Мой Марс

Мой „Марсъ“.

 

РАЗСКАЗЪ.

 

I.

 

Взгляните на ананасъ! Какой шишковатый и толстокожiй! А подъ бугроватой корой его прячется душистая золотистая мякоть.

А гранатъ! Его кожура крѣпка, каък подошва, каък старая, усохшая резина. А внутри притаились крупныя розовыя слезы, эти мягкiе хрустали, – его сочныя зерна.

Вотъ на окнѣ скромно прижался въ уголокъ неуклюжiй кактусъ, колючiй, толстокожiй. Стоитъ ненужный и угрюмый, каък ежъ. И сколько лѣтъ стоитъ такъ, ненужный. И вдругъ ночью, на восходѣ солнца, вспыхиваетъ на немъ огненная звѣзда, огромная, нѣжная, какъ исполинскiй цвѣтокъ золотой розы. Улыбнулся угрюмый ежъ и улыбнулся-то на

- 79 -

какой-нибудь часъ. И долго помнится эта поражающая улыбка.

Эти суровыя покрышки, угрюмыя лица, нахмуренные брови!

Вотъ угрюмый господинъ сидитъ на бульварѣ, читаетъ газету и черезъ пенснэ строго поглядываетъ на васъ.

По виду-то ужъ очень суровъ. А я могу васъ увѣрить, что это величайшiй добрякъ, и на бульваръ-то заходитъ, чтобы поглядѣть на дѣтишекъ, послушать ихъ нѣжные голоса.

А вотъ дѣловой  человѣкъ. Онъ только что сидѣлъ въ своей лавкѣ и, забывъ все, выстукивалъ на счетахъ и выводилъ въ толстой книгѣ цифры и цифры. И, кажется, нѣтъ для него ничего, кромѣ его цифръ и барышей.

Кажется… А попробуйте заглянуть въ него хорошенько. Да не зачѣмъ и заглядывать. Придетъ такой случай, что онъ и самъ раскроется, каък угрюмый кактусъ, и выглянетъ изъ него то, что, казалось, совсѣмъ задавили въ немъ его толстыя книги и цифры.

Да, наружность обманчива.

Да вотъ вамъ примѣръ: мой „Марсъ“, мой близкiй другъ, простой двухгодовалый сеттеръ. Онъ тоже… какъ бы это сказать… ну, обманчивъ, что ли… Да, простой, какъ можно подумать съ перваго взгляда. Весь рыжiй, ласковые глаза. Очень смирный, когда

- 80 -

спитъ на коврикѣ, подъ вѣшалкой. Даже иногда улыбается во снѣ. Очень мило виляетъ роскошнымъ хвостомъ. А вы попробуйте выдернуть у него косточку изъ пасти! Вы попробуйте. Я разъ попробовалъ.

И, вообще, шельма порядочная. А какъ онъ дѣлаетъ стойку на… мухъ! Я не охочусь, и онъ по неволѣ упражняется надъ этой дичью, чтобы не зарыть въ землю таланта. Стоитъ полюбоваться! Весь онъ – ласка и нѣжность. Не думаетъ ни о костяхъ, ни о почтальонѣ, котораго считаетъ врагомъ дома. Млѣетъ и таетъ съ поднятой лапкой, а въ карихъ глазахъ его не то грусть, не то мольба. И мухи съ восторгомъ взираютъ на него и польщены, польщены…

Ляскъ! – и мухи какъ не бывало.

А вотъ еще картинка.

Бывало, мой старый котъ „Мурза“, другъ и прiятель „Марса“, проснется отъ кошмарнаго сна (на печкѣ до 40º), свалится мѣшкомъ на полъ, бредетъ, какъ очумѣлый, не разбирая куда, и сослѣпу направляется прямо на „Марса“. Тотъ уже изъ-за лапы прекрасно видитъ ошибку и радъ, и не пошевелится. И только старикъ ткнется ему мордой въ животъ, такъ гавкнетъ, что старый „Мурза“ съ шипомъ и свистомъ стрѣлой взлетаетъ на шкафъ, сбрасывая по дорогѣ бремя лѣтъ.

Вотъ какомъ этотъ „Марсъ“. Но красивъ, очень красивъ. Такъ красивъ, что однажды какая-то старушка купила для него на бульварчикѣ вафлю и

- 81 -

только загубила пятакъ. Изъ ея рукъ „Марсъ“ не принялъ, а какая-то кривая собака выхватила сналету вафлю и умчалась. Это было такъ неожиданно, что даже „Марсъ“ растерялся и долго, какъ зачарованный, гладѣлъ на дорогу.

Итакъ, онъ строенъ и игривъ, уменъ, какъ всякiй ирландскiй сеттеръ, кокетливо носитъ пышеый хвостъ и очень любитъ, когда подаютъ обѣдать. Не совершалъ подвиговъ, но имѣетъ золотуб медаль. Хотя и англiйскаго происхожденiя, но не гордъ и внимательно слѣдитъ за кусками, поводя носомъ и выпрашивая глазами. Иногда въ нетерпѣнiи теребитъ лапой скатерть и колѣни и тихимъ повизгиванiемъ напоминаетъ объ обязанностяхъ къ ближнимъ. Ближними своими онъ считаетъ себя, затѣмъ, опять себя и еще разъ себя. Выразительнымъ взглядомъ держитъ „Мурзу“ на приличной дистанцiи отъ своей чашки и считаетъ прiятнымъ долгомъ раздѣлить съ нимъ его скудную трапезу, не обращая вниманiя на безсильное фырканье. Но, думается, онъ дѣлаетъ это изъ вѣжливости: просто онъ всегда готовъ услужить и составить компанiю. Нравственность его безупречна, хотя нѣсколько и оригинальна.

Разсуждая, что полъ существуетъ, чтобы на немъ лежатъ, столъ, чтобы на немъ обѣдать, а буфетъ, чтобы прятать съѣдобное, – онъ не выноситъ безпорядка и прибираетъ все, что попадаетъ на полъ или остается на столѣ. Любитъ меня до страсти и всѣхъ

- 82 -

незнакомыхъ считаетъ своими врагами и старается ихъ изловить. Дѣлается это очень ловко.

 Онъ охотно пускаетъ ихъ въ комнаты, ходитъ за ними по пятамъ и не позволяетъ взять со стола даже газеты, если меня нѣтъ въ квартирѣ. А ужъ выйти не дозволитъ ни въ какомъ случаѣ, становясь къ двери съ краснорѣчивымъ рычаньемъ.

Есть въ немъ замѣчательно похвальная черта, чѣмъ онъ рѣзко отличается отъ многихъ, себѣ подобныхъ, и даже отъ нѣкоторыхъ, себѣ не подобныхъ: онъ очень великодушенъ. Онъ поразительно любитъ дѣтей и однажды порядкомъ перепугалъ на бульварѣ расторопную няньку, покушавшуюся дать шлепка бойкому малышу. Очень добродушно онъ относится и къ маленькимъ собачкамъ, хотя бы  это была простая дворовая мелюзга, и не выноситъ стараго мопса-сосѣда, аккуратно выбѣгающаго погрызться на улицѣ со старой, умирающей дворнягой.

Въ общемъ, какъ видите, это очень интересный малый и порядочный надоѣда, прекрасно извѣстный всѣмъ лавочникамъ на моей улицѣ. Послѣднее время его даже перестали пускать въ магазины къ величайшему удовольствiю мальчишекъ, которые предупредительно растворяютъ передъ нимъ двери лавокъ и выжидаютъ, что будетъ.

Должно быть, онъ все же имѣетъ много хорошаго въ себѣ: судьба положительно ему благопрiятствуетъ. Ему, какъ говорится, везетъ.

- 83 -

Недавно онъ провалился въ колодецъ и… спасся чудомъ. Гнилая доска, рухнувшая съ нимъ въ глубину, по  дорогѣ застряла, и „Марсъ“ удержался на ней на глубинѣ всего двухъ аршинъ (а было въ колодцѣ до 40!). Онъ вылъ, точно изъ него тянули жилы. Конечно, его вытащили. Какъ-то разъ ухитрился онъ сорвать лапами ненавистный ошейникъ (онъ не терпитъ ярма) и, выбѣжавъ за ворота, наскочилъ на собачьихъ охотниковъ, безъ всякаго разговора доставившихъ медалиста на живодерню, какъ послѣдняго бродягу.  

Я ночи не спалъ, разыскивая его по городу и, наконецъ, нашелъ его за заставой, въ отдѣленiи „обреченныхъ“. Онъ лежалъ въ клѣткѣ за №, вытянувъ морду въ лапахъ, и, какъ будто, спалъ. Въ углахъ закрытыхъ глазъ было влажно. Должно быть, онъ плакалъ во снѣ.

– „Марсъ!“

Что было! Онъ ринулся ко мнѣ, забывъ о клѣткѣ, ударился носомъ о прутья рѣшетки и застоналъ отъ радости.

– Что, бестiя! будешь теперь рвать ошейникъ?!

И „Марсъ“ отвѣтилъ такимъ чудеснымъ лаемъ, что даже смотритель „звѣринца“ сказалъ нѣсколько комплиментовъ и съ грустью закончилъ:

– Славная собачка… А вотъ еще бы денекъ… и на перчатки!

Онъ даже прищелкнулъ языкомъ и сдѣлалъ жестъ, точно откупоривалъ бутылку.

- 84 -

Должно быть, „Марсъ“ понялъ этотъ жестъ добраго человѣка въ кожаномъ фартукѣ. Онъ гавкнулъ насмѣшливо, словно хотѣлъ сказать:

– Ага!..

Должно быть, такъ. Это было замѣтно по его плутоватымъ глазамъ. Вообще, умная шельма, и въ его бугроватой башкѣ ума, пожалуй, побольше, чѣмъ у этого господина въ кожаномъ фартукѣ, выстроившаго „на собачкахъ“ домикъ за заставой.

Пришли домой.

– Что, мошенникъ, – говрю я. – Опоздай я на денекъ, и висѣть бы тебѣ съ своимъ глупымъ хвостомъ!

Признательный взглядъ и – виль-виль.

– Что глядишь-то глупыми глазами? Вотъ вытяну плеткой!

Поворотъ на спину и полная покорность.

И вотъ однажды этотъ самый „Марсъ“ далъ мнѣ возможность сдѣлать одно интересное открытiе. Да, именно онъ. Онъ показалъ мнѣ… Но это, собственно, и является предметомъ моего разсказа.

 

II.

 

Жилъ я въ Виндавѣ, на берегу Балтiйскаго моря. Жили мы втроемъ: я, заправлявшiй моимъ хозяйствомъ прекрасный человѣкъ Иванъ Сидоровичъ и „Марсъ“. „Марса“ вы немного знаете; я вамъ мало интересенъ, такъ какъ главнымъ героемъ разсказа

- 85 -

будетъ „Марсъ„; что же касается Ивана Сидоровича, – вы его поймете съ двухъ словъ. Онъ прекрасно готовитъ борщъ, любитъ заглядывать въ пивную кружку и ведетъ войну съ „Марсомъ“, гоняя его изъ кухни шваброй. Но это не важно.

Какъ-то понадобилось мнѣ поѣхать денька на два въ городъ Або, небольшой городокъ на побережьи Финляндiи, гдѣ море усѣяно массой гранитныхъ островковъ, или шхеръ, поросшихъ мелкой сосной и изгрызенныхъ бурями.

Очень красивыя мѣста.

Ѣхалъ я налегкѣ, съ ручнымъ багажомъ. „Марсъ“, какъ всегда, когда я собирался куда-нибудь ѣхать, равниво слѣдилъ за спѣшной сборкой маленькаго чемодана, и въ его бугроватой головѣ, видимо, стояла тревожная мысль: а онъ какъ? Память у него была отмѣнная, и, надо думать, выводъ, къ которому онъ приходилъ въ этотъ моментъ изъ соспоставленiя всѣхъ обстоятельствъ, былъ не въ его пользу.

Такъ, думается, разсуждалъ онъ:

„Мой прiятель, – т. е. я, – на меня не смотритъ, значитъ, – я ему не нуженъ. Иванъ Сидоровичъ очень веселъ, не толкаетъ шваброй и даже погладилъ, значитъ, – уйдетъ изъ дому и запретъ двери и меня. Разъ чемоданъ достали, – прiятель гулять за горожъ не пойдетъ. Значитъ“…

И „Марсъ“ потерялъ всю свою игривость. Онъ, было, попробовалъ попрыгать около меня, не сводя

- 86 -

глазъ, но это ни къ чему не повело. Я строго взглянулъ на него и молча указалъ на полъ. И тутъ-то онъ окончательно упалъ духомъ. Онъ лежалъ „рыбкой“, вытянувъ хвостъ и положивъ морду въ лапы, уставивъ немигающiе глаза на мой чемоданъ, и ждалъ. Стоило бы только особымъ тономъ сказать: – ну-съ! – или даже сдѣлать соотвѣтствующiй жестъ шляпой и взглянуть на него, онъ съ визгомъ рнулся бы къ двери, взглядомъ приглашая меня не медлить. Но было не до „Марса“. И онъ лежалъ, чуть слышно повизгивая, точно хотѣлъ разжалобить, точно переживалъ томительныя минуты надвигающейся разлуки. Что творилось въ его собачьемъ сердцѣ, – точно не знаю, но я увѣренъ, что онъ тоскуетъ искренно и ужъ во всякомъ случаѣ не радуется, какъ почтеннѣйшiй Иванъ Сидоровичъ, который только и ждетъ моего ухода, чтобы запереть квартиру, поручить ее „Марсу“ и закатиться въ любимую пивную.

Я взялъ шляпу, трость и чемоданъ. „Марсъ“ нерѣшительно поднялся, все еще не теряя надежды, и колебался – идти ли?

– Дома, дома!..

Холодный тонъ и палецъ, указывающiй на полъ. Этого было достаточно. „Марсъ“ вдумчиво посмотрѣлъ на меня, и по глазамъ его было видно, какъ онъ несчастенъ.

– Счастливаго пути, – разсыпался Иванъ Сидоровичъ. – Меленько поскучаемъ безъ васъ.

- 87 -

И съ веселымъ грохотомъ наложилъ на дверь крюкъ. Я даже слышалъ, каък онъ принялся насвистывать что-то веселенькое.

Еще я услышалъ призывный лай. Обернулся и увидѣлъ „Марса“. Онъ стоялъ передними лапами на подоконникѣ, между цвѣточными горшками, и его умная, плаксивая теперь морда упиралась въ стекло. Теперь бѣдняга будетъ тоскливо подремывать подъ вѣшалкой.

Я шелъ не торопясь, отлично зная, что пароходъ, по обыкновенiю, пойдетъ съ опозданiемъ. Но, еще не добравшись до конца послѣдняго переулка, я услышалъ второй гудокъ. Оставалось всего три минуты. Я пустился бѣгомъ, проклиная сегодняшнюю аккуратность капитана и мои старые похрамывающiе часы. Переулокъ кончился. Я уже видѣлъ толпу провожавшихъ, размахивавшихъ шляпами и платками. Только бы поспѣть!

Я ринулся впередъ, сшибая встрѣчныхъ, какъ вдругъ изъ-подъ самыхъ ногъ съ визгомъ и лаемъ вынырнулъ „Марсъ“. Онъ вертѣлся и лаялъ такъ, точно его проткнули раскаленнымъ желѣзомъ. Онъ крутился желтымъ клубкомъ, мчался винтомъ, сверля воздухъ своимъ вертлявымъ хвостомъ, прыгалъ, кидался на прохожихъ и фонари, продѣлывая всѣ свои ловкiя штуки, бросался къ моему лицу и яростно гавкалъ. Эта бестiя была въ самомъ прекрасномъ настроенiи.

- 88 -

Я былъ обезкураженъ. Я готовъ былъ хватить его палкой. Что было дѣлать? Вернуться обратно и ждать до завтрака? Но мнѣ положительно было необходимо ѣхать сегодня же. Поручить „Марса“ носильщику, давать адреса, рыться въ кошелькѣ, объяснять? Но я уже вижу руку помощника какпитана, протягивающуюся къ свистку. Я уже слышу этотъ свистокъ.

Я бомбой вбѣгаю на мостки слѣдомъ за „Марсомъ“, и глаза всѣхъ устремлены на насъ. А „Марсъ“ чувствуетъ себя, какъ дома. Онъ уже на пароходѣ и призывно лаетъ, боится, какъ бы не остаться одному. Уже отнятъ трапъ, и пароходъ грозно реветъ, смертельно пугая „Марса“, какъ-то сразу присѣвшаго на всѣ лапы, точно его собираются бить по башкѣ.

– Послушайте… Это ваша собака?

Третiй помощникъ капитана, румяный и свѣжiй, какъ морской вѣтерокъ, въ своемъ бѣлоснѣжномъ кителѣ, съ строгимъ видомъ указываетъ на „Марса“, примостившагося на кучѣ корабельныхъ канатовъ. Розовый языкъ свѣсился изъ-за черныхъ щекъ и ходитъ, какъ быстрый поршень. А усталые глаза какъ-то растерянно глядятъ на насъ обоихъ.

– Да, она со мной.

Что же было дѣлать? Не отрекаться же отъ этого негодяя, сидѣвшаго теперь съ какимъ-то невѣроятно глупымъ видомъ.

– Въ такомъ случаѣ придется вамъ взять ему собачiй билетъ и помѣстить въ клѣтку.

- 89 -

– Очень хорошо.

Третiй помощникъ капитана подошелъ къ „Марсу“ и съ видомъ знатока, умѣющаго обращаться съ собаками, потрепалъ его по спинѣ.

– Ну, идемъ! Фью!..

„Марсъ“ даже не взглянулъ и только ранодушно ляскнулъ на подвернувшуюся муху.

– Идемъ, братъ, нечего…

Онъ потянулъ его за ошейникъ и тотчасъ же конфузливо отдернулъ руку: „Марсъ“ слегка и предостерегающе зарычалъ.

– Очевидно, онъ меня боится…

Я не сказалъ третьему помощнику капитана, что „Марсъ“, очевидно, принимаетъ его за почтальона въ его бѣлоснѣжномъ кителѣ съ блестящими пуговками.

– Эй, Василiй! – крикнулъ храбрый третiй помощникъ капитана. – Бери собаку. Тамъ, кажется, есть свободная клѣтка.

Подошелъ коренастый рыжiй матросъ въ синей блузѣ. Хотя онъ и имѣлъ видъ колосса и морского волка и, можетъ быть, выдержалъ не одинъ страшный штормъ, но къ „Марсу“ приступилъ съ нѣкторымъ колебанiемъ, ворча себѣ одъ носъ что-то, по его мнѣнiю, успокоительное.

– Тц… тц… Ну, ну… Ты!..

Пораженный его рыжей бородой и огромнымъ ростомъ, „Марсъ“, должно быть, вообразилъ что-нибудь опасное, оскалилъ зубы и зарычалъ.

- 90 -

– Боязно, шутъ его дери… Сурьезный… Ну, ну, какъ тебя… Собачка…

Но собачка не унималась.

Тогда я взялъ „Марса“ за воротъ и рѣшительно потащилъ на носовую часть парохода.

– Ну, вотъ теперь и посиди, каналья ты этакiй! Вотъ и посиди!

Его помѣстили въ небольшой клѣткѣ, за рѣшетку. Напомнила ли ему эта клѣтка недавнее прошлое, или „Марсъ“, вообще, не терпѣлъ лишенѣя свободы, – не знаю, но онъ долго упирался, цѣпляясь ногтями и выворачивая голову. Какъ ни какъ, но дѣло было сдѣлано, и теперь онъ могъ, сколько душѣ угодно, рычать и визжать.

Теперь онъ положительно связалъ меня. Но какъ онъ могъ удрать изъ квартиры? Ну, конечно, почтеннѣйшiй Иванъ Сидоровичъ улетучился изъ дому и забылъ запереть окно въ кухнѣ. И „Марсъ“ ушелъ по хорошо знакомой дорогѣ, что неоднократно продѣлывалъ и раньше. Но я долженъ все же признаться, что мнѣ было отчасти и прiятно, что „Марсъ“ сумѣлъ отыскать мой слѣдъ на протяженiи двухъ людныхъ улицъ и трехъ переулковъ. Такое чутье и привязанность не могутъ не тронуть хозяйскаго сердца.

 

_________

- 91 -

 

III.

 

 

Я сидѣлъ на верхней палубѣ, подъ тентомъ. Море было покойно. Погода великолѣпная. Пароходъ шелъ хорошимъ ходомъ съ легкой дрожью отъ мощной работы винта. Народу было порядочно. Двѣ дѣвчушки, въ красненькхъ короткихъ платьяхъ съ пышными бантами и въ бѣлыхъ туфелькахъ, рѣзвились на палубѣ, какъ пунцовыя бабочки, шаловливо заглядывая въ лица. Худощавая особа въ соломенной шляпкѣ съ васильками, прямая, какъ вязальная спица, сухимъ скучнымъ тономъ то и дѣло останавливала ихъ по-нѣмецки:

– Дѣти, не шалите. Вы мѣшаете другимъ.

Мальчуганъ лѣтъ десяти, тонкiй и вертлявый, какъ молодая обезьянка, съ плутоватой рожицей, дразнилъ тросточкой что-то пристроившееся подъ ногами нѣмки, и оттуда слышалось злобное – ррррр-ымъ-га-га… – что очень напоминало мнѣ стараго мопса-сосѣда, кровнаго врага „Марса“.

Почтенный человѣкъ торговой складки въ засаленномъ картузѣ и поблескивавшемъ пиджакѣ изслѣдовалъ записную книжку, водя жирнымъ пальцемъ, и бормоталъ загадочно, осматриваясь по сторонамъ:

– По шесть рублей ежели… сто двадцать… Да накинуть ежели… по 4 копейки… да за бочки…

Для него, казалось, не существовало ни моря, пѣ-

- 92 -

нящагося за кормой играющимъ кружевомъ, ни рѣзкихъ грацiозныхъ дельфиновъ, стрѣлой обгонявшихъ пароходъ, на милыхъ красныхъ бабочекъ, теперь съ боязливымъ любопытствомъ засматривавшихъ въ его строгое, дѣловое лицо.

– Тридцать бочекъ, по 18 рублей съ пуда… да ежели положить на провозъ, да утекетъ обязательно… – ворчалъ дѣловой человѣкъ, подымая лицо и что-то разглядывая въ натянутомъ надъ палубой тентѣ.

– Ррррры-ы-гам-гамъ… чъ остервенѣнiемъ отзывалось изъ-подъ скамейки.

Сидѣвшiй неподалеку господинъ съ газетой строго изъ-подъ очковъ поглядѣлъ на бойкаго мальчишку и покачалъ головой. Но тросточка продолжала свое дѣло.

– Дѣти, не шалите. Вы мѣшаете другимъ.

На палубѣ появилась барыня, погрозила мальчугану пальцемъ и сѣла рядомъ со мной. Она читала при помощи лорнета маленькую, изящную книжку.

Я сидѣлъ и наблюдалъ. Всѣ ушли въ себя. У каждаго свои интересы. Вотъ только двѣ дѣвчурки рады болтать со всѣми, милыя и простыя. Какой-то старичокъ въ бархатномъ картузѣ присѣлъ рядомъ со мной и принялся за газету.

Что-то рычавшее подъ скамейкой потеряло, наконецъ, терпѣнiе. Съ неистовымъ ревомъ вынырнулъ мопсъ и шпанулъ-таки мальчишку за ногу. Поднялся переполохъ. Барыня съ лорнетомъ начала исторiю со

- 93 -

спицей, мальчишка ревѣлъ и рвался къ мопсу, мопсъ укрылся подъ лавку и выжидалъ, когда его начнутъ драть. Дѣловой человѣкъ оторвался отъ книжки и строго поглядѣлъ на всѣхъ.

– Постегать парня бы…

Старичокъ сообщилъ мнѣ, что страдаетъ головными болями, не терпитъ шума и потому все лѣто совершаетъ морскiя прогулки, такъ какъ только на пароходѣ находитъ тишину. Отъ поднявшагося переполоха, оказывается, у него начались „колющiя боли“. Только дѣвчушки съ боязливымъ любопытствомъ глядѣли и слушали, отойдя отъ рычавшаго мопса на приличное разстоянiе.

Наконецъ, все успокоилось, и вдругъ тонкой, острой ноткой донесся вой. Онъ шелъ съ другого конца парохода, съ носу. Еще нотка, еще… Тономъ выше… И я узналъ голосъ „Марса“. Старичокъ передернулся и поглядѣлъ на меня, точно я былъ причиной воя.

– Вы слышите?

– Слышу. Собака воетъ.

– Конечно, собака… Но вѣдь это же непрiятно!

Господинъ съ газетой обвелъ всѣхъ глазами черезъ очки, точно хотѣлъ сказать:

– Это что такое?

Вой усиливался и начиналъ переходить въ какое-то завывающее рыданье.

– А, чтобъ тебя! – вырвалось у дѣлового человѣка. – Волкъ чистый.

- 94 -

Маленькая дѣвочка сдѣлала огромные глаза и навострила ушки.

– Фрейленъ, это волкъ? – спросила она плаксиво сухощавую нѣмку. – Я бою-усь…

Вой росъ и тянулъ за сердце.

– Уди-ви-тельные порядки! – строго сказалъ старичокъ. – Насажаютъ полонъ пароходъ собакъ, и вотъ извольте тутъ…

Вой поднялся еще тономъ выше и задрожалъ самой захватывающей за душу вибрацiей. Изъ-подъ лавки отозвался мопсъ. Онъ показалъ своий черный курносый носъ, выпучилъ глаза, словно собирался чихнуть, и всплакнулъ. А съ носовой части лились уже цѣлые воющiе и перекатывающiеся аккорды. Очевидно, мой „Марсъ“ нашелъ себѣ откликъ у другихъ заключенныхъ. Мопсъ взялъ тономъ выше и получилъ легкiй щелчокъ по носу отъ фрейленъ.

– Замолчи, „Тузикъ!“ У, глупенькiй…

– За хвостъ да въ воду, – сказалъ дѣловой человѣкъ. – Вотъ собакъ навели…

– Я не понимаю, не понимаю. Какiе-то идiоты всюду таскаютъ собакъ за собой! – сердился старичокъ. – Еще бы коровъ захватывали! Вѣдь вѣрно?..

Онъ глядѣлъ на меня, ожидая, хотя бы сочувственнаго отклика.

Надо сказать правду, – вой становился невыносимъ. Купецъ сложилъ книжку и угрюмо глядѣлъ на море. Господинъ въ очкахъ крупными шагами хо-

- 95 -

дилъ по палубѣ. На мостикѣ показался коренастый капитанъ, и по его лицу было видно, что онъ слушаетъ и недоволенъ. Около него появился помощникъ и что-то объяснялъ. Капитанъ энергично размахивалъ рукой и показывалъ на носовую часть парохода.

Смотрю, – мой старичокъ поднимается и направляется къ капитанскому мостику.

– Господинъ капитанъ! – умоляющимъ тономъ восклицаетъ онъ. – Прикажите принять какiя-нибудь мѣры, прошу васъ! Голова раскалывается… Вѣдь прямо невыносимо!

Онъ правъ, онъ тысячу разъ правъ! Вой и ревъ дерутъ по нервамъ. Кажется, что весь пароходъ, съ трюма и до палубы, перегруженъ собаками, и онѣ стараются вовсю, точно ихъ жгутъ желѣзомъ или тянутъ жилы. Смотрю, появляется на мостикѣ, должно быть, спецiально вытребованный третiй помощникъ капитана и объясняетъ что-то, держа рук уподъ козырекъ. И снова рука капитана энергично разсѣкаетъ воздухъ. Старичокъ зажимаетъ уши и трясетъ головой.

– Боже мой! – жаоуется барыня съ лорнетомъ. – Послушайте, уймите хоть вашего-то! – обращается она къ нѣмкѣ.

– Я его сейчасъ палкой! – кричитъ мальчуганъ.

– Вилли, Вилли!

– „Тузикъ“, замолчи, мой маленькiй! Моя бѣдная

- 96 -

собачка. Онъ плачетъ! Смотрите, онъ даже плачетъ!

– За хвостъ его да въ воду! – энергично отзывается дѣловой малый и сердито глядитъ на нѣмку.

Третiй помощникъ капитана показываетъ въ мою сторону и что-то объясняетъ. Ну, конечно, говоритъ, чья собака. Я уже начинаю чувствовать себя виноватымъ. Но въ чемъ же я, въ самомъ дѣлѣ, виноватъ? Что природа наградила собакъ крѣпкими глотками и не прiучила ихъ къ клѣткамъ? Я уже вижу обращенные на меня непрiязненные взгляды.

Третiй помощникъ капитана спускается съ мостика и направляется ко мнѣ. Онъ разводитъ руками и старается придать голосу мягкость.

– Видите… Послушайте… Ваша собачка переполошила всѣхъ собакъ. Съ нами ѣдутъ еще четыре пса, и теперь воютъ всѣ. И еще въ каютѣ ѣдетъ больная особа… Капитанъ проситъ… Можетъ быть, вамъ удастся унять…

Старичокъ смотритъ на меня такъ выразительно, что я живо вспоминаю его фразу о нѣкоторыхъ, которые и т. д.

– Ахъ, пожалуйста, – уймите! Говоритъ еще кто-то. – Это ваша собака…

На меня оращены взгляды. Отъ меня ждутъ. Меня обвиняютъ. Мопсъ поетъ въ забвенiи и даже закрываетъ глаза, какъ соловей по веснѣ. Весь пароходъ воетъ. Рыжiй матросъ посмѣивается у борта и пере-

- 97 -

мигивается съ другимъ. Они, видимо, довольны переполохомъ.

Иду на носъ. Здѣсь адъ невѣроятный. Пассажиры третьяго класса густой толпой обступили клѣтки съ собаками и слушаютъ. Протискиваемся съ помощникомъ капитана черезъ толпу, и я у клѣтокъ. Въ самой крайней – красавецъ сенъ-бернаръ упирается головой в низкiй потолокъ и издаетъ какое-то воющее рычанье. Рядомъ съ нимъ остроухiй дымчатый догъ въ налитыми кровью  глазами мечется по клѣткѣ, тыкаясь головой въ стѣнки ея, и скулитъ отрывистымъ тявканьемъ. И, наконецъ, „Марсъ“. Онъ великолѣренъ. Онъ лежитъ, вытянувъ морду и закативъ глаза, и воетъ, и воетъ въ самозабвенiи.

– Этотъ вотъ, рыжiй-то, всѣхъ и взгомоздилъ, – говоритъ кто-то. – Онъ самый коноводъ и есть.

Я подхожу къ клѣткѣ и дѣлаюсь героемъ толпы. Всѣ ждутъ отъ меня чего-то необыкновеннаго.

– „Марсъ“!

Онъ точно проснулся и встряхнулся. Вой оборвался сразу, и „Марсъ“ заскулилъ жалобно-жалобно. И въ сосѣднихъ клѣткахъ прекратились рыданiя.

– Что значитъ хозяинъ-то, – говоритъ кто-то. – Привязчивы эти самыя сбаки, страсть.

„Марсъ“ бьетъ лапами по рѣшеткѣ. Но что же я могу сдѣлать? Я отлично знаю, что стоитъ мнѣ отойти, какъ снова начнется исторiя. Говорю третьему помощнику, что ничего не выйдетъ, и дѣлаю при

- 98 -

всѣхъ опытъ. Всѣ сильно заинтересованы. Отхожу въ сторону, такъ что „Марсъ“ не видитъ меня. Проходитъ съ минуту, начинается легкое повизгиванье и еперходитъ въ вой. Догъ и сенъ-бернаръ подтягиваются. Лица зрителей улыбаются.

– Его необходимо выпустить, – говорю помощнику. – Иного средства нѣтъ.

Помощникъ идетъ за разрѣшенiемъ и скоро возвращается. Разрѣшено выпустить. „Мрасъ“ прыгаетъ сразу на всѣхъ лапахъ и извивается съ громкимъ лаемъ. Мнѣ даже стыдно за него. Идемъ во второй классъ. „Марсъ“ считаетъ, очевидно, пароходъ за улицу и ведетъ себя самымъ легкомысленнымъ образомъ, за что и получаетъ тычокъ шваброй отъ матроса съ рыжей бородой. И даже имѣетъ нахальство огрызаться.

Мы явились на палубу подъ десятками устремленныхъ на насъ глазъ. Но „Марсъ“ чувствуетъ себя великолѣпно. Онъ юлитъ и не знаетъ, чѣмъ доказать мнѣ свою признательность. Но я неумолимъ и во избѣжанiе разныхъ неожиданностей затискиваю его подъ лавку.

Публика успокоилась и занялась своимъ дѣломъ. Человѣкъ въ засаленномъ картузѣ снова принялся копаться въ записной книжкѣ и теперь высчитывать операцiи съ чухонскимъ масломъ. Господинъ въ очкахъ уткнулся въ газету. Старичокъ отдался красотамъ природы и отдыхающими взглядами блуждалъ по горизонту. Мальч уганъ съ порваннымъ чулкомъ

- 99 -

снова пырялъ мопса тросточкой, стараясь отплатить. Красныя бабочки занялись игрой въ мячъ, уронили его въ море и поплакали.

– Дѣти, вотъ вы шалили и лишились мяча, – изрекла нѣмка.

Но онѣ скоро утѣшились.

„Марсъ“ лежалъ смирно. Онъ однимъ глазомъ наблюдалъ за дѣвчурками, выжидая удобнаго случая примкнуть къ игрѣ въ прятки. И знакомство завязаось. Одна изъ дѣвчушекъ, похрабрѣе, подошла къ нему и вытаращила глаза.

– Собачка…

И поманила пальчикомъ.

„Марсъ“ шевельнулъ хвостомъ и постучалъ.

Подошла и вторая бабочка и сказала тихо.

– Красная собачка…

„Марсъ“ постучалъ рѣшительнѣй и зѣвнулъ. Наконецъ, поднгялся, подошелъ вплотную и ждалъ. Дѣвчурки отступили, поглядывая то на меня, то на „Марса“. Но „Марсъ“ раздумывалъ недолго. Онъ не забылъ милой привычки играть съ ребятами на базарѣ, позволять трепать себя за уши и даже таскать за хвостъ, чего бы онъ, конечно, не позволилъ взрослымъ, особенно мальчишкамъ, каък тотъ, что подкрадывается теперь съ тросточкой сзади.

Онъ прыгнулъ, извиваясь кольцомъ, и сналету лизнулъ своимъ розовымъ языкомъ румяную щечку красной бабочки въ бѣлыхъ туфелькахъ.

– Ай! 

- 100 -

Обѣ стрекозы закатились яркимъ серебрянымъ смѣхомъ.

– Фрейленъ! фейленъ! Онъ поцѣловалъ Нину!

– Онъ меня облизалъ, фрейленъ! Облизалъ!

„Марсъ“ вертѣлся ужомъ, отлично понимая произведенный эффектъ. Но торжество скоро кончилось.

Фрейленъ поднялась съ рѣшительнымъ видомъ и двинулась къ намъ въ сопровожденiи жирнаго, прячущагося за юбку мопса.

– Нельзя позволять грязной собакѣ лизать чистое лицо, Нина! Ты будешь наказана дома. Выучишь десять строкъ дальше.

Очевидно, остальное было понятно и Нинѣ, и фрейленъ. Розовое личико омрачилось, и носикъ сморщился. Кое-что и я прочиталъ въ краснорѣчивомъ взглядѣ, которымъ подарила меня фрейленъ, стройная, какъ вязальная спица. Если бы только могла, она закатила бы мнѣ строкъ съ сотню „дальше“. Хотя при чемъ я? Но, должно быть, она изучала юриспруденцiю и почитывала уставъ о наказанiяхъ, гдѣ вполнѣ ясно сказано объ отвѣтственности хозяевъ за вредныя дѣйствiя домашнихъ скотовъ. А „Марсъ“ былъ скотъ въ самомъ настоящемъ смыслѣ.

Но „Марсъ“ взгляда фрейленъ не понялъ. Когда стройная нѣмка нагнулась вытереть щечку Нины отъ слѣдовъ предательскаго поцѣлуя, онъ, должно быть, вообразилъ дурной умыселъ и хотѣлъ явитья защитникомъ. Онъ рявкнулъ на фрейленъ надъ самымъ

- 101 -

ухомъ. Боже, что было! Положительно, въ этотъ злосчастный день на меня валились всѣ шишики.

Нѣмка стрѣлой отскочила въ сторону, и таившiйся за ея юбкой и гудѣвшiй что-то сквозь зубы мопсъ разразился трелью и запрыгалъ, какъ резиновый лающiй мячъ, предусмотрительно отскакивая назадъ. „Марсъ“ издалъ предупреждающее ворчанье и ринулся. Началась свалка. Теперь палуба представляла собой самую настоящую арену.

Я бросился съ одной стороны и ухватилъ „Марса„. Мальчишка съ продраннымъ чулкомъ, пользуясь случаемъ, пырялъ тросточкой ненавистнаго мопса. Бабочки таращили испуганные глазки. И на мостикѣ показалась коренастая фигура капитана. Что представляли изъ себя остальные, я уже не могъ видѣть. Я только слышалъ, каък барыня съ лорнетомъ кричала:

– Вили, Вили! Боже мой! Они, должно быть, сбѣсились! Вили!

Этого было достаточно. Собралась толпа. Кто-то призывалъ матросовъ. Кто-то ревѣлъ и топалъ ножками. Но разбойникъ Вили былъ въ восторгѣ. Этотъ назойливый мальчишка выполнялъ танецъ дикихъ, размахивая тросточкой. Но вѣдь все имѣетъ конецъ. Скоро мопсъ съ пораненной ногой (кто его поранилъ, – „Марсъ“ или мальчишка, – такъ и осталось неизвѣстнымъ) сидѣлъ на колѣняхъ фрейленъ и стоналъ, и рычалъ, пожирая „Марса“ выкатившимися глазами. Я запихнулъ-таки „Марса“ подъ лав-

- 102 -

ку и сидѣлъ, чувствуя себя отвратительно и заставляя себя любоваться моремъ.

Смотрю, – подвигается капитанъ. Кланяется.

– Очень прiятно. Чѣмъ могу служить?

– Видите… гм… того… Ваша собака… того… гм…

Я понимаю капитана и пожимаю плечами.

– Видите… того… Пассажиры безпокоятся… гм… Вы ее… того…

Онъ даже шевелилъ пальцами, подыскивая слово. Вполнѣ извинительно. Человѣкъ лѣтъ тридцати плаваетъ по морю, въ нѣкоторомъ родѣ бесѣдуетъ съ бурями, слышитъ языкъ штормовъ, отдаетъ приказанiя крикомъ. Морской волкъ въ нѣкоторомъ родѣ, хотя вѣжливъ до крайности.

– Вы ее… того… попридержите… А то я… простите… того… буду вынужденъ просить васъ.. того… оставить ее на берегу при первой остановкѣ въ Ганге.

Кланяюсь и обѣщаю, и позволяю себѣ замѣтить капитану, что мой „Марсъ“ вовсе не „того“  и никакой опасности для пассажировъ не представляетъ.

А „Марсъ“, можете себѣ представить, лежитъ себѣ, разбойникъ, и ухомъ не ведетъ и даже дѣлаетъ попытку полизать смазанныя какой-то душистой мастикой лаковые штиблеты строгаго капитана.

– Такъ вотъ-съ… извините… того…

Капитанъ раскланивается и уходитъ. Два черные

- 103 -

глаза, выпученные, какъ у рака, гипнотизируютъ „Марса“ съ колѣнъ фрейленъ.

– И охота вамъ возить собакъ! – говоритъ нѣсколько примирительно старичокъ, довольный наступившей тишиной.

Охота мнѣ возить! И потомъ, почему же „собака?“ Желалъ бы я знать, какъ поступилъ бы на моемъ мѣстѣ этотъ господинъ. Быть можетъ, онъ бросилъ бы пса на пристани? Но я не могъ сдѣлать этого: я люблю этого бойкаго шельмеца, преданнаго мнѣ отъ хвоста и до носа.

Нина и Лида чинно сидѣли рядомъ съ фрейленъ и куксились, должно быть, оплакивая погибшiй мячъ. Маьчишка съ продраннымъ чулкомъ измышлялъ какую-то каверзу съ мопсомъ. Онъ что-то ужъ очень близко прохаживался около „Марса“ и науськивалъ легкимъ посвистываньемъ:

– Фюить! Фюить!

Но, въ общемъ, была тишина.

– Ну, Вили! Но я прошу тебя, мой мальчикъ! Не ходи такъ близко около собаки!

 

_________

 

IV.

 

Пароходъ шелъ отличнымъ ходомъ. На палубѣ было спокойно, но эта тишина передъ бурей. Это было видно по глазамъ мопса и „Марса“. Они упорно

- 104 -

вглядывались одинъ въ другого и точно дразнились вздрагивающими языками. И, очевидно, на „Марса“ дѣйствовалъ взглядъ пары черныхъ выпученныхъ глазъ. Онъ рычалъ иногда.

Задребезжалъ колокольчикъ. Это ходилъ по пароходу слуга каютъ-компанiи, созывая къ обѣду. Быо уже около пяти, и морской воздухъ раздразнилъ аппетитъ въ достаточной степени, чтобы палуба быстро очистилась отъ пассажировъ. Пошелъ и я. Фрейленъ съ мопсомъ ушла еще раньше. Но вотъ… „Марсъ“ подымается и двигается за мной. Онъ также желаетъ кушать. Запахъ жарящихся котлетъ щекочетъ раздражающе, а „Марсу“ какъ разъ пора покормиться.

Вести его за таблъ-д’отъ? Нѣтъ, ни въ какомъ случаѣ.

– Кушъ-иси! – говорю ему и показываю пальцемъ подъ скмейку.

Онъ смотритъ на меня съ недоумѣнiемъ и укоромъ. Я прекрасно понимаю всѣ его взгляды, и вижу, что онъ не желаетъ сдаваться. Беру за шиворотъ и тащу подъ скмейку.

– Кушъ-иси, чортъ тебя Деи! Кушъ!

Онъ укладывается съ недовольнымъ видомъ и подавленнымъ вздохомъ. Должно быть, думаетъ:

„Надо было догонять! Теперь „Мурза“ какъ разъ расхлебываетъ въ моей чашкѣ“.

Дѣлаю шагъ и оборачиваюсь. Голова „Марса“ вы-

- 105 -

тянута, и взглядъ прикованъ къ моей фигур. Ждетъ, не свистну ли. Пусть ждетъ. Особенно досадно, что мопса-то утащили туда, откуда потягиваетъ котлетками.

Спускаюсь въ общiй залъ. Ого! Какъ энергично стучатъ ножи по тарелкамъ! Вижу дѣлового человѣка. Онъ набилъ пирожкомъ полонъ ротъ, и его глазки жмурятся отъ удовольствiя. Отъ тарелокъ валитъ душистый паръ. Позади фрейленъ мопсъ управляется съ пирожкомъ. Красныя бабочки уже залили скатерть и, конечно, уже получили новыя десять строкъ „дальше“.

Уже съѣденъ супъ, и на блюдахъ прiятно дымится какая-то рыба, на которую всѣ смотрятъ съ признательностью. Смотрю и я. Я сижу спиной къ боковинѣ парохода, къ открытымъ иллюминаторамъ. Противъ меня, нѣсколько наискосокъ, лѣстница на палубу. Такъ вотъ, поднимаю глаза, чтобы посмотрѣть на рыбу, и вижу… „Марса!“ Онъ стоитъ на верхней ступенькѣ и вбираетъ въ себя ароматы каютъ-компанiи. Стоитъ, какъ волкъ на бугрѣ, поглядывающiй на деревню, гдѣ повизгиваютъ отъ холода собаки.

Онъ смотритъ, выискивая меня глазами. Что ыбло дѣлать? Крикнуть? Но не угодно ли крикнуть изъ-за стола, когда сидятъ за нимъ человѣкъ сорокъ? Увлеченные чудеснымъ занятiемъ съ рыбой, они примутъ меня за сумасшедшаго. Погрозить пальцемъ?

- 106 -

Но это воздѣйствiе можетъ еще быть принято за поощренiе. И даже навѣрняка. Въ такихъ случаяхъ „Марсъ“, обыкновенно, прикидывается непонимающимъ. Сказать слугѣ съ блюдомъ? Но его положительно загоняли за пивомъ и нарзаномъ. Вылѣзть изъ-за стола? А вы попробуйте вылѣзть на пароходѣ изъ-за стола. Всѣ сидятъ въ рядъ. Стулья привинчены. Я въ самомъ центрѣ, спиной къ иллюминаторамъ. Только два выхода и ѣсть: подъ столъ или просить всѣхъ выйти.  

Пока я такъ раздумывалъ, „Марсъ“ медленно, точно чего-то опасаясь, спускался со ступеньки на ступеньку. Его никто не замѣчаетъ. Всѣ увлечены рыбой. Рѣшилъ предоставить все случаю, хотя и могу наскочить на непрiятность.

Я знаю, что нѣкоторые терпѣть не могутъ присутствiя собаки у стола. Безъ сомнѣнiя, здѣсь были такiе. Да вотъ хотя бы старичокъ, страдавшiй колющими болями. Онъ уже успѣлъ напопддать ногой вертѣвшагося подъ столомъ мопса къ величайшему удовольствiю мальчишки съ продраннымъ чулкомъ, ухитрившагося  въ какихъ-то цѣляхъ стащить подъ столъ хребтовую кость леща съ острыми боковыми косточками.

А вотъ, наконецъ, и котлеты съ горошкомъ и зеленой фасолью! Весь залъ наполнился чудеснымъ ароматомъ, и что-то осторожно фыркнуло подъ столомъ. Очень острожно, и ткнуло меня за колѣнку. Смотрю, – подымается край скатерти, и выставляется

_________

кончикъ чернаго носа. И опять осторожное и полное величайшаго удоволетворенiя:

…Фррр…фррр…

Я щелкнулъ по носу, и скатерть опустилась.

Хорошо, что никто ничего не видитъ. Какое тамъ не видит! Мальчишк асидитъ неподалеку отъ меня и поглядываетъ что-то ужъ очень любопытно. Даже начинаетъ, какъбудто подмигивать, шельмецъ. Глазами переходитъ на интимность. Ну, конечно, замѣтилъ. Вижу, лѣзетъ подъ столъ, дѣлая видъ, что уронилъ вилку, а я отлично видѣлъ, какъ онъ нарочно столкнулъ ее. На его плутоватой рожицѣ написано захватывающее торжество.

– Вили, ты не умѣешь себя вести.

Одна изъ красныхъ бабочекъ вдругъ забезпокоилась и начала вертѣться. Лида тоже. Заглядываютъ подъ столъ. Начинается исторiя.

„Будетъ буря, мы поспоримъ

И поборемся мы съ ней!..“

– Нина, нельзя вертѣться за столомъ, – изрекла фрейленъ. – Горошекъ ѣдятъ вилкой, а не съ ножа.

Скрѣй бы кончался обѣдъ! Какъ-будто необходимо еще сладкое…

…Ррррррр…

…Ррррррррр…

Опустились вилки, и поднялись головы надъ котлетками. Я ѣмъ за четверыхъ, заговариваю со старичкомъ о погодѣ.

- 108 -

– Чудесно на морѣ и совсѣмъ не качаетъ, не правда ли?

Но старичокъ застылъ съ вилкой въ рукѣ.

– Онъ здѣсь! Онъ… онъ…

Удивительное дѣло! Точно въ комнату вползла кобра или ворвался тигръ.

…Рррррррр… гамъ-гамъ…

…Ррррррррррр… гым… гым…

Они схватились. Они жестоко схватились!

– „Тузикъ!“ Мой „Тузикъ!!“

Да, „Тузикъ!“ Прощайтесь, стройная фрейленъ, съ вашимъ „Тузикомъ“. Я увѣренъ, чтотеперь отъ бѣднаго „Тузика“ останутся одни перья.

– Уберите собакъ! – строго и рѣшительно приказалъ господинъ съ мрачнымъ видомъ. – Здѣсь не псарня!

– Послушайте, какъ васъ… Человѣкъ!

– Возьмите ихъ! – это не выносимо! Онѣ перекусаютъ ноги!

– Возмутительное безобразiе! Двадцать лѣтъ ѣзжу по морю… и никогда…

Старичокъ сталъ пунцовымъ, какъ макъ.

Онъ могъ еще двадцать лѣтъ ѣздить по морю, и я увѣренъ, что не встрѣтить ничего подобнаго. Мой „Марсъ“ единственная въ своемъ родѣ шельма и больше по морю не поѣдетъ.

– Ну, и собачка! – язвительно протянулъ дѣловой человѣкъ, и въ его тонѣ я прочиталъ давешнее:

– За хвостъ да въ воду.

- 109 -

Обѣдъ оборвался на самомъ интересномъ мѣстѣ. Повыскакали изъ-за стола. Я высвистывалъ „Марса“ и ловилъ нѣжные взгляды публики. Гдѣ тутъ!

Оба грызлись начистоту, стукались головами о желѣзныя ножки круглыхъ стульевъ. И „Марсъ“, увѣряю васъ, былъ джентельменомъ. Онъ раза два пытался ретироваться съ честью, но проклятый мопсъ нападалъ съ остервенѣнiемъ, желая оставить за собой послѣднiй ударъ, и „Марсъ“, конечно, не могъ принять позора. Ихъ уже гнали, вылавливали и выпихивали швабрами вызванные двое матросовъ, – рыжiй гигантъ и маленькiй черненькiй матросикъ.

Наконецъ, швабры сдѣлали свое дѣло и разсортировали бойцовъ. Мопса утащила фрейленъ на перевязку. „Марса“ поволокъ я за шиворотъ. По дорогѣ наскочилъ на капитана, направлявшагося внизъ обѣдать.

– Вотъ видите… гм… опять исторiя… того… Очень жаль, но я буду просить… того… въ Ганге его… того…

На нижней палубѣ, у трюма, матросы скалятъ зубы. Рыжiй гигантъ разсказываетъ что-то смѣшное. Должно быть, описываетъ, какъ фрейленъ оттаскивала „Тузика“ за хвостикъ.

Конечно, обѣдъ продолжается. Я не пошелъ доѣдать котлетку и пожертвовалъ сладкими пирожками и кофе.

„Марсъ“ проситъ пить. Это я вижу по высунутому розовому языку и тяжкимъ вздохамъ. На палубѣ,

- 110 -

хотя и подъ тентомъ, жарко. Веду на носъ и даю пить. Здѣсь слава наша упрчена.

– На смерть черненькую-то загрызъ. Вотъ на тонкихъ ножкахъ бѣгала… курносенькая-то… – говоритъ мужичокъ.

– Въ море, чай, выкинули?

– Выкинули… А только вотъ съ полчаса тутъ пробѣгала, веселая такая.

Всѣ давали дорогу и съ подозрѣнiемъ поглядывали на „Марса“. Матросы смотрѣли на него, какъ на чуму, строго слѣдя за легкомысленными его ухватками, а онъ, не вынося присутствiя швабры (воспоминанiе о почтеннѣйшихъ прiемахъ Ивана Сидоровича) огрызался, нисколько не раскаиваясь за происшедшее.

– Мальчонкѣ-то, сказывали, ножку прогрызъ…

Слава сопровождала насъ, пока мы проходили на корму. Бѣднйы „Марсъ!“ Его обвиняли во всѣхъ преступленiяхъ.

Не радовало покойное море и игра дельфиновъ. Очень прiятно, когда на васъ поглядываютъ съ опаской или даже съ непрiязнью. Фрейленъ поминутно отзываетъ дѣвчушекъ, а мамша съ лорнетомъ кличетъ испуганно Вили. Къ этому надо добавить, что собаки, растревоженныя „Марсомъ“, нѣтъ-нѣтъ и повоютъ.

– Отъ самой Либавы ѣхали – не выли, а вашъ всѣхъ взгамошилъ, – жаловался старичокъ.

- 111 -

Разсказываю ему, какъ было дѣло, и по глазамъ вижу, что не вѣритъ. Дѣвчушки снова бѣгаютъ по палубѣ въ компанiи съ мальчуганомъ. „Марсъ“ только поводитъ носомъ, выжидая удобнаго случая втереться. Мопсъ куда-то сплавленъ. Многiе пассажиры предаются послѣобѣденному сну въ своихъ каютахъ. Не послѣдовать ли и мнѣ ихъ примѣру?

Спускаюсь къ каютамъ и волоку за шиворотъ упрямящегося „марса“. Спускъ внизъ не входитъ въ его разсчеты. Играютъ въ казаки-разбойники, и парнишка съ продраннымъ чулкомъ уже захватилъ въ плѣнъ одну изъ красныхъ бабочекъ. Та принимаетъ все за чистую монету и кричитъ, такъ какъ парнишка грозится выкинуть ее въ море… „Марсъ“ рвется, фрейленъ кричитъ, другая дѣвчушка прыгаетъ на одномъ мѣстѣ и вопитъ.

– Иди же, чортъ тебя возьми! – поощряю я „Марса“.

Спускаюсь на нижнюю палубу. Рыжiй матросъ покачиваетъ головой. Должно быть, думаетъ, что и эта кутерьма вызвана нами.

– Задалась собачка…

Спускаемся въ отдѣленiе каютъ, дѣлаемъ шага три, и вдругЪ пожалуйте! Согнувшись въ три погибели, сторонкой, взбирается наверхъ что-то сѣренкьое съ перевязанной ножкой. Мопсъ, очевидно, изъ каюты услыхалъ крики дѣвчушекъ и двинулся. Произошелъ обмѣнъ взглядовъ, но разминулись счастливо.

Открываю портьеру каюты. Наверху дремлетъ го-

- 112 -

сподинъ, что съ угрюмымъ видомъ читалъ газету. Внизу похрапываетъ толстякъ, свѣсивъ руку. „Марсъ“ проскальзываетъ за мной и забивается подъ койку; но я вылавливаю его и задѣваю за руку спящаго господина.

– Послушайте, тутъ люди спятъ…

Волоку „Марса“ и извиняюсь за безпокойство.

– Ттуъ люди спятъ! – повторяетъ толстякъ, дѣлая ударенiе на „люди“.

Господинъ съ мрачнымъ видомъ свѣшиваетъ голову и смотритъ предупреждающе.

– Вы же видите, что я его удаляю! –говорю я уже раздраженно.

До чего мнѣ все это надоѣло! Я оказался на положенiи собачьей няньки. Ни шагу свободнаго.

Укладываю „Марса“ у дверей, въ коридорчикѣ. Объясняю мимикой послѣдствiя неповиновенiя. Замахиваюсь съ лицомъ разбойника, готоваго раздробить эту бугроватую и умнѣйшу-таки башку, говорю и по-французски, и по-русски. „Марсъ понимаетъ и мирно укладывается „рыбкой“, какъ всегда, когда покоряется. И иду отдохнуть.

 

_________

 

V.

 

Хорошо подремать въ каютѣ, головой къ открытому иллюминатору. Нѣжно переливаются отраженiя волнъ въ толстомъ кругломъ стеклѣ. Убаюкиваетъ

- 113 -

равномѣрный плескъ въ бортъ парохода, и потягиваетъ въ лицо свѣжимъ морскимъ вѣтеркомъ.

Я дремлю. Море поетъ мнѣ тихую сказку. Кто-то сладко всхрапываетъ подо мной, должно быть, толстякъ. Угрюмый господинъ тоже спитъ и такъ сладко, что пара мухъ прогуливается у него подъ носомъ. И вдругъ стало тихо-тихо. Должно быть, я заснулъ. Мнѣ снилось, каък по палубѣ старичокъ и фрейленъ гонялись за мной со швабрами, а дѣловой человѣкъ грозилъ мнѣ своей записной книжкой и голосомъ мальчишки съ продраннымъ чулкомъ кричалъ пронзительно:

– За хвостъ да въ воду!.. въ воду! За бортъ!!!

Я открылъ глаза.

– Въ воду! – кричалъ тонкiй пронзительный голосокъ. – Вонъ! вонъ!!

Надъ головой бѣготня. Крики.

Что такое? На меня глядитъ испуганное лицо угрюмаго сосѣда. Въ открытый иллюминаторъ слышу:

– Да гдѣ, гдѣ?

– Вонъ, вонъ… Волной захлестнуло…

– Да нѣтъ! во-онъ! Господи…

Потонулъ!.. Это ужасно!..

Господа, нельзя же такъ… Вѣдь на глазахъ… Онъ плыветъ, плыветъ…

– Если попросить капитана?.. Смотрите, онъ еще плыветъ!

– Ахъ, Господи! Да гдѣ, гдѣ?.. Да, да…

- 114 -

– Не останавливать же парохода… Странный вы человѣкъ!

Сбрасываюсь съ койки и бѣгу. Навстрѣчу попадается рыжiй матросъ.

– Господинъ, ваша собачка за бортомъ…

„Марсъ“ въ морѣ! Какъ по головѣ ударило. Я бѣгу, ничего не соображая. Вся палуба запружена народомъ. Тутъ и пассажиры третьяго класса. Вытянуты головы. Стоитъ гулъ голосовъ. Расталкиваю всѣхъ безъ стѣсненiя, хочу видѣть послѣднiя минуты моего умнаго и вѣрнаго „Марса“.

– Все плыветъ, сердешный…

– Тоже живая душа, жить-то хочется… Нѣтъ, опять захлестнуло…

Я вижу встревоженныя лица. Я слышу жалѣющiе голоса. „Марсъ“ едва-едва виденъ. Но я долженъ же хоть что-нибудь предпринять! Я замѣчаю фигуру капитана. Онъ смотритъ въ кулакъ на море. И дама съ лонетомъ что-то горячо говорить ему. Кто-то взвизгиваетъ около, начинаетъ плакать въ голосъ.

– Нина, Лида, нельзя. Это неприлично.

Да что же я медлю? Я знаю, что нужно сдѣлать. Я подбѣгаю къ капитану.

– Господинъ капитанъ! Прошу васъ… Прикжаите зажнiй ходъ… если можно… Онъ доплыветъ… Прошу васъ!

Глаза капитана выпучены.

– Прошу васъ, капитанъ…

- 115 -

– Я также прошу. Капитанъ. Я думаю, никто не можетъ быть недоволенъ. Отъ васъ зависитъ…

Что такое? Около насъ толпа. Глаза смотрятъ на капитана, просятъ, настаиваютъ…

– Просимъ остановить пароходъ!

– Просимъ!

– Просимъ!

– Надо же подать помощь…

Боже мой! Они, всѣ, вс– они просятъ за моего „Марса“, который теперь выбивается изъ силъ. Матросы сгрудились красивой синѣющей группой. Они возлѣ трапа и смотрятъ на насъ, точно ждутъ.

– А жалко собачку-то! – выпаливаетъ дѣловой человѣкъ. – Надо бы ее… шельму…

– Я прошу васъ, г. капитанъ! – говорю я рѣшительно. – Никто не возражаетъ!

А „Марсъ“… Онъ все еще плыветъ, то показывается, то прячется за гребешками волнъ. Его рыжая голова сверкаетъ на солнцѣ, маленькая, едва замѣтная, бугроватая голова. Мальчуганъ съ тросточкой, дергающiйся и блѣдный, глядитъ, вытянувъ шею. И вижу я, какъ вздрагиваетъ его нижняя губка. Кто-то тяжко сопитъ надъ моимъ плечомъ и шепчетъ:

- 116 -

– Потонетъ, потонетъ…

– Кончился. Не видать. Захлестнуло…

– Да нѣтъ… Вонъ, опять вывернулся.

Что-то трется подъ ногами. Черный сморщенный носъ что-то вынюхиваетъ въ морѣ. Я считаю секунды. Пароходъ уже претъ заднимъ ходомъ, и мелкой дрожью дрожатъ борты. И голова „Марса“ кажется замѣтней.

– Спустить шлюпку!

Вотъ онъ, голосокъ, привыкшiй говорить съ бурями и перекрикивать штормы! Капитанъ стоитъ, какъ монументъ. И въ рукѣ сверкаютъ золотые часы. Я готовъ броситься и расцѣловать этого морского волка въ бѣлоснѣжномъ кителѣ и съ загорѣлымъ, какъ темная бронза, лицомъ.

– Браво! Браво, капитанъ!

Капитану устраиваютъ овацiю. Барышня въ свѣтлыхъ платьяхъ машутъ платками. Мальчонка прыгаетъ. Торжество и свѣтлыя улыбки въ лицахъ.

Матросы… Что за бравый народъ! Они точно съ цѣпи сорвались. А этотъ рыжiй гигантъ! Онъ работаетъ, какъ электрическая машина. Со шлюпки сорванъ брезентъ, и рыжiй гигантъ, и еще трое – въ лодкѣ. Ихъ спускаютъ съ палубы, и визжатъ давно не ходившiе блоки. И уже поблескиваютъ весла на солнцѣ.

Разъ – два… Разъ – два…

Синiя спины откидываются дружно и выгибаются, какъ хорошо натянутыя пружины.

иллюстрация

- 118 -

– Вотъ молодцы! Браво! Браво!

Сотни глазъ прикованы къ двумъ точкамъ на м орѣ: къ головѣ „Марса“ и къ шлюпкѣ. Я жду. Я хочу закрыть глаза и не могу. Рядомъ со мной старичокъ. Его руки жестикулируютъ. Онъ точно повторяетъ ритмическiе взмахи веселъ. На секунду я оглядываюсь, чтобы не видѣть послѣдняго момента. Старичокъ по лицамъ и восклицанiямъ судитъ о томъ, что дѣлается на морѣ. Какiя лица! Я не узнаю ихъ. Они всѣ охвачены жизнью, однимъ желанiемъ, однйо мыслью. И нтъ въ нихъ ни вялости, ни скуки, ни равнодушiя. Хорошiя человѣческiя лица. А глаза! Они всѣ смотрятъ, волнуются и ждутъ.

– Браво! браво!

Я не могу больше ждать и гляжу на море. Шлюпка потчи совсѣмъ подошла. „Марсъ“ еще держится, до него не болѣе десятка шаговъ. Еще одинъ взмахъ веселъ. И вдругъ всѣ ахнули: голову „Марса“ накрыло большой волной. Нырнула и снова вынырнула шлюпка, и высокая фигура Рыжаго матроса поднялась въ ней. Онъ всматривается въ волны, что-то показываетъ рукой. Еще взмахъ.

– Пропалъ! Чуточку бы только захватить…

– Смотрите, смотрите!

Гигантъ перевѣшивается за бортъ такъ, что шлюпка совсѣмъ накреняется. Онъ ищетъ руками въ морѣ. Онъ шаритъ въ волнахъ. Такъ кажется съ парохода. И вдругъ… вырастаетъ красивая фигура, и въ крѣп-

- 119 -

кой рукѣ вытягивается изъ моря что-то сверкающее. Съ секунду онъ держитъ это что-то надъ моремъ, даже потрясаетъ, оборачивается лицомъ къ пароходу и показываетъ. И всѣ мы видимъ, какъ падаютъ сверкающiя струи.

– Браво! Урра!! – дружно прокатывается по палубѣ.

– Молодцы! – кричитъ надъ самымъ ухомъ дѣловой человѣкъ. – Знатно!

„Марсъ“, шаловливый, надоѣдоивый, всѣмъ досадившiй „Марсъ“ – спасенъ.

И всѣ, рѣшительно всѣ, довольны, веселы, счастливы даже. Или это мнѣ кажется такъ, потому что я самъ готовъ прыгать и цѣловать и капитана, и старичка, и фрейленъ, и ея мопсика, и особенно этихъ красныхъ легкокрылыхъ бабочекъ, которыя тепереь прыгаютъ на носочкахъ и хлопаютъ въ маленькiя ладошки. Нѣтъ, всѣ счастливы. И какiя у всѣхъ хорошiя, добрыя человѣческiя лица! И даже торговый человѣкъ забылъ о своемъ чухонскомъ маслѣ. Онъ съ упоенiемъ смотритъ на возвращающуюся шлюпку и одобрительно потряхиваетъ головой. А капитанъ! Какъ бѣлый монументъ, стоитъ онъ на мостикѣ и смотритъ на палубу, и, какъ-будто, посмѣиваются его добрые глаза всей этой глупой исторiи. Не думаетъ ли этотъ бывалый морской волкъ, на глазахъ котораго, быть можетъ, погибъ не одинъ человѣкъ въ балтiйсякiя бури, – какiя все это взрослыя и хорошiя дѣти? А самъ онъ? Не онъ ли рас-

- 120 -

катистымъ голосомъ такъ захватывающе кричалъ недавно:

– Спу-стить шлюп-ку-у!

И не онъ ли приказалъ высвистать сигналъ:

„Капитанъ благодаритъ“.

 Нѣтъ, нѣтъ. И самъ онъ тоже „того“.

Я подхожу къ нему и благодарю.

– Ну, что за пустяки… гм… Очень радъ, что… того… – хрипитъ онъ, прикладываетъ руку къ козырьку, и его умные глаза улыбаются. И кажется, будто онъ хочетъ сказать:

– Надо же когда-нибудь и пошутить… того…

У мостика собралась молодежь и устроила капитану настоящу овацiю, и капитанъ улыбался и бралъ подъ козырекъ, и всѣмъ, видимо, было очень весело. Даже паренекъ съ продраннымъ чулкомъ прекратилъ атаку на мопса. А господинъ съ огромнымъ морскимъ биноклемъ, пледомъ и въ клѣтчатыхъ панталонахъ, по всѣмъ признакамъ англичанинъ, когда я проходилъ мимо него къ борту, сказалъ въ пространство:

– Travelling is very pleasant*)..

И добавилъ, показывая тростью въ море, на подвигающуюся шлюпку:

– A reward must de given him**).

- 121 -

Весь пароходъ сбился къ бортамъ. Уже привѣтствовали утопшаго и спасателей. Всѣмъ хотѣлось видѣть важный моментъ – возвращенiе на сушу. Любители уже наводили глаза аппаратовъ, готовясь увѣкоечить великое событiе. Англичанинъ эффектно смотрѣлъ на свой телескопъ.

Завизжали блоки, зацѣпили канаты на крюки и потянули шлюпку. Первымъ показался рыжiй гигантъ. Въ его рукѣ, какъ большая паленая и мокрая тряпка, висѣлъ за воротъ несчастный „Марсъ“. Именно – несчастный. Что-то тощее, липкое и повислое. Трудно было повѣрить, что это именно тотъ самый вертлявый непосѣда, пушистый ирландецъ.

Матросовъ окружили. Гигантъ, видимо, конфузился своему выступленiю передъ толпой въ роли героя. Я потрясъ его стальную руку и положилъ въ нее награду на всѣхъ.

– Ну, за что-съ…

Онъ, видимо, не любилъ разговаривать, какъ и его капитанъ.

– А ну-ка, любезный…

Дѣловой человѣкъ вытащилъ замасленный кошелекъ, порылся въ мелочи и далъ что-то. Далъ и старичокъ. Англичанинъ протянулъ бумажку и сказалъ, поджавъ губы.

– Thank you*). На водка.

- 122 -

Матросы только успѣвали совать въ карманъ, поглядывая искоса на капитанскiй мостикъ. Торопились выбраться изъ толпы. И вдругъ съ мостика былъ данъ знакъ пальцемъ. Матросы вытянулись т вѣтромъ взбѣжали на вышку. Что такое? Взяли подъ козырьки. Стоятъ. Капитанъ говоритъ отчетливо, такъ что всѣмъ слышно на палубѣ.

– Шлюпка спущена того… въ минуту и 47 секундъ! Съ премiей въ 9 секундъ, чѣмъ въ послѣднююю тревогу! Молодцы! Получите… того… по рублю…

Цѣлый трiумфъ! Матросы побили рекордъ, какъ говорится. Знатоки увѣряли, что двѣ минуты для спуска шлюпки – наивысшая быстрота.

Но „Марсъ“… Онъ лежитъ безъ движенiя, окруженный толпой, и отъ него по уклону палубы текутъ струйки.

– Господа! Вы изъ третьяго класса. Пожалуйте, пожалуйте…

Теперь нужно было водворить забытый порядокъ, и третiй помощникъ капитана очищадъ палубу.

– Плохъ онъ. Должно быть, воды нахлебался.

Я стоялъ надъ бѣднягой. Онъ дышитъ едва замѣтно, и глаза его закрыты. Должно быть, онъ былъ въ обморокѣ.

– Вы его потрите.

– Коньяку бы ему дать, – совѣтовалъ дѣловой человѣкъ.

- 123 -

Я перенесъ „Марса“ къ сторонкѣ и при помощи какой-то барышни сталъ растирать его. Кто-то, кажется, фрейленъ, принесъ нашатырный спиртъ. „Марсъ“ чихнулъ, что вышло очень смѣшно. И представьте себѣ! даже мопсикъ держалъ себя по-джентельменски. Онъ понюхалъ недвижную лапу „Марса“, обошелъ кругомъ, вдумчиво поглядывая на недавняго врага, и сѣлъ, почесывая за ухомъ. „Марса“ накрыли теплымъ платкомъ, такъ какъ его начинала бить дрожь.

Звонокъ призывалъ ък вечернему чаю. Потянулись въ какютъ-компанiю. Дѣтишекъ силой оттаскивали отъ „умирающаго“. Мальчуганъ съ тросточкой раза два прибѣжалъ снизу справиться о положенiи дѣлъ. Смотрю, подвигается фрейленъ и несетъ что-то.

– Вотъ, дайте ему… Это коньякъ.

Разсыпался въ благодарности, разжалъ „Марсу“ стиснутый ротъ и влилъ. Подѣйствовало замѣчательно хорошо. „Марсъ“ открылъ сперва одинъ глазъ, потомъ другой и даже облизнулся. Узналъ меня и чуть-чуть постучалъ покрымъ хвостомъ.

– Что, шельмецъ! И какъ тебя угораздило!

Но глаза снова закрыты, и „Марсъ“ только сильно носитъ боками.

Только успѣлъ сходить за молокомъ въ буфетъ, а возлѣ „Марса“ красныя бабочки, мальчуганъ и барышни. Натащили печенья и арзложили возлѣ чернаго носа, къ великому соблазну дежурящаго мопса. На

- 124 -

палубѣ, конечно, разговоръ вертится около злободневнаго событiя. Передаютъ довольно спутанную исторiю паденiя въ море. Я, конечно, интересуюсь и по отрывкамъ могу составить такую картину.

Вскорѣ послѣ появленiя на палубу пораненнаго мопса на крики и возню дѣтишекъ появился „Марсъ“. Очевидно, не могъ выдержать. Началась грызня. „Марсъ“ повелъ дѣло рѣшительно, чтобы однимъ ударомъ покончить съ врагомъ. Онъ долго гонялъ по палубѣ струсившаго мопса и, наконецъ, загналъ на корму, гдѣ у корабельной рѣшетки довольно широкiй пролетъ. Здѣсь мопсъ запутался въ канатной петлѣ, и „Марсъ“ совсѣмъ, было, накрылъ его, но кто-то (осталось неизвѣстнымъ, но я сильно подозрѣваю старичка) замахнулся на него палкой. „Марсъ“ пригнулся, стремительно отскочилъ назадъ и сорвался черезъ пролетъ въ море.

Уже садилось солнце, и горизонтъ пылалъ тихимъ огнемъ заката. Мы сидѣли на кормѣ и мирно бесѣдовали. Смѣялись надъ передрягой, и всѣ въ одно слово признали, что день прошелъ великолѣпно. Даже не понимавшiй ни слова по-русски англичанинъ принималъ посильное участiе въ бесѣдѣ, что-то ворчалъ и кивалъ головой. Должно быть, говорилъ о „прiятномъ путешествiи“.

Я проникался этимъ всеобщимъ мирнымъ настроенiемъ и думалъ, что этому настроенiю много помогали тѣ короткiя, только-что пережитыя минуты, ко-

- 125 -

гда всѣ были захвачены однимъ стремленiемъ и однимъ желанiемъ – спасти погибавшую на глазахъ жизнь въ сущности никому изъ нихъ ненужнаго и раньше невѣдомаго пса. Когда всѣ вдругъ почувствовали одно, всѣмъ общее, что таилось у каждаго далеко запрятанное, но такое теплое и хорошее, и на самое короткое время стали… дѣтьми… чистыми дѣтьми. Когда были забыты и шляпа-панама, и бархатные картузы, и смазанные сапоги, и рубахи, и накрахмаленные воротнички. Когда мужичокъ въ поддевкѣ тянулся черезъ плечо господина, облеченнаго въ изящную англiйской фланели пару, и оба они смотрѣли на борющуюся за свою жалкую жизнь собаку и жалѣли, и хотѣли одного.

Такъ мы мирно бесѣдовали, а „Марсъ“ приходилъ въ себя. Нѣтъ, онъ уже пришелъ въ себя. Онъ тихо, еще на слабыхъ ногахъ добрался до кормы, незамѣтно подошелъ ко мнѣ сзажи и ткнулся носомъ. 

– Вотъ онъ!

– „Ма-арсъ!“

– Милый „Марсъ!“

– Поди сюда, умная собачка, ну, поди…

И „Марсъ“ тихо подошелъ къ всѣмъ и довѣрчиво клалъ всѣмъ на колѣни свою умную, еще не совсѣмъ просохшую голову, и ласково заглядывалъ въ глаза.

И даже англичанинъ въ клѣтчатыхъ панталонахъ

- 126 -

Потрепалъ его по спинѣ съ серьезнымъ видомъ и процѣдилъ сквозь зубы:

– How is Business?*)

Да что англичанинъ! Самъ господинъ капитанъ, подошедшiй пожелать добраго вечера, энергичнымъ жестомъ встряхнулъ „Марса“ и пробасилъ:

– У-у, пе-осъ!..

И уже не вспоминалъ о Ганге.

Пароходъ прибылъ въ Або. Кое-кого изъ пассажировъ уже не было; очевидно, высадились въ Ганге. Съ „Марсомъ“ прощялись многiе, и онъ какъ-то быстро выучился давать лапу, чего раньше за нимъ не водилось. Въ заключенiе появилось четверо молодыхъ людей, окружили „Марса“ и давай щелкать своими кодаками**). „Марсъ“ струсилъ и присѣлъ. Въ такой чудной позѣ его и сняли.

Я почти увѣренъ, что о происшествiи съ „Марсомъ“ написали въ газетахъ. Можетъ быть, даже появились или появятся въ окнахъ магазиновъ открытки съ его фотографiей. Но врядъ ли кто разсказалъ, что самое инетерсное произошло на пароходѣ. Всѣ смотрѣли на „Марса“ и не наблюдали за собой.

Ну, за нихъ сдѣлалъ это я.