ТѢНИ ДНЕЙ
И въ тихую область видѣнiй и сновъ
Врывалася пѣна ревущихъ валовъ.
Ө. Т ю т ч е в ъ.
I
Будто я на Place de l’Etoile, въ толпѣ. Вечеръ или ночь −не знаю. Черное, какъ копоть, небо − нависло, давитъ. Ни одной звѣзды не видно. Подъ смутной Аркой, на могилѣ Неизвѣстнаго Солдата, − вѣтеръ: неугасающее пламя рвется. Блѣдные огни такси тревожно убѣгаютъ, оглядываясь краснымъ глазомъ. Торопятся уйти трамваи. Всѣ чего-то ждутъ, въ тревогѣ. Лицъ не видно, все головы да шляпы; и всѣ − т у д а. А пламя уже полыхаетъ, кидается подъ своды Арки. Валитъ дымъ, тяжелый, черный, какъ отъ нефти. Огни рекламъ мутнѣютъ, свѣтятся въ дыму багрово, грязно. Кто-то говоритъ, что нефтяные склады загорѣлись…
Я кого-то жду. Смотрю на пламя, − траурный огонь. Я знаю − склады гдѣ-то здѣсь, на Прѣснѣ. Тамъ кладбище, и нефть − оттуда, изъ-подъ земли, густая. Пламя − отъ нея. Мнѣ жутко, я хочу уйти, но − трудно. Гляжу въ тоскѣ: направо, книзу, − Champs-Élysees, раздольные, пустые, въ огонькахъ; свѣтъ блѣдный и печальный, молочно-мутными шарами, какъ въ Москвѣ, въ морозы. Туда мнѣ нужно, но зачѣмъ − не знаю. Тамъ − покой.
Кто-то кричитъ:
− „Пусти-те..!“
Голосъ истошный, трудный.
Я знаю: пробирается ко мнѣ. И жду въ тревогѣ.
Это тсаричокъ. Лицо знакомое, но кто онъ − не могу припомнить. Онъ низенькiй, въ поповской шапкѣ, щуплый, глаза слезятся, жидкая бородка, − какъ будто, богадѣльщикъ. Красный узелокъ подмышкой, словно − въ баню; только не бѣлье, а яьлоки или просвирки, выпираетъ. Такъ я ему радъ, родному, съ нашей стороны. Хочу спросить о важномъ. Но онъ моргаетъ:
− „Идемъ, идемъ!..“
Онъ что-то знаетъ. Намъ даютъ дорогу. Шепчетъ:
− „Съ Place de la Concorde… Черезъ Берлинъ, а тамъ направо. Послѣднiй поѣздъ…“
Сердце у меня взмываетъ. Билеты, визы..? Не поспѣемъ.
Онъ бѣжитъ, подхватываетъ полы. Я вижу, что это нашъ извощикъ, „изъ хорошихъ“, только очень старый. За мной прислали… Но какой-то странный: армякъ распущенъ сарафаномъ, безъ кушака, мететъ полою; серебряные „бубыри“ подмышкой, въ строчку; шапка под-бобра, съ подушечкой и уголками, выпушка на шеѣ, лисья, − какъ у кучеровъ.
Иду въ тревогѣ: не поспѣемъ, послѣднiй поѣздъ. Лучше бы въ пролеткѣ − черезъ Берлинх, а тамъ направо, близко. И безъ визы можно.
Бѣжимъ по налощенному асфальту. Скользко. Ни души навстрѣчу. Позади раскаты, взрывы. Оглядываюсь − пламя выше, мигаетъ Арка, огненнымъ и чернымъ, дымъ клубами. Пожаръ?.. Ощупываю набѣгу карманы, carte d’identite. А деньги..? какъ же мы уѣдемъ?..
Старичокъ бѣжитъ, поматываетъ узелочкомъ. Мнѣ кажется, что в с е онъ знаетъ. Визы продаютъ на Place, de la Concorde, въ какой-то будкѣ. Кто же онъ? Такой знакомый… Алексѣй, нашъ кучеръ? Но тотъ былъ выше, съ черной бородой… и померъ, когда я былъ студентомъ. Померъ, а живетъ, − не странно.
Champs-Élysees уходятъ безконечно, книзу, въ холодномъ свѣтѣ матовыхъ шаровъ, молочно-мутныхъ. Странные огни, другiе. Прежнiе ведеркой были, зеленоватые. А эти, бѣловатыми шарами, гдѣ я видѣлъ? Въ дѣтствѣ, въ сѣняхъ театра, у подъѣздовъ? Давнiе огнию
Вдали − как черная рѣка, замерзло. Грязный ледъ переливается и свѣтитъ сонно, накатаннымъ асфальтомъ. Блѣдные огни навстрѣчу: такси, тревожно убѣгаютъ къ Этуали, всѣ − пустые. Въ сосѣднихъ улицахъ огни погасли, тамъ чернота. Я вспоминаю авеню огней, витринъ, автомобилей и отелей, − гдѣ все это? Темные дома, слѣпые. Все прошло. Теперь одна дорога − прямо, въ мертвенныхъ огняхъ, холодныхъ. Скоро и они погаснутъ.
Бѣгу въ тоскѣ. Champs-Élysees, послѣдняя моя дорога.
Я слышу, какъ за мной пустѣетъ, лопаются тонко стекла. Шары погасли? Оглядываюсь набѣгу. За матовымъ стекломъ краснѣетъ, гаснетъ. Слышу, какъ шары пустѣютъ. Вотъ фонарь. Я добѣгаю − меркнетъ, красный уголекъ, погасъ. Но впереди еще мерцаютъ. Я кричу, показываю на фонарь, − онъ меркнетъ.
− „Гаснутъ!.. Почему гаснутъ?!“
Отъ дыма, съ Этуали..?
Старичокъ − мнѣ кажется, что онъ священникъ, − кричитъ невнятно:
− „Елисейскiя Поля..! … конецъ!..“
_________
Стучитъ за нами по асфальту, попрыгиваетъ, какъ кузнечикъ. Вижу − на костыляхъ какой-то, темный, догоняетъ. Я слышу, какъ онъ тяжко дышитъ, хочу вглядѣться, но лица не видно. Фуражка − къ носу, голова пригнута, шинелька надувается отъ бѣга, хлащетъ палки. Я знаю, что это нашъ, бѣдняга. Такъ его мнѣ жаль, хочу окликнуть…
Изъ темноты − возъ съ сѣномъ, огромный, смутный. Претъ на насъ, колышется, шипитъ… закрылъ дорогу, − сразу потемнѣло. Голосъ мужика, изъ-подъ земли:
− „Держи-ись..!“
Валится на ансъ горою, завалило. Я продираюсь, разбрасываю вороха… − дорога, тихая, пустая, въ огонькахъ. На костыляхъ − за нами.
− „Гляньте, гляньте..!“
Мужикъ подъ сѣномъ?!..
Авеню забита ворохами, − сѣновалъ. Вороха трясутся, ходятъ: копышится мужикъ подъ сѣномъ. За сѣноваломъ полыхаетъ небо, тамъ − пожаръ. Н анебѣ вздрагиваетъ Арка. Черный столбъ, клубами; надъ нимъ оранжевая снизу туча, сползаетъ вправо. Это нефть горитъ. Я вижу, какъ валятся на сѣно искры. Вспыхнетъ!.. Вотъ, дуракъ, привезъ… погибнетъ!
Прыгаетъ мужикъ на сѣнѣ, машетъ.
Мы бѣжимъ. Отъ черныхъ улицъ − голоса, раскаты. Н а ч а л о с ь?.. Огни погасли, зарево намъ свѣттъ.
_________
Смутная, пустая площадь. Дома безъ оконъ. Во тьмѣ свистятъ и гикаютъ мальчишки, бѣгутъ − топочутъ. Черныя деревья. Кривые, путаные сучья, на красномъ небѣ, какъ сьитыя вороньи гнѣзда. За мутною горою Grand-Palais пылаетъ небо, − Инвалиды?..
Пролетъ, направо полыхаетъ. За мостомъ, за крылатыми конями, на пламени, − чугунный куполъ. Надъ нимъ − блистанье. На раскаленномъ небѣ − вихри, дымъ. Я вижу − Инвалиды загорѣлись.
На костыляхъ − за мною. Показываетъ костылемъ на куполъ:
− „Чугунъ-то… подкоптился!..“
Я слышу − окликаетъ:
− „Поспѣша-ай!..“
Знакомый голосъ. Чуть видно, отъ пожара, − машетъ.
Я знаю: онъ меня у в о д и т ъ. И радостно и жутко. Т а м ъ я встрѣчу… Прошлое туда уходитъ. Т а м ъ − покой.
Но надо выйти.
Place de la Concorde, послѣднiй поѣздъ. Тамъ что-то…? Я вижу − какъ богровое пятно, пылаетъ. Костры? Доноситъ шумомъ.
Я тороплюсь, боюсь остаться. О н ъ знаетъ это. Ласково такъ смотритъ:
− „Ничего… не бойся, милый“.
Моргаетъ. Я хочу припомнить, кто же о н ъ?
− „На, возьми-ка…“
И вынимаетъ изъ платка просвирку.
Я ущнаю ее, копѣечную, дѣтскую просвирку, − просвирку бѣдныыхъ. Столбикомъ она, какъ храмикъ. На куполочкѣ отрумяненъ крестикъ. Радостно беру, и въ ней − далекое, что было, свѣтлое, святое, дѣтство. Заглядываю въ узелокъ. Тамъ яблоки-грушевка, мелочь! Смотрю въ глаза. Знакомые, мигаютъ лаской. Морщинки, изможденное лицо, бородка клиномъ.. Боже мой! Я вспомнилъ… Это же псаломщикъ старый, нашей богадѣльной церкви! Николай Арсентичъ, съ нашей стороны, псаломщикъ. За мной прiѣхалъ.
Онъ шепчетъ:
− „Скорѣй, послѣднiй… съ Place de la Concorde…“
_________
И радость, и тоска утраты, − проходятъ въ озаренiи, какъ мигъ.
Я чувствую, какъ онъ мнѣ нуженъ. Я его люблю, какъ въ дѣтствѣ, − за морщинки, за ласковую руку, за тоненькiя свѣчки, которыя онъ ставитъ образамъ, за странныя слова, − я ихъ не знаю, но они ласкаютъ, − за то, что онъ похожъ на образъ.
За мной прiѣхалъ!
Проходитъ въ озаренiи, какъ мигъ.
Бывало, гладитъ по головкѣ, дастъ просвирку, храмикомъ, какъ эту, ведетъ въ алтарь, показываетъ книгу въ воскѣ, пахнущую Богомъ, моргаетъ, ласково. На Спаса − яблочковъ наложитъ, въ красныхъ жилкахъ, святою кистью пощекочетъ…
Во мнѣ взмываетъ сладко, какъ во снѣ.
Я вспоминаю милыя иконы, м о и. Онѣ бываютъ только въ дѣтствѣ, у каждаго − с в о и, живыя. Покачиваетъ головой, читаетъ… Дремлетъ свѣчка, проснется-вздрогнетъ, закапаетъ на пальцы воскомъ, на старенькую книжку. Съ иконы смотритъ старичокъ, такой же, ласково моргаетъ. Я вспоминаю дребезжащiй голосъ, я слышу непонятныя слова, святыя, − „… и уны во мнѣ духъ… весь день сѣтуя хождахъ…“[i] − загадочно грустно льется. А на душѣ такъ ясно, такъ покойно.
За окнами − сугробы, звѣзды. Вотъ уже онъ читаетъ − „Иже на всякое время и на всякiй часъ…“ − сонныя слова, ночныя. Гаснутъ свѣчи. Ночная улица синѣетъ. Сугробы завиваются горбами, − тонешь. Весь день валило. Снѣжными рядами копны. Такъ тихо въ нашей уличкѣ, такъ глухо: все забито снѣгомъ. Какъ хрупаютъ лопаты, слышно; какъ сгребаютъ, какъ тукаются комья… Возъ проползаетъ пухомъ, снѣговой, стойкомъ лопата. Извощикъ проплываетъ безшумно, фыркаетъ лошадка за угломъ, − довольна, − снѣжкомъ праховымъ изъ-подъ ногъ взрываетъ. На тумбахъ, на заборахъ − стопки. Мягко, рыхло. Фонарики подъ снѣгомъ, свѣтятъ сонно, собаки зарываются носами. За гвоздянымъ заборомъ, на березахъ, ворона каркаетъ густо, къ снѣгу, − не проснется. Отъ оконъ на снѣгу сiянья, на окнахъ розовое отъ лампадокъ. Придешь − тепло, уютно, топится лежанка къ ночи. На ней, подъ лампочкой съ зеленымъ колпачкомъ, − завѣтный, новый „Вокругъ Свѣта“, черный хлѣбъ горбушкой. Читаешь долго, пѣтухи взываютъ. Въ намерзшихъ окнахъ − звѣздное мерцанье, серебреный Угодникъ въ уголку, лампадка усиками водитъ…
Все воскрешаетъ милое лицо, въ морщинкахъ. Радости, утраты, − проходятъ въ озаренiи, какъ мигъ.
За мной прислали…
Но онъ же умеръ?.. Какъ же онъ… въ Парижѣ? вмѣстѣ мы?..
И умеръ, а живетъ. Не странно.
Идетъ, поматываетъ узелочкомъ. Я − за нимъ.
Зарево закрылось тѣнью: дворецъ какой-то, темный. Чуть розовѣетъ небо, гдѣ пожаръ. Чернѣютъ крыши.
Лѣсъ, черныя деревья. За чащей, въ глубинѣ, − пунцово-дымно, свѣтится полоской. Загородный домъ? Зеленоватый свѣтъ въ деревьяхъ. Странно. Кругомъ погасло, а..?
Деревья отступаютъ, я вижу огненныя буквы − Restaurant.
Зеркальная стѣна. Сiяютъ люстры, кристальныя гирлянды, звѣзды. Сiяетъ серебромъ, сверкаетъ хрусталями звонко, мерцаетъ матомъ. Жаркiе цвѣты въ вазонахъ…
Ресторанъ?.. Не знаютъ, что огни погасли..?
Я вижу въ блескѣ розовое тѣло − плечи, груди, крахмально-бѣлоснѣжные плястроны, блики лысинъ, извивы голыхъ рукъ, мерцанье фраковъ. Я слышу теплый, пьяный ароматъ вина и пудры, тѣла и цвѣтовъ. Смотрю, какъ плаваютъ въ огняхъ въ истомѣ, льнутъ, откинувъ лица. Лежатъ съ бокалами на спинкахъ креселъ, нбхаютъ сигары. Движутся гарсоны, пристойно замираютъ по стѣнамъ. Но музыки не слышно. Странно. Мнѣ кажется − они − д р у г i е, съ другого свѣта, − не живые, будто. Какiе-то… американцы?..
Странный ресторанъ.
__________
Въ деревьяхъ − красноватое сiянье. Я вижу обгорѣлыя колнки, кровавый отблескъ стеколъ въ фонаряхъ. Высокiй Обелискъ мерцаетъ.
Place de la Concorde, послѣднiй поѣздъ…
Накатываетъ гуломъ. Воза, колеса, кони, сундуки горами, − сбродный станъ?..
Пылаетъ небо, куполъ Инвалидовъ. Двѣ башенки, какъ двѣ монашки, въ остренькхъ шлычкахъ, стоятъ на небѣ, одна къ другой, тревожно. Деревья за Concorde, палаты, Обелискъ − въ кровавомъ свѣтѣ.
Какъ же мы пройдемъ?..
На постаментахъ − бѣшеные кони. Ихъ гривы развѣваются, какъ пламя, оскаленные зубы красны. Ровъ за ними… Перебѣгаю, вижу: ноги въ пряжкахъ, чулки, камзолы, вздувшiяся лица, парики… Кричатъ:
− „Народу подавили..!“
Ходынка, Прѣсня?.. Здавленные люди въ ямахъ… з д ѣ с ь?!
_________
Я одинъ, мнѣ страшно.
Дымятъ костры. Бьютъ по тазамъ цыганы, играютъ въ карты. Клубятъ котлы, мотаютъ головами кони. Бухаетъ, какъ-будто, въ бубенъ… − балаганы? Какiе-то, въ фуфайкахъ, съ закатанными воротами, − воры? − волочатъ шубы. Вихлявый, плисовые шаровары внапускъ, съ обсосаннымъ лицомъ, какъ заяцъ въ кепкѣ, − жуликъ, − идетъ за мною. Мнѣ гадливо-жутко. Съ футлярами на шеяхъ, рвань, − ведутъ молоденькую даму, непристойно. Она въ ротондѣ голубого плюша, выламываетъ руки, бьется; ротонда распахнулась, вздувшiйся животъ безсиленъ, часики на золотой цѣпочкѣ вьются. Затаскиваютъ въ уголъ, лѣзутъ…
Кричатъ − дорогу! Везутъ кого-то, стоя. Люди на коняхъ, грозятся. Я гдѣ-то видѣлъ..? Въ кровавомъ свѣтѣ, ч т о – т о, стояками… Казни?.. На новыхъ балаганахъ, въ глубинѣ, − черно народомъ. Мальчишки зацѣпились на деревьяхъ, ждутъ.
Высокiй Обелискъ − надъ всѣми. Красный камень. Его тысячелѣтiя проснулись, моргаютъ н огонь, струятся. Угрюмыя палаты, окна, колонны, фонари на аркахъ, − все мигаетъ. Съ балконовъ балаганщики вопятъ надъ станомъ.
Я вглядываюсь: гдѣ же поѣздъ? Къ садамъ, должно быть. Прямо − не пройти. Я вижу сундуки, надъ ними свалка. Съ волчьими глазами, въ рваныхъ шарфахъ; апаши, въ крагахъ, съ тайными ножами; усатыя толстухи, дѣвки, сбродъ… − выхватываютъ, тащатъ шубы…
Я пробираюсь. Снѣжные плястроны, фраки… ресторанъ..? При фракахъ − дамы, съ голыми плечами, жмутся. Ихъ окружили, грабятъ. Сдираютъ фраки, жемчуга, браслеты. Затрепанныя дѣвки лѣзутъ, дамы бьются. Развѣсивъ губы, косоглазый гладитъ… Вихлявый, съ мордой зайца, играетъ съ толстякомъ, щекочетъ мышки. Толстякъ, съ сигарой, прѣетъ, смотритъ мутно. Рыластый рветъ его за фалды, какъ мѣшокъ, вытряхиваетъ вонъ изъ фрака. Бьютъ длиннаго американца: йок!
Я − в н ѣ. Мнѣ нужно на послѣднiй поѣздъ.
Съ балконовъ машутъ. Лица этажами, какъ галерка. Вопятъ:
− „Побѣ-да!..“
Перднiй − маленькаго роста, гномъ. Головка черненькая, клиномъ. Онъ въ шубѣ, − похоже на салопъ просвирни, съ блескомъ. Лисiй воротникъ по локти. Глазки сверлятъ. Пасть у него щурячья, онъ пищитъ; но пискъ − какъ шило, продираетъ кожу.
Другой – тяжелый. Шапка башней, енотовая шуба, какъ гора, − слоновьи уши. Протодiаконова шуба, а усы… − румынскiй цымбалистъ: усы винтами.
Еще − жукастый. Усики обвисли, носъ гвоздемъ, ротъ кислый: нюхаетъ, какъ-будто. И − краденая шуба, на хорю. За нимъ − безлобый, съ пастью; усъ, „для пикана“, въ стрѣлку; шинель съ бобрами − на одномъ плечѣ, подбита краснымъ; блуза въ маслѣ.
За ними, стаей, − картузы изъ выдры, собачьи шапки, волчьи балахоны, хорьки, верблюжина, крылатки, полушубки, пледы, башлыки… Пыряютъ кулаками въ Обелиску, взываютъ − волочить куда-то дальше. Мнѣ чудится, что этотъ камень − и х н i й, тысячелѣтнее кропило сброда, богъ кочевья. Его таскаютъ по землѣ извѣчно.
Внизу переминаются смущенно: съ книжками, одѣты бѣдно, лица нервны. Доказываютъ, шепчутъ спорятъ. Движенья нерѣшительны, безсильны. Одни − согласны; другiе протестуютъ, молча. Шуршанiе бумаги, блескъ очковъ…
Я знаю: ихъ сейчасъ потащутъ. За ними, за рѣшеткой, − лязги; рыластые, въ звѣриныхъ шкурахъ ждутъ: вотъ, спустятъ…
Кровь на всемъ: на обелискѣ, въ небѣ. Она пылаетъ въ стеклахъ фонарей, струитъ по камню, льется на деревья.
Не пройти. Я пробираюсь къ Обелиску. Мужикъ съ мѣшкомъ, глазѣетъ. Брюхатая лошадка, санки; подъ ордой сѣно: кормитъ. Я спрашиваю, гдѣ же поѣздъ. Онъ не слышитъ, высматриваетъ впереди, къ балконамъ: швыряютъ на толпу одежу, шубы… Я понимаю: за добромъ прiѣхалъ.
У камня, за рѣшеткой, − старички: въ халатахъ и тюрбанахъ, пестрые, − волхвы, какъ-будто. Лицъ не видно; всѣ на колѣняхъ, головами вмѣстѣ: разглядываютъ что-то на землѣ. Я вижу, съ жутью: огонечекъ желтый, язычкомъ. Неугасающее пламя?.. Нефть и здѣсь?!.. Колдуютъ, раздуваютъ.. Маги? Пожары раздуваютъ… или − с в ѣ т ъ? Въ молчаньи, головами вмѣстѣ.
_________
Бьютъ по тазамъ цыганы. Ржутъ кони. Бухаетъ, какъ-будто, бубенъ. Котлы дымятся чадно, тянетъ мясомъ. Паръ прѣлый, тошный.
Лѣстница подъ землю. Метро, тамъ поѣздъ. Дверочка, чуть свѣтитъ. Визы?.. Женщина за стойкой, пачки. Бистро, а будто визы. Женщина бросаетъ „maryland“, три франка сдачи, наши золотые. Бѣгу, рожокъ мерцаетъ: уголъ, сдвинуты столы, до потолка, какъ загородка. Въ углу − замученныя лица, молодыя, смертная тоска во взглядѣ. Мученики, наши! Кричу − „послѣднiй поѣздъ, уходите!..“ Молчатъ, какъ дремлютъ. Не добраться къ нимъ. Бросаю золотые, слышу звонъ. Бѣгу − пройти къ нимъ, сзади. Стѣны. Стучу, какъ въ пустоту. Гдѣ двери? Все доски, новое, и пахнетъ ёлкой. Лѣстницы, пролеты, дырья. Ползу по скрѣпамъ, въ крестовинахъ, въ брусьяхъ. Вижу въ дырья − глубоко внизу − все огоньки, костры, дымится. Мнѣ страшно: полечу въ провалы. Ступеньки провалились, нѣтъ перилъ. И слышу: костыли, за мною. Оглядываюсь − т о т ъ, на костыляхъ. Шагаетъ въ брусьяхъ.
Я вылѣзаю на площадку. Ходу нѣтъ: послѣдняя площадка, съ доску. Не за что схватиться, упаду… Синѣть небо, звѣзды. На страшной глубинѣ краснѣютъ точки, − огоньки, костры. На дали − зарево, и куполъ, съ пятачокъ. Двѣ башенки, какъ двѣ монашки, въ остренькихъ шлычкахъ, − двѣ палочки, на страшной дали.
Знакомый голосъ слышу:
− „Поспѣша-ай..!“
Сбѣгаю по дощечкамъ, въ вѣтрѣ. Свѣжо, морозно. Бѣлыми клубами паровозы. Платформа, ящики. Снѣжокъ, какъ-будто. Поѣздъ, странный: скамейки на вагонахъ, по стѣнамъ. Я вижу: старичокъ мнѣ машетъ. Такъ я радъ, бѣгу къ вагонамъ, схватываюсь… − шляпа?!.. Потерялъ. Багажъ..? Не помню. В с е мое тамъ было… Сейчасъ отходитъ, поздно. Въ вагонѣ, подо мной, оркестръ играетъ. Съ нами Бисмаркъ ѣдетъ, на конгрессъ.
Свистокъ. Я вижу: далеко, какъ птица, машетъ, на костыляхъ, шинелька надувается отъ вѣтра. Догоняетъ, прыгнулъ! Я радъ, кричу отъ счастья. Кто онъ мнѣ, родной? Лица не вижу.
Ѣдемъ. Звѣзды, хрустальныя, какъ ярки! Охлестываетъ ноги ёлкой. Снѣгъ, лѣса. А музыка играетъ, нѣжно.
− „Берлинъ проѣхали-и..!“
Мужичiй голосъ: будто бы − Бя-рлинъ!
__________
Березы, въ звѣздахъ. Будто бы − Кусково. Длинная казарма подъ бугромъ. Окошки въ клѣткахъ, запотѣли; свѣтъ банный, мутноватый. Старичокъ бѣжитъ по снѣгу въ баню. Я-то какъ же?..
Валитъ снѣгъ, платформа. Я − одинъ. Теперь, куда же? Безъ шляпы стыдно. Приглядываюсь за окно − желтѣетъ лампа. Вижу… я − з д ѣ с ь ?!.. т о т ъ ужасъ..? Стою. Изъ темноты плыветъ фонарикъ. Въ окно мнѣ виденъ станцiонный залъ, пустая стойка. Кто-то, у дверей…
Голосъ изъ темноты, осипшiй:
− „Входите, запираемъ!“
Снѣгу намело к дверямъ. Я вижу колоколъ, корявую веревку. На колоколѣ снѣгъ полоской. Стою и стыну. Все хочу вглядѣться. Стойка, человѣкъ какой-то спитъ. За дверью к т о-то ждетъ…
Сейчасъ пойду…
II
Я изъ Парижа, − гдѣ-то подъ Москвой, въ дорогѣ.
Ночь, валитъ снѣгъ. Глухая станцiя, пустая, ни одного вагона. Даже путей не видно, все подъ снѣгомъ. Платформа − ни слѣдка, все гладко, чисто, полное безлюдье. Снѣгъ не живой какой-то, не хруститъ, − какъ вата. А все обычно: сараи, палисадники, березки. На станцiи въ окошкахъ огоньки.
Осматриваюсь. Какъ я одинокъ!.. Куда мнѣ и зачѣмъ, − не знаю. Я безъ шляпы, безъ багажа. Снѣгъ лѣпитъ, будто въ мартѣ. Отъ фонарей, за снѣгомъ, − мутный свѣтъ. За станцiей собака лаетъ, неспокойно: послушаетъ − полаетъ, въ пустоту. Опять послушаетъ. Тамъ − темень.
Какъ мнѣ выйти? Черезъ вокзалъ, безъ шляпы, − неудобно. Садикомъ, извощикъ гдѣ-то… − все рѣшетки* Острая тоска. Зачѣмъ я здѣсь? Припоминаю: что-то… баня?... Сколько лѣтъ безъ бани! Всѣ – въ банѣ, никого не видно. Праздникъ завтра.
Вокзальчикъ невысокiй, длинный, дощаной, заляпанъ снѣгомъ. Стараюсь разобрать надъ входомъ − „Москва“ какъ-будто? Окошки клѣточками, запотѣли, свѣтятъ постно** Приглядываюсь… − Боже мой, я з д ѣ с ь..? да какъ же, я… прiѣхалъ?!.. Мнѣ тошно, я хочу назадъ, а ноги мнутся. Лѣпитъ снѣгомъ, собака лаетъ, − безысходность.
Смотрю гадливо: темноватый залъ, чернѣетъ печка, сушатся портянки… въ мохнатой шапкѣ, спитъ… зеленоватый чадъ махорки, лампочка косая въ фонарѣ, струится ниточкою копоть. За дверью к т о-то… Не могу войти, такъ гадко.
Слышу − человѣкъ..? Отхаркиваетъ вязко, какъ больной. Мотается фонарикъ, рѣшеткой мызгаетъ по снѣгу.
Рабъ, опять… Вертѣться, путать, гнусныя анкеты… Такъ мнѣ гадко!
Голосъ изъ сумрака, осипшiй, скучный:
− „Входите, запираемъ“.
Соображаю: надо закурить… сказать, что здѣшнiй, такъ, гуляю..? Нащупываю папиросы − Maryland, увидятъ… Спичекъ нѣтъ.
Иду, какъ здѣшнiй. Пробую свистать, а губы смякли. Carte d’identite въ карманѣ!.. Снѣгъ вязкiй, намело къ дверямъ, давно не ходятъ. Дергаю за ручку, не могу… Фонарикъ наплываетъ. Я вижу колоколъ, замерзшую веревку съ узелкомъ, на колоколѣ снѣгъ полоской. Стою и стыну, все хочу вглядѣться. Стойка, человѣкъ какой-то… спитъ? За дверью − к т о –т о. Въ ногахъ зудливая истома − убѣжать?..
Сейчасъ войду.
_________
Высокая казарма, на столбахъ, − лабазъ, какъ-будто. Темная стѣна, въ потекаъ, сводъ на балкахъ. Лампочка желтѣетъ въ пустотѣ. Ступить противно, − полъ осклизлый, липкiй. Бьетъ острой вонью бычьяго загона, тошнитъ отъ сладковатой прѣли. Не могу…
Осматриваюсь, гдѣ же выходъ? Т а м ъ…
Я вижу загородку въ глубинѣ, рогатку. Ходятъ тѣни. И мерзъ, и жуткое хотѣнье − у в и д а т ь. Они таятся.
Я знаю: здѣсь не могутъ, здѣсь „европа“, особенное мѣсто − внѣ.
Пустые столики въ перегородкахъ, будто − ложи. Мужикъ какой-то. Онъ лежитъ на лавкѣ, подъ окномъ. Окно глухое. Поддевка на барашкѣ, малиновый кушакъ, подковки, шапка колпакомъ, кулакъ въ карманѣ… носъ ястребиный, смуглое лицо. Цыганъ-барышникъ? Мнѣ тревожно: проснется − пропадетъ „европа“.
Оглядываю стойку. Корытце, студень въ немъ, какой-то стращный, − желтенькое сальце. За стойкой − смотритъ на меня, беретъ мутовку, лѣзетъ въ студень. Я узнаю гарсона съ Motte-Picquet, отмахиваюсь съ ужасомъ − не надо! Онъ черпаетъ, несетъ на столикъ. Показываетъ пальцемъ: ѣшь!
За мной перегородка, тамъ другiе. Гремитъ посуда, шумно, − будто ресторанъ. Лакей съ салфеткой, смотритъ. Ѣсть, т а к о е?!.. Мнѣ оошно, я хочу задобрить… Похоже − итальянецъ, въ эспаньолкѣ, выглядываетъ изъ-за стѣнки: здѣсь ли я. Я притворяюсь иностранцемъ, − здѣсь „европа“ − и говорю гарсону съ Motte-Picquet, хочу задобрить:
− „Voila? Monsieur…“
Даю пятифранковую бумажку.
− „Вотъ, валюта… Я изъ Парижа, и сейчасъ въ Парижъ…“
Онъ смотритъ нагло, говоритъ по-русски:
− „Все равно, а надо п о д п и с а т ь с я. Всѣ анкеты, четырнадцать анкетовъ-съ! Я сейчасъ…“
Идетъ куда-то. Я въ тревогѣ. Выглядываетъ голова надъ стѣнкой, здѣсь ли я. Я понимаю, отхожу подальше, гдѣ „европа“. Прохаживаюсь иностранцемъ. Т а м ъ − лакей, показываетъ на меня бумажкой. Вижу дверь, чуть прiоткрыта щелью…
Я узнаю вокзалъ − Виндавскiй. Красное сукно, стаканы, люстры, чемоданы. Залъ I – II класса. Тамъ − о н и.
Всѣ ряженые, въ шубахъ. Отходитъ поѣздъ въ Ригу, на Парижъ. Я вижу низенькаго, голова торчкомъ, въ салопѣ, лисiй воротникъ по локти. Съ нимъ другiе, поддерживаютъ, водятъ, всѣ − съ почтеньемъ. Онъ тычетъ пальцемъ къ двери, на меня. Мнѣ жутко, но держусь за ручку: здѣсь − „европа“. Всѣ − иностранцами, и всѣ − въ Европу. Я вижу, что на нихъ − до чемодановъ − все чужое. И всѣ они − чужiе, въ русскихъ шубахъ. У выхода − въ суконныхъ колпакахъ, при красныхъ звѣздахъ, − наши дураками. Подобострасно тычутся глазами, сторожатъ.
Смотрю я − лисiй воротникъ, ко мнѣ!.. Захлопываю дверь, бѣгу куда-то…
________
Платформа, пустота. Огромный поѣздъ. Вижу человѣка:
− „На Парижъ?“
Копается въ какой-то сумкѣ.
− „Не пойдетъ“.
Мнѣ кто-то машетъ. Смазчикъ, − пахнетъ масломъ. Ведетъ куда-то. Поѣзда ужъ нѣтъ, а поле. Шепчетъ:
− „Прямо, прямо…“
Знакомый голосъ, а лица не видно, темнота.
Идемъ глубокимъ коридоромъ, доски гнутся. Мигаютъ − золотятся щели, подъ ногой: подъ нами освѣщенный залъ, и гомонъ. Ступаю осторожно, вижу въ щели: толкутся, хлопаютъ дверями, ищутъ… Я знаю: самъ т о т ъ, гдѣ въ шубахъ.
− „Вотъ выходъ…“
Это другъ, родной мнѣ, − можетъ быть, отецъ покойный. Хочу обнять…
Одинъ я. Дверь блокѣ, кирпичъ рокочетъ. Вижу чистый снѣгъ, глотаю воздухъ.
Длинная казарма, баня. Мокрыя окошки, тѣни тамъ. Вода въ канавѣ, пахнетъ баннымъ. Бревенчатыя стѣны, какъ труха: пропрѣла баня. Склизкое окошко. Приглядываюсь − все набито: тѣла, стойкомъ, другъ къ дружкѣ, плотно. Лопатки, ребра, шеи, − все костляво. Паръ стоитъ, шипучiй банный шумъ, гулъ шаекъ. Набито − не войти. Отыскиваю двери, − нѣтъ дверей. Мнѣ жутко: какъ сдавались, трутся!.. Мнѣ кажется, что паръ идетъ отъ нихъ, тамъ холодъ. Я кричу:
− „Пусти-те!..“
Колышутся и жмутся, головы − какъ зыбь. Мнѣ страшно: баня расползется, лопнутъ стѣны…
__________
Ночь, снѣгъ. Я − въ переулкахъ. Снѣгъ бѣлесый, − луна, должно быть. Мертвые дома, закрытыя ворота. Я путаю, не знаю, гдѣ м о е… Вотъ перекрестокъ, некого спросить. Какой же это городъ? Тупики, фонарики-маслянки. Клинъ… Рязань?..
Извощикъ поперекъ, изъ переулка въ переулокъ, тѣнью. Я слышу санки на зарубахъ, глухо. Навозъ чернѣетъ, огороды. Гдѣ я?..
Какъ-будто, Сухарева башня, глазъ часовъ. Мѣщанская, конечно. Безъ четверти… 7! А почему же никого не видно?
О, Господи… да гдѣ же..?
Садовая? Пустая, безъ садовъ. Заборы. Все перепуталось. Да какъ же такъ… забыть?!..
Еще извощикъ, простучалъ въ проулокъ. Здѣсь, кажется. На Житной? Тупичокъ, ограда…
Вижу − церковь,* Кажется, она..? Нѣтъ, ниже. Гдѣ крестили − была высокая, съ зеленымъ верхомъ. Паперть та же. Конечно, постарѣла. Я узнаю Угодника − въ снѣгу, ограду. Здѣсь притворъ. Да, сама та церковь. Заперта.
Я прижимаюсь ноющею грудью, цѣлую прутья. Снѣгу намело въ притворъ. Купель стояла… бѣлая купель, всегда стояла. Какъ часто поднимался по ступенькамъ, глядѣлъ за прутья! Она стояла, бѣлая купель, на пятакѣ. Старая купель, м о я. Я помню, какъ въ нее… Я прижимаюсь, плачу. Нѣтъ купели. Проходитъ острое, о д н о, − въ меня и въ церковь. Бѣлая купель… Мы связаны[ii]. Кричу отъ боли въ прутья, въ темноту. О, Господи!..
_________
Ночь, весна. Я въ кабинетѣ моего патрона. Я во фракѣ, мнѣ надо на защиту, въ Окружной.
Мнѣ такъ прiятенъ строгiй кабинетъ, покойный, чинный. Темныя портьеры. Кожаный диванъ, глубокiй, кресла, въ зеленыхъ шторкахъ шкафы, бронзовыя лица мудрецовъ. Я вижу Цицерона гладкiй черепъ, Царя-Освободителя, съ хохломъ, Законы. Мудрые Уставы на столѣ. Столъ длинный, у окна. Горитъ свѣча. Окно раскрыто. Портьеру чуть колышетъ. Изъ сада тянетъ зеленью и ночью. Цвѣтетъ сирень. Я вижу кисти. Свѣтъ отъ свѣчи на нихъ, на матовыхъ листочкахъ, темныхъ. Тишина. Отъ уличнаго фонаря льетъ въ тополь, струятся бѣловатые листочки.
− „Обсудимъ…“ − говоритъ патронъ, закуривая отъ свѣчи сигару.
Онъ благодушенъ и спокойно вѣсокъ. Мнѣ прiятно. Я знаю, − онъ скончался. Но это ничего не значитъ: онъ − въ д р у г о м ъ.
Я говорю:
− „Но какъ же вы т е п е р ь? У васъ все тотъ же кабинетъ, порядокъ. И Уставы?.. Васъ не коснулось..?“
− „Не мо-гутъ…“ − говоритъ онъ вѣско. − „Они не знаютъ. Все это…“ − онъ обводитъ кабинетъ и къ саду, − „внѣ!“ Законъ… − захватываетъ онъ Уставы, пускаетъ вѣеромъ листочки, − „вы знаете, еще Юстинiанъ… „висячее наслѣдство“?.“
Я вспоминаю что-то: да, Юстинiанъ..? „висячее наслѣдство“? Онъ продолжаетъ, вѣско:
− „Ну, обсудимъ. „Висячее наслѣдство“… Не нужно смѣшивать: не выморочное!..“ − грозитъ онъ пальцемъ, − „нѣтъ! Я з н а ю. Когда, правопреемникъ, неизвѣстенъ, въ невѣдомой отлучкѣ…“ − показываетъ онъ за садъ, куда-то, − „но онъ… е с т ь! Презумпцiя… Ну, г д ѣ-то… такъ сказать, по-тенцi-ально. Обсудимъ казусъ…“ − размахиваетъ онъ за садъ. − „Данный казусъ, огромное наслѣдство, какъ бы виситъ и ждетъ возникновенiя по праву, − id est, momentum juris*. Ясно? А здѣсь…“ − показываетъ онъ на шкафы, на кабинетъ въ покоѣ, − „здѣсь-съ − о-пе-ка! Неуловимая, моральная… скажу я лучше − ду-ховная опека, tutela spirita**. Вотъ почему… не м о г у т ъ! Не будемъ говорить о правѣ: фактически не могутъ! Impotentes***. Оно недосягаемо для тлѣна. Ergo: victores sumus!**** Ясно. Вамъ понятно?“
Мнѣ все понятно, намъ − понятно. Я вѣрю, и спокоенъ, что − опека, т а мъ, патронъ все знаетъ. Не м о г у т ъ. Вотъ почему и кабинетъ, и столъ, и Своды, и за окномъ сирень, и дворникъ за заборомъ, и куполокъ Успенья гдѣ-то тамъ, − все прочно: „висячее наслѣдство“ и опека. Да.
Я схватываюсь:
− „Carte d’identite… Мнѣ надо… личность..?“
Онъ понимаетъ съ полуслова. Смотритъ на часы, − часы его на рѣдкость, хронометръ, − разглаживаетъ русую бородку, чешетъ лобъ.
− „Устроимъ. Ѣдемъ въ Камергерскiй, сегодня Чеховъ. Тамъ поручители… на стѣнкахъ, въ залѣ?“ − онъ моргаетъ, − „оттуда вы, какъ полноправный. Есть законъ!..“ − показываетъ онъ на Томы.
Я понимаю: есть такой законъ. Патронъ все знаетъ.
Такъ мнѣ хорошо, что я хочу увидѣть куполокъ Успенья. Смотрю въ окно: не видно, тополя мѣшаютъ, разрослись. Какъ-будто, мѣсяцъ: свѣтъ по саду, тонкiй. А за заборомъ мѣрный шаги. Тамъ дворникъ, горничная адвоката. Тихiй смѣхъ.
Я слышу за кустами шорохъ.
− „Это мой „Милордъ“…“
Я знаю: гоничная вывела „Милорда“. Мнѣ покойно.
− „Пока у васъ ночую..?“ − говорю.
− „Естественно. Ну, ѣдемъ. Бисмаркъ тамъ… А если Бисмаркъ…“
Я понимаю: если Бисмаркъ…!
Патронъ уходитъ одѣваться. Я дремлю.
„Милордъ“ залаялъ?.. Грузовикъ рокочетъ, стукъ въ ворота?.. Я слышу − голоса, по саду..? О н и, за мною… знаю. Я тушу свѣчу, сную по кабинету, въ темнотѣ. На мѣсяцѣ окно яснѣетъ. Шепчутся деревья, вѣтеръ. Шаги подъ окнами. Я слышу − цапаютъ за подоконникъ, лѣзутъ… вижу, какъ картузы яснѣютъ, головы стоятъ въ окошкѣ… Хватаю что-то и кричу, кричу…
_________
Молочныя полоски, смутно. Не понимаю − что, но слышу − радостное, въ уши.
− „Marchand d’habit… et peaux-o-o..!“
Парижъ?!... Въ Парижѣ я… На уличкѣ − marchand d’habit, старьевщикъ, шкурки. Я признаю молочныя полоски-ставни. Гремятъ бадьи, грузовики увозятъ мусоръ… − утро. Тѣни скрылись.
Лежу я долго, прихожу въ себя. Мнѣ больно. Въ Парижѣ, далеко…
Весь день − не свой. Ощупываю голову: въ т а к о м ъ − и сколько! Все. Отъ перваго луча до −смерти. Вся жизнь, великое богатство жизней. И вотъ, marchand d’habit − послѣднее мое богатство? радость? Грязное тряпье и шкурки… Крикъ его срываетъ, кроетъ − все. Какъ на зарѣ рожокъ, бывало.
Странно.
Февраль 1926 г.
Парижъ.
* пропущена точка
** пропущена точка
* нужна точка
* это есть раздел права (лат.)
** духовная опека (лат.)
*** беспомощные (лат.)
**** Следовательно, мы – победители! (лат.)
Источники текста
Текст печатается по прижизненному изданию 1926 г. в оригинальной орфографии и пунктуации.