ГУННЫ
Стояли первые дни апреля, свѣтлые, мягкiе и тихiе-тихiк – до грусти. Въ эту пору, за отшумѣвшими бурями, наступаетх въ Крыму весна, задумчиво-бѣлая весна расцвѣта, за неспокойной, миндально-розовой: тихое голубое море и голубое небо; тихая бѣлая земля. Давно начавшiе пѣть дрозды разливаются теперь полной трелью, цѣлые дни поютъ; поютъ, при лунѣ, и ночью – въ перламутрово-дымномъ морѣ мерцающаго цвѣта яблонь.
Въ эту весну было до жути тихо. Пѣла-цвѣла она, но люди ее не замѣчали. Ползли и давили слухи: красные заливаютъ Крымъ! бѣлые отступили къ Акъ-Манаю!.. По переставшимъ пылить дорогамъ торопились прохожiе, пугали:
– Идутъ!.. сила несосвѣтимая!..
– Идутъ!.. На коняхъ, и такъ… страшенная сила и х ъ…
– Да куда же и м ъ итить-то дальше?.. До самаго дошли до моря, все покоряли, пора бы ужъ успокоиться!..
– Говорятъ – пойдемъ дальше, на корабляхъ! Идутъ ходко.
– Встрѣлся одинъ, во всемъ оружiи… Говорю – я бѣдный человѣкъ, не обиайте. Ну, онъ говоритъ – я васъ обижать не буду, а идемъ свѣтъ покорять, и вы радуйтесь такому происшествiю! Данъ приказъ, и теперь сразу отыграется! Покурить далъ. Табакъ у него первый сортъ, солна сумка. Говоритъ – теперь намъ глаза открыли! Антанта хотѣла Россiю втихомолъ покорить, обманомъ! Мы ей помогали, а у ней планъ – нѣмцы чтобы насъ захватили, а она ужъ за ними, налегкѣ! Нiмцевъ мы выгнали, чередъ за ней. И такое у насъ могущество… до всѣхъ доберемся! Буржуи продать хотѣли, а народъ самъ и взялся! И всѣ съ нами – изъ Питера съ заводовъ, и матросы, и вятскiе, и сибирскiе… – вся Россiя!..
– Во-когда поднялись-то!..
– Всѣ, – говоритъ, – народы рашевелимъ!
– Разъ такое дѣло заварили, надо шевелить.
Зашелъ вечеркомъ Кожухъ, сосѣдъ. Боится, какъ бы и не отобрали вина три бочки, которымъ онъ началъ торговать.
– Идетъ несмѣтная сила, вино безпремѣнно отберутъ. Весь, будто, Крымъ на пропой отданъ, по и х н е м у приказу! Котомъ-катятся по горамъ, завтра ужъ у насъ будутъ. Говорилъ сейчасъ одинъ человѣкъ: два-дцать миллiоновъ подняли, свѣтъ покорять! Покорить не покорятъ, а насъ разорятъ. А народъ соблазняется… Говорятъ – даромъ, что ли, такое накрутили! надо ужъ покорять!.. Прибѣгъ вечра Николай0маляръ, самъ слышалъ въ Симферополѣ – матросъ кричалъ: надо покорять, а то обидно!.. у Европы побѣда, а мы – при чемъ?!. все теперь затрещитъ, и все золото заберемъ, сразу поправимся! Записываются къ н и м ъ много… изъ нужды, понятно! И позвольте вамъ дать совѣтъ: не выпущайте куръ! Я своихъ въ колодецъ спустилъ, покуда прояснится, а то навалятся – заберутъ!..
Кожухъ и корову куда-то сплавилъ, но за вино боится.
– Бочки, куда схоронишь?! Да Богъ съ нимъ, и съ виномъ-то, если и всамдѣлѣ прогремимъ… все воротимъ! На дѣло бы пошло… А то, прямо, обида, до чего довертѣли!..
Зашелъ растревоженный учитель.
– Слышали, всему свѣту объявимъ вызовъ?!. Ловко о н и играютъ! У народа, какъ бы онъ тамъ ни палъ, есть своя честь и гордость. Говорятъ: «всѣ насъ продали, а мы всѣхъ потрясемъ и отыграемся! думаютъ, что Россiя сгибла, а мы то и покажемъ… всѣхъ запалимъ – и больше ничего!» Какой-то па-өосъ!..
Всю ночь въ горкѣ у Кожуха возились, скатывали бочку въ балку. И сладко и грустно пѣли дрозды при мѣсяцѣ. Отсвѣтъ лежалъ на морѣ, бѣжали-играли струйки… Не струйки ли это пѣли?..
Я смотрѣлъ на море, къ невидному на востокѣ Акъ-Манаю. Сердце мое летѣло… А въ это время катились черезъ горы.
– Не спите?.. – окликнулъ меня Кожухъ, кончившiй съ бочками. – Слышите… по горамъ гремятъ?..
Не слышно. Дрозды поютъ…
– Ну, какъ не слышите!.. Ясно слышно, телѣги и х н i я громыхаютъ!..
Какъ-будто громыхаютъ..?
– И что имъ тутъ-то?.. – спрашиваетъ себя Кожухъ. – Развѣ вотъ отдохнуть маленько... Имъ теперь прямая дорога… на Румынiю! А тамъ – на Берлинъ и на Парижъ. Тимка по картѣ глядѣлъ – совсѣмъ ужъ близко! А тамъ ужъ все подготовлено, у французовъ тоже революцiю подняли, – была телеграмма на заборахъ. Вотъ бы расколошматить-то, доказать! А вино я въ балочку, подъ дубки скатилъ, хворостомъ завалилъ отъ грѣха…
Чудесное занималось утро! Въ первыхъ лучахъ отъ Акъ-Маная, стояли цвѣтущiя деревья – въ розово-золотомъ сiянiи. Наперебой сыпали дрозды. Такое утро, что надо бы молиться. Бѣлаго цвѣта за ночь вылилось еще больше, пошло къ предгорьямъ.
– Пришли! – окликнулъ сосѣдъ-парнишка. – Всю ночь внизу рѣчи говорили, по-гнали на Хведосiю, за т ѣ м и!.. Пѣхота по шасѣ, двадцать тыщъ! Самъ видалъ, съ пѣснями бѣгутъ, кричатъ, – «въ послѣднiй бой пойдемъ и всѣхъ побъемъ!» Лохматые, какъ медвѣди, махонькаго росточку, – сибирскiе, говорятъ… И мордва съ ними поднялась! Есть мальчишки, моихъ годовъ. А кавалерiя берегомъ пошла, совсѣмъ необыкновенные…
– Идутъ!.. – заоралъ Кожухъ съ горки и сталъ закрывать ставни.
Я надѣлъ трепаную куртку и вышелъ на бугорчикъ. Но за холмами, книзу, не было еще ничего видно.
– Ко-нные къ намъ идутъ!.. – опять закричалъ Кожухъ и покатился съ горки. – Подъ нижнимъ удъ виноградникомъ!.. Такъ и говорятъ на солнцѣ!.. Теперь лучше отъ дому подальше быть!.. На Ялты о н и, что-ли?.. Не шибко много, а сотни четыре есть. На шасу бы имъ, чѣмъ по балкамъ коней ломать… А ну-ка, съ о-быскомъ?!.
– Вонъ, вонъ о н и!..
Снизу, изъ-за бугра, показался отрядъ верхами. Человѣкъ сорокъ было.
– А видѣлось… сотни три! – разочарованно прошепталъ Кожухъ. – Значитъ, главныя силы на Хведосiю пошли. А эти для порядку…
Надвигалось мохнато-пестрое. Гудѣло, сверкало, брякало. По два коня тянулись. Впереди ѣхалъ видный, въ бѣлой папахѣ съ краснымъ, и весь сiялъ. На его груди, накрестъ, сверкало полосами, – кавказскiя пояса, какъ я увидалъ послѣ. Серебряныя бляхи, въ блюдце, сiяли по синей его черкескѣ. Болталась сабля, пара ногановъ торчала въ шелковомъ аломъ поясѣ, винтовка за спиною, суконная красная звѣзда на шапкѣ. Малый былъ безшабашно-лихъ, свѣтлоусый и чернобровый, съ лукавымъ взглядомъ.
– Эй, старики!.. – махнулъ онъ на насъ нагайкой, – не бойтесь! Подходи ближе… не обидимъ!..
Вороной конь подъ нимъ былъ необычайно рослый – кавалергардскiй, моталъ головой и расшвыривалъ хлопья пѣны.
– Подойдемте..? – шепнулъ кожухъ, – съ лица, словно, ничего… прiятный…
Мы подошли къ дорогѣ. На насъ смѣялись:
– Буржуи какiе выползли!.. Епутаты!..
Малый поскребъ въ затылкѣ, выругался, что и тутъ все горы, и колыхнулъ нагайкой.
– Есть тутъ – вина набрать? Дворцы у васъ тутъ имѣются… богатые буржуи?..
Кожухъ, въ курткеѣ безъ рукава, какъ нищiй, сказалъ уныло:
– Здѣсь, товарищи, одна голытьба осталась. Въ Ялтахъ ужъ душу отведете, тамъ подва-лы… по тыщѣ бочекъ! А тутъ вы только коней порѣжете, балками. Вы бы на шасу лучше, пять минутъ всего ходу, кустиками, – и стегай! По дорогѣ и подвалы попадутся..
– Попадутся? Ладно. Кто въ томъ дому живетъ?.. – махнулъ малый на Кожуховъ домъ. – Есть чего тамъ найтить?..
– Другой годъ заколочено… – отмахнулся Кожухъ и сплюнулъ. – Мелкiе буржуи жили… померли отъ холеры вразъ… четверо душъ! Домъ заразный… конечно, опростали и велѣли заколотить…
– Такъ имъ, чертямъ, и надо! – весело сказалъ малый и потянулъ изъ фляги.
Потянули и другiе изъ запаса.
– Хорошее вино дѣлаете!.. – крякнулъ, икая, малый и сплюнулъ струйкой. – Сливами отрыгаетъ…
– Наше вино знаменитое! – подтвердилъ Кожухъ, – только намъ далеко до Ялтовъ! Тамъ грунтъ способнѣй. Обязательно спрашивайте тамъ – аликанте розовое.
– Эй, запиши, какъ ее… аликан-тыя!..
– Аликанта! – поправилъ его Кожухъ. – А покрѣпче желаете – мускатъ-александрiя, розовый мускатъ, столовыя хорошiя есть… рислингъ въ Ориандѣ знаменитый! Я знаю, бочки въ подвалахъ мылъ…
Видъ у кавалеристовъ былъ необычайно дикiй. Выпущенные на глазъ хохлы, папахи и малахаи, нѣмецкiя безкозырки-арестантки, лисьи, съ какими то хвостами. Безшабашно-лихiя лица – отъ чистыхъ и безусыхъ до черно-скуластыхъ, каторжныхъ. Теплынь, но всѣ почти были въ полушубкахъ, иные – наружу шерстью; какой-то – въ тужуркѣ съ генерала. Яркiе пояса и бляхи, пулеметныя ленты накрестъ, сабли, баклаги, трубы, винтовки, кинжалы, револьверы, красныя ленты въ бантахъ, конскiе хвосты у сѣделъ, бараньи шкуры. У иныхъ – подвязанные къ сѣдлу барашки… орда, и только. Одинъ былъ съ пикой.
– Закуривай! – скомандовалъ имъ, въ папахѣ. – Не слазь съ коня, наша директива… въ Ялты къ котлу поспѣть!..
Загоготали.
– На дневку туда идемъ, дѣвокъ пощекотать маленько! – засмѣялся малый чудесными зубами. – Бѣленькiя тамъ скопшились… А тамъ – на Акъ-Манай, въ бой опять! – сказалъ онъ горделиво, потянулъ изъ штановъ бумагу и оторвалъ. – Гдѣ я нахожусь съ моимъ взводомъ? – затвержено, какъ обучающiй вахмистръ, вопросилъ онъ себя, возя по бумажкѣ пальцемъ. – Трехверстка намъ олентируетъ! Ета карта… должна, какъ глазъ! береги ее намѣсто проводника!..
Кожухъ, вывернувъ голову индюшкой, слѣдилъ за пальцемъ.
– И горы, и лѣса!.. – будто бы удивился онъ.
– Всѣ вы тутъ! – ляпнулъ по картѣ малый. – Гдѣ «кудри» – тутъ горы и лѣса… и дигонали!.. Мишъ, иди пунхтъ отмѣть… гдѣ имѣемъ олентировку?!..
Выбрался круглощекiй парень, съ черными усиками въ колечкахъ, въ дьяконовой шапкѣ, и съ инженернымъ знакомъ. Рыжая его кобыла не стояла, вертѣла задомъ. Мишъ треснулъ ее между ушами.
– Начальникъ моего штаба! – похвасталъ малый. – Съ землемѣрами ходилъ по пла-намъ! Ну, покажь намъ олентировку!..
Мишъ стащилъ себѣ на сѣдл карту и долго водилъ пальцемъ.
– Ета, карта, негодящая… – раздумчиво сказалъ онъ, накручивая на палецъ усикъ; сверкалъ бриллiантъ на его пальцѣ. – Отправная точка не соотвѣтствуетъ въ масштабѣ! Беремъ на глазъ… Значитъ, мы на высотѣ… триста восемь километровъ на уровнѣ ноля!.. – сказалъ онъ вѣско и поглядѣлъ на море. – Кусты… самое наше мѣсто! Числится, печать стерта… Алымъ-Бурымъ… и… Чирхи-Бахча!..
Вспотiлъ. И облегченно высморкался.
– Здорово угадалъ?!. – спросилъ Кожуха малый.
– Что-то тутъ такого у насъ и нѣтъ… – покачалъ головой Кожухъ. – Значитъ, съ дороги вы сбились! Карта ваша неправдоподобная… Сукъ-Балка есть, Сукъ-Бахча тоже имѣется непремѣнно… вонъ, за тѣми кустиками… а Чирхи нѣтъ. А Ялты у васъ прописаны?..
– Эхъ ты, лѣшая голова! – крикнулъ на Мишу малый, сгребъ за шапку и потрепалъ. – Гдѣ тутъ чего?.. Су-да-цкiй край это! Пропечатано внизу. Не ту товарищъ Бутяга далъ, чортъ его..! А еще ескадроннымх сдѣлали! А съ сосбой нашу захватилъ… Ладно, и такъ не заплутаемся.
– Да тутъ безъ карты слѣпой дойдетъ! – Вонъ… – отмахнулъ Кожухъ, – за кустиками на шасу, и тутъ тебѣ бѣлая дорога!
– Знаю! Это я такъ, для прахтики. Я по ком-па-су любую дорогу разберу. Пустыня у васъ, больше ничего! Ни дворцовъ, ни подваловъ, а еще Кры-ымъ называетесь… Не вмѣете* вы встрѣчать героевъ! Насъ въ Александровкѣ съ пирогами встрѣчали, съ барышнями танцовали… Непросвѣщенный вашъ край… татарва паршивая! То-же, русскiе называются. А ты чего, отецъ… нѣмой, что ли? – мотнулъ мнѣ малый.
– Онъ сроду такой… – усмѣхнувшись, сказалъ Кожухъ. – Такого народу еще не видалъ, издивился! Винчишкомъ бы, что ли, угостили?..
– Разѣвай ротъ! – крикнулъ внезапно малый, выхватывая ноганъ, и засмѣялся. – Эхъ, какого бы ни то!.. – и хлопнулъ въ небо. – А энто чего за дача? – показалъ онъ дымившимся ноганомъ на торчащiй изъ балки шпиль.
– Это не дача, а пустая хверма… германцы стояли, разорили… – поперхнувшись, сказалъ Коржухъ, смазывая со лба капли. – Коровъ поѣли, стекла побили и ушли.
– А вы глядѣли?.. Заодно и васъ, виноградниковъ, пришить! Скушно у васъ здѣсь… пропадаете вы въ камняхъ, какъ змѣи какiе! По мягкому ступить негдѣ… Ну, покурили – и айда! Никакого разговору отъ васъ нѣтъ. Ну, спроси меня хочь одно слово про… славныя побѣды! Не антересуетесь?!..
– Боимся мы, а… антересуемся… – умильно сказалъ Кожухъ. – Что-жъ, я спрошу… Ну, дозвольте спросить… теперь вы всѣхъ побѣдили, а дальше чего будетъ?..
– Да-альше…? – выглянулъ изъ-за чуба малый и посмотрѣлъ на море. – Теперь намъ вездѣ дорога! Нѣмцевъ вытряхнули, кадетовъ… растрепали… теперь хочь черезъ все море!..
– Да-да-да… – мягко сказалъ Кожухъ, – всю Россiю завоевали, теперь ужъ…
– Сами Россiя! А теперь съ цѣльнымъ свѣтомъ расправляться будемъ… и установимъ рижимъ, какъ гу-мны!..
– Гу-мны?.. – вдумчиво повторилъ Кожухъ.
– Значитъ, завоевали!
– Всѣхъ теперь покоримъ….! – крикнулъ очутившiся возлѣ, съ пикой, похожiй на волчонка, съ щучьей мордой.
– И англичанъ, и французовъ, и всю ихнюю кровавую Антанту, называется амперiализмъ! – сказалъ громогласно малый, тряся нагайкой. – Подшелъ теперь имъ чередъ! Перебудоражимъ и установимъ рижимъ…! – выругался онъ къ морю.
– Вотъ это на-до!.. – сказалъ Кожухъ. – А то, оставили насъ на произволъ… нѣмцевъ! Всѣхъ бы ихъ растрясти, чтобы…
– Ра-ди…! – яростно взвизгнулъ, съ пикой, въ полушубкѣ наружу шерстью. – Думали… вотъ, подъ совѣтами заслабѣютъ, тогда прибѣгемъ ташшить! Всѣхъ положимъ……. Одна Россiя-Совѣтъ будетъ!..
– И установимъ рижимъ! – повторилъ крѣпко малый. – Энти все, дуроломы-черти!.. – махнулъ онъ къ Акъ-Манаю, – общее наше дѣло гадютъ, не признаютъ!.. И драться мастаки, и мозговой апаратъ….! – выругался онъ съ сердцемъ.
– Ничего не мастаки… съ англiйскими-то пушками! – сказалъ, съ пикой, а ближнiе сгрудились, молчали.
– Чего тамъ… я природный кавалеристъ, понимаю дѣло! Я съ ими съ самаго Дону дерусь, съ чертями!...
– Ничего дерутся, – поддержали ближнiе. – Зацѣписты, и опытъ большой имѣютъ. Ничего, хорошо дерутся!..
– Я къ чему говорю? Замѣсто бы общей битвы, да вмѣстѣ взяться… – да-къ мы бы давно скрозь весь свѣтъ прошли бы! У насъ, потому… отчаянность! Всѣ обманули….!
– Самая бы пора, теперь всѣ о н и устамши, пошли по домамъ добро дѣлить, которое отъ нѣмцевъ, и наше… а мы только-только теперь расходимся! – заговорили вдругъ всѣ съ азартомъ. – Теперь ужъ чего, ничего намъ жалѣть! На своихъ-то харчахъ и пу-стимъ! Голову подъ-мышку, на…. крышку… – не проку-сишь!..
Загоготали.
– Эхъ, Суворова бы теперь… – душу не ударжать!
– Сами Суворовы! – сказалъ коноводъ и тронулъ.
– Пронесло… – отдуваясь, сказалъ Кожухъ. – Вотъ, дураки-то!.. А все-таки… молодцы, глядѣть прiятно! Чего говорятъ-то, а?!. Значитъ, обида… на всѣхъ теперь злы стали! А какъ съ окоповъ-то тогда драли!.. А чего это онъ называлъ… гу-мны?..
– Гунны. Дикое племя, древнее.
Я объяснилъ ему. Онъ даже потеръ руки.
– А что, можетъ такая исторiя начаться! Духу у насъ много, народу масса… Поправляться-то непремѣнно надо. Сами ужъ начинаютъ чувствовать… Эй, Степанка!.. – крикнулъ онъ игравшему въ балочкѣ младшему изъ пяти своихъ. – Сядь на бугорку тутъ и сиди-стереги безотлучно! Какъ отъ городу начнутъ какiе подыматься, – греми въ жестянку! Вонъ ихъ валяется, камушковъ насыпь и греми тогда!..
Глухо, какъ вздохъ тяжелый, бухнуло въ сторонѣ невидимаго Акъ-Маная.
– Никакъ… стрѣльнуло?..
Подождало – и бухнуло.
– Антилерiя?.. – насторожился Кожухъ. – Къ той сторонѣ. А вѣдь это наши… добровольцы жарятъ?..
Бухнуло въ третiй разъ – и замолчало до вечера.
Вечеромъ, когда пѣли дрозды разливно, – опять, мѣрно и глухо бухало. И съ моря, и за горами, будто.
Я вышелъ на обрывчикъ и посмотрѣлъ къ востоку. Далекiй маякъ уже не мигалъ. Мѣрно вздыхало – бухало въ сладкомъ отъ цвѣта воздухѣ, тихомъ, зеленовато-дымномъ. Была луна. Я долго слушалъ. Сердце мое сжимало. Общее было что-то – мерцало мнѣ – въ пѣньи ночныхъ дроздовъ и въ буханьи лунной дали, смутное, какъ дрожащiй воздухъ. Тоска?... Метались звуки, словно искали что-то. Небо сливало ихъ.
Дня черезъ два, по утру, окликнулъ меня Кожухъ.
– Былъ сейчасъ на шасѣ съ коровой… энтихъ видалъ, молодчиковъ! Изъ Ялтовъ, съ пѣснями… пьяные, понятно. Кричатъ – «прощай, старикъ! идемъ въ послѣднiй бой!» – Веселые, ничего. А я все гляжу и думаю: «и чему, дураки, радуететсь! на ч т о идете?!.» А т ѣ-то… головы заморочили, а сами въ Москвѣ пируютъ! И имперiалисты, понятно, ради…
Я вспомнилъ «гунновъ». Съ пѣснями шли на бой… За – ч т о ?!..
А черезъ двѣ недѣли – всѣ полегли на Акъ-Манаѣ, до одного. Рванулись безшабашно – и полегли. Такъ, просто.
Мартъ, 1927 г.
Севръ.
Источники текста
Текст печатается по прижизненному изданию 1928 г. в оригинальной орфографии и пунктуации.