С И Л А
Разсказъ спасеннаго
I
Было уже рѣшено и подписано, – и прощай, Вася! Сила меня спасла. Слыхали, можетъ быть, про извѣстнаго у насъ, на югѣ, борца Ку-де-Прэ? Нѣтъ, не французъ. На афишахъ его такъ писали, а былъ онъ самый русскiй, по прозвищу «Куды-Прё»! Его-то я чуть было и не ввалилъ въ могилу, хоть я и тощiй, какъ видите.
Наши подходили къ П., флангъ уже завернули. «Товарищи» начали сматываться, тащить. Картина извѣстная: по ночамъ повозки, послѣ шести – не выходить, подъ страхомъ разстрѣла, вранье о разгромѣ «бѣлогвардейской сволочи», загадочныя лица обывателей, – словомъ, завтра служи молебенъ, сдирай декреты и подводи балансъ.
Вдругъ, передъ вечеромъ, прибѣгаетъ ко мнѣ дама, въ слезахъ:
– Ради Бога, спасите!.. Мужа, офицера, арестовали, и еще двоихъ, грозитъ разстрѣлять… забралъ самъ Антипкинъ къ себѣ въ поѣздъ, а поѣздъ вотъ-вотъ уйдетъ… Вы съ Ку-де-Прэ хороши, а онъ съ самимъ Антипкинымъ обѣдалъ… Ради всего святого!..
А, дѣйствительно, Антипкинъ, прямо, въ любви объяснялся Куды-Прё:
– «Насъ, – говоритъ, – только двое: я да ты!...»
Черезъ него кой-кого и спасъ Куды-Прё.
Шелъ въ чеку прямо, съ куртками – по-прiятельски:
– «Да, черти эдакiе… человѣчка бы выручить, сродственника! Спокою не имѣю, на борьбу нѣтъ расположенiя!..»
А то со здоровенной мухенцiей ввалится:
– «Самого Безпятаго подавай!»
Обожали! И развлеченiя доставлялъ: костыль въ стѣну мизинцемъ въ стѣну вдавитъ, кулакомъ кирпичъ изъ угла высадитъ, – симпатiю вызывалъ большую. Много было у него поклонниковъ – матросовъ. Громадина, сивоусый, плечища, какъ ворота, тарелку рукой захватывалъ, а голосъ – бубенъ. Съ Дону родомъ. Изъ земли породился, какъ Святогоръ. Любого – на лопатки въ двѣ минуты. Самолюбiе и задѣло у главнаго палача, – тоже изъ борцовъ былъ. Самому не охота, такъ онъ свою знаменитость выписалъ: страшный былъ человѣкъ, латышъ, въ Ялтѣ потомъ прославился. Ну, и былъ парадъ. Мнѣ еще раньше Куды-Прё признавался:
– Устрою ему бинифисъ!
И устроилъ. Сперва дался. Сталъ его тотъ подъ себя давить, голову зажалъ въ локоть, глядимъ – про-палъ нашъ Куды-Прё… Ниже да ниже, набочокъ погнулся, судья ужъ свистокъ къ губѣ… а онъ какъ перехватитъ на бра-рулэ, на «мостъ» сразу поставилъ, да черезъ голову, объ землю, – на всѣ четыре лопатки! Русскую славу поддержалъ. Наши ора-ли!.. Чуть до ногановъ не дошло. Антипкинъ публично расцѣловалъ, матросы качали. Тутъ ужъ и всѣ признали – нигдѣ ничего подобнаго… въ Америку везти можно. Тутъ Куды-Прё и загордѣлъ:
– Поѣду по всему свѣту, капиталы наживу. Покажусь въ Москву, для славы меня отпустятъ.
Всѣ тутъ – не уѣзжай, незамѣнимый ты спецъ, запишись въ партiю, мы тебя сами въ Москву представимъ, какъ продуктъ славы! А онъ хитрый:
– Грамотѣ обучусь – и запишусь!
Фамилiи подмахнуть не могъ.
И пошла ему масленица. И сала, и ветчины ему шлютъ, и коньяку… Дамы ихнiя на автомобиляхъ къ нему катаютъ, цвѣты посылаютъ, – въ «Грандотелѣ» онъ два номера занималъ. Всегда у него конфеты шоколадныя, горстями ѣлъ. Ходитъ куда-угодно, разсуждаетъ, пьяный, – кроетъ! И ничего, смѣются:
– А, Куды-Прё!..
Черкеску малиновую завелъ, папаху бѣлую, пушистую, кинжалъ въ серебрѣ, шея шелковымъ фарфикомъ голубымъ замотана, гозыри серебряныя, лицо, какъ сырая говядина, сивые усы хвостами, – красота! Идетъ по улицѣ, а за нимъ, какъ рѣка, духами… И добрый былъ человѣкъ, безсребренникъ.
Мы съ нимъ по душамъ сошлись. Я – цирковой гимнастъ… По правдѣ сказать, вовсе и не гимназистъ, а… обстоятельства времени. Влипъ черезъ тифъ, не успѣлъ изъ города драпануть, два мѣсяца въ подвалѣ мокрицъ считалъ, и пришлось смыться: паспортъ мнѣ достали германскаго подданнаго Готтенштара. А я Иванчиковъ, и три Георгiя у меня, изъ подпрапоровъ производствомъ. И по лошадямъ я спецiалистъ, – помощникомъ тренера жилъ раньше у герцога Мекленбургскаго, въ знаменитой «Пурловкѣ». На лошади мнѣ – что коту на койкѣ: могу на голову становиться и на карьерѣ сажусь, какъ перышко. Въ циркъ пристроили. Полковникъ тамъ былъ Одинцовъ-Одиссейскiй, изъ конногвардейцевъ, по спецiальной части, подъ англичанина Бикеля. Съ нимъ и работали. Съ «отдѣльщиками» онъ компанiю водилъ, и всегда въ курсѣ дѣлъ. По-англiйски чешетъ, и всегда съ трубочкой, сладкiй табакъ курилъ. Въ циркѣ мы и сдружились съ Куды-Прё, братья стали. Пѣлъ я хорошо хохлацкiя пѣсни, этимъ его и взялъ. А по-нѣмецки я хорошо умѣю: у насъ, на заводѣ, ветеринаромъ вестфалецъ былъ, съ нимъ взаимно и обучились.
Вотъ дама и умоляетъ:
– Спасите, борецъ все можетъ… слово только Антипкину…
Какъ откажешься, если хоть какая-нибудь возможность? Побѣжалъ я къ полковнику Одиссейскому, предупредить. Прибѣгаю въ циркъ, – афиши расклеены, представленiе-гала, «Пожаръ Европы». Завтра, думаю, «пожаръ» будетъ! Въ циркѣ пусто, только въ кассѣ наша одна сидитъ, мадмуазель Алюэтъ, наѣздница съ горящими обручами, дивной красоты! И что только она вытворяла… – изъ высшей аристократiи! Одинъ партiецъ изъ-за нея застрѣлился, отъ любви. Но, какъ Мадонна! А по паспорту – «американка», не подъѣдешь! Про нее да про полковника фантастическiй романъ написать можно. Вотъ она и говоритъ:
– Дядя у моста съ птичками, идите скорѣй туда!
А улыбка… Подвигнетъ на смертельный подвигъ. Съ какими птичками?..
Бѣгу къ мосту. А черезъ него путь отступленiя, на вокзалъ. Гляжу – рваный старикъ со снѣгирями: на палкѣ клѣтка съ билетиками и пара загаженыхъ снѣгирьковъ, какъ полагается. Михрютки наши судьбу пытаютъ, а онъ имъ закручиваетъ! Покатываются. Ни за что бы не узнать: глазъ кривой, руки въ коростѣ, въ рваныхъ ботинкахъ топчется – завалященiкiй стариченка! А то, въ цилиндрѣ, грудь колесомъ, – лордъ англiйскiй! А по мосту шумятъ ужъ. И изъ коршунья нѣкоторые ужъ смываются. Контрольный пунктъ на мосту: слѣди, кто въ городѣ затеряться думаетъ, для спецiальной цѣли. Полковникъ нашъ всѣхъ ихъ зналъ.
Повыждалъ я, какъ онъ поосвободился, – билетъ затребовалъ и въ двухъ словахъ все. А ему ужъ извѣстно, что казаки ожидаются ночью, съ сѣвернаго охвата, должны линiю на К… закупорить.
– Дѣйствуйте, но съ крайней осторожностью! – говоритъ. – Что-то они пронюхали, «нить» какую-то получили, нащупать только не могутъ. Рѣшите съ Куды-Прё и немедленно смывайтесь. Пароль такой-то.
Заколебался я тутъ: не смыться ли? Завтра финалъ торжественный, а ну-ка сыграешь въ ящикъ?
– Попытайтесь. Если ихъ до полуночи не угробятъ, можетъ и выгорѣть. Впрочемъ, я васъ не связываю.
Рискнулъ – погналъ къ силачу: не застану – руки умою. А сердце взмываетъ… Господи, завтра освобожденiе… только бы казаки не опоздали!..
Прибѣгаю въ «Грандотель», а отъ него мадамочка въ мѣхахъ выскочила, очень вертка, губы кровью накрашены, лицо въ мушкахъ, – и двое михрютокъ чемоданы за ней волокутъ. Ясно – крылышки подвязала, на отлетѣ. А онъ сидитъ у себя, въ дезабильѣ, въ голубой шелковой рубахѣ, напудренный, какъ пекарь, до глазъ, и коньякъ дуетъ подъ соленый горохъ.
– Сматываюсь и я… – говоритъ. – Моя цацынька слово съ меня взяла, нипочемъ не отпускаетъ, какъ репей! Влюбилась, стерва! Одинъ ужъ чемоданъ отправилъ, пропадай моя голова!..
– Значитъ, – говорю, – измѣнникомъ хочешь быть?
– Да я, – говоритъ, – у политикѣ вашей не понимаю. Можетъ, она и вредная, а любитъ меня ужасно, и красавица съ огнемъ! Домъ мнѣ въ Москвѣ подарить обѣщалась… Всѣмъ вертитъ, по фамилiи Лаката! Она меня въ чемпiоны мiра произведетъ, чортомъ сейчасъ клялась на подушкахъ, язва! Не могу безъ ее, никакъ! И коньякъ пить умѣетъ, шельма. Заграницу хочетъ везти, какъ я самородный… икзимпляръ!
Сильно онъ былъ на-взводѣ. Подумалъ – куда съ такимъ? Да зещемило что-то, о тѣхъ вспомнилъ. Говорю:
– Чортъ съ тобой, измѣняй Россiи!.. Но невиновныхъ-то хоть спаси, героевъ! Пустяки тебѣ стоитъ, а за это тебѣ зачтется!
Сталъ ломаться:
– Съ меня нельзя строго спрашивать, я самородъ искусства… и радость всѣмъ доставляю безпартiйно. Она мнѣ все объяснила… и мы создаемъ новую хворму…
Совсѣмъ одурѣлъ, дуракъ. Говорю ему:
– И меня теперь предать можешь? Иди, доноси твоей…
Зацѣпилъ его этимъ здорово.
– Я имъ не продался. Я возля ихъ хожу, чтобы людей спасать!
– Вотъ и спасай… троихъ вотъ-вотъ угробятъ…
– Нѣтъ, этихъ не выпустятъ. Она мнѣ по секрету говорила, что нить нашли, заговоръ идетъ. И въ трубу къ утру вылетаютъ. Меня Антипкинъ еще намедни въ поѣздъ звалъ!
Сталъ я его умолять, во имя правды:
– Настоящая-то сила, когда людей отъ смерти спасаютъ, а не бра-руле. Употреби на дѣло филантропическое!.. У нихъ дѣти, матери, Россiя… а ты съ подлой бабенкой занимаешься! Вѣдь, и ты православный, русскiй… и у тебя мать была… Вспомни, спаси, – и во всѣхъ газетахъ пропечатаютъ, и на афишахъ, и заграницей вездѣ прославишься!..
Донялъ.
– Ладно, – говоритъ, – допью, и поѣдемъ. Только, чуръ, вмѣстѣ, мнѣ съ тобой веселѣй.
Подумалъ-подумалъ – надо! Смываться время, а тутъ – въ самое пекло, къ нимъ. Допилъ, поѣхали.
II
У него казенный извозчикъ былъ. Прiѣзжаемъ въ гостинницу, гдѣ Антипкинъ квартировалъ, – выѣхалъ въ неизвѣстномъ направленiи! Туда, сюда, – нѣтъ, на линiю отъѣхалъ! Пропускаютъ, но ужъ не интересуются, крылья чистятъ. Учу его поумнѣй какъ объясняться. Развитiя въ немъ мало, одно долдонитъ: невинныхъ иду спасать! Ходитъ дерзко, кулаками машетъ:
– Ужасная во мнѣ сила, хоть рельцы рвать! Это она меня такъ взбодрила, отъ любви!
Чуть винтовкой дорогу загородятъ, – пальцемъ отшвыриваетъ. Всѣ его знаютъ, фамилiя выдающая. Узнали: на третьихъ путяхъ стоитъ поѣздъ командарма, и тѣ трое тамъ, въ товарномъ вагонѣ; нить найдена, вотъ-вотъ всю организацiю накроютъ, а пока слѣдствiе, изъ центра важный руководитель. Хожу за нимъ бодро, а но-ги… – будто по змѣямъ ходишь! Махнули на вокзалъ. Одинъ подлетѣлъ – назадъ!.. Куды-Прё ка-акъ рыкнетъ:
– Ка-акъ-такъ, назадъ?!.. Читай, товарищъ!..
Прочиталъ, – винтомъ:
– Пожалуйста, товарищъ Куды-Прё… только товарищъ Лаката минутъ десять какъ отбыла въ Москву…
А это былъ пропускъ, личная ея карточка.
– Ѣду! Важное имѣю къ командарму… мой секлетарь!
Какъ въ рыло плюнулъ. Прошли, а тамъ у каждаго столба стража. Всѣ его знаютъ, кричатъ – смѣются:
– А, товарищъ… куды прё-о?!
Чуть что – бумагу къ носу, а въ ней: «Во всякое время дня и ночи, для личнаго доклада»! «Докладывали» они съ Антипкинымъ. Я руки потираю, – въ два счета освободимъ, а завтра Пасху пѣть будемъ.
– Не застану – по прямому проводу добьюсь! – кипитъ Куды-Прё, рѣшительности набрался.
Хожу смѣло, у товарищей прикурить прошу, «данке зеръ» говорю, – больше довѣрiя. Вышли на третiй путь. Поѣзда подъ парами, со всякимъ добромъ, – кресла бархатныя, сундуки, – трофеи эвакуируютъ. Изъ вагоновъ головы суются, хоть и зима, такой оживленный разговоръ… Дураки на фронтѣ бараньими головами рай себѣ добываютъ, орудiя близко бухаютъ и пулеметы шьютъ, – а тутъ сахаромъ да мукой орудуютъ, грабельмейстеры на отлетѣ.
– Поѣздъ мнѣ товарища командарма?! – оретъ Куды-Прё, бумагу къ носу.
Солдатишки мотаютъ – вонъ! Поѣздъ легкiй, и при немъ два товарныхъ вагона было. Подходимъ къ одному. Двое, съ винтовками, сѣмечки лущатъ. Зубы заиграли:
– А, товарищъ Куды-Прёшь! съ нами?
– Натурально съ вами, съ чертями! Чего у васъ тутъ, какiе бралiянты?..
– Концанеры, офицерьё. Ночью съ кульерскимъ имъ.
А тѣ слышатъ. Куды-Прё понялъ и говоритъ, чтобы духу имъ придать:
– За ними и пришелъ. Въ два счета выхвачу… прiятели мои!
Языкъ-то у него ужъ мокрый.
– Наврядъ отпустятъ, рѣшеные. Некогда тутъ возиться съ ними, въ пути имъ пересадка будетъ.
– Наврядъ?! Разъ чего захочу – горы повалятся! А тутъ дрезина груженая стояла, пудовъ на тридцать. Лапой за передокъ и поднялъ!
– Налѣво аль направо… ну?!..
И напугалъ, и обрадовалъ. А тамъ главнаго кого-то имущество было, мѣшочки съ сахаромъ. А изъ вагона подкашливаютъ: спасите!
– Въ минтъ ослобожу, разъ плюнуть! Эхъ, – говоритъ, – цацынька моя отлетѣла, а то бы всѣ замки посыпались! Я на ее прiемъ знаю!
Прямо, – такимъ герольдомъ! Претъ къ вагону, гдѣ провода, какъ пауки въ окошкѣ. Часового повернулъ, какъ папироску…
– Узнаёшь, товарищь?.. – и слово загнулъ – знакъ восклицательный! – Какъ такъ – не приказано?! А я слово знаю!..
На-ухо и шепнулъ. А это она ему секретный пропускъ довѣрила. Только для особъ перваго ранга такой у нихъ знакъ имѣлся: пропустятъ въ самую экстренную минуту.
– Понимаю, и можете сажаться, а сюда нельзя. Товарищъ командармъ тна позицiяхъ, а тутъ помзамкомъ!
– А-а, подъ-замкомъ? Его-то мнѣ и надо! Я ему, коту, голвомойку сейчасъ устрою!
Тотъ и ротъ разинулъ.
– Продулъ ему, собакѣ, пять тыщъ въ желѣзку, пусть теперь живымъ товаромъ уплатитъ!
А солдатишка все упирается:
– Подъ страхомъ разстрѣла не могу, самолично товарищъ помзамкомъ наказали!
– У Сашки да позволенiя мнѣ просить?!. – въ ражъ вошелъ, глаза кровью налилисб. – Да я васъ обѣихъ съ помзамкомомъ разстрѣляю! Въ Москву ей сейчасъ ахну, она…!
За кинжалъ хватается, напираетъ…
– Тутъ жизнь зависитъ!.. чрезвычайная важность, подъ разстрѣлъ!..
Напоромъ покорилъ. Шипитъ-шепчетъ, словно тайну какую знаетъ.
– Проходите, коли такъ…
Шасть Куды-Прё на подножку, я за нимъ. А тамъ звонки трещатъ, телефоны пищатъ… Идемъ, какъ первые комиссары, а въ ногахъ ртуть, – унесло бы куда подальше! Въ пасть влѣзли въ самую. А Куды толкается, кто навстрѣчу… Знаютъ его, поглядываютъ странно, а онъ все на-ухо, морду крючитъ:
– Важное дѣло, къ докладу… вопросъ жизни!..
Плететъ-хитритъ, и глупо у него выходитъ. Человѣка четыре курили въ первой половинѣ, насторожились. Да разъ часовые пропустили, значитъ, – особый пропускъ имѣется. А тотъ, чисто подзатыльниками швыряетъ:
– Гдѣ у васъ подъ-замкомъ? Запрятали, чисто золотое какое!
Знакомаго матроса облапилъ, шепчетъ:
– Въ Америку въ ней, съ…! Полны чемоданы бралiянтовъ!..
Какъ рыба въ водѣ, а языкъ по зубамъ цѣпляется. Въ половинѣ вагона стѣнка, а за ней оперативный кабинетъ. Къ дверямъ!
– Гляди, – говоритъ, – Васютка, что я съ Сашкой сейчасъ устрою!..
И всей пятерней въ дверь – ляп!..
III
Ляпнулъ настежъ, – электричествомъ такъ и полыхнуло! Карты на стѣнахъ, провода-телефоны, столъ подъ краснымъ сукномъ, по стѣнѣ китайцы или какiе-то азiаты, какъ мумiи… – въ моментъ мелькнуло. А за столомъ, съ телефонной трубкой, въ черной кожѣ… чортъ!!. Ну, бѣсъ или тамъ чертенокъ… – только не человѣкъ! Искрой такъ вскочитъ, визгнетъ!.. Мать ты моя-а!.. Въ ушахъ вотъ сейчасъ стоитъ. Маленькiй, жигулястый, въ шильцѣ жильца, – скокъ! Трубкой объ столъ, – въ куски!.. За ноганъ! Глаза шариками, толстыя губы въ трубку, и такой страхъ въ глазахъ… – ножъ вотъ словно ему воткнули! Усики – на губѣ двѣ мухи, весь туго-натуго, – вотъ взорвется! Лицо гороховое, щеки на синькѣ, кожа на немъ блеститъ… И такъ онъ заверещалъ…
Не приказано никого, и вдругъ – махина, подъ потолокъ, да въ папахѣ, да съ кинжаломъ, и гозыри – кубанецъ! Да съ глоткой:
– Достали-таки тебя, чорта!..
Въ дверяхъ онъ гакнулъ. Только всего Куды-Прё и могъ…
– Кто?!... к-какъ?!...
Визжитъ-верезжитъ, – въ головѣ у меня погасло. Ноганъ схватилъ, рука ходенемъ, ка-акъ по столу брякнетъ, – бахъ! – сорвалась собачка, въ потолокъ!
Визгомъ залилъ! А глазами, какъ шильями, – такъ и пришилъ на мѣстѣ. Ничего подобнаго не видалъ, – страха такого и злости бѣшеной. Змѣя вотъ развѣ, когда отъ страха на человѣка прыгнетъ.
Разсказываю я долго, а всего моментъ было. Закаменилъ! Я – за Куды-Прё метнулся, – а я ли не повидалъ на войнѣ! – а онъ – ни звука. Параличъ наскрозь! Ну, задумались вы, идите… – и вдругъ, собаченка – вввяк-вввяк-вввяк!... – визгомъ ошпаритъ! Ну, и упало сердце!
Въ окошко, на стекло визгнулъ, какъ подъ ножомъ!
– Рота!.. ко мнѣ!!..
Ро-та! Азiаты, стража.. – полонъ вагонъ. А тотъ дребезжитъ, – такую панику развелъ-поднялъ!..
– Кто? как? шпiоны?!..
Такого страху нагналъ со страху, а Куды-Прё – какъ умеръ. Карманы намъ выворачивать. Нашли пропускъ всемогущiй, показываютъ…
– Подлогъ! – кричитъ, – нить у меня въ рукѣ! Организацiя!!..
Опять нить! Объясняютъ, что извѣстный это борецъ…
– Отъ нихъ!.. покушенiе на меня ужъ было! Карточку Лакаты нашли, а тотъ свое:
– Краденая! Часовыхъ подъ разстрѣлъ!.. Подкуплены! У меня нить! Осадное положенiе!..
Ну, онѣмѣли, какъ электричества! Знаютъ, чѣмъ пахнетъ. А Куды-Прё – ни меме. Усыпило, какъ магнетизмомъ… какъ въ леткргѣи! Я, было, началъ – «ми ошень прошли просиль… тафарисчъ Антипинъ»…
Ку-да! Слова не далъ сказать, засыпалъ дробью… – тра-та-та-тра-та-та… – въ голову, въ голову, до мути! Закачалъ!
– Антипкинъ за халатность убранъ!.. сотру желѣзной метлой!.. я… я… я… всѣхъ… полномочiя сверхъестественныя!..
Покрылъ! Верховныя, что ли, хотѣлъ сказать. Ужъ послѣ му узнали, что утромъ только новаго командарма назначили, на мѣсто Антипкина, а это его помощникъ, политкомъ, товарищъ Радiй, для раздѣлки при отступленiи. А Радiй – для красоты слова. А настоящее его имя – чортъ его знаетъ кто! И самый-то завалященькiй изъ себя, человёнокъ, но злой змѣйски!
Его осторожно успокаиваютъ, что, молъ, знаменитый это русскiй борецъ, любимецъ, а я – любимый циркачъ-наѣздникъ, нѣмецко-подданный! Ку-да! Никакъ не сдаетъ. А, можетъ, и самолюбiе, – страхъ-то утихъ, какъ насъ ноганами обложили. Свое долдонитъ, словно скорлупу хряпаетъ:
– Сорву маски! Дуракамъ головы морочатъ, меня не кривой объѣдетъ! Въ мой вагонъ... командарма… впускать шпiоновъ!..
Страхомъ своимъ начуялъ! А полномо-чiя у него были..! Потому всѣ и жались. Попади мы на человѣка, ну, обложилъ бы или въ шею велѣлъ дать… генералъ-то бы боевой или хоть Антипкинъ! А тутъ – на больной зубъ попали.
– Караулъ – трибуналомъ, а этихъ – къ т ѣ м ъ!
Тутъ и произошло. Молчалъ-дышалъ Куды-Прё… – что ужъ тамъ въ немъ варилось… – очнулся. Руку так ъ поднялъ на того, въ курткѣ, кулачище съ графинъ, шагъ ступилъ, – такъ съ нимъ и колыхнулись, которые его держали. Какъ тотъ взвизгнетъ-заверезжитъ, руки вскинулъ, позеленѣлъ… Схватили Куды-Прё, облѣпили, какъ мухи кость. Обмеръ – дался, а то всѣхъ бы пришибъ въ удару! А просто: хотѣлъ Куды-Прё объяснить, а у него такъ вышло, по привычкѣ: все, бывало, кулаками стучитъ, когда мысли какiя въ немъ возникнутъ. А ни слова такъ и не обнаружилъ, отъ сотрясенiя.
А тотъ залился!..
– Меня?!.. Свидѣтели!..
Схватилъ карандашъ, блокнотъ, – чирк, – краснымъ: «обѣихъ разстрѣлять»! Печатку свою изъ кармашка… блеснулъ кожей… – тукъ! Готово, на тотъ свѣтъ!
Не помню, что онъ еще скрипѣлъ. На губахъ пѣна пузырями… Затошнило меня, холодомъ по ногамъ, къ затылку… – и поволокли они насъ, какъ барановъ. Ну, шевельнись Куды-Прё, – и все бы въ паникѣ полетѣло. Замѣшались бы въ темнотѣ, въ составахъ. Ужъ и казаковъ ждали, всѣ въ разстройкѣ… И потомъ любили всѣ Куды-Прёё, нарочно бы убѣжать дали.
Но онѣмѣлъ Куды-Прё, какъ бревно.
IV
Приволокли къ вагону, гдѣ тѣ сидѣли, и замкнули. А тотъ и у вагона вопитъ:
– Я вамъ не Антипкинъ! я вамъ покажу растяпку! Ночью!..
Сидимъ на полу, темно. Продушина закрыта, и въ нее черезъ щелку лучикъ только отъ фонаря. Приглядѣлся: сидятъ въ углу трое, горемыки. Стали шопоткомъ спрашивать, а Куды-Прё легъ на полу во всемъ парадѣ – и хоть бы слово. Тяжело такъ дышитъ, будто камни ворочаетъ. Объяснилъ я, какъ дѣло было. А они мнѣ:
– А мы-то надѣялись. Теперь – конецъ. Изъ города во-время не выбрались, на регистрацiю офицеровъ не явились. Взяли насъ, какъ шпiоновъ.
И стали мы ждать смерти. Каждый въ себя ушелъ. Не вѣрилось, что вотъ, черезъ часъ-другой… Мысли гонишь. Какъ опять э т о въ голову… – въ потъ! Схватишься за лицо, трешь-трешь… – бѣжать! Ткнешься въ стѣнку, а за ней:
– Сиди! Стрѣлять буду!..
Сталъ я Куды-Прё шевелить:
– Въ себя-то хоть приди… какое наше положенiе!..
Глупыя, понятно, словаю Молчитъ, дышитъ. И тѣ стали допрашивать, чтобы хоть отвлечь мысли:
– Какъ же это вы, Куды-Прё?.. И связи у васъ, и сила… Недоразумѣнiе же вышло… что же вы молчали?!...
Растревожили его, очнулся.
– Визгомъ меня зашибъ… никогда не пугался, а тутъ… всю силу изъ меня вынулъ, помрачилъ… Плевкомъ бы перестегнулъ, а тутъ… голосомъ меня закричалъ-заворожилъ, очумилъ… Унего глазъ вредный, вотъ какъ у кобелька зубъ бываетъ…
И повалился, ни слова.
Съ часъ прошло – орудiя ближе забухали, пошла тревога. Поѣзда безперечь ходятъ, шумъ-гомонъ. Чуть позатихло, какъ – опять е г о голосъ у вагона:
– Въ три часа утра… какъ отойдемъ въ базу! Товарищъ Сныга, караулъ смѣнить, троихъ назначьте изъ «отдѣла»!
Это ужъ – чтобы помучить больше.
Объясняю Куды-Прё, что вотъ, въ три часа утра въ исполненiе приведутъ. Ни слова. Голову руками охватилъ, дышитъ. Одинъ офицеръ и говоритъ душевно:
– Простите насъ, братья! Изъ-за насъ погибаете…
Отъ этихъ горячихъ словъ зарыдалъ я. Сталъ имъ руки пожимать, обнимать. Сбились всѣ въ кучу, какъ самые близкiе, родные.
– Братья, – говорю и плачу, – наши сегодня въ городъ войдутъ, всѣ ужъ на отлетѣ… и не привелъ господь дождаться… Такъ встрѣтимъ же смерть за Россiю съ честью!..
Такая скорбь, ужасное настроенiе! Не могъ удержаться, зарыдалъ. Въ эту минуту они для меня ближе самаго родного стали, хоть и не видѣлъ ихъ. Сидимъ, каждый свое таитъ, послѣднее на семъ свѣтѣ. Страхъ страшный молчанiе это было… А Самсонъ нашъ лежитъ одиноко, тоже своимъ чѣмъ-нибудь томится. И такъ мнѣ его жалко стало! Какъ ребенокъ безпомощный, безотвѣтный. Какое въ немъ просвѣщенiе культуры?!. Со словъ чумѣетъ… И говорю отъ сердца:
– Петя, братъ мой нечастный! Жизнь наша земная кончается, молиться надо… легче будетъ.
Вошло въ него мое слово, отозвался:
– Ахъ, Вася… не умѣю я молиться… «Вотчу» всего и зналъ, да забылъ. Ты ужъ за меня помолись. Жилъ я какъ въ темнотѣ… упустилъ время… И еще бы пожилъ, на море бы пошелъ, опять грузчикомъ… на солнушкѣ бы…
Да какъ захлюпаетъ!.. Схватилъ я его за плечо: молчи! не давай радоваться злодѣямъ! Всѣ мы его обступили, утѣшить. Совсѣмъ расклепался, ни-куда. Нѣсколько обошелся, заговорилъ:
– Главнаго грѣха на мнѣ нѣтъ. Разъ только персюку въ Новороссiйскѣ хребетъ повредилъ, да то давно было, какъ еще не умѣлъ по правиламъ французской борьбы. Курей не рѣзалъ… Я крови боюсь, на войнѣ обмиралъ, меня потомъ въ обозъ взяли.
Стали его жалѣть:
– Сила какая – и такъ вы сдали! Ни слова не сказали! Ну, мы – золотопогонники, за родину боролись…
– Да… визгомъ о н ъ меня зашвырялъ! У меня противъ этого силы нѣтъ. Я могу по честной борьбѣ, въ-открытую… или поднять чего… Смотрѣть на меня – и въ силахъ я, глядѣться, а – мирной! Я сперва грузчикомъ былъ у Новороссiйскѣ, тамъ меня и позвали Куды-Прё… тамъ и напрактиковался мяться, и словамъ выучился… Стали меня тамъ на заборахъ печатать – Пьеръ Кудипрё, будто я знатнаго роду… это ужъ какъ я въ славѣ сталъ, настоящаго француза положилъ! Для заманки стали, чтобы для публики… А то не признаютъ!..
Помолились мы съ нимъ. Прочиталъ я молитвы, какiя могъ, ему за собой говорить велѣлъ. Будто полегче стало. Слышимъ – опять суетня по линiи. Орудiя совсѣмъ близко, вагонъ дрожитъ, а пулеметы совсѣмъ у станцiи шьютъ – строчатъ. Слышимъ – кричатъ голоса по линiи:
– Пары давай… Казаки въ городѣ, у моста!
Тутъ нача-лось!.. Мелькнуло мнѣ: ну на К. линiю-то закупорятъ? Сказалъ я офицерамъ…
– Намъ не легче, въ послѣднiй моментъ прикончатъ. Но у насъ уже рѣшено – не сдаваться! Выхода нѣтъ… Какъ откроютъ – ахнемъ! Хватай винтовку у перваго и… Ночь, паника… – удаться можетъ. Куды-Прё, можете намъ помочь?
– А какъ?.. – спрашиваетъ. – А-а… Это я могу, не дамся лёгко…
Сталъ я его горячить, какъ себя показать, когда вагонъ откроютъ. Прiободрился:
– Ахну! – говоритъ. – Эхъ, е г о бы Господь нанесъ!.. Значитъ, я спереду пробью, за мной трафься. Подъ мостъ, въ слободку, – тамъ меня всѣ покроютъ! Полоску бы мнѣ какую или рельцы отрѣзочекъ?..
Рѣшили момента ждать. Опять е г о голосъ, слышимъ:
– Не дѣлать паники! Приказываю планомѣрный отходъ! Товарищъ Сныга, помните… на первой остановкѣ, на 27-ой верстѣ!..
Я-жъ его и всадилъ, а онъ – спасибо! А это – землю онъ подъ собой зачуялъ.
– Братишки, – говоритъ, – ручаюсь безотказно, хоть дамъ… а какая кому судьба… ужъ простимся братски!..
До слезъ пронялъ. Обнялись мы всѣ, руки пожали накрѣпко… – ужасно страшный моментъ, послѣднiй рискъ!
Чую – перекрестился. Пошелъ къ передней стѣнкѣ, гдѣ буфера…
– Крѣпчей за меня держись, какъ бы мнѣ подъ вагонъ не вымахнуть… Подъ стоячокъ надамъ – вразъ должна вылетѣть. За ногу прихватите… Да чтобы слобода мнѣ…
Силу свою зналъ.
– Ну, часъ добрый… берись!..
Вцѣпились мы ему въ ногу. Вотъ онъ примѣрился, покачался, замеръ… – да весь какъ у-хнетъ!.. мать ты моя-а!... Трахнуло, какъ изъ пушки, стояки въ чорту, стѣны ужъ нѣтъ, вѣтромъ на насъ морознымъ, звѣздами… – чуть его ухватили… На буфера грудью вымахнулъ, папаха подъ колеса – мигъ одинъ! А поѣздъ въ горку, на 12-ой верстѣ было… Вскочилъ на буфера – рразъ, подъ откосъ!.. Я – за нимъ! Свѣту не взвидѣлъ, какъ завертѣло меня по откосу, да въ кусты, да черезъ кусты… Ничего. Мягко, снѣгу было порядочно. Голову тру – цѣла, а красный огонекъ на хвосту – энъ, ужъ гдѣ!..
Чудеса, – никакой тревоги! Спали, что ли, или ужъ намъ громомъ-то показалось, нервы-то натянулись?.. Чистая же была работа! Какъ пробку вышибъ!!..
Затихъ поѣздъ, гночь звѣздная, въ морозцѣ. Сталъ я свистать легонько. Куды-Прё близко отзывается, бѣжитъ… Схватилъ меня на руки, расцѣловалъ. Оба плачемъ… Свистать стали – отзываюются. Да всѣ помаленьку и собрались. Всѣ цѣлы, одинъ плечо только вывихнулъ. Въ такихъ случаяхъ человѣкъ на крыльяхъ несется, ангелы всѣ работаютъ. А шапки, понятно, растеряли. Да тутъ ужъ и не до шапокъ. Глядимъ – снизу поѣздишка гремитъ, четыре вагона, безъ фонаря.
– Бѣгутъ….! – какъ гаркнетъ Куды-Прё, и кулакомъ погрозился. – Теперь, – кричитъ, – я по-нялъ!..
Призналъ я мѣсто. Повелъ на хуторъ, версты двѣ было, – Пимона Щучки хуторъ. Ночевалъ, бывало, у него съ охоты. Собаки залились, гляжу – хозяинъ, у двора дежуритъ, время тревожное. Объяснилъ я, что изъ города смылись, перемѣна власти, казаки линiю закупориваютъ, до нихъ бы продержаться, часа на два. А что съ поѣзда убѣжали – не говорю. Поскребъ въ головѣ Щучка, повелъ насъ въ гаёчекъ, въ клуню, завалилъ Соломко . Офицеры дозоръ поставили. И забыли мы, что шапки тамъ наши, и слѣды на снѣгу – дорога вѣрная. Да ночь глухач, да и спѣшатъ, линiю какъ бы не перехватили. А то бы…
Часа три просидѣли – бѣжитъ дозорный:
– Кони и голоса!..
И ужъ слышимъ, къ хатѣ:
– Есть, такой-растакой? Сказывай вразъ!..
А это разъѣздъ казачiй. Сейчасъ – объясненiе, допросъ. Дорогу на десятой верстѣ перехватили, чуть чортъ-то тотъ проскочилъ. А городъ подъ утро заняли.
Ну, ужъ и праздникъ былъ! Куды-Прё на рукахъ носили, представили начальству… Тутъ онъ и опредѣлилъ позицiю: взялъ винтовку. Забылъ, что курицы не могъ зарѣзать. На совѣсть дрался. Вмѣстѣ и Мелитополь брали, и на Сивашахъ стояли. Тамъ меня ранило, эвакуировали въ Ялту, а онъ бился. Потомъ о немъ затерялось. Если остался тамъ, знаю: живымъ ужъ теперь не дастся.
Сентябрь, 1924 г.
Ланды.