Одной дорогой.
РАЗСКАЗЪ.
СЪ РИСУНКАМИ.
Изданiе редакцiи журнала „ЮНАЯ РОССIЯ“.
Москва, Большая Молчановка, д. № 18.
МОСКВА.
Типографiя К. Л. Меньшова, Арбатъ, Никольскiй пер. д. 21.
1912.
Одной дорогой.
Разсказъ.
I. – Что случилось ночью.
Какъ только изъ-за моря показывалось солнце, на развѣсистую шелковицу прилетали сойки и дразнились:
…Ав-ав! ав-ав!
Норка, проводившая ночь подъ деревомъ, прiоткрывала глазъ и ждала, не спустятся ли сойки на травку; но тѣ прекрасно все понимали и дразнились съ вѣтки.
Это немного надоѣдало, но все же было прiятно потягиваться на утреннемъ солнцѣ и ждать, когда откроется дверь и выйдетъ хозяинъ. Онъ выходилъ, шаркая кожаными туфлями, шелъ къ кадушкѣ и начиналъ брызгаться водой, а Норка принималась лаять. Тогда хозяинъ, конечно, все
- 4 -
замѣчалъ, начиналъ бить въ ладоши, и надоѣдливыя сойки улетали. Тутъ начиналось самое хорошее. Ѣли сухую рыбку и разговаривали. Собственно, говорилъ что-то хозяинъ и кидалъ кости и хлѣбъ, а Норка виляла хвостомъ и хватала. Потомъ хозяинъ, покряхтывая и вздыхая, выдвигалъ изъ сарая ящикъ на колесахъ, грозился, иногда давалъ полизать сладкiе пальцы и увозилъ ящиикъ на улицу. Норка уныло провожала его до калитки и отправлялась подъ дерево. И тамъ, доканчивая рыбьи хвосты, навастривала ухо и слушала, каък подъ горкой все еще поскрипываетъ ящикъ, и знакомый голосъ покрикиваетъ:
– Морёжина-а! Американьски морёжна-а!..
Потомъ Норка заваливалась въ холодокъ и дремотно поглядывала на синiй просторъ внизу, подъ горой, далекiй просторъ, по которому ползли большiя бѣлыя крылья. Она знала, что тамъ водла, но совсѣмъ не такая, какъ у хозяина въ бочкѣ. Иногда вспоминала, какъ когда-то ходила тамъ внизу съ другимъ хозяиномъ, носила за нимъ палку и жила въ комнатахъ. Потомъ… Потомъ убѣжала съ чужими собаками, попала куда-то въ темноту, вырвалась на свободу, долго искала хозяина и не могла найти. Потомъ стала жить здѣсь…
Она не могла долго думать и начинала дремать. И тогда кто-то знакомымъ голосомъ звалъ ее:
– Норка, иси!
Она вздрагивала и повизгивала во снѣ.
Иногда слышался ей шорохъ; тогда она вскакивала и бросалась съ лаемъ. Это былъ врагъ, похожiй на блестящую вертлявую веревку, кото-
- 5 -
Рая съ шипѣньемъ ускользала въ нору подъ дерево. Почему врагъ, Норка не сознавала этого, но чуяла, что это такъ.
Иногда на окружавшую дверь каменную стѣнку взбирались мальчишки и швыряли камнями, и Норка кидалась съ лаемъ. Она знала, что мальчишки приходятъ, чтобы отнять у хозяина дерево. Какъ-то случилось ей уйти со двора, а когда вернулась, мальчишки сидѣли на деревѣ, и хозяинъ кричалъ на нихъ точно такъ же, какъ на нее, когда она разъ стащила со стола рыбку.
Приходила ночь. Внизу, подъ горой, загорались огни, и доносился знакомый скрипъ телѣжки. Опять начиналось интересное: садились во дворикѣ у большого камня, и ѣли. Тяжелая рука трепала по головѣ, и ласковый голосъ говорилъ:
– Ге-ге, Султанъ!..
Въ темнотѣ было видно, какъ во рту у хозяина вспыхиваетъ огонекъ и идетъ дымъ, какъ изъ трубы домика, только поменьше: Норка фыркала и трясла головой, а хозяинъ дулъ на нее, и было прiятно, но она старалась показывать, что не любитъ дыма, чтобы только подольше повозиться.
Такъ было изо дня въ день. И было хорошо. Потомъ случилось страшное.
Два дня хозяинъ не выходилъ. Норка царапалась и визжала; но дверь не отворялась. Пришелъ знакомый въ такой же красной шапкѣ съ чернымъ хвостикомъ, какъ у хозяина, и въ такихъ же туфляхъ, отворилъ дверь и пихнулъ Норку ногой. Потомъ заходили еще знакомые. А къ хозяину не пускали. А ей надо было повидаться, потому что
- 6 -
страшно хотѣлось ѣсть и было скучно. Она стала выть на дворѣ, но ее били туфлями и гнали. Потомъ хозяина унесли… Потомъ…
Тутъ начиналось непонятное.
Два дня Норка лежала подъ шелковицей и чего-то ждала, но голодъ заставилъ уйти со двора и поискать за базаромъ, въ канавахъ, гдѣ всегда рылись собаки. Но тутъ она нашла только старую туфлю, жестяныя коробки, стекла и рыбью кожу. Пожевавъ кожицу, она побѣжала домой, боясь оставить домъ безъ хозяина. Калитка была заперта. Тогда Норка рѣшила, что хозяинъ вернулся и заложилъ палку, какъ онъ всегда дѣлалъ ночью. Вспомнила про дыру въ заборѣ, которую сама какъ-то прорыла, чтобы уходить ночью погулять. Нашла дыру и остановилась: пахло чужой собакой. Это ее разсердило. Какъ смѣетъ чужая собака лазить на ея дворъ! Съ рычаньемъ просунула она голову въ дыру, но тутъ на нее кинулась огромная рыжая собака и прокусила ухо. Пришлось отступить. Хуже: пришлось бѣжать отъ рыжей собаки, которая съ яростнымъ лаемъ погнала ее подъ гору.
Ночью нѣсколько разъ пробовала Норка подходить къ дому, но всякiй разъ слышался за стѣной сердитое рычанье. Пришлось ночевать на улицѣ и подождать дня. Утромъ изъ калитки вышелъ чужой человѣкъ, котораго она немного знала. Раньше онъ жилъ на базарѣ и сидѣлъ въ холодкѣ, подъ бѣлой крышей, а надъ его головой висѣли рыбки.
Норка заглянула ему въ лицо, но онъ замах-
- 7 -
нулся палкой и пошелъ къ базару. Все еще ничего не понимая, она опять сунулась къ дырѣ, но опять пришлось убѣгать. Что дѣлать? Пришлось забраться въ канаву на противоположной сторонѣ и ждать, не уйдетъ ли собака.
Въ другое время она, пожалуй, погрызлась бы и отплатила за прогрызенное ухо, но теперь она чувствовала себя совсѣмъ неспособной къ борьбѣ. Она ослабѣла отъ голода. Кромѣ того, она была не совсѣмъ здорова и чувствовала, что теперь даже и не время бродить по городу, а надо покойнѣй лежать гдѣ-нибудь въ уголкѣ и ждать того важнаго, что должно очень скоро случиться съ ней. И вотъ какъ разъ въ такое тревожное время приходилось оставаться на улицѣ.
Такъ прошелъ день.
Жаркiй былъ этотъ день и долгiй. Она не уходила съ солнцепека, потому что отсюда было очень удобно наблюдать за дырой. Раза два рыжая собака выбиралась на улицу, растягивалась въ холодкѣ, почесывалась и ловила мухъ. Разъ даже отошла ъв сторону и посидѣла А когда Норка услыхала крики мальчишекъ, и у ней задрожало сердце, рыжая собака юркнула въ дыру. Тутъ только поняла Норка, что ея мѣсто занято, и рыжая собака будетъ дѣлать тамъ, за заборомъ, все то, что дѣлала она. Вотъ она лаетъ такъ же сердито и грозитъ мальчишкамъ…
Кончился день. Вернулся чужой человѣкъ. Потянуло дымкомъ отъ двора. Чувствуя, что ей нуженъ укромный уголокъ, Норка вспомнила про сарай, гдѣ въ углу лежали рогожи, перебѣжала
- 8 -
дорогу и стала слушать. Во дворѣ было тихо: чужой человѣкъ закусывалъ не на камнѣ, а тамъ, за дверью. Побѣжала къ дырѣ и пробралась во дворъ. Обнюхала пыль. Слѣды уходили къ дому. И только что стала пробираться къ сараю, скрипнула дверь.
При свѣтѣ подымавшейся луны Норка замѣтила тѣнь. Опять рыжая собака. Она стояла и нюхала воздухъ. И вдругъ кинулась. Отступать было поздно. Норка прижалась къ землѣ, стараясь кусать ноги врага. Она знала, что стоитъ ей подняться и побѣжать, рыжiй песъ не дастъ ей пощады. Но и сидѣть было плохо. Рыжiй песъ билъ мордой въ бока, стараясь опрокинуть на спину, рвалъ уши и душилъ за горло. Она чувствовала сердитый окрикъ. Рыжiй песъ отскочилъ въ сторону, и тяжелый камень глухо ударилъ въ сарай.
Норка съ визгомъ кинулась къ знакомой дырѣ и пустилась подъ горку. За ней съ яростнымъ хрипомъ несся проклятый песъ, гналъ неумолимо. Такъ прокатили они по переулку, спустились къ базару. Здѣсь пристали еще собаки, отрѣзали Рыжаго пса, и уже позади началась свалка. Не разбирая дороги неслась Норка стрѣлой по невѣдомымъ улицамъ и переулкамъ, влетѣла на какую-то горку и уперлась въ заборъ: дальше дороги не было. Это былъ какой-то тупикъ…
Отдышалась и осмотрѣлась. За рѣшетчатымъ заборомъ бѣлѣлъ передъ ней дворикъ, чернѣлъ открытый сарай, молчаливо глядѣлъ на лунѣ стеклами домъ. Далеко внизу, за дворикомъ, тя-
- 9 -
нулась сверкающая полоса по тому синему, по которому днемъ ползли большiя бѣлыя крылья. Была полная ночь. Уже ни огонька не было видно. Въ городкѣ, внизу, все еще тревожно лаяли собаки.
Что же дѣлать? Темное пятно сарая манило изъ-за рѣшетки. Да, такой же точно сарай былъ и тамъ, въ дворикѣ хозяина…
Норка подошла къ забору, просунула носъ въ рѣшетку, послушала и втянула воздухъ. Пахло курятникомъ и помоями. Гдѣ-то проснувшiйся гусь сказалъ строго:
– …Га-га!
Норка просунула носъ еще дальше, калитка скрипнула и открылась.
Во дворѣ было тихо и не пахло собаками. Это ободрило. Норка перебѣжала дворикъ и скрылась въ сараѣ. Въ тѣмнотѣ завозились куры. Пѣтухъ тревожно пустилъ свое ток-то-то-то-то, заворчали гуси. Норка наткнулась на дрова, нашла уголъ и затаилась. Тутъ было очень укромно за ящиками. А завтра… Она не думала, что будетъ завтра: ей теперь былъ нуженъ, очень нуженъ незамѣтный темный уголокъ. А завтра – пусть…
Неспокойная была ночь. Норка стонала и металась въ темнотѣ. Гуси въ тревогѣ вытягивали бѣлыя шеи и водили носами, покрякивая. Пѣтухъ кричалъ безъ перерыва. А когда проглянулъ разсвѣтъ, къ тревожнымъ голосамъ прибавился тонкiй жалобный пискъ.
На утро пѣтухъ первый замѣтилъ собаку, въ волненiии заплясалъ на своей жерди и затокалъ:
- 10 -
– Ток-то-то-то-то-то…
Звучно, какъ въ трубы, загоготали гуси, а гусакъ вытянулъ шею и погрозилъ клювомъ. Но уже поднялось солнце, и вся компанiя съ громкими криками выбралась изъ сарайчика встрѣчать утро.
_______
II. – Что произошло днемъ раньше.
Дворикъ, куда забѣжала Норка, былъ самый обыкновенный дворикъ южнаго приморскаго городка. Въ такихъ городкахъ зимой скучно и пусто. Въ узкихъ улицахъ воетъ вѣтеръ, взбивая пыль; изрѣдка выпадаетъ снѣгъ и сейчасъ же стаетъ. Черное, какъ вернила, море грозно шумитъ, бьетъ въ берега тяжелыми мутными валами. Одиноко горитъ гдѣ-нибудь на скалѣ маячный огонь, указывая путь пароходамъ. Скучно въ такомъ городкѣ зимой.
Но не то лѣтомъ. Тгда море тихое-тихое и синее, какъ небо. Сонно поплескиваетъ оно въ нагрѣтые солнцемъ берега. Синѣютъ горы въ туманной дымкѣ, кое-гдѣ лежатъ на высотахъ серебряные снѣга. А внизу, у синяго моря, бѣлые домики выглядываютъ изъ густой зелени акацiй и кипарисовъ. Въ садахъ персики показываютъ алыя щечки солнцу. Повсюду изъ садовъ, съ каменныхъ стѣнокъ, изъ-за сквозныхъ заборовъ смотрятся пышныя мальвы, знойно-алыя розы, душистыя снѣжныя плети вьющагося лимоноса. Все
- 11 -
жадно и буйно живетъ подъ солнцемъ. А море чуть дышитъ, синее, съ бѣлыми парусами фелюгъ.
Въ такiе городки лѣтомъ съѣзжается много народу съ холоднаго сѣвера погрѣться на солнцѣ и покупаться въ морѣ. Тогда тихiе берега шумятъ веселыми звонкими голосками дѣтей, пестрятъ яркими платьями. И большiя дачи на холмахъ, укрытыя бархатными кипарисами, и маленькiе домики въ зелени скромныхъ акацiй и каштановъ – все заполняется гостями.
Такъ и тотъ домикъ, куда забѣжала Норка, въ это лѣто былъ занятъ прiѣзжими. Хозяйка-гречанка посдавала внаймы всѣ свои комнатушки. Началась горячая работа лѣта. Цѣлый день ставила хозяйка самовары, бѣгала на базаръ, стряпала. Цѣлый день по дворику раздавались крики:
– Хозяйка, самоваръ! Обѣдать скоро? Пришлите убрать комнату!..
И съ утра до вечера сновали по дворику прiѣзжiе: на море и съ моря.
Въ тотъ самый вечеръ, когда Норка лежала въ канавѣ, поглядывая на дыру въ заборѣ, во дворикъ гречанки зашла женщина съ узелкомъ и дѣвочкой на рукахъ. Должно быть, шли онѣ издалека: ихъ загорѣлыя лица были покрыты пылью. Хозяйка мыла во дворѣ посуду.
– Цего ти? Богъ дастъ.
Богъ дастъ! Слава Богу, милостыню пока не собираютъ. Не найдется ли вотъ какой работы, а нѣтъ – такъ нельзя ли напиться. Въ бассейнѣ вода холодная, а дѣвочка и такъ больная.
Гречанка показала на кадушку. Правда, нужна
- 12 -
ей работница на лѣто – гостей много – только съ дѣвчонкой никто не возьметъ. Нѣтъ, нѣтъ…
– Дѣвчонка-то? Да Катюшка у меня такъ прiучена… такъ прiучена… Да какъ приткну ее тамъ-гдѣ… цѣльный день голосу не подастъ. И ходить-то не ходитъ – ножки слабы, а четвертый годъ… И не дорого бы…
Гречанка перетирала посуду. А въ разсѣянныя уши тянулся печальный выпрашивающiй разсказъ.
Вотъ уже второй годъ маются онѣ съ дѣвчонкой по этимъ чужимъ мѣстамъ. Сами-то изъ Расеи, изъ-подъ Рязани. Польстился мужъ на хорошую службу, на пароходѣ служилъ лакеемъ… Померъ… Чахотка была. Завезъ въ такiе края, что и не выберешься… Да и на родной-то сторонѣ никакого обзаведенiя нѣтъ… Мѣщане они. Господи! Да хоть прибралъ бы ее Отецъ Милосердный да и съ дѣвчонкой бы! Только до осени перебиться, а тамъ виноградъ пойдетъ, сады копать… работа вѣрная. А по зимамъ… по зимамъ ходятъ онѣ куда-то табакъ вязать къ грекамъ, за тѣми вонъ горами…
– Не нузно… ходи…
Пошли дальше. А вечеръ совсѣмъ погустѣлъ. Уже давно запалъ въ море багровый шаръ солнца. Уже замигали красные и зеленые огоньки на побережьѣ. И вечерняя музыка уже заиграла на набережной гдѣ-то.
– А-а! Послюшъ… Подози…
Нуженъ былъ человѣкъ въ горячее время. И стали рядиться.
– А дѣвчонку я такъ приструню, что… камешкомъ сидѣть будетъ…
- 13 -
И тутъ же, положивъ узелокъ на лавку и посадивъ дѣвчонку на землю, принялась перетирать посуду.
А Катюшка сидѣла на землѣ и смотрѣла, какъ мать скоро-скоро играетъ бѣлыми блюдечками и гремитъ. Потомъ стала смотрѣть впередъ. Далеко внизу ползли красивые огоньки – три огонька. Шелъ пароходъ. Потомъ загудѣло оттуда и гудѣло долго, точно кричало всѣмъ – иду-у-у-у!..
И такъ долго гудѣло, что Катюшка сложила губки въ трубочку и тянула:
– У-у-у-у…
Ночной жукъ протянулъ черезъ дворъ на каштанъ и тоже трубилъ:
… Ви-жу-у-у-у-у…
Катюшка повернула голову, насторожилась и слушала. Нѣтъ ничего, – одна темнота внизу, а вверху звѣзды.
_______
III. – Встрѣча.
Утреннiя тѣни потянулись отъ домика, отъ сарая и отъ лежавшей на пустой бочки. Выбравшiйся изъ сарая пѣтухъ хотѣлъ, было, крикнуть привѣтъ кормушкѣ, уже взмахнулъ крыльями, но сейчасъ же опустилъ ихъ, поджалъ ногу и замеръ. Тамъ, у бочки, виднѣлось что-то сообенное.
…Ток-то-то-то-то-о-о… – тревожно завелъ пѣтухъ, предупреждая своихъ, и если слушать внимательно, можно было, пожалуй, въ токаньи пѣтуха уловить тревожный вопросъ:
- 14 -
– Что т-такое?..
Онъ ступилъ шага два, опять подобралъ ногу и уставился глазомъ. Странно. То, что онъ принялъ сначала за бѣлый камень, пошевелилось и вытянуло руку. И даже сказало тоненькимъ голоскомъ:
– Ти-ти-ти…
Тогда пѣтухъ понялъ. Онъ рѣшительно сдѣлалъ шага три и еще разъ приглядѣлся. Ну, конечно, маленькiй человѣкъ, а въ рукѣ кусокъ хлѣба.
Пѣтухъ не ошибся. Въ тѣни старой разсохшейся бочки сидѣла Катюшка и задумчиво глядѣла на разстилавшееся внизу море, синее, съ бѣловатыми полосами теченiй. Утреннiя фелюги рыбаковъ точно уснули, укрывшись парусами. И казалось, что это небо опустилось на землю и движутся по этому небу огромныя бѣлокрылыя птицы.
Пѣтухъ подходилъ, мѣрно вытягивая ноги и встряхивая алымъ на солнцѣ гребнемъ. Подошелъ незамѣтно, нацѣлился, и звонкое – цо-цо-цо!.. весело раскатилось по дворику.
Произошло такъ стремительно. Откинувшись назадъ, на руки, Катюшка глядѣла, какъ куры рвали ея кусокъ, а изъ сарайчика, выпятивъ бѣлыя груди и размахивая крыльями, неслись на нее гуси. Она закрылась рукой и старалась отползти за бочку.
Шумъ на дворѣ обезпокоилъ Норку. Она выбралась изъ угла и осторожно выглянула на свѣтъ. Увидала открытыя окна дома, чужихъ людей въ
- 15 -
двери кухни, Катюшку на землѣ. Помялась на порогѣ и повернула въ уголъ.
Солнце подымалось выше и выше и припекало сильнѣе. Тѣнь отъ бочки становилось короче и, наконецъ, уползла. Палило въ голову. Катюшка подняла руки и закрылась. Это она всегда дѣлала, когда начинала чесаться голова.
– Ма-а–ма-а! Бо-бо…
Повернулась къ кухнѣ и звала.
– Ну, чего ты… Вотъ я подую. У киски боли, у собачки боли…
Мать спѣшила.
– Матренъ! Самоваръ баринъ зовутъ! Карѣй!
Матрена схватила Катюшку и посадила въ бочку, въ холодокъ.
– И не смѣй ревѣть!
Все кругомъ было залито неподвижнымъ слѣпящимъ зноемъ. Больно смотрѣть, какъ сверкали въ пыли осколки стекла. Тянуло и въ холодокъ жаромъ. Курилась пыль остатками утренней росы. Дремалось.
Изъ садика черезъ дворъ потянулись незнакомые люди съ бѣлыми простынями и въ бѣлыхъ шляпахъ: это прiѣзжiе шли купаться въ утреннемъ морѣ. Шли подъ яркими легкими зонтами, веселые, смѣющiеся яркому дню. Шли, насвистывая, играя тросточками. Вертлявый мальчуганъ набѣгу щелкнулъ палкой по гулкой бочкѣ. Испугано вскинула Катюшка смыкавшiеся вѣки и слушала удаляющiйся веселый посвистъ.
– Бо-бо-о… ма-а-ма-а…
Она всегда говорила – бо-бо и звала, когда ей
- 16 -
становилось страшно. Пробиравшiйся въ холодокъ котъ остановился передъ бочкой: облюбованное мѣстечко было занято. Котъ уныло пошелъ къ грудѣ бѣлыхъ камней, подъ каштанъ, и не обернулся на робкiй призывъ:
– Киси-киси…
Время подходило къ обѣду. Катюшка изъ бочки слышала крикливый незнакомый голосъ и другой знаокмый:
– Сейчасъ…
Видѣла, какъ мать пробѣгала куда-то съ тарелками, слышала, каък гремѣла посуда, какъ гдѣ-то опять посвистывали и кричали. Требовали обѣда.
– На, скорѣй! ѣшь…
Мелькнуло лицо матери. Въ рукѣ очутился кусочекъ мяса на косточкѣ. Хотѣлось ѣсть. Катюшка оглядѣла кусочекъ, погладила пальчикомъ и стала сосать.
Наконецъ, все успокоилось во дворѣ. Послѣ обѣда гости опять куда-то прошли. У кухни погромыхивала посуда, и плескалась вода. Тутъ вскорѣ случилось событiе, поразившее всѣхъ обитателей двора.
Пылало жаромъ. Куры зарылись въ пыль, гуси полоскались въ мутной водѣ корытца, задремалъ разморенный жарой котъ подъ каштаномъ, и пѣтухъ, стоя на одной ногѣ, щурился и раздумывалъ, не отойти ли ко сну. Бочка надъ головой накалилась, и становилось душно. Горячая капелька смолы упала на голую ногу и обожгла.
– Бо-бо-о!.. Ма-амъ…
Гремѣла посуда. Катюшка выглянула изъ бочки.
- 17 -
чужая и мать захватили большiя стопы тарелокъ и понесли на кухню. Опять стало тихо.
Нѣтъ ли гдѣ темнаго пятна?
Эти темныя пятна на землѣ, пятна прохладной тѣни, Катюшка хорошо знала. Не разъ приходилось забираться подъ кусты винограда или за кучу сложеннаго табаку, когда мать работала по садамъ и въ поляхъ. Она обвела взглядомъ бѣлую, залитую солнцемъ стѣну дома, синiй просторъ впереди, на который теперь больно было смотрѣть, и замѣтила темную полосу на землѣ, у сарая. Подняла голову, увидала открытую дверь сарая и на порогѣ… собаку.
Норка трусливо высматривала во дворъ. Она ни за что бы не вышла изъ укромнаго уголка, но ей страшно хотѣлось пить. Такъ хотѣлось пить, что она разинула пасть т перебирала челюстями, захватывая горячiй сухой воздухъ. Совсѣмъ рядомъ гуси полоскались въ корытцѣ. Норка сдѣлала шагъ, чтобы прыгнуть, и увидала Катюшку.
Чуть подалась назадъ. Четыре глаза смотрѣли другъ на друга.
Собака!!. Что-то знакомое. Эта худая лохматая собака, конечно, тотъ самый Шарикъ…
Она в ытянула рук уи поманила:
– Тц…а! Са-ликъ!..
Норка мелькомъ глянула на нее и пропала: какъ разъ въ это время изъ кухни вышла Матрена и выкинула что-то къ сарайчику.
Это былъ самый лучшiй часъ дня для всѣхъ обитаталей дворика. Все мигомъ проснулось и кинулось. Даже мертвымъ сномъ спавшiй котъ и
- 18 -
тотъ прилетѣлъ вѣтромъ. И вдругъ все шарахнулось въ стороны, вскинулась пыль, и полетѣли перья.
Изъ окна кухни выглянула гречанка, увидала мальчишку за заборомъ и накинулась.
– Ты смотли, сельтенокъ!
– Сама вѣдьма! Собака это пужаетъ…Другой мальчишка, гречонокъ, что-то крикнулъ, но хозяйка и его выругала уже по-своему. Поругались и разошлись.
Скоро дворъ успокоился, только Катюшка все еще съ недоумѣнiемъ и испугомъ смотрѣла на темное отверстiе сарая. Но тамъ уже ничего не было.
Собака…
Тамъ, гдѣ она жила съ матерью недавно, тоже была собака, но только бѣлая, какъ молоко. А эта другая… Тотъ бѣлый былъ Саликъ всегда лежалъ на дворѣ и такъ хорошо постукивала зубами и что-то схватывалъ ртомъ. А эта…
Она всматривалась въ сарай. Тамъ теперь не только темныя пятна тѣни: тамъ гдѣ-то жила собака. Но нужно уходить изъ бочки.
Катюшка перебралась ползкомъ къ двери сарая, вскарабкалась на приступокъ и заглянула. Лежали дрова. Было темно въ углахъ. Собаки не было. Но она знала, что нужно сдѣлать, чтобы была собака. Надо только сдѣлать языкомъ:
– Тц…и!
И сказать громко:
– Саликъ!
И она еще разъ заглянула въ сарай и сказала:
- 19 -
– Тц…а! Саликъ!
Норк аза ящиками услыхала призывъ и подняла голову. Насторожилась. Въ щель на свѣту она увидала голову надъ порожкомъ, маленькую голову и маленькую руку, которая манила. Выйти? Такъ захотѣлось выйти, поджать хвостъ и идти тихо-тихо, пригнуться и опустить голову. Бить не будутъ… Такая маленькая рука… Выйти? И опять услыхала:
– Тц…а! Са-ликъ!
Норка знала, что она не шарикъ, но она уже ко всему привыкла. Звали ее когда-то Альмой, потомъ Норкой, потомъ Султаномъ. Мальчишки на базарѣ кричали – Кутька! Фiйю! А разъ за ней шнался страшный человѣкъ съ палкой и кричалъ: Султанъ, Шайтанъ! Дѣло было не въ томъ, что кричали, а какъ. Въ тонкомъ голоскѣ Норкѣ послышалось знакомое, ласковое. Такъ иногда подзывалъ ее человѣкъ въ красной шапкѣ съ чернымъ хвостикомъ, хозяинъ, который возилъ ящикъ.
Она не могла остаться въ углу. Она пригнулась къ землѣ и, поджавъ робкiй хвостъ, выступила. Она подвигалась, опустивъ голову и уши, точно просила прощенiе за то, въ чемъ чувствовала себя виноватой. Шла, еле перебирая лапами и прислушиваясь къ жалобному писку за собой. Остановилась шага за два и завиляла хвостомъ у ногъ.
– Тц…а! Она видѣла манящiе пальцы, но не рѣшалась подойти. Такъ онѣ обѣ смотрѣли другъ на дружку. И вдругъ обѣ поняли, что ничего страшнаго нѣтъ
- 20 -
быть можетъ, прочли въ глазахъ. Катюшка вытянула руку съ зажатой, уже обглоданной косточкой, а Норка приблизилась и, вытянувъ голову, осторожно приняла даръ. Вильнула хвостомъ и весело побѣжала въ уголъ.
Съ этой минуты установилась дружба.
Вечеромъ солнце запало въ море огромнымъ пунцовымъ шаромъ. Было тихо во дворикѣ. Куры и гуси ушли на ночлегъ. Мелькнула неслышно первая летучая мышь. Потянули жуки къ каштанамъ. Проглядывали звѣзды. Катюшка сонно посматривала на потемнѣвшее море, гдѣ уже играли на мачтахъ фелюгъ покачивающiеся огоньки. Прислушивалась, каък гдѣ-то играетъ музыка. Рядомъ лежала свернутая изъ тряпокъ кукла, уже уснувшая, и жестяная коробка съ камешками. Поглядѣла на куклу. Завтра въ коробку надо налить воды и выкупать куклу. Завтра опять будетъ Саликъ… Завтра…
Летучая мышь пискунала налету и обвѣяла вѣтромъ.
– Ма-а-ма!
Зашуршали шаги по камешкамъ. Знакомые шаги. Мать подошла и взяла на руки.
– Умница ты моя! У-умница!
Въ тихомъ дворикѣ прозвучалъ поцѣлуй. Катюшка прижалась и оглянула дворикъ. Онъ совсѣмъ потемнѣлъ, ушелъ. Чуть маячила черная масса сарая. Опять вспомнилась собака.
– Тц…а – позвала Катюшка, пощелкивая языкомъ. – Саликъ… У-у…
– Умница! Ну, какой тамъ Шарикъ… Нашъ
- 21 -
Шарикъ далеко… А здѣсь котикъ у насъ… Приди, котикъ, ночевать, приди Катюшечку ка-а-чать…
– Телный Саликъ… У-у… – повторила Катюшка, показывая пальцемъ къ сараю.
Мать понесла ее на кухню, и слышалось въ затихшемъ дворикѣ:
„Ужъ какъ я тебѣ, коту-у,
За работу за-пла-чу-у…
Ушки вы-ы-де-е-ру-у“…
Снизу, отъ моря, набѣгали звуки оркестра. Изъ-за холмовъ вставала пока еще красноватая луна.
А ночью Норка долго бродила по дворику, обшаркивая углы и вылизывая птичьи кормушки, и только одна луна видѣла, какъ она стояла передъ запертой дверью кухни и втягивала носомъ. Хотѣлось ѣсть, и она едва сдерживалась, чтобы не заскулить. Пришлось бѣжать на базаръ, къ канавамъ. Уже къ разсвѣту воротилась она. И опять была неспокойная ночь въ сараѣ. Скулили щенята, и пѣтухъ то и дѣло просыпался и пугалъ крикомъ.
________
IV. – Еще неожиданность.
А дни шли. Съ восхода и до заката сидѣла Катюшка во дворикѣ подъ солнцемъ. Всегда одна. Чужiе шли и шли мимо, шумные, пестрые. Разъ какъ-то подошла къ бочкѣ чужая тетя и вдругъ
- 22 -
стала маленька-маленькая. Взяла за руку и спросила:
– Дѣточка, тебя какъ звать?
У тети на пальцахъ что-то сверкало, какъ кусочки стекла во дворикѣ. И пахло цвѣтами.
– А? У тебя нѣтъ язычка?
На голую ногу сѣла большая голубая муха и ползла, и щекотала. Но почему-то было страшно при тетѣ прогнать ее. И стало совсѣмъ страшно, когда тетя подняла съ голыхъ ногъ рубашонку и стала вытирать носикъ. И тогда совсѣмъ близко передъ глазами заиграли блестящiе камешки на пальцахъ тети.
Только краемъ глаза рѣшилась Катюшка взглянуть въ лицо. Красивая тетя смѣялась. Потомъ качнула головкой и пошла. А за ней зашумѣло что-то – шур-шур-шур… Потомъ еще разъ проходила тетя и подарила большое мягкое яблоко, такое мягкое, что можно было протыкать его пальцемъ, и изъ дырокъ текла сладкая вода.
Нѣсколько разъ прибѣгалъ мальчикъ съ голыми ногами, прыгалъ передъ бочкой, размахивая палкой, показывалъ языкъ и разѣвалъ ротъ. Хлопалъ палкой по бочкѣ и убѣгалъ. Потомъ какъ-то подошла толстая барыня съ красной крышей надъ головой, назвала умницей и надѣла ей на голову бѣлую шляпу, такую большую, что стало темновато вокругъ и ничего не было видно, кромѣ ногъ. А когда Катюшка потащила ее съ головы, толстая барыня погрозила пальцемъ и сказала:
– Нельзя! Не надо снимать!...
И куда-то дѣлась. А въ шляпу можно было на
- 23 -
сыпать песок и возить за тесемочку. Но тутъ пришла мать, выбросила песокъ, и опять стало темновато вокругъ и ничего не видно.
Кругомъ на землѣ было много блестящихъ кусочковъ, камешковъ и громкихъ свѣтлыхъ коробокъ, которыя такъ хорошо постукивали. Было много гусиныхъ перьевъ и бѣлыхъ пушинокъ. Онѣ, какъ живыя, начинали подпрыгивать выше и выше и, наконецъ, улетали совсѣмъ, когда набѣгало что-то невидимое и начинало щекотать по лицу и сбрасывало шляпу. Это могъ дѣлать бѣлый гусакъ, когда вытягивалъ шею, шипѣлъ и потомъ начиналъ размахивать крыльями. Должно быть, и тамъ, внизу, гдѣ было синее небо, плавали огромные гуси и махали, махали крыльями. Вотъ они.
И слѣдила, какъ по синему морю тянули куда-то большiя бѣлокрылыя птицы – паруса.
Иногда въ бочку съ утра забирался котъ и шипѣлъ, когда Катюшка пробовала дергать его за хвостъ. И не уходилъ. Оставалось искать холодка въ другомъ мѣстѣ и проходилось переползать къ сараю. Тамъ можно было позвать изъ уголка собаку…
А у Норки были свои заботы. Щенята росли и ихъ пискъ становился громче и громче. Все еще было страшно людей, и приходилось выходить по ночамъ, подъѣдать въ кормушкахъ и искать по канавамъ. Иногда удавалось выхватить изъ-подъ курицы теплое яйцо.
Наконецъ, какъ-то утромъ, Норка замѣтила, что щенята стали глядѣть. Съ радостнымъ чувствомъ
- 24 -
всматривалась она въ слабые, еще мутные голубые глаза ихъ, а они поворачивали круглыя головы: ихъ манило то свѣтлое, что стояло у входа въ сарай – солнце. И разъ въ полдень, когда она задремала, щенята одинъ за другимъ, помахивая короткими хвостиками, выбирались къ свѣту. Постояли, потягивая носами, охваченные чѣмъ-то огромнымъ, ослѣпленные яркимъ. И одинъ за другимъ перевалились за порожекъ.
Громкiй разговоръ у сарая встревожилъ Норку. Кричали. Она услыхала знакомый пискъ. И не могла выйти. Робко, крадучись, выступила она и остановилась на порожкѣ. Щенятъ обступили чужiе. Они увидали ее. Тыкали пальцами и подымали руки. Смѣялись. Черные неуклюжiе комочки тыкались носами въ ноги, скулили, призывали. Но Норка стояла поодаль, виновато помахивая хвотсомъ и поглядывая исподлобья. Спрашивала покорно:
– Можно?..
Хозяйка размахивала руками и такъ стрекотала по-своему, что всѣ смѣялись. Изъ-за забора выставилъ голову сосѣдъ Аристидисъ, торговавшiй старыми шляпами на базарѣ, и строилъ рожи. Онъ вѣчно переругивался изъ-за забора. И теперь, пользуясь общимъ вниманiемъ, показывалъ свое остроумiе.
– Цто, Марфинъ? Кость пришелъ? Ницего, бокатiй будешь!
Марфинъ въ присутствiи своихъ постояльцевъ конечно, не могла оставаться въ долгу.
– Тибѣ бери… Съ цеснокъ кушай…
- 25 -
– Зацѣмъ мнѣ! Костямъ зареный подавай. Руски все кусалъ… Хе-хе…
И потомъ стали по своему сводить старые сосѣдскiе счеты.
Публика веселилась. Щенятъ разобрали по рукамъ, встряхивали, восхищались.
– Прелестные! У-ти, маленькiе… Они смотрятъ! Бѣдные!..
– Какъ они дрожатъ! Смотрите, они фыркаютъ…
– Зѣваеъ, зѣваетъ! Мама!
Норка соображала все, заглядывала въ лица и виляла хвостомъ. Спрашивала взглядомъ: можно?
И по глазамъ, и по крикамъ знала, что можно. Никто не ударилъ ее. Никто не крикнулъ – пошла! Ей уже швырнули кусокъ хлѣба. Кто-то совалъ ей въ ротъ сахаръ. Но она не смѣла прикоснуться и вглядывалась, и ждала. Не гонятъ? И у спокоилась только тогда, когда всѣ разошлись. Тогда она сейчасъ же перетаскала въ уголъ щенятъ и трусливо похватывала куски.
Теперь она могла жить здѣсь. Два знакомыхъ глаза такъ хорошо смотрѣли на нее, и тихiй голосокъ звалъ отъ двери:
– Тц…а! Абатьки! Саликъ!..
Съ этого дня она уже не укрывалась въ сараѣ. Съ этого дня она стала „своя“ здѣсь, какъ пѣтухъ, котъ и гуси. И съ этого же дня она стала лаять. По ночамъ съ дѣловымъ видомъ пробѣгала она по дворику, слушала и громко отзывалась на лай подъ горкой.
Она сторожила.
Съ лаемъ кидалась она на мальчишекъ, кото-
- 26 -
рые выглядывали изъ-за забора и хотѣли взять у хозяйки бочку, сарай, гусей, все. Съ яростнымъ лаемъ встрѣчала чужихъ и хвостомъ привѣтствовала своихъ.
Она покорно шла изъ угла за щенятами, которые полюбили солнце. Въ полномъ покоѣ разваливалась она возлѣ Катюшки, отмахиваясь отъ надоѣдныхъ щенятъ, тихо стонала, когда тѣ прихватывали ее зубами, и лѣниво помахивала хвостомъ на тихiй призывъ:
– Са-ликъ!
Начиналась новая жизнь на новомъ мѣстѣ.
_________
V. – Страшное.
А дни шли и шли.
Попрежнему проходили черезъ дворъ незнакомые люди съ большими бѣлыми платками въ рукахъ, а приходили назадъ съ бумажками, изъ которыхъ все что-то вытаскивали и ѣли. Посвистывали и напѣвали, вертѣли тросточками, смѣялись и держали надъ головой крыши на палочкахъ. Проходила красивая тетя, но не подходила больше и не блестѣла стеклышками. Толстая барыня подходила, вытряхивала изъ шляпы камни и надѣвала на голову. Да еще мальчикъ прибѣгалъ иногда и швырялъ камнемъ въ бочку, а бочка кричала: гук! Садился на корточки и дѣлалъ страшное лицо. Тогда Катюшка начинала призывать Норку. Она уже поняла, что мальчикъ не прибѣгалъ, когда Саликъ лежалъ около бочки.
- 27 -
И мать была все такая же, какъ всегда. Гремѣла тарелками, плескала водой, бѣгала по двору и кричала:
– Сейчасъ!
И подходила рѣдко-рѣдко. Совала въ руку кусокъ и уходила.
Но зато теперь были Салики. Они карабкались по голымъ ногамъ и щекотали, принимались лизать и покусывать пальцы на ногахъ, ворчали и кувыркались. Съ ранняго утра выкатывались они изъ сарая за большимъ Саликомъ, чихали на солнце, подымали тупые носы и тявкали: вяк-вякъ… вяк-вякъ…
Потомъ залѣзали въ птичьи корытца. Подползала сюда и Катюшка и дѣлал то же, что – щенята: вытаскивала кро шки и обсасывала пальцы. И тутъ же Саликъ, самый большой Саликъ, стоялъ и махалъ хвостомъ. Да, это была дружная компанiя.
Какъ-то по утру зашелъ во дворъ грекъ-тряпичникъ.
– Баньки-бутильки! Костины-таряпки… Кароши-хозяйки…
Весело пѣлъ тряпичникъ, постукивая палкой въ ведро. Но сейчасъ же пришлось спасаться отъ норки; потерялъ туфлю, швырнулъ ведро и всполошилъ дворъ. Изъ кухни выбѣжала Матрена.
– Ну, тебя, съ твоими костями! Красть только ходите!
– Давай туфля! Сапирай собаку! – кричалъ грекъ, отмахиваясь палкой.
– Капи его! – кричала хозяйка. – Зуликъ!.
- 28 -
Грека выпроводили и швырнули ему туфлю съ ведромъ. Большими глазами смотрѣла на все это Катюшка. Черный оборванный человѣкъ съ палкой казался ей тѣмъ страшнымъ старикомъ, который всѣхъ сажаетъ въ мѣшокъ и уноситъ. Хорошо, что его прогнали.
– Послюшь, Матренъ! Позови сюда! – сказала хозяйка.
Грека вернули.
Начался разговоръ. Грекъ моталъ головой, кричалъ, уходилъ и опять возвращался. Хозяйка показывала ему пятачокъ, потомъ махнула рукой и ушла въ кухню. Потомъ грекъ плюнулъ и сказалъ Матренѣ.
– Ну, цего? Сапирай сабакъ… Савсѣмъ самашедшiй…
– Проходи, проходи!
– А тэбэ карашо, онъ минэ нога сакусалъ. Сапирай…
Вышла опять хозяйка.
– Сапирай! – сказала она Матренѣ. – Собакъ взялъ.
Норку убрали въ сарай. Катюшка видѣла, что страшный человѣкъ вынулъ изъ-подъ рванаго кафтана мѣшокъ и подошелъ къ ней.
– Садысь мэшокъ… маленьки дэвочки сапирай… хе-хе…
Она спрятала голову за бочку и заплакала.
– Ну, чего ты! – сказала Матрена. – А ты не прохлаждайся… Лови, чего сталъ-то… Носитъ чертей!
Катюшка изъ-за бочки смотрѣла, какъ страш-
иллюстрация
- 30 -
ный человѣкъ захватилъ рукой пару щенятъ и кинулъ въ мѣшокъ. Услыхала жалобный пискъ. Потомъ и вторая пара потонула въ мѣшкѣ. Грекъ взвалилъ мѣшокъ на спину и ушелъ.
– Кости-тарапки… кароши-козяйки… баньки-бутильки!..
Катюшка смотрѣла. Вотъ уже черный человѣкъ ушелъ за заборъ. Нѣтъ его. И щенятъ нѣтъ. Она заморгала часто-часто, перекосила ротъ.
– Ма-а-а-а-ма-а…
– Ну, чего! Сиди!
Сухая ладонь провела по глазамъ, погладила по головѣ. Опять отъ шляпы ничего не стало видно.
Норку выпустили. Ей сразу показалось, что дворъ сталъ, какъ-будто, другой. Осмотрѣлась. Обнюхала пыль, сдѣлала два-три круга и опять осмотрѣлась. Послушала. Подбѣжала къ корытцамъ, фыркнула и побѣжала въ сарай. Но сейчасъ же выбѣжала во дворъ.
Не было щенятъ.
Поглядѣла на окна дома. Выглянула за рѣшетку въ садикъ, гдѣ дѣти играли въ мячь. И тамъ не было. Коротко вякнула раза два и послушала. Поставила уши. Метнулась къ калиткѣ. Подняла морду и втягивала жаркiй воздухъ. Съ тихимъ, нетерпѣливымъ повизгиваньемъ заметалась она вдоль забора. Опять кинулась къ бочкѣ и стала противъ Катюшки, точно спрашивая глазами:
…Да гдѣ же, гдѣ?
– Саликъ… – отвѣтилъ ей тихiй голосокъ, – Т…ца…
- 31 -
Опять метнулась къ забору, отыскала дыру и побѣжала подъ горку.
На дню она нѣсколько разъ убѣгала со двора и возвращал ась. Заглядывала въ лица, обнюхивала углы и щели. Звала тихимъ повизгиваньемъ. Къ вечеру успокоилась и залегла у забора, слушая что-то.
Пали сумерки. Матрена взяла Катюшку, чтобы отнести на кухню. Норка терлась у ногъ.
– Что, ищешь?
Норка вытянулась и положила морду въ лапы. Смотрѣла въ глаза.
Тихая безлунная ночь была на землѣ, а въ небѣ горѣли яркiя звѣзды. Все спало, но какая-то тѣнь шуршала по дворику, и слышалось тревожное фырканье. Въ слабомъ мерцаньи звѣздъ видно было, какъ тѣнь усѣлась на самой серединѣ двора, вытянула морду къ небу и протяжно завыла.
Изъ-подъ горы отозвались собаки.
_________
VI. – Чего никто не зналъ.
Забылось, какъ забывается всякое горе.
Во дворикѣ, у сарая появились арбузныя корки. Первой на нихъ обратила вниманiе Норка. Эти первыя корки были очень сочны и хорошо утоляли жажду. Попробовала и Катюшка. Зеленовато-розовыя корки были сладки, звонки похрустывали и пахли травой. Были такъ вкусны, что приходилось даже отнимать у Салика. Попадались и зе-
- 32 -
леныя ягоды на вѣточкахъ, тоже сладкiя. Попадались и мягкiя яблоки.
Но скоро явилось еще удовольствiе.
Когда солнце начинало особенно сильно припекать въ голову, Катюшка перебиралась къ заборчику, подъ тѣнь каштана. За заборчикомъ, подъ тѣнь каштана. За заборчикомъ тянулась пустынная уличка-тупичокъ. Сюда забѣгали мальчишки и трещали палками по забору, а Саликъ такъ хорошо прыгалъ и клалъ лапы на палочки. Кромѣ мальчишекъ сюда частенько заглядывали собаки.
Забѣгала сѣренькая, съ чернымъ сморщеннымъ носомъ, пучила черные глазки и фыркала. Потомъ была еще собачка на тонкихъ ножкахъ и съ усиками; потомъ длинненькая, какъ кошка, на кривыхъ ножкахъ; бѣленькая собачка съ коротенькимъ хвостикомъ и, наконецъ, лохматая собачонка, которая не ходила, а прыгала на трехъ лапкахъ, а четвертую поджимала.
Всѣ эти собаки кружились въ тупичкѣ, совали носы въ рѣшетку и перефыркивались съ Саликомъ. Сперва виляли хвостами, а потомъ начинали передвигаться вдоль забора и тыкаться носами. Это было очень интересно.
Разъ даже Катюшка осмѣлилась и попробовала потрогать за носъ собаку на кривыхъ ножкахъ. Почти каждый день приходила какая-нибудь изъ нихъ.
И вдругъ собаки стали, какъ-будто, другими. Какъ будто, красивѣй стали. А собачка съ усиками чѣмъ-то позапивала. Это-то и обратило вниманiе. Что такое? Да, у собачки подъ носомъ висѣла
- 33 -
…(?) маленькая блестящая игрушка. Катюшка тоже просунула руку, но собачка отпрыгнула. А у дркгихъ какъ? Но у другихъ не было …(?) И тутъ-то Катюшка замѣтила, почему со…(?) какъ- будто иными. На нихъ были ошейники, но ошейники были только у двухъ: у …(?) морщеннымъ носикомъ и еще у собаки на кривыхъ ножкахъ. Но теперь только …(?) бачка прыгала безъ повязки. Зато у боль…(?) была намотана красная тряпка, а у …(?) короткимъ хвостикомъ голубая веревка.
…(?)
…(?) – отвѣчала собачка съ усиками и …(?)ла.
Какъ-то разъ забрела въ тупичокъ большая …(?) корова, задрала голову и принялась обры…(?) надъ заборомъ. Затаившись, слѣдила …(?) Катюшка. Хвостъ у коровы такъ и ходилъ въ разныя стороны, вспрыгивалъ на спину и падалъ, а мокрыя толстыя губы такъ и захватывали …(?) разъ-разъ. И съ каждымъ разомъ звонила …(?) нная на веревкѣ игрушка, только не та…(?) у собачки. И Салику, д…(?) ась: онъ такъ и прыгалъ, и вскидывался, …(?) хотѣлъ достать.
…(?) корова, а все откуда-то слышалось звон…(?) бомъ-бомъ.
Вечеромъ Катюшка переползала къ сараю. Тутъ, въ кучѣ мусора, валялись жестянки, пузырьки, …(?) много всякихъ интересныхъ вещей. Проходившiй по тупичку мальчишка затрещалъ по ней дорогой.
- 34 -
забору палкой. Катюшка подняла голову и вспомнила про корову. Саликъ… Онъ былъ тутъ же, подремывалъ. Подумала и положила ему на шею жестяную коробку. Норка тряхнула головой, и коробка упала со звономъ. Это понравилось. За коробкой пошли камешки, пузырьки, тряпки. Норка взматывала головой, и все валилось. Нѣжный, звонкiй, какъ серебро, смѣхъ прозвенѣлъ. Первый на этомъ дворикѣ смѣхъ счастья. Даже Норка подняла голову и смотрѣла.
Опять въ тихомъ вечернемъ воздухѣ разсыпалось нѣжное серебро. Шла игра, пересыпаемая дѣтскимъ серебрянымъ смѣхомъ.
Это совсѣмъ особенный смѣхъ, когда помолчавшiйся, быть можетъ, запуганный ребенокъ уже пересталъ смѣяться, забылъ смѣяться, и вдругъ совсѣмъ нежданно открывается ем урадостное и зарываетъ все передъ нимъ. Тогда рождается чистый, какъ весеннее небесное серебро, смѣхъ. Какъ ьвесеннiй дождь брызнетъ.
Изъ кухни выглянула Матрена. Она давно не слыхала такого смѣха. Стояла и слушала. И подошла.
– Да что ты тутъ раздѣлываешь? а? Да шельмя ты этакая!..
Ей отвѣтилъ смѣхъ.
Теперь она видѣла, что тутъ раздѣлывается. Катюшка укутывала шею Норки какой-то тесе мкой и прищелкивала языкомъ. Поглядѣла на мать, показала пальчикомъ на Норку и сказала:
– Тц-а!..
- 35 -
Норка трясла головой и старалась сорвать лапами мѣшавшую ей тесемку.
– Погоди, погоди… Мы ее сейчасъ… Во-отъ сейчасъ…
– Ситясъ… – повторила Катюшка.
Тутъ же въ мусорной кучѣ Матрена нашла грязный синiй лоскутъ и повязала Норку.
– Такъ, что ль?
– Такъ сто ль… – подтвердила Катюшка.
Она тыкала Норкѣ подъ горло жестяную коробку, но не умѣла сказать, что нужно. Она помнила про корову, про маленькую собачку съ усиками, про динь-динь и бом-бом…
А невѣдомое надвигалось.
Раннимъ утромъ Норка возвращалась домой съ базара.
Часто въ послѣднее время охватывала ее какая-то тоска. Тревожный лай подъ горой въ городѣ заставлялъ ее прислушиваться. Тревожный, воющiй лай. Забѣгавшiя въ тупичокъ собаки словно нарочно прихоидли что-то скзаать, что дѣлается тамъ, подъ горой. Да и не всегда въ помояхъ попадался сытный кусокъ, и временами приходилось вспоминать о канавахъ за лавками.
Она уже собиралась повернуть въ тупичокъ, каък вдругъ спереди раздался угрожающiй окрикъ:
– Гей!
Она взвизгнула и ударилась въ сторону. Но здѣсь, по горѣ, тянулись заборы.
– Гей! – услыхала она опять, но уже совсѣмъ близко и сзади. Метнулась въ другую сторону, но и здѣсь услыхала опять страшное:
- 36 -
– Гей!
Она видѣла топочущiя ноги. Что-то просвистѣло надъ головой, рвануло и задушило. Стало темно…
Опять просвѣтлѣло. Она вздохнула, увидала, что лежитъ на землѣ, хотѣла вскочить и бѣжать. Но что-то надавливало ее. Двое чужихъ стояли надъ ней и ругались сердитыми голосами.
– Гей-гей! Видишь – хозяйская…
– Видишь!.. Рвань… Ну!..
Ударило что-то въ бокъ, опять свистнйло и ожгло спину и брюхо. Она рванулась съ визгомъ и, ничего не видя отъ страха, помчалась впередъ. Выбралась въ тихiй переулокъ и остановилась. Было совсѣмъ свѣтло. Далеко внизу синѣло знакомое. Осмотрѣлась, признавая мѣстность. И пошла, крадучись, заборами и канавами, присѣдая при каждомъ шорохѣ, пытливо поглядывая на руки проходящимъ людямъ. Прислушивалась къ тревожному лаю подъ горой.
Дома она забилась въ сарай и не вылѣзала до обѣда. И никто не узналъ, что случилось подъ утро. Никто во дворѣ гречанки не зналъ, что на углахъ улицъ городка были расклеены бумажки, а на бумажкахъ стояло:
ОБЪЯВЛЕНIЕ.
Въ виду появленiя въ окрестностяхъ города бѣшеныхъ собакъ, и въ виду массыбродячихъ собакъ въ самомъ городѣ Городская Управа доводитъ до свѣденiя
- 37 -
владельцевъ собакъ, что съ 14-го сего iюля спецiально снаряженными обходами будуъ производиться облавы.
Въ избѣжанiе протестовъ и нареканiй, Управа предупреждаетъ, что всѣ собаки, на коихъ не будутъ непременно надѣты ошейники или даже повязки, будутъ признаны безхозными и, какъ таковыя, подлежатъ уничтоженiю.
Городская Управа. Iюля, 7-го дня, 1911 года.
Объ этомъ ничего не знали на дворикѣ гречанки Марфинъ. Не знала объ этомъ ни Норка, ни ее хозяинъ. А у Норки хозяинъ-таки былъ. По краней мѣрѣ, такъ порѣшили тѣ двое, что бродили на зорькѣ по городу съ петлей и палками.
_________
VII. Что всѣ узнали.
Къ концу подходило лѣто, а во дворикѣ все казалось по-старому; такъ же одиноко сидѣла подъ солнцемъ Катюшка, такъ же Норка подремывала около. Все было по-старому: и тихiй дворикъ, и одиночество, и синее море вдали, и бѣлыя крылья-паруса. Они все плыли. Куда?
Ни Норка, ни Катюшка не знали.
Иногда возлѣ кучи бѣлыхъ камней въ углу дворика котъ занимался какимъ-то непонятнымъ дѣломъ. Онъ все что-то вынюхивалъ, фыркалъ, замралъ, потряхивалъ лапкой, вскидывался и пушилъ хвостъ. Присаживался и терпѣливо сторожилъ часами. Иногда вытягивался, пригнувъ голову и
- 38 -
выставивъ одну лапу, и вдругъ отскакивалъ. И тогда фырканье его было такъ громко, что Катюшка и Норка поворачивали головы и смотрѣли.
Что?
Ничего. Большiе бѣлые камни, темныя щели, и въ нихъ травка. Иногда Норка настораживалась, подходила тихо къ камнямъ и подергивала ухомъ. Втягивала носомъ. Мелкая нервная дрожь, забытая дрожь охотничей собаки охватывала ее. Она начинала царапать камни, совала въ щель носъ, втягивал и отчихивалась отъ пыли.
Въ камняхъ что-то было.
Иногда она издалека вглядывалась во что-то, тихо-тихо приподымалась на согнутыхъ ногахъ, точно ползла, вытянувъ въ стртруну хвостъ, и вдругъ съ воющимъ лаемъ кидалась на кучу камня, взбивая бѣлую пыль. И долго стояла, какъ бы не понимая.
Да, въ этой кучѣ накаленныхъ бѣлыхъ камней что-то несомнѣнно было.
Стоялъ знойный полдень. Такой знойный, что листья на деревьяхъ висѣли мятыми лоскутками. Такой знойный, что курилась вода въ корытцахъ.
Катюшка одиноко сидѣла въ тѣни сарая, играя камешками и жестяной коробкой. Камешки… Это были совсѣмъ не простые камешки, а коробка изъ-подъ сардинъ, не простая коробка. Камешки сыпались и что-то разсказывали коробкѣ: так-так… и начинали вертѣться и шумѣть въ ней. И коробка подкидывала ихъ и смѣялась громко-звонко: гри-гри-гри… Это была очень любопытная коробка. Она вдругъ схватывала тотъ слѣпящiй
- 39 -
сверху жгучiй кружочекъ, на который нельзя было смотрѣть, и колола глаза; по стѣнкѣ сарая прыгали бѣлые зайчики, а передъ глазами стояли яркiе шары. А то вдругъ въ окнахъ дома вспыхивалъ яркiй свѣтъ.
Фыркъ-фыркъ…
…(?) оттуда, отъ бѣлыхъ камней. Котъ прыгнулъ …(?) лапкой, должно быть, зашибъ о ка…(?) бѣжалъ къ кухнѣ и сѣлъ на порогѣ.
…(?) что-то сверкнуло. Что?..
…(?) ползла поближе. Еще ближе. Те…(?): тянулось что-то блестящее, по…(?) опускалось. И завернулось на боль…(?)
…(?)
…(?) пала еще ближе, вытянулась на рукахъ и …(?). На камнѣ лежала круглая золотистая …(?)
– Тц…а!..
…(?) стали большiе-большiе… Лента чуть дро…(?) изъ сверкающаго кольца вытянулась маленькая головка съ черными пятнышками. И остановилась.
– Тц…а!..
Четыре глаза глядѣли другъ на друга въ сонной тишинѣ залитаго солнцемъ двора. Близко-близко.
Вдругъ что-то ахнуло сзади, накрыло, сбросило. Точно рухнула груда камня и закрыла…(?)
…………………………………………………………………………..
- 40 -
Дворъ проснулся. Кричали гуси и куры. На заборѣ сидѣли мальчишки и тоже что-то кричали. На нахъ кричала Марфинъ. Выставивъ голову изъ-за сосѣдскаго забора, кричалъ что-то старикъ Аристидисъ. Бѣжали изъ садика гости. Матрена унимала Катюшку. А вдоль забора изъ угла въ уголъ металась Норка. Она визжала и тыкалась въ щели. И не находил дыры. Она куда-то рвалась.
– Сбѣсилась! Бѣшеная! – кричали мальчишки. – Укусила! Бей ее! бей!
Полетѣли камни. Хозяйка бросилась въ кухню и захлопнула дверь. За ней бросилась и Матрена съ Катюшкой. Съ криками кинулись въ садикъ прiѣзжiе.
– Бей! бей! – кричали мальчишки.
Камни сыпались градомъ. Норка съ визгомъ металась, вскидываясь на заднiя лапы, уже не увертываясь отъ камней.
– Погоди! Стой!..
Прiѣзжiй въ бѣломъ костюмѣ наводилъ револьверъ. Грянуло сухимъ трескомъ. И еще стукнуло.
– Пакади! – крикнулъ изъ-за забора скрипучiй голосъ. – Зацѣмъ?
Аристидисъ махалъ руками.
– Зацѣмъ бѣсинiй! Совсѣмъ не бѣсинiй!.. Самашедшiй сталъ… змѣя кусалъ-покусалъ… Вона!..
Онъ тыкалъ малкой въ камень.
– Вонъ! вонъ! – кричали теперь и мальчишки.
На камняхъ стояла толпа, что-то разсматривая. Прiѣзжiй въ бѣломъ костюмѣ стоялъ выше всѣхъ съ револьверомъ въ рукахъ, какъ побѣдитель.
- 41 -
– А ти трахъ-трахъ! Совсѣмъ ни бѣсинiй… Лапу кусалъ…
Норка нашла дыру и пропала.
– Въ горы пошелъ… – объяснялъ Аристидисъ. – У насъ змѣя кусалъ – сейчасъ умиралъ… Такой травка есть… закорючка такая… Сунтулъ-кали. Найдетъ – ницего. Нэ найдетъ – помиралъ совсэмъ…
Господинъ съ револьверомъ оправдывался.
– Знаете, всѣ признаки… Пасть, какъ кровь… мечется…
Долго еще обсуждалось событiе. Осматривали Катюшку, но ничего, кроме синяка, не нашли. Она только показывала на камни и говорила:
– У-у… Бо-бо…
Поговорили и разошлись. Разсказывали о чутьѣ собакъ. Говорили о подвигахъ.
– Вотъ я вамъ разскажу случай… – взволнованно говорилъ господинъ съ револьверомъ. – Была у меня собака… Смотрю, – начинаетъ бѣсится…
– И вы, конечно, ее застрѣлили…
Прошли въ садикъ пестрой толпой.
Но котъ разсказалъ бы нисколько не хуже. Онъ одинъ видѣлъ все отъ крылечка. Но, конечно, онъ не могъ разсказать.
Дня черезъ два ночью вернулась Норка. Пролѣзла въ дыру и, прихрамывая, подошла къ двери кухни.
…Вик-вик…
При свѣтѣ луны было видно, до чего она исхудала. Ея длинная шерсть сбилась въ комья. Шапки репейника и татарника облѣпили ее.
- 42 -
…Вик-вик…
Дверь не открывали. Тогда она стала царапать лапами и лаять отрывисто-глухо.
Щелкнулъ крючокъ. Знакомый голосъ сказалъ:
– Пришла?!.
Отвѣтилъ радостный визгъ.
Потомъ было слышно, какъ что-то съ жадностью чавкало и грызло. Какъ что-то мягко-мягко похлопывало.
А поутру котъ проснулся отъ звонкаго смѣха и рад остнаго лая. Умываясь лапкой, поглядывалъ онъ на игру подъ солнцемъ. Потянулся, цѣпляя коготками, сдѣлался очень похожимъ на маленькую телѣжную дугу и, задравъ хвостъ, бокомъ-бокомъ пошелъ въ холодокъ.
_________
VIII. Одной дорогой.
Лѣто кончилось. Гости съ сѣвера потянулись домой. Городокъ опустѣлъ. Опустѣлъ и домикъ гречанки. Уже рѣже слышался громъ посуды и надоѣдный призывъ – скорѣй! Рѣже оставалась одна Катюшка во дворикѣ. И солнце уже не такъ сильно пекло. Но оно сдѣлало свое дѣло. Тонкiя, как тростинки, ноги и руки покрылись густымъ загаромъ, и маленькое, съ кулачокъ, лицо стало похожимъ на кусочекъ глины. И другое дѣло сдѣлало жгучее солнце: слабыя ноги окрѣпли, и маленькая фигурка теперь могла двигаться вдоль стѣнки и смотрѣть дальше.
- 43 -
А все остальное оставалось по-прежнему. Синее море, пожалуй, стало темнѣй, но по-прежнему было покойно и слѣпило глаза. Такъ же плыли куда-то большiя бѣлокрылыя птицы. Куда?
И Норка по-прежнему дремала возлѣ Катюшки.
Какъ-то по утру, когда послѣднаго гостя проводили на пароходъ, гречанка сказала Матренѣ:
– Просай лѣто… полуци деньжи… Нэтъ кости…
Такъ было и всегда. Матрена и сама знала, что теперь здѣсь нечего дѣлать. Такъ что же? Развѣ ужъ и пойти некуда?! Вонъ по холмамъ уже вызрѣли виноградники. Уже сочныя груды на базарѣ давно кричатъ, что лѣто прошло. Пойдетъ въ садахъ уборка. Уже потягиваетъ изъ садовъ сладкимъ яблочнымъ духомъ. Уже готовятъ горы …(?) и скирды саломы. Какой-нибудь мѣсяцъ, – и заблестятъ изумрудомъ и яхонтомъ красивыя яблочныя пирамиды въ садахъ. Работа будетъ. Нескончаемая круговая работа. И идти уже не такъ далеко. Вонъ отсюда видны холмы, уже тронутые кой-гдѣ осеннимъ багрянцемъ.
Вотъ послѣ обѣда, получивъ свой расчетъ, …(?) Матрена въ узелокъ все, что было, попрощалась съ хозяйкой, лпять взяла на руки Катюшку и пошла. Верстъ десять идти на знакомые виноградники.
– Ну, Катюньчикъ, пойдемъ…
Катюшка знала, что теперь онѣ будутъ долго ходить. Она видѣла знакомый узелокъ въ рукѣ …(?) и вспомнила, каък онѣ съ этимъ узелкомъ …(?) ходили по разнымъ дворамъ и дорогамъ. …(?) отсюда уходятъ совсѣмъ. Прощай, бочка!
- 44 -
Вонъ котик сидитъ, подсунувъ подъ грудь лапки и дремлетъ.
– Саликъ, Саликъ! Тц…а!..
Норка стояла рядомъ и смотрѣла. Вытянулась и заглядывала въ лица. Она видѣла узелокъ. Никогда раньше не уходили съ узелкомъ…
…Уходятъ…
Она поняла, что онѣ уходятъ отсюда.
Подошла и лизнула руку, пытливо засматривая въ глаза.
– Саликъ…
Отъ этого зова Норкѣ вдругъ стало скучно-скучно. А онѣ уходили. Она понимала все. Уже въ томъ, какъ потрепала ее Матрена, она чуяла, что онѣ уходятъ совсѣмъ.
Не двигаясь, точно вросла лапами въ землю, вытянувшись, смотрѣла она. Подошли къ воротамъ. Отворили калитку. Вышли. Идутъ вдоль забора.
Помялась на мѣстѣ, вздрогнула. Шумятъ камешки подъ ногами. Какъ пусто стало кругомъ. Глядѣлъ сарай темнымъ отверстiемъ, какъ когда-то давно-давно. Тамъ теперь пустой уголъ. Спалъ котъ на крылечкѣ. У опрокинутой бочки, на знакомомъ мѣстѣ, дремалъ на одной ногѣ пѣтухъ. Пустая тянулась уличка за заборчикомъ.
Что-то толкнуло Норку. Это что-то пришло оттуда, куда ушли онѣ, тянуло неотступно. Она рванулась и юркнула въ дыру.
Онѣ все еще спускались подъ горку.
…Гам… гам… гам…
- 45 -
Это былъ совсѣмъ особенный лай, лай призыва. …(?), жалующiйся зовъ.
Онѣ обернулись. Онѣ остановились.
Она заиграла на одномъ мѣстѣ, не зная, что …(?) боясь чего-то. Она даже подняла лапу.
… на окна дома. Опять посмотрѣла туда, къ нимъ.
– ………..(?) фьють!..
…………(?) изъ-за забора. Это былъ …(?) отвернулась, слабо вильнула хвостомъ и пустилась съ горы. Она догнала ихъ …(?), тамъ, гдѣ когда-то услыхала страшный …(?)
…(?) зачѣмъ?
…(?) съежилась и присѣла. Голосъ былъ …(?) но что-то еще въ немъ было. Виновато …(?) хвостомъ и выжидательно смотрѣла въ глаза, точно хотѣла сказать.
– И я съ вами… и я…
Матрена поглядѣла къ дому и замахнулась.
– Домой, домой ступай!
Домой? Куда домой?..
Отбѣжала немножко и опять присѣла.
– Ты пойдешь?!
…(?) сердито топнула. Пришлось отбѣжать …(?), лицо, черный кулачокъ, сморщилась …(?) услыхала знакомое:
– …(?)
…(*), жалующiйся голосокъ услыхала она. …(?) лицо смотрѣло на нее сверху. Малень…(?) танулась къ ней.
– Да пойдешь ты!?.
иллюстрация
- 47 -
Что такое?.. За что?..
Сухая вѣтка хлестнула по ногамъ. Строго смотрѣли глаза, приказывали. Не двигаясь счъ мѣста, Норка только отвернула голову, когда хлестнула ее вѣтка. Прижалась къ землѣ. А тонкiй обрывающiйся голосокъ плакалъ:
– Са-са-ли-икъ…
Ждала. Не оглянутся? Не позовутъ?.. Норка повернула голову, жадно и боязливо провожая уходящихъ. Сейчасъ повернутъ за уголъ. Не позовутъ.
Нѣтъ, не позвали. Ушли.
Пождала, прислушиваясь къ шагамъ. И пошла… за ними. Куда? Все равно. Она шла за ними. Шла далеко сзади. Останавливались они, и она садилась съ краю дороги. Дальше, дальше. Вотъ ужъ кончился чгородокъ. Уже позади остались груды мусора за базаромъ. Совсѣмъ рядомъ, вправо отъ бѣлой дороги – море. О, ккое огромное, далекое… А вотъ и бѣлыя крылья вздулись и тянутъ, тянутъ, облитыя золотымъ солнцемъ.
Онѣ всѣ идутъ, все идутъ. Повернули къ водѣ. Садятся. Пусто кругомъ.
Тихо, крадучись, подходила Норка. Остановилась. Фыркнула едва слышно.
– Ты зачѣмъ?!.
Поздно гнать. Городъ едва-едва виденъ…
Дорога круто повернула къ холмамъ. Шли, шли. И шелъ вечеръ за ними. И солнце уже опускалось въ море. И бѣлые паруса далекихъ лодокъ стали совсѣмъ розовыми, какъ крылья фламинго.
- 48 -
Шли, шли… Шли теперь по холмамъ. Трое. И уже ночь шла за ними.
Съ тѣхъ поръ такъ и переходили онѣ съ мѣста на мѣсто. Всѣ трое. Можетъ быть, и до сего дня еще ходятъ онѣ, ищутъ постояннаго угла. А можетъ быть, и нашли…
Не знаю.
Источники текста
1912 - Одной дорогой: Рассказ/С рис. Н.А. Богатова // Юная Россия. – 1912. – № 1. – С. 39-70.
1912 - Одной дорогой: Рассказ – М.: Юная Россия, 1912. – 48 с.
1968 - Одной дорогой: Рассказ – М.: Земля и Фабрика, 1923. – 40 с. – (Б-ка подрастающего поколения; Вып. 3).
Текст печатается по прижизненному изданию 1912 г. в оригинальной орфографии и пунктуации.