«Вербѣ», под самой стѣной Кремля, гдѣ съ возковъ продается верба, условлена у нихъ встрѣча съ Ниной. Дивное какое имя!..
«Женщины гораздо находчивѣе мужчинъ!» – взволнованный близкимъ счастьемъ, мечтаетъ Өедя, проходя мимо Иверской въ ворота, гдѣ горластые молодцы орутъ – «а вотъ, съ морскимъ, ярославскимъ-костромскимъ!» – а старушки курятъ «монашками» на жестянкахъ и призываютъ сладко: «возьмите благодѣтели-кормильцы, для духовнаго воздушка…» – «Вотъ Ниночка-милочка…! – «Какъ на Спасской пробьетъ 4, буду въ вербахъ!» – А то бы и не найти, миллiонъ народу!..»
А надъ миллiономъ народа, надъ залитою дочерна великою Красной Площадью, на которой, покачиваясь, ходятъ грозди красныхъ и голубыхъ шаровъ и незыблемо возвышаются под «Мининымъ» сѣрыя спины и синiя шапки, съ султанчиками, молодцовъ-жандармовъ, – стрѣльчатыя, увѣнчанная золотымъ орломъ «Спасская» указываетъ на черномъ великомъ кругѣ золотою стрѣлою – 3!
Өедя – въ толпѣ, и его оглушаетъ и гоготомъ, и пискомъ, и щелканьемъ, и тресокмъ, и свистомъ-ревомъ, – всѣмъ миллiоннымъ гуломъ народной «Вербы». Сверкаетъ и плещетъ въ ветрѣ, пестритъ и колетъ – бумажными цвѣтами, вязками розочекъ иконныхъ, пузатыми кувшинами съ лимонаднымъ морсомъ, стекломъ и глазастой жестью, сусалью и подвѣсками, качающимися лампадками на цѣпочкахъ, золотомъ-серебромъ на солнцѣ, ризами и цвѣтными поясками, пущенными воздушными шарами, яркими лоскутами… – звонкою пестротою торга… Кружитъ глаза и уши – «летающими колбасами» съ визгомъ, «тещиными языками» съ пискомъ, издыхающими чертями, свинками, русскими пѣтушками, «мериканскими» яблочками на резинкахъ, трескучими троицкими кузнецами, дудками и барабанчиками, пистолетиками, свистульками, щелкунами, ревущими медвѣдями, бякающими барашками со скрипомъ, барабанною дробью зайчиковъ…
Многоглавный и весь расписной «Блаженный» цвѣтетъ на солнцѣ, надъ громкимъ и пестрымъ торгомъ, – пупырями и завитками, кокошничками и колобками цвѣтныхъ куполовъ своихъ, – главный хозяинъ Праздника. Глазѣютъ-пучатся веселенькiе купола его, сiяютъ мягко кресты надъ ними, и голубиныя стаи округъ Него. Связки шаровъ веселыхъ вытягиваются къ Нему по вѣтру. А строгiе купола соборовъ из-за зубчатыхъ кремлевскихъ стѣнъ, въ сторонѣ отъ крикливой жизни, не играя старинной позолотой, – милостиво взираютъ на забаву.
Взглядываютъ на нихъ отъ торга – и вспоминаютъ: «Пасха»! И на душѣ теплѣетъ.
А «Спасская» выбиваетъ переливомъ – 3-ью четверть.
«Пора къ вербамъ!..» – спохватывается Өедя, и у него замираетъ сердце.
Онъ представляетъ себѣ тоненькую фигурку Нины, съ длинными темными косами, милое личико, нѣжное, снѣжно-восковое, маленькiй ротикъ-губки, жемчужно бѣлеющiе зубки, остро закинутыя брови и быстрые синеватые глаза, умные-умные, отъ которыхъ онъ все робѣетъ, не въ силахъ оторваться. Онъ видитъ даже, какъ встряхиваетъ она головкой, и косы ея летаютъ, какъ она чуть косится, оглядывая себя и щурясь… Какой уже разъ онъ вспоминаетъ:
«Сама спросила… «вы будете на Вербѣ?» – и первая же сказала, что непремѣнно будетъ… «Въ 4… непремѣнно!» О чудная, неземная… Ни-на!...»
Онъ медленно подвигается въ толкучкѣ, и все вокругъ – будто, неземное!
Пышныя, небывающiя, розы протягиваютъ ему букеты, играютъ на вѣтрѣ, киваютъ ему совсюду, – съ проволочекъ, съ палатокъ, съ вышекъ, – чудятся из чудесной сказки. Колышащiяся связки шаровъ гибко выглядываютъ къ небу, и онъ неотрывно смотритъ, какъ оторвавшiйся красный шарикъ тянетъ къ «Блаженному» по вѣтру, стукается-ползетъ под куполъ, трется по завитку, какъ клюковка, и вотъ уже у креста, и вотъ уже надъ крестомъ, дѣлается все меньше, меньше… – кружится даже голова.
– Животрепя-щiя бабочки!.. А-вотъ-съ животре-пя-щими-та-а!..
Мальчишка – съ пестрымъ щиткомъ товаровъ. Кричитъ до того пронзительно, словно у него въ глоткѣ дудка.
Радуютъ глаза блескомъ трепещущiя яркiя бабочки, – вспоминается почему-то Нина, – разноцвѣтныя, мягкiя обезьянки из синели, такiя милыя. Өедя покупаетъ себѣ и Нинѣ – и обезьянокъ, и бабочекъ, и накалываетъ, какъ и всѣ, на грудь.
– Па-слѣднiй чижъ… па-слѣднiй чижъ!.. Ку-пите чи-жа-секлетаря!.. – размахиваетъ чижомъ въ клѣткѣ дѣтина въ фартукѣ, съ зеленой обезьяной на картузѣ.
– Чудо ХХ-го вѣка… самопоющiе водяные соловьи!.. Чу-до ХХ-го вѣка… чуввиль-чуввиллль… тррр…
– Ка-му жука..? самые американскiе жуки!.. Без ключа – без заводу, ор-ловскiе по ходу! Барыня, дозвольте жучка порекомендовать..!
– Ело-ззающiи му-хи… мму-хи елозющiи!.. Купите мушку для удовольствiя!.. Му-хи еловьи, му-хи, мму-хи!!..
– Самый-то брунетъ, руку къ сердцу прижимаетъ!.. Ба-рышня, ба-рышня… даромъ отдамъ, только поглядите! Въ трубочкѣ ходитъ-прыгаетъ, ножкой дрыгаетъ, семь годовъ картошку копалъ, на десятый въ баночку попалъ!
– Пѣтушки-пѣтушки, бьющiе пѣтушки! Баринъ, обратите такое ваше вниманiе – до чего яры!.. А-йя съ пѣтушками, съ гребешками!..
– Рыбки золотыя… рры-бки, рры-бки живыя-золотыя!..
Золотая стрѣла на «Спасской» – прямо. Четыре перезвона. Поджидали… – и вотъ, четырехъ вязкихъ, какъ по старому чугуну, удара сонно упали въ гомонъ.
– Страшныя муки загробной жизни! видѣнiе аөонскаго монаха Дiонисiя въ аду… съ приложенiемъ фотографiи!..
– Па-слѣднiй чижъ… па-слѣднiй…!
– А ввотъ, съ Пуришке-вичемъ...! Ко-му Пуришке-вича продамъ?..
– Покажи-ка Пуришкевича…
– Паж-жалуйте-съ, самый шустрый… Приказали бы ужъ парочку бы, баринъ!.. Морскiе жи-тели! самые разживые, голубые, хвостъ шиломъ-петелькой..!
– Ши-ляпина продаю… Ши-ляпина! Не скворецъ, а… Ба-рыня, вѣрьте божецкому слову… себѣ двугривенный!..
– Небьющiи куколки секретъ! Извольте-съ, морду объ морду бейте… Да-а, вамъ бы еще кирпичомъ ее..! Васъ бы вотъ так стуканули объ чево..! Небьющiи куколки-секретъ!..
– … на построенiе Храма Божiя! Въ селѣ Замости, Мещовскаго уѣзду, Калужской губернiи… на пятое число октября… Божiимъ напущенiемъ… стихейный пожаръ-бѣдствiе испепелилъ… равноапостольнаго…
– Самый злющiй тещинъ языкъ, съ жа-ломъ! Шипитъ-свиститъ, на кончикѣ-то, гляньте… пистолетъ! Злющая была, вчерась только сдохла-померла!..
– Издыхающiи свинки! Барыня, издыхающая свинка!.. Ло-пну-ла..! Барыня моя ло-пнула…!
– Вонъ, вонъ… шары!.. Да вонъ, вѣтромъ сорвало..! Да вонъ, на кумпалъ-то понесло… шары! Обошли..?! По-шли! Цѣльная вязка пошла… капиталу сколько… Мальчишки срѣзали, болѣ тыщи шаровъ!..
Вѣтеръ ерошитъ розы, треплетъ на вышкахъ перья, пузатитъ-трясетъ палатки, хлещетъ цвѣтами въ лица… Весеннiй вѣтеръ! Щелкаютъ кумачи и ситцы, качаются лампадки, плещутся золотыя рыбки, играютъ «зайчики»…
– Му-хи, м-мухи!.. елозющiи мухи!.. мухи елозющiи… му-хи, му-хи!..
– Ай вѣ-теръ-вѣтрило, не дуй минѣ въ рыло, а дуй минѣ…!
Өедѣ и весело, и больно: пробиться трудно, а ужъ семь минутъ 5-го! Какъ же не разсчиталъ?.. Нина ужъ т а м ъ, конечно…
За иконнымъ рядомъ, въ фольгѣ и блескѣ, съ летающими по вѣтру розочками на привязи, шествуютъ, возносясь на палкахъ, колко сiяющiя клѣточки из жести, въ колокольчикахъ, съ легкими золотыми канарейками.
– Самыя-то Жаръ-Птицы! Мамаша, купите дитѣ вѣчную канареечку-Жаръ-Птицу!.. Ни пьетъ, ни клюетъ, только пѣсенки поетъ!..
Өедѣ мелькаетъ дѣтство, первая вербочка, золотой лучъ солнца, и въ нем – воздушная восковая канарейка, первая радость жизни. Позваниваютъ клѣтки на вѣтеркѣ, мечутся «канарейки», сверкаетъ жесть.
А вотъ и вербы. Онѣ въ возкахъ. Держатся под стѣной неслышно, не путаются въ торгѣ. Красноватыя заросли, въ плюшево-сѣрыхъ мушкахъ, тянутся, что кусты на поймѣ. Сидятъ мужики въ кустахъ. Лошадиныя головы кротко дремлютъ. Стѣна за ними, под нею снѣгъ: несетъ холодкомъ полей. Сколько вѣковъ – надъ ними, за ними, – дремлютъ! Мужики – въ охабняхъ, въ полушубкахъ, съ широкими откидными воротниками, въ дремучихъ шапкахъ, – исконная Россiя.
Өедю волнуетъ сладко: гдѣ-то тутъ Нина, смотритъ. Онъ поправляетъ фуражку и принимаетъ серьезный видъ.
– Хрѣнку-то бы взялъ, родимый!
Отжатые шумнымъ торгомъ, топчутся ни грязи съ корявыми пучками, – слабѣющая старость.
– Вашъ степенство!... Самая святая верба, съ-под Нова-Русалима!..
– Не вѣрьте… – сипитъ сбоку красноносая фигура съ оборванными карманами, съ ворохомъ длинныхъ прутьевъ въ зеленомъ пухѣ, – обратите самое серьезное вниманiе!.. Передъ вами не кто, а бывшiй чиновникъ консисторiи, занимаюсь вербой! Глядите научный сортъ, по Кормчей Книгѣ! Какой составъ?.. У нихъ прутьё, а у меня въ мохнатку!.. Э-та не в-верба?! Самая вайя, на церковно-славянскомъ языкѣ!..
– Въ Лександровкомъ Саду сейчасъ наломалъ, сторожа погнали!.
– Ольха-а?!.. И вы можете повторить клевету?! Разъ этой вайя священная! Можете покупать, мо-жете… но только имѣйте въ виду, для таинства недѣйствительно!..
Боже, но гдѣ же Нина?!..
– Ахъ… ужъ хотѣла итти домой!.. – радостно, но съ укоромъ, восклицаетъ за вербой Нина. – Купила… хотите, подѣлюсь?..
Онъ, прямо, очарованъ, не можетъ найти слова. Нина совсѣмъ необыкновенная, среди вербъ, въ новой весенней кофточкѣ! Ужасно идетъ къ ней синее, и розоватый бантъ на шейкѣ, и синяя шляпка съ широкими полями, совсѣмъ назадъ, съ крылышками, какъ у Гермеса… Похожа… на итальянку?.. Совсѣмъ, какъ Кавальери!..
Она счастлива, понимая его восторгъ. Она отдѣляетъ ему пучочекъ. Краснѣя и волнуясь, Өедя прикалываетъ ей бабочку и розовую обезьянку.
– Ну, какая же она миленькая, пре-лесть!.. – восторженно шепчетъ Нина и даже цѣлуетъ обезьянку.
– Будемъ ходить?.. – почему-то робѣя, говоритъ Өедя, не вѣря счастью. – Так там ужасно весело!.. Только крѣпче держаться за руки, а то разобьютъ…
Радостная дрожь въ немъ. Нина, какъ-будто, выше! Новые башмачки, и без калошъ!
– Ни-на, вы же ноги промочите! ужасная грязь и лужи! – съ ужасомъ шепчетъ онъ, оглядывая смущенно бурыя свои калоши.
– Могу по камушкамъ, пустяки!.. Купила обувь… – показываетъ она носочекъ, уже запачканный, – и не могла подобрать калошъ, такая маленькая нога!..
Онъ готовъ опуститься передъ ней въ лужу, съ плавающими верброчками и рванымъ «тещинымъ языкомъ», и взять острожно въ руки эту восхитительную ножку!
Они крѣпко берутся за руки и сливаются съ гулкимъ моремъ.
– Мыши заводныя, мы-ши, мы-ши! Мы-ши самыя заводныя, живыя мыши!.. Мы-шши живыя-заводныя!..
– Самотреща-щiе барабаны!.. трещащiй барабанъ!.. Барышня, поддержите... самотреща-щiе барабаны…!
– А вотъ, самыя длисированныя лигушки! Ко-му продамъ, самыя длисированныи лигушечки!.. Барышня, глядите, – сама елозитъ!..
– Вѣ-чное стеклянное перо! Самопищее перо, вѣчное!..
– Спички съ мышью, тайная коробка для знакомыхъ! Желаете, парижскiй секретъ?.. потише отойдемте, выскакиваетъ воспрещенная цензура!..
– Господинъ гимназистъ, желаете… полнографiю прiобрести, рѣдкое изданiе?.. – сыплется воровато-басистый шопотъ. – По-лное собранiе сочиненiй господина Баркова, любимаго поета Пушкина, «Горе отъ ума»?.. Ррѣдкiй случай, полное собранiе сочиненiй…
– Барышня, купите про любовь! «Любовь за гробомъ», или драматическiй романъ въ трехъ частяхъ двугривенный! «Черная Галка», веселый народный пѣсельникъ, пять копѣекъ!..
– Китайскiй физическiй секретъ, магическая фотографiя, химическимъ нагрѣвомъ открывается сюжетъ! Вѣрьте, господинъ, Богу, безо всякаго обману, монахъ въ секретномъ помѣщенiи, штука 20 копѣекъ! Химическимъ нагрѣвомъ раскрывается сужетъ, увлекающiй научный опытъ!..
– Сса-мые знаменитыяе садисты любви, маркиз Садъ. Самые зна…
– Которые сады садятъ?
– Пожалуйста проходите без любопытства! Самые знаменитые…
– Всемiрные анекдоты про Суворова, шута-Балакирева, Наполеона, Лександру Македонскаго, баснописца Крылова и проч!.. Гир-рои-куртизаны, фавориты и всемiрные анекдоты про Суворова, шута…
– Натурально-японскiя розовыя мыши, шесть гривенъ пара, можетъ разводиться въ цвѣточномъ горшкѣ на пидисталѣ, украшенiе гостиной! Розовыя мыши, рѣдкiй сортъ, можетъ разводить ручнымъ способомъ…
– Моментальная електрическая вакса «Молнiя», без натиру!..
– Камень-стеклорѣзъ, точитъ-рѣжетъ-полируетъ-сверлитъ замѣсто драгоцѣннаго алмаза, незамѣнимое средство для путешествiя за полтинникъ! Гордость русскаго ума! магическiй камень-саморѣзъ замѣсто драгоцѣннаго алмаза за полтинникъ…
– … въ селѣ Боры, Гороховецкаго уѣзда, неисповѣдимымъ Божiимъ гнѣвомъ… съ градомъ попалило до основанiя… Петра и Павла…
– Вѣ-чная свѣча, горитъ несгораемо безхлопотъ! Ввѣ-чная…
– Па-слѣднiй чижъ! па-слѣднiй чижъ! Ку-пите чижа-секлетаря!..
Рука съ рукой, Нина и Өедя идутъ въ весеннемъ очарованѣи, въ гикѣ-свистѣ, въ немолчномъ трескѣ сыпучей, бойкой, смѣшливой народной рѣчи. Струится по ихъ глазамъ, смѣется и уплываетъ, какъ эти шары по вѣтру. Все имъ смѣшно и ново. Ловятъ глаза другъ друга, и говорятъ глазами: какое счастье! Веселый вѣтеръ срываетъ фуражку съ Өеди, сбиваетъ на Нинѣ шляпку, – и это радость! качаетъ шесты въ гирляндахъ, бѣшено вертитъ «мельнички», кокаетъ пасхальныя яички на подвѣскахъ. Какая розсыпь! Сахарныя, синелевыя, сусальныя, съ херувимчиками – «хотьковскiя», шоколадныя, плюшевыя, карточныя, фарфоровыя, хрустальныя, глиняныя, живыя…
– Вкладывающiя яйца, дюжина въ одной! Лекóръ красоты, кустарей Троицкаго Посаду, заграничныя медали! Пунцовыя вкладывающiя…!
– Вѣчная водяная панорама, тайны океана! Въ ночномъ освѣщенiи ефехтъ! Вѣ-чная панорама океана-чуда, наглядное показанiе…!
Любуются стеклянными шарами на подставкѣ, съ травками и стеклянной рыбкой въ голубоватомъ «морѣ». Роются въ пестрой розсыпи токарья, совсѣмъ уже имъ ненужнаго, – въ кубарикахъ, рюмочкахъ, грибочкахъ; покупаютъ расцвѣтающiе въ водѣ японскiе цвѣточки; покупаютъ сбитаго монпасье, розовато-стеклянными комами разсыпаннаго по прилавкамъ съ кучами липкихъ финиковъ, шепталы, мушмалы, кишъ-миша, фисташекъ, рахатъ-лукума, халвы и заливныхъ орѣшковъ, – всякаго сладкаго товара, въ которомъ коряво роются волосатые пальцы высокаго желтолицаго перса въ бараньей камилавкѣ.
– Баришни сладки товаръ… – блудливо мурлычитъ персъ.
Они гуляютъ и сладко облизываютъ губы.
– Ахъ… что за прелесть! – радостно восклицаетъ Нина.
Голубчики из алебастра! Они удивительно воздушны, нѣжны, какъ… сливочное мороженое! Лапки у нихъ, какъ из коралла. Носиками цѣлуются, нѣжные, снѣговые голубки!..
– Парочка восемь гривенъ. Чего-съ? Это обнакновенно-сѣрые, вѣрно-съ, за полтинникъ. А эти… виницiанскiе, первые образцы скульптуръ! Въ городѣ три цѣлковыхъ отдадите!..
Часъ тому эти самые стоили полтинникъ! Но какъ же торговаться?.. При Нинѣ неудобно.
– Это же безу-мно дорого! – шепчетъ Нина. – Зачѣмъ вамъ..?!
– Но это же шедевръ… произведенiе искусства!.. – шепчетъ смущенно Өедя и видитъ съ грустью, что остается всего полтинникъ.
Онъ беретъ бережно голубковъ, отходитъ и говоритъ, волнуясь:
– Ниночка, это… на память о нашей… встрѣчѣ…
– Что за глу-пости… Өе-дя!.. – съ радрстной укоризной пробуетъ возражать Нина, грызя орѣшекъ и быстро облизывая губки. – Конечно, они красивы, но… какъ вамъ не стыдно!..
– Можно поставить на этажерочку, и… будетъ напоминать о нашей… «Вербѣ»!..
– Ну… мерси… – шепчетъ она, не понимая отъ голубковъ лица, – какiя у ней рѣсницы!.. – и на щекахъ ея появляется румянецъ. – Впрочемъ… это н а с ъ ни къ чему не обязываетъ, надѣюсь?
– Ммм… я, вообще!.. – спохватываясь и ежась, не находитъ отвѣта Өедя, и сердце ему сжимаетъ. – Правда, они очень… стильные?
– То-есть, въ какомъ смыслѣ?..
– А ввотъ, съ животрепящими-то...!
– Мальчикъ, мальчикъ…!
Нина выбираетъ на щитѣ самую уморительную обезьянку, съ перышками-букетцемъ въ лапкѣ, и даетъ храбро гривенникъ вмѣсто четвертака.
– А это вамъ отъ меня! – прикалываетъ она Өедѣ обезьянку.
– Отъ васъ… лучше бы самый простой цвѣточекъ! – вздыхаетъ онъ.
– Вы недо-вольны?!..
Черезъ минутку она выбираетъ крупнѣйшую голубую розу и прикалываетъ Өедѣ къ сердцу.
– Я безмѣрно счастливъ!.. – говоритъ онъ восторженно.
Золотая стрѣла показываетъ половину 7-го. Вереница нарядныхъ экипажей великаго вербнаго катанья начинаетъ понемногу разрываться. Въ толпѣ свободнѣй, и видно лужи, какъ шлепаютъ. Но крики не слабѣютъ. Ревутъ из послѣднихъ силъ. Много силъ! Отъ весенняго воздуха, отъ будоражущаго все тѣло вѣтра, отъ Праздника, уже глядящаго из-за стѣнъ, отъ безшабашнаго гомонв, дрязнящаго молодое, какъ лязганье по тарелкѣ – птичку, отъ благовѣстовъ ко всенощной, отъ силы великаго народа…
– Ахъ, надо ко всенощной!.. – спохватилась Нина. – Вербу обѣщала мамѣ!..
– Ну… еще, немножко!.. умоляю васъ!..
Стайки гимназистовъ кричатъ въ уши трещетками, «языками», выпаливаютъ бомбочками съ конфетти, тычутъ орущихъ свинокъ. Чаще летятъ шары. По всем унебу таетъ клюковками и голубыми бусинками. Много прижалось ихъ въ складкахъ по куполамъ «Блаженнаго».
– А-а-а-а!!! На-ши!..
Встрѣча, гимназисты.
– «Ахъ, ты, Өедя… съѣлъ медвѣдя!»…
Негодяй Калгашкинъ, живорыбникъ, болванъ-верзила. Расходятся, обмѣниваясь колкостями. Нина ведетъ себя, прямо, непозволительно: вся изломалась, покатывается, какъ въ истерикѣ. Давится даже:
– Ойй… ха-ха-ха… «Өе…дя… съѣлъ ме… медвѣдя!..»
Какъ это некультурно!
– Глупая пошлость, а вы… рады?!.. – говоритъ рѣзко Өедя.
Она взглядываетъ на него сквозь слезы, розовая вся, хочетъ что-то сказать – и прыскаетъ, перегибаясь, чуть ли не до колѣнъ, роняя косы. Ужасно!.. Высокiй, плотный, въ бобровомъ воротникѣ, въ цилиндрѣ, сося сигару, прiостанавливается и смотритъ сверху на ея плечики и косы, на ея совсѣмъ дѣтскiй, туго оттянутый бѣлый проборчикъ на затылкѣ и позволяетъ себѣ сказать о совсѣмъ незнакомой приличной дѣвушкѣ:
– Ахъ, какая чудесная дѣвчушка!
Өедя вытягивается и кричитъ нахалу:
– Прошу без замѣчанiй!..
– Тот-то-то-то-то-то!.. – передразниваетъ его наглецъ, окидывая съ фуражки и до калошъ нагло развратнымъ взглядомъ, – сальный альфонсъ, конечно! – и повторяетъ настойчиво:
– Ми-люсенькая дѣвчу-рочка!..
Почмокиваетъ даже!
Өедя готовъ крикнуть ему – нахалъ! – но взлетаетъ передъ глазами клѣтка, и его оглушаетъ ревъ:
– Па-слѣднiй чижъ! па-слѣднiй чижъ!.. Ку-пите чижа-секлетаря!..
Замѣтно тише. Повсюду – благовѣстъ. Слабый багрянецъ на куполахъ, съ заката. Не отстаетъ сопливый, выклянчиваетъ купить послѣднiй коробокъ спицъ.
– Жлайте… Мсимъ-Го-рькова… па…слѣдняго продамъ?...
Пьяный, чуть на ногахъ, верзила въ загнутомъ фартукѣ, весь въ цвѣточкахъ, обезьянкахъ и бабочкахъ, съ «летучею колбасою» на картузѣ – султаномъ, разглядываетъ опустившагося на дно синяго «морского жителя» въ трубочкѣ, яростно нажимаетъ въ пленочку – и смаху расшибаетъ объ мостовую.
– Взять!.. – пальцемъ городовому приставъ.
– Ваше… благородiе!.. да вѣдь… сдохъ вѣдь!!..
Өедя съ Ниной уже въ Воскресенскихъ Воротахъ. Идутъ молча.
– Погодите… – трогаетъ за рукавъ Нина, беретъ свою розовую обезьянку и прикалываетъ на грудь Өедѣ.
– Храните ее, в с е г д а! – шепчетъ она значительно.
Какой золотистый вечеръ! Какiя чудесныя «монашки», курятся рубиновыми головками и понеземному пахнутъ! Какiя золотистыя яблочки плещутся въ новенькихъ, золотистыхъ шайкахъ! Дочего румяны и вкусны «грѣшники» на лоткѣ, и какое чудно-зеленое масло льется сонно струйкой въ сѣро-ноздристые ихъ нарѣзы!.. Обоимъ хочется «грѣшниковъ», – и не могутъ сказать объ этомъ. Хочется и яблочковъ моченыхъ. Вспоминаютъ оба кисловатую, сочную мякоть ихъ красныя зернышки въ сердечкѣ, которыя разгрызать так вкусно!
Въ остромъ, съ навозцемъ, воздухѣ – холодокъ. Мелкiя лужицы подергиваетъ морщинками. Под ногами шершавѣй стало: морозитъ въ вѣтрѣ.
– Ниночка… – говоритъ Өедя нѣжно, вздыхая необыкновенный, напитанный счастьемъ воздкхъ. – Хотите… моченыхъ яблоковъ?
– Н-нѣтъ… – кокетливо говоритъ она, встряхивая косами. – Знаете, лучше… пирожковъ съ яблоками!..
– Вѣрно! – радостно говоритъ онъ, тревожно щупая портмонэ. – Сейчасъ по Тверской, вначалѣ… Чуевъ будетъ!
Страшно хочется ѣсть обоимъ.
Почти бѣгутъ, сжимая другъ другу пальцы.
У Чуева не протолкаться. Столики заняты. Но можно стоя, гораздо интереснѣй. Стѣсняясь, обжигаясь, радостные, они глотаютъ пухлые пирожки, роняя яблочную кашицу себѣ на грудь, на плюшевую даму за столикомъ, на подбородки, обсасываютъ украдкой пальцы…
Идутъ, уже под-ручку, Александровскимъ садомъ, въ сумеркахъ. Присаживаются, болтаютъ. Много такихъ же, – и все одни. Надъ ними уже звѣзды. Поверху пробѣгаетъ вѣтромъ, свиститъ и шуршитъ вѣтвями. Звѣзды горятъ, мигаютъ. Синяя ночь, весенняя.
На Каменномъ Мосту черно народомъ: ледъ пошелъ! Стоятъ у чугунной рѣшетки, смотрятъ. Шипитъ бѣлая каша, пѣнится, претъ-идетъ. Онъ прижимаетъ ея руку, и у обоихъ кружится голова.
– Смотри..! смотрите, ѣдемъ!.. Өедя!… ѣдемъ!!.. – радостно вскрикиваетъ Нина, сжимая его руку.
Ѣдетъ и ѣдетъ мостъ, а рѣка недвижна. Ихъ уноситъ неслышно, плавно, а все – стоитъ! Навстрѣчу вѣтеръ, веселый, бойкiй, – только держи фуражку. Ѣдутъ, и все – на мѣстѣ. Направо, впереди, – смутная, под мутно-золотымъ шлемомъ, громада Христа-Спасителя. Ѣдутъ, а онъ – на мѣстѣ! И онъ съ ними? И весь притихшiй народъ, и тихiе ооньки по берегу, и домики съ клѣточками-огоньками, и невидныя, гдѣ-то там, Воробьевы Горы, и позади – Кремль туманный, и вся Москва, – и звѣзды из дочерна-синемъ небѣ… Все подвигается тихо-плавно, – куда?..
Радостные, нѣмые, они отдаются вмѣстѣ этому дивному, уносящему ихъ теченiю.
Идутъ молча. Пора. На углу надо разстаться.
– Нина, вы у Успенья говѣете?..
– Да, конечно… А вы?..
– Я… Пожалуй, и я тоже!..
– У насъ скоро служатъ, батюшка старенькiй…
Рукъ все не выпускаютъ.
– Ахъ, итти… Скажу, что была… въ Казанскомъ Соборѣ? Только вотъ… голубки-то?.. Подруга подарила!
Оба тянутся за руки, смѣются тихо.
– Ну… ухожу! – первая говоритъ Нина и, встряхивая, вырываетъ руку.
Бойко обертывается, и косы ея летятъ, какъ на гигантскихъ шагахъ. Өедя готовъ побѣжать за ней, но это неудобно: крыльцо черезъ два дома.
– Хотите, на рѣку завтра… приходите!.. – неожиданно оборачивается Нина. – Непремѣнно пойду смотрѣть!
– Въ которомъ?..
– Ну… въ десять?!..
– Непремѣнно!
– До завтра?..
– Др завтра… Ни-на!
Столько счастья, что онъ едва переводитъ духъ. Онъ идетъ и цѣлуетъ вербу, которую Нина дала ему, щекочетъ лицо вербашками. Цѣлуетъ и розовую обезьянку, и необыкновенную голубую розу. Какое небо, какiя звѣзды, воздухъ! Какая чудесная, неземная Нина... какiя у ней косы, глаза, рѣсницы, губки, пальчики, какой неземной голосъ!.. Идетъ и глядитъ на звѣзды черезъ черные теперь прутики.
*
* *
* *
Өедя сейчасъ заснетъ…
Сидятъ на стѣнкѣ розовыя обезьянки и сказочная голубая роза. Воздушно покачивается-ходитъ пунцовая-голубая гроздь, маленькая, совсѣмъ въ ладошку… – живой, небывалый виноградъ! Разноцвѣтныя виноградинки смѣшно отрывабтся отъ нея, плывутъ куда-то… Плыветъ бѣлая рѣка… Звѣзды сiяютъ въ прутикахъ – глаза Нины… И вотъ, уже въ забытьи, въ солнечномъ озаренiи, на лучѣ, покачиваясь, сплываетъ къ нему въ сверканьяхъ сквозная, въ кольчикахъ, клѣточка съ воздушною золотистой канарейкой… – первая радость дѣтства.
Ив. Шмелевъ
Весна 1927 г.
Севр.