечеру добраться до дому. Дѣдъ Антонъ самъ проводилъ насъ за

// л. 5.

околицу. И опять золотыя поля въ морѣ яркаго солнца, и опять медовый струйки и[eee]

Какъ золото сверкала переливающейся на вѣтеркѣ полная рожь.

Дѣдъ Ан[fff] Мы шли хлѣбами по винтовой дорожкѣ, а дѣдъ въ розовой рубахѣ стоялъ во ржи по поясъ и приложивъ руку къ глазамъ кричалъ:

— Эй, господа! На Успеньевъ день захаживайте! Такимъ пряникомъ угощу!...

Шли мы, накинувъ за плечи ружья, ши въ золотомъ морѣ въ золотыхъ лучахъ въ свѣтѣ и силѣ земли. Собаки тропкой рысцой бѣжали слизывая капли росы съ подорожника<.> Помню, обернулся назадъ я. Дѣдъ все еще стоялъ и глядѣлъ. Должно быть на всю зиму, вырошенную землей, на волю приволье. Розовую рубаху видѣлъ я. Какъ во снѣ было… Стоялъ среди золотыхъ волнъ.

Потомъ… — докторъ сказалъ это какимъ–то грустнымъ тономъ, — потомъ мы, дѣйствительно, были тамъ, въ Успеньевъ день… Поля стояли пустыми, тянулись буроватой щеткой. И кое–гдѣ уже показывались коврики первыхъ озимыхъ всходовъ — знаете эти изъ красна[lll] Мы взяли съ собой въ городокъ свѣжихъ пряниковъ медовыхъ и дѣдъ ни за что не соглашался взять деньги, за нихъ. Я любовался ихъ веселыми рожицами, измазанными хлѣбомъ. Микешка, не выпускалъ ломтя /даже гоняя шары</>. И у всѣхъ у нихъ были порядкомъ вздуты животы. И когда я одѣлялъ ихъ карамелью, отъ нихъ пахло сытымъ запахом<ъ> хлѣба и меда. — Отъѣлись теперь… — говорилъ дѣдъ Антонъ. — Ровно боровни будутъ… И вся деревня была довольная и покойная.

// л. 5об.

Да, господа, тогда я тамъ при видѣ этихъ веселыхъ лицъ дѣтворы, прыгавшей съ ломтями въ праздничныхъ коломъ стоящихъ на нихъ новыхъ рубахахъ, при видѣ этихъ внушительныхъ ометахъ еще не обмолоченной ржи, слыша пѣсни, видя эти красныя пятна осеннихъ рябинъ и бодрыя лица мужиковъ, понялъ, что такое урожай для деревни. Что такое хлѣбъ для нея<.>

И потомъ, въ разъѣздахъ, когда встрѣчалъ воза бывалъ на приставняхъ и видѣлъ барки съ хлѣбомъ, поѣзда, тянувшія зерно, когда проходилъ мимо пекаренъ изъ оконъ которыхъ тянулись эти пряничныя запахи свѣжаго хлѣба, я вспоминалъ ту деревню Большія Ветла. И ясныя веселыя глаза дѣтворы съ ломтями. И поля, широкія вольныя, отдыхающія по осени.

Знаете, когда слышалъ или произносилъ хлѣбъ намъ насущный, такъ ясный вставалъ въ памяти сладкій пряный ароматъ, хлѣба. Вѣдь все,[mmm] И такъ я чувствовалъ какую–то огромную силу и въ поляхъ, и въ тѣхъ которыя работаютъ на нихъ. Если бы я былъ художникъ, я далъ бы картину Хлѣбъ насущный. О, я съумѣлъ бы ее дать, внушительную картину.

Разсказчикъ откинулся на кресло и замолчалъ. Мы слушатели, ждали.

И вотъ… наши поѣздки на охоту кончились. И дѣдъ Антонъ уже не попадался намъ на глаза. И забыли мы про него и про Большія Ветла. Товарищъ мой женился и привычки его измѣнились. Къ охотѣ онъ уже потерял<ъ> страсть. Какъ вы знаете, онъ занялся цвѣтами… Все время только и дѣлалъ что возился на своемъ клочкѣ… Наши странствія кончились.

Прошло, должно быть, года три. Вы, молодежь, хорошо не помните, что наша губернія пережилвала[nnn] тогда. Да и не только наша. Вы еще сидѣли на гимназическихъ скамьяхъ… А мы…

Онъ вскочилъ съ кресла и нервно заходилъ по кабинету.

— Мы… мы… Да, это была работа… О–оха Страшно вспомнить, что мы пережили…

Два года подъ рядъ неурожаи… Что–то ужасное было… Надо было видѣть самимъ… Да не только видѣть…  Надо было поджить[ooo] съ ними…

Его голосъ дрожалъ и когда говорилъ онъ, этотъ испытанный работникъ этотъ свѣтлый человѣкъ — онъ весь въ эту минуту свѣтился какимъ–то необыкновѣтно[ppp] чистымъ и мощнымъ воодушевленіемъ, что у насъ подымалось въ груди что–то мощное и свѣтлое…

Намъ выпала работа, страшная, напряженная… Довольно будетъ сказать, что бывали недѣли, когда мы спали черезъ два дня на третій. Да.

Голодъ принесъ болѣзни… Конечно, этотъ спутникъ голода тифъ, этотъ ужасный голодный тифъ. Онъ вспыхнулъ, какъ пламя въ сухомъ лѣсу. Онъ охватилъ огромная районы и косилъ. Потомъ мы побѣдили его<.> Мы начали работу… Посланы были отряды по мѣстамъ… Но не хватало рукъ. Не одна наша губернія страдала… Пока налаживалось дѣло

// л. 6.

болѣзни свое дѣло дѣлали. Не хватало рукъ. Были напряжены всѣ силы. Я перелеталъ съ мѣста на мѣсто, теряя голову. Я былъ назначенъ старшимъ въ этой половинѣ уѣзда… Сѣверъ уѣзда молилъ о помощи но… развѣ считался почему–то въ лучшихъ условіяхъ… И помощь пошла туда во вторую очередь… Ужъ очень страшно было здѣсь. Дисентерія развелась… страшно. Работали и продовольственныя комитеты, открывались столовыя.

И вотъ я, поручивъ югъ уѣзда товарищу, я бросился на сѣверъ… Та[sss] Нашъ отрядъ медицынскій имѣлъ здѣсь свою стоянку. Отсюда мы должны были вести войну съ смертью и голодомъ.

И я увидѣлъ дѣда Антона. Я увидалъ что–то поникшее… На меня смотрѣли глаза воспаленныя растерянныя глаза…

И первое слово которое я услышалъ отъ него — онъ узналъ меня — были

— Вотъ, баринокъ… погибаемъ…

И такъ вотъ рукой сдѣлалъ. Повернулъ все въ душѣ.

И знаете, что я слышалъ въ этихъ словахъ? Онъ не говорилъ этого, а я слышалъ:

Вотъ были мы, какъ хорошо у насъ было… а вотъ теперь… поздно<.>

Да, мы опоздали… Конечно, мы спасли многихъ, мы организовали питательные пункты, но… мы опоздали…

Спрашиваю его, какъ что… Затрясся онъ и махнулъ рукой… Его[ttt]

Изъ его внучатъ двое уже не было… Ссуда всю пріѣли… Сынъ его отдѣленный–то лежалъ въ тифѣ… И что же? Этотъ старикъ пытался самъ что–то дѣлать. Онъ лѣчилъ своими травами и корешками. Онъ корми<лъ> какими–то съѣдобными корешками, самъ копалъ изъ съ Микешкой…. Варили въ горшкѣ и ѣли…

— Даржались… — говорилъ онъ. — А потомъ и корешковъ не стало… Все еще въ прошломъ году пораспродали…

Онъ говорилъ мнѣ и плакалъ… И повторялъ:

— Научи… всѣ… одинъ Микешка… мается… баринокъ. И упалъ упалъ къ моимъ ногамъ.

И вотъ тогда, я пережилъ я, господа… началъ… свою работу… настоящую работу… И

// л. 6об.

Старикъ молилъ меня хоть Микешку спасти… Онъ хватался за послѣднее, что оставалось.

И началась работа. Я помню, когда я вошелъ къ нему избу, гдѣ такъже какъ и раньше съ потолка свѣшивались травы. Микешка лежалъ на печи, и бредилъ. Метался безъ памяти. Звалъ Кутьку, собачонка у него была… На столѣ, накрытыя холстиной, лежала маленькая краюшка хлѣба<.>

Лежалъ ʺпряникъʺ вотъ этотъ самый пряникъ… —  показалъ докторъ на чорный продолговатый кусокъ. — Это часть его, ʺпряникаʺ. Этотъ хлѣбъ пекъ стар[vvv]  мякина, и Богъ его знаетъ что. Когда я попробовалъ, и выплюнулъ эту вязкую горечь.

Они  питались ею отъ уже съ мѣс[www] двѣ недѣли, до нашего хлѣба…

И когда я жевалъ его, у меня въ горлѣ схватило… Я поперхнулся, не отъ мякины и корешковъ, конечно… Тяжко было. Да, мы опоздали… И мы же не сидѣли сложа рукъ. Тутъ остро повернулась судьба. Такъ быстро испарились огромныя пузатыя ометы…

А дѣдъ Антонъ смотрѣлъ на меня и моргалъ и шепталъ что–то про кострику которая съ непривычки не лѣзетъ въ глотку… А–а…

Ну, и заработали мы тогда… Тамъ, раньше, я работалъ сильно, но здѣсь я напрягъ все, что было въ моей власти. Мы дружно принялись. На насъ было трое врачей и, четыре фельдшерицы и студенты… Основали столовую, распределили запасы… И установили врачебныя пункты.

И моимъ главнымъ паціенто<мъ> большимъ сталъ Микешка… Не знаю, но что–то сказало во мнѣ. Ты долженъ его спасти… Глаза старика такъ и слѣдили за мной, стояли передо мной неотступно… молили, звали. О, этотъ сонъ, странный сонъ подъ утро, когда ночь прекрасная ночь закрывала звѣздные глаза свои и съ широкихъ полей тянуло медовымъ ароматомъ. Этотъ сонъ такъ ясно стоялъ въ душѣ моей. И шумящія хватаютъ за ноги колосья и дѣдъ Антонъ, который звалъ, звалъ меня. Странный знаменательный сонъ. И я пришелъ къ нему /хотя и поздно…

И я спасъ Микешку. Да, спасъ я его… Не знаю, что сдѣлалось со мной. Моей усталой головѣ, въ которой шумѣло кровью, стучала одна назойливая дума. Казалось мнѣ что если я спасу Микешку, я все сдѣлаю, Микешка въ Микешку воплотилась для меня все страдающее и потрясенное въ его исхудавшее, пятнами сыпи покрытое тѣльце. И дѣдъ, слѣдящій за м<ной>

 

// л. 7.

безпокойнымъ, тревожнымъ взглядомъ.

Онъ уже болѣлъ двѣ недѣли. Я захватилъ его въ опаснѣйшій моментъ, когда въ тифу при[xxx] начинался процессъ въ легкихъ. И я прервалъ его сильнейшимъ средствомъ, горячими ваннами. У Микешки было крѣпкое сердце.

И мои[zzz]

Спалъ я не больше двухъ трехъ часовъ въ сутки. Мы наладили дѣло, и этотъ мѣсяцъ работы прошелъ для меня какъ кошмаръ. Я помню, какъ вскакивалъ послѣ тр[bbbb] все начинало крудитьося и сосало подъ ложечкой. Да начинался тифъ. Я чувствовалъ это, но мнѣ было все равно. Я долженъ былъ спасать спасать. Все спасать. Меня трепала лихорадка, но я только говорилъ себѣ: я долженъ, долженъ… А Микешка уже поправлялся. Дѣдъ Антонъ, смотрѣлъ на него меня какими–то необычными глазами… Когда я вбѣгалъ къ нему въ избу и справдядся о Микешки, валился въ лавку, въ ароматѣ, этомъ тягучемъ приторномъ ароматѣ травъ онъ простиралъ ко мнѣ свои руки и шепталъ:

— Баринокъ… баринки… Божьи люди.. баринокъ… Божьи люди… И начиналъ всхлипывать и дрожала его борода и дрожали руки… А на меня смотрѣли курчавый худой Микешка, большими глазами и кружилось все… Потомъ я помню все смутно. И слегъ… Я уже не могъ подняться съ лавки. Помню только пучокъ жолтыхъ, яркихъ жолтыхъ сухихъ цвѣтовъ надъ моей головой. Онъ качался… и рѣзалъ глаза, этотъ пучокъ и тяжкій сладкій  запахъ печонаго хлѣба пронизывалъ меня.. И опть[cccc] изъ чорнаго полога, какія–то цвѣты лѣзли и лѣзли…

Я пришелъ въ себя въ нашей походной[dddd] баракѣ. И первое, что я увидѣлъ былъ дѣдъ Антонъ. Онъ стоялъ ко мнѣ спиной и говорилъ съ сетрой<.>

И она видя, что я сознательно смотрю на нихъ, сказала:

— Кризисъ миновалъ. Слава Богу!

И что я? Дѣдъ Антонъ. сталъ  вотъ такъ, передо мной и крестится на меня и говоритъ только:

— Господи… Божья люди…

Я не помню хорошо, но я знаю, знаю, что всю болѣзнь я видѣлъ эти цвѣты и соломенныя жгуты, которыми меня опутывали.. и душили…

И я спросилъ про Микешку. Онъ былъ здоровъ. Онъ поправлялся. И это было самое лучшее, самое свѣтлое, что я пережилъ въ то время. Я казалось, осободился отъ страшной тяжести. Микешка живъ, его спасли мы<.>

И тяжесть отъ сознанія, что мы хоть невольно, но опаздали, пропала.

// л. 7об.

Да мы опоздали, но мы многихъ спасли<.> Мы спасли Микешку<.> И дѣдъ Антонъ уже не будетъ смотрѣть съ укоромъ нѣмымъ. Онъ потерялъ двухъ внучатъ но у него Микешка. Этотъ Микешка теперь большой. Вы его видѣли. Это онъ принесъ мнѣ тѣ настоящія пряники, которыя вы сейчасъ ѣли. А вотъ этотъ ʺпряникъʺ ѣлъ онъ тогда…

Мы побѣдили голодъ и болѣзни. Мы потеряли сестру и товарища, но  спасли многихъ. Огромнымъ усиліемъ. И теперь скажу, мы не даромъ ѣли<.>

Теперь и разсказывать нечего.

И вотъ этотъ ʺпряникъʺ — я его храню, не только какъ образчикъ хлѣба этотъ пряникъ много помогъ мнѣ за мою работу. Когда опускались руки, когда сомнѣнія закрадывались въ сердцѣ, — сомнѣнія — что могу сдѣлать я, маленькій я въ этихъ огромныхъ просторахъ плей, я только взгляну за стекло, гдѣ лежитъ этотъ пряникъ, только вспомню, что онъ лежитъ тамъ и вспоминаю все. И бодрость приходитъ. И дѣдъ Антонъ смотритъ на меня — теперь онъ лежитъ тамъ въ Большихъ Ветлахъ укрытый полями, и говоритъ[eeee] не говоритъ съ упрекомъ вотъ вотъ… баринокъ… погибаемъ. Нѣтъ. Я слышу другой голосъ… Божьи люди… Немного сильно, но дай спасибо ему. Дорого простое слово. И вотъ работаю, товарищи<.>

Какой–то нѣмой укоръ былъ<.> Да, когда всѣ поля были золотого зерна, когда огромныя ометы стояли такъ торжественно покойно и мощно у ригъ, мы, съ ружьями  и собаками были тамъ, ѣли дымащійся хлѣбъ, бродили въ просторахъ… И дѣдъ Антонъ такъ радушно звалъ насъ на Успеньевъ день, а вотъ когда плакали эти поля слезами непогоды и пропали ометы мы пришли сюда… поздно… Теперь этой своей работой мы искупили мы пострадали. Мы рездѣлили съ этими полями ихъ тоску и боль.

 Ну, вотъ господа. Въ моей работѣ большую роль сыгралъ, какъ видите, этотъ пряникъ. Когда сдѣсь[gggg] Справедливо было и ему сказать свое простое и вѣрное слово. Онъ какъ никакъ родился на поляхъ, на скудныхъ поляхъ и сказалъ отъ ихъ имени…

Докторъ всталъ и унесъ пряникъ въ кабинетъ. И слышали мы, какъ онъ закрылъ дверцу и повернулъ ключъ.

Это былъ хорошій вечеръ. И грустно было, и какую–то свѣтлую бодрость передалъ намъ нашъ товарищъ.

Когда мы расходились отъ него, была ночь. Она накрыла поля вокругъ поселка<.> И когда всматривались мы въ эту темень, тихую и покойную, кажется мнѣ, мы всѣ думали одно и тоже…

Ахъ скорѣй бы, скорѣй увидѣть золотыя волны<.> Ахъ дай же Боже, чтобы всегда, всегда, подымались на этихъ поляхъ золотыя волны… чтобы плотной и мощной стѣной возростали сѣмена…

// л. 8.