На морском берегу (Жоржик) (НИОРРГБ 387.4.14)

 

Ф. 387 Карт. 4. Ед. хр. 14

Шмелев

Иван Сергеевич

«На морском берегу» (Жоржик)

                                                             рассказ, отрывки

1910 янв.

а) Черновой автограф и машинопись, отрывок без начала                14 лл.+2 лл.

б) Разрозненные листы разных редакций.

Машинопись с авторской правкой и без правки                                 18 лл.

 

ж. «Родник» 1910 г. № 3

// картон

 

 

<рукописные записи; без начала>

II

Въ первый же день прiѣзда въ им.[1] капитанъ показыв.[2] мнѣ свое хозяйство.

— Этотъ уголокъ я самъ создалъ, самъ! Почти изъ ничего!

Я смотрѣлъ [3]… и гдѣ нашелъ?

— Тридцать лѣтъ плавалъ и тридцать лѣтъ мечталъ о такомъ уголкѣ. И вотъ… вошелъ въ портъ. Теперь отдохну… Каждый кустикъ мнѣ дорогъ… А посмотрите эту прелесть.

[4]Мы вошли въ небольшой виноградникъ. Обыкнов. виногр.[5] лозы съ шир.[6] <нрзб.> листьями.

— О, вы, очевидно, не свѣдущъ… Это самые лучшіе смоков<нрзб.> сорта. Я оберегалъ ихъ какъ соб. глазъ<?>[7] два года. И нынѣшн.[8] осень буду имѣть такой виноградъ…

[9]Это такъ назыв.[10] низкорослый сортъ. Видите кисти лежатъ почти на землѣ — приход.[11] подкладыв.[12] листъ подъ нихъ. И чего стоило уберечь…

Я не понималъ… Отчего уберечь?

[13]Да, вы не знаете.[14] Въ этихъ мѣстахъ масса черепахъ… Да, да…

Есть такая шельма — черепашка[15] греческая — и всего то дрянь больше[16] 6 верш.[17] не быв.[18], но она для меня высшій врагъ. Она[19] любитъ фрукты и охотно грызетъ сочные побѣги… Ну, да я ихъ всѣхъ переведу…

Капит.[20] посмотрѣлъ, прищурив. глазъ.

— Я устроилъ на нихъ настоящ. облаву! Пожалуйте… Вы видите?..

Онъ показыв.[21] пальцемъ. Въ[22] пяти шагахъ отъ насъ…

// л. 1

 

<машинописная редакция без начала>

— Какой любопытнiй! — сказалъ Димитраки, здороваясь со мной. — Все хочетъ знать. Скоро совсѣмъ старикъ будетъ.

Онъ открылъ дверку и царапавшаяся черепаха спокойно вползла, какъ къ себѣ въ нору.

— Вотъ моя кошка. Эге! Кисъ-кисъ…

Что говорить о Жоржикѣ! Я самъ съ живѣйшимъ любопытствомъ смотрѣлъ, что раздѣлывала черепаха. Это неуклюжее, как<ъ> и безмозглое, какъ принято думать, животное, проявляло большую сообразительность. На призывъ стараго грека, она[23] вытянула шейку и подняла, какъ могла головку. Точно спрашивала о чемъ-то.

— Сейчасъ, сейчасъ… Онъ взялъ съ полки кусокъ какого-то корешка и далъ черепахѣ. Она завиляла хвостикомъ и понесла къ двери. 

— Сладкiй корешокъ, любитъ… Учоная моя…

Жоржикъ уже не смотрѣлъ на черепаху. Его взглядъ перебѣгалъ съ предмета на предметъ. И стоило посмотрѣть на чудеса стараго бѣдняка Димитраки. Откуда онъ могъ все это извлечь? На полкѣ, прямо противъ двери стояли два-три красиво вылѣпленныхъ изъ мелкихъ разноцвѣтныхъ камней и ракушекъ грота, какiе обыкновенно ставятъ въ акварiумы. По стѣнамъ висѣли темно-красныя бусы изъ высушенныхъ кизиловыхъ ягодъ. Туфельки для часовъ, украшенныя ракушками. Съ потолка, привязанныя на бечевкахъ свѣшивались нѣсколько штукъ разной величины моделей фелюгъ и баркасовъ. Изъ-за самодѣльныхъ склеенныхъ коробокъ изъ за[24] стекла смотрѣли сухіе крабы.[25] Стояли у стѣнки въ кучкѣ очищенныя съ причудливыми корневищами и выженные трости. Высокiя палки съ рогульками для восхожденiя на горы, такъ называемыя альпенштоки изъ кизила, бѣлыя, какъ слоновая кость. На сколоченномъ изъ досокъ убогомъ самодѣльномъ столѣ еще не отдѣланныя маленькія корпуса фелюкъ, выдолбленные изъ кусковъ дерева. Рѣзанныя изъ дерева фигурки животныхъ. Это былъ цѣлый музей.

— Это все ваше? — спрашивалъ Жоржикъ.

Старый Димитраки такъ неожиданно для Жоржика оказался владѣльцемъ такого заманчиваго богатства.

— Магазинъ, — сказалъ старикъ. — Все самъ, самъ, — отвѣчалъ онъ на мой вопросъ. — Осень, зима… Холодно… Сижу, дѣлаю. Господа купилъ лѣто, Димитраки зимой живетъ.

— Вы продаете это и получаете деньги?

— Эге! Не знай дѣла, — помиралъ. Море далъ, земля далъ — человѣкъ деньги даваетъ. Такъ не даваетъ. А земля такъ даваетъ.

Онъ предложилъ намъ сѣсть на толстые обрубки, развелъ огонекъ въ мангалѣ.

// л. 1 об.

 

— Какъ солнце встало, — все по горамъ ходилъ, палки рѣзалъ.

Онъ порялся на полкѣ, досталъ жестяную коробку, какую-то желѣзную кружечку съ длинной ручкой.

— Кушаешь кофи, турецкiй, а? — обратился онъ къ Жоржику.

— Турецкій? А это что?

— Эге! — самый хорошій…

Онъ насыпалъ въ чашечку молотаго кофе, налилъ воды и сталъ кипятить на уголяхъ мангала.

Жоржикъ осматривалъ магазинъ.

— Знаете что… У васъ оч. хорошо, въ норѣ…[26] Я буду у васъ покупать. Я приведу къ вамъ дядю Мишу и у васъ пойдетъ торговля. Вы увидите! Онъ страсть[27] любитъ пароходы. Онъ былъ капитанъ, и все знаетъ. Онъ по всѣмъ морямъ <нрзб.>. Скажите, почему у васъ дрожитъ голова.

Димитраки улыбнулся.

— Голова? Эге! хорошій мальчикъ. Когда-то я былъ молодый и крѣпкій, какъ камень. О! какой былъ! Я плавалъ, какъ дельфинъ. Пусть скажутъ объ этомъ по берегу… Стараго Димитраки еще помнятъ. Кто поймалъ бѣлугу въ семьдесятъ девять пудовъ? Помнятъ еще. Они меня четыре дня по всему морю возила на веревкѣ.

— Какъ возила?!

— Как нибудь разскажу. Кто первый ходилъ въ море за кефаль, такъ хорошо зналъ всю рыбу? Не Димитраки? Ушелъ время. Теперь, какъ камень на берегу… Все плохо… Сила ушла… Э-эхъ!

— А это что?

Жрожикъ показалъ пальцемъ на кусочекъ зеркальца, подъ которымъ, на обдѣланной ракушками туфелькѣ для часовъ висѣла большая серебряная медаль.

— Все видитъ! Молодой глазокъ. Медаль начальникъ далъ.

— Медаль?! за что?

— Люди тонулъ, пять люди тонулъ… Димитраки ловилъ…

Я смотрѣлъ на старика. Онъ сказалъ это такъ просто и даже скучно. Точно онъ ловилъ рыбу.

— Они тонули, а вы ихъ...

— Эге! — Я ихъ таскалъ[28]. О, тогда я былъ сильный… И…

Онъ затрясъ головой.

— Кофе готовъ… Ню-ка… Бѣленькій мальчикъ…

Все. Онъ налилъ Жоржику въ маленькую чашечку, потомъ предложилъ мнѣ.

— Турецкій… Это хорошо… Только сахару маловато… — Сахаръ… Совсѣмъ нѣтъ сахаръ…[29] Не кушалъ сахаръ…

— И вамъ дали медаль? А еще что?

// л. 2

 

<продолжение записей на л. 1; машинопись в перевернутом виде>

— Еще? Ничего не далъ. Бэдный тонулъ

— А какъ вы спасали ихъ? Это какъ было?

Грекъ махнулъ рукой.

— Дольго разговорить. Дольго… Не надо…

Мы молча отхлебывали кофе. Черепаха опять явилась и. Она стояла у двери и высматривала. Жоржикъ смотрѣлъ на медаль и что-то раздумывалъ.

— Но почему же вы живете одинъ? У васъ есть дѣти?

— Богъ взялъ. Сказалъ Богъ, пусть Димитраки одинъ… И сталъ одинъ Димитраки. Да-а… Такой же былъ… — сказалъ онъ мнѣ, показывая на Жоржика. — Веселый мальчикъ… Оспа ходилъ, людей захватилъ много… <Нрзб.> Гадисъ захватилъ… Давно… Теперь вьютъ спу. Тогда никто не зналъ, помиралъ… Вотъ! — показалъ онъ на свое лицо.

Только теперь разглядѣлъ я въ щеткѣ волосъ на лицѣ глубокія шрамы, слѣды перенесенной оспы.

— Другой сынъ, большой… — Димитраки поднялъ руку. — Какъ столбъ большой, сильный… Двадцать зимъ былъ… тонулъ… Спасалъ людей, пять когда я спасалъ и самъ тонулъ… Медаль дали…

// л. 1

 

<далее страница не по порядку, лист без номера>

V

Дня черезъ два мы посѣтили нору стараго Димитраки. Старикъ былъ правъ, когда говорилъ, что его кормитъ море. Положимъ, не было ничего особеннаго, но у Жоржика разбѣжались глаза.

Разыскали нору безъ труда. Поднялись на холмикъ и свернули съ дороги къ толстому орѣховому дереву. Какъ разъ противъ него, въ срѣзѣ холма въ заросляхъ <нрзб.> виднѣлась плохо прилаженная досчатая дверка. Надъ нею,[30] прямо изъ горы выходила желѣзная труба, ржавый остатокъ водосточной трубы. Съ правой стороны дверцы въ землѣ же, тускло выглядывало крохотное оконце. Да правъ былъ Димитраки: у него были и дверь, и печка, и даже оконце. У него былъ даже огородъ. На небольшомъ,[31] очищенномъ отъ зарослей держи-дерева, <нрзб.> и бурьяна, по землѣ стлались плети арбуза и кабачковъ. Стояло два-три подсолнечника и на колу вились одинокия виноградныя лозы. Мы постучались въ дверь. Отвѣта не было. Должно быть, хозяинъ ушелъ.

— Хорошо у него, — сказалъ мечтательно Жоржикъ. Смотрите! Море видно

Отъ стараго орѣховаго дерева, отъ норы Димитраки открывался прекрасный видъ. Довольно крутыхъ спусковъ уходила гора къ морскому берегу. Совсѣмъ, казалось, близко, играло бѣлымъ кружевомъ прибой. Вправо, внизу дачный поселокъ съ бѣлыми, маленькими отсюда домиками въ зелени, зеленый квадратъ виноградниковъ, бѣлыя ленты дорогъ. И домъ капитана какъ маленькая старинная крѣпостца изъ дикаго камня.

— Можетъ быть можно войти? — спрашивалъ Жожикъ. — Дверь не заперта. Нѣтъ, лучше подождетъ, а то Димитраки обидѣться…

Мы сѣли <у> стараго орѣха.

— Смотрите, черепаха!

Около дверки норы торчала черепаха, точно просилась, чтобы ее впустили. Она даже царапалась коготками.

Жоржикъ осторожно подошелъ и потрогалъ тросточкой. Черепаха спряталась подъ свой крѣпкій щитъ и стала неподвижной.

— Эге… Добрій день!

Совершенно нежданно изъ зарослей вышелъ Димитраки. Онъ несъ охапку[32] нарѣзанныхъ палокъ.

— А вотъ мы къ вамъ! здравствуйте! какъ поживаете? — радостно встрѣтилъ его Жоржикъ… протягивая руку. — Это вамъ зачѣмъ, палки?

— Кушать буду… — засмѣялся старикъ. — Эге! Димитраки все дѣлаетъ, чтобы жить.

— Вы топите ими свою печку?

// л. 

 

— Гдѣ мы были! гдѣ мы были! — запѣлъ Жоржикъ. — Что я тебѣ разскажу!

Капитанъ осмотрѣлъ фелюгу и похвалилъ. — Это гдѣ купили?

— У Димитраки, въ норѣ! Дядя Миша, ты долженъ подарить ему свой пиджакъ

— Хорошо, хорошо… Тащи фелугу.

Мы медленно подымались[33] къ дачѣ. Капитанъ взялъ меня за руку.

— Сегодня ночью таки объѣли одну лозу, крайнюю… Пожалуйте! Зато въ одну зорю забрали въ саду двѣ-над-цать штукъ!

VI.

Начались правильные занятія. Съ девяти до одиннадцати мы опускали сторы[34] и отдавались изученію наукъ. Хлопотъ порядкомъ причиняла крайняя разсѣянность Жоржика. Внезапно, за рѣшеніемъ задачи, онъ вдругъ спрашивалъ:[35]

— Какой чудной Димитраки въ дядиномъ пиджакѣ.

— Жоржикъ, занимайся дѣломъ.

— Сегодня отъ мамочки письмо получилъ! Открытку. Вотъ…

И вытаскивалъ изъ кармана открытку.

— Вы только позвольте немного посмотрѣть, чу-уть-чуть. Ахъ, какія тамъ горы! А море какое! А земля тамъ жолтая. Отчего?

Каюсь, его вопросы иногда заставляли и меня забыть о томъ, что въ бассейнъ проведены три трубы. Начинался урокъ по географіи изъ арифметики. Мы говорили объ Египтѣ, гдѣ теперь жила мать Жоржика. Говорили о пирамидахъ, переходили къ Моисею. Жоржикъ вытаскивалъ атласъ и просилъ показать ему островъ Хіосъ.

— А мамочка должно быть мимо кого проѣхала? Можно мимо кого проѣхать?

Я зналъ, что и дядя Миша получилъ письмо и ходилъ грустный. Получи<лъ> даже два письма. Одно въ нѣсколько строкъ отъ сестры, другое отъ доктора[36]. Послѣдне<е> письмо прямо плачевно. Докторъ уже не увѣрялъ, что есть надежда. Мамочка писала что чувствуетъ себя ничего. Я смотрѣлъ на Жоржика. Онъ смотрѣлъ на открытку и думалъ. О чемъ?

— Ну, Жоржикъ… надо работать… И такъ, въ бассейнъ проведены…

Онъ поднялъ глаза. Въ нихъ стояли слезы.

— Что съ тобой, о чемъ?

Его маленькое тонкое личико передернулось, скривились губы. Онъ уронилъ голову на руки и затрясся въ рыданіяхъ.

— Милый мальчикъ… Что ты… что…

// л. 

 

Онъ не поднималъ головы и плакалъ.

— Ма… ма… Ма мочка…

— Ну, что мамочка! Она гуляетъ подъ солнцемъ, скоро прiѣдетъ къ намъ, крикнулъ я весело. Мы ей покажемъ Димитраки, нору его. Мы все ей покажемъ! Эхъ, говорю! Не написать ли ей…

— О чемъ?

— А вотъ какъ поѣдетъ назадъ, попросимъ, чтобы на Хiосъ заѣхала? а?..[37] Какъ ты Жоржикъ думаешь?

Жоржикъ поднялъ голову.

— Попросимъ, можетъ быть она привезетъ что оттуда.

— Горстъ земли! — сказалъ Жоржикъ. — Я знаю, читалъ… только не помню гдѣ, — сказалъ онъ оживленно, — что привозятъ съ родины горсть земли.

— Прекрасно. Напишемъ. Она привезетъ. Что будетъ съ Димитраки!

— Онъ страшно будетъ радъ? Какъ вы на это смотрите? Я сейчасъ напишу. Мы ему сдѣлаемъ сюрпризъ. Я замѣтилъ, а вы замѣтили, что когда Димитраки[38] вчера опять говорилъ про Хiосъ, у него въ горлѣ заскрипѣло? А?

— Да, кажется...

— Нѣтъ, не кажется. Вѣрно заскрипѣло. Такъ вотъ: э-э-э-э… Только онъ пожалуй не повѣритъ. А? Подумаетъ, что это такъ…

— Нѣтъ, тебѣ то онъ обязательно повѣритъ.

— Почему обязательно?

— А потому, братъ, что онъ тебя, какъ я замѣтилъ, любитъ.

Надо было видѣть заплаканную рожицу. Онъ просіялъ.

— Помнишь, когда ты подалъ ему пиджакъ, онъ затрясъ головой…

— Да, да… Онъ поцѣловалъ мой лобъ. Потомъ взялъ мою руку и потряс<ъ.>

— Нѣтъ, еще не все. Когда ты просилъ, чтобы онъ надѣлъ, онъ…

— Ахъ, да, да… Онъ что-то сказалъ? Что-то непонятно… да, это?

— Вотъ. Онъ сказалъ по-гречески. И знаешь что?

— Что? Вы знаете?

— Онъ сказалъ — сынокъ. А когда грекъ говоритъ сынокъ, это высшая ласк<а.> Все равно, какъ у насъ назвать[39]

— Мы ему не будемъ говорить ничего… Это будетъ сюрпризъ.

— Вотъ, вотъ. А теперь начнемъ. Ты вслушайся. Это очень интересно.

Въ бассейнъ проведены три трубы. Ты представляй. Вотъ это будетъ бассейнъ, а вотъ карандаши, это пусть будутъ трубы…

— Пусть… будутъ… трубы… — повторилъ Жоржикъ, раскладывая карандаши.[40]

// л. 

 

<окончание>

Гдѣ теперь Жоржикъ? Живъ ли?[41] Какой онъ? Также ли[42] какъ когда-то задумывается надъ тяжелыми сторонами жизни, ищетъ объясненій и рѣшеній. И такж<е> ли его cердце сжимается и слезы накипаютъ въ нем<ъ.>

И онъ большими глазами свѣтлыми смотритъ на черныя фигуры людей полжизни не вѣдающихъ солнца. Можетъ быть онъ протягиваетъ имъ[43] свою теперь крѣпкую руку, какъ когда-то протянулъ ее убогому греку на берегу. Или <нрзб.> мягкое ушло[44] и развѣяно вѣтромъ, какъ молодые цвѣты деревъ. Нѣтъ[45]. Не хочется думать, хоч.[46] повѣрить въ это. Я[47] часто вспоминаю о немъ.[48] И мнѣ хочется, чтобы онъ былъ. И я[49], когда поѣздъ несетъ меня по степямъ мимо шахтъ, мимо ог<н>ей плавильныхъ печей я вспоминаю свѣтлые глаза и Жоржикъ стоитъ возлѣ мен<я> положивъ тонкую руку на плечо и серьозно-серьозно спрашиваетъ:

— Какъ вы на это смотрите?

Записано 3 января

// л.

 

«Исходъ изъ Египта»

Введ. о Жоржикѣ[50]

Это былъ вполнѣ почтенный человѣкъ. Я понялъ это съ перваго же взгляда.

— Прошу, — плавнымъ и увѣреннымъ жестомъ показалъ онъ мнѣ на кожаное кресло сбоку стола. — Вы по публикаціи?

Онъ говорилъ кратко, даже отрывисто, и по его рѣшительному, сверху внизъ взгляду я понялъ, что имѣю дѣло съ челов. <нрзб.>[51] Сѣлъ на кресло, пріятно подававшееся съ пріятной упругостью и ждал<ъ>

— Математикъ? Вотъ[52] какъ разъ то, что мнѣ нужно.

Полож., увѣр. въ себѣ человѣкъ[53]. Какъ будто бы выбир.[54] кусокъ сукна въ магазинѣ, потрясъ въ рукѣ и сказалъ:

— Вотъ[55] какъ разъ то, что нужно.[56]

— Это очень важно.[57] А?[58] Математика это… смотр. на жизнь съ мѣркой и цифрой.[59] Она учитъ этому.

Я не возражалъ. Можетъ быть онъ зналъ меня лучше[60], чѣмъ[61] я.[62] Я не счелъ нужнымъ[63] сообщить, что хотя и математикъ, но на жизнь смотрю не только съ мѣркой и циркулемъ[64]. Я сказалъ[65], что иногда прибѣгаю[66] въ рѣшеніи вопросовъ жизни и еще къ одному маленькому аппарату, до котор. математикѣ нѣтъ дѣла[67]. Этотъ аппаратъ сейчасъ[68] бился у меня подъ сюртукомъ съ лѣвой стороны.[69]

— Я буду кратокъ[70], — продолжилъ онъ, закуриваю сигару[71]. Мнѣ нуженъ воспитатель[72]. Племянникъ у меня — мальчикъ[73] страннаго, какъ бы это сказать,[74] темперамента. Мнѣ <нрзб.> сдѣл. изъ него человѣка твердой воли[75], стойкаго[76] въ преслѣдованіи своихъ цѣлей, конечно хорошихъ.[77] Чтобы въ немъ не было этой, ну, какъ бы сказать… слезы, тонкихъ этихъ… — онъ пошевели<лъ> пальцами, подыскивая слово, — пустяковъ… Да, да… Я говорю по опыту. Моя сестра, по-моему, слишкомъ постаралась воспитать его сердце… И онъ нервенъ, онъ, какъ бы это сказать, да… ну, всякій пустякъ его волнуетъ, у него совсѣмъ нѣтъ твердости. Однимъ словомъ онъ больше

// л. 13

 

живетъ сердцемъ, чѣмъ холоднымъ разсудкомъ. Такихъ людей жизнь завязываетъ въ узелъ. Я говорю по собственному опыту.

Онъ сказалъ это такъ, что не требовалось возраженій. Да, это бы<лъ> человѣкъ твердаго характера. Даже кабинетъ его былъ ему подъ стать. Холодныя прочныя кресла, бюстъ Наполеона, на колоннѣ въ углу, огромная карта океаническая съ линіями морскихъ теченій, морской бинокль, модель парохода и тяжелое прессъ-папье, въ видѣ правильнаго квадрата изъ мрамора и самъ хозяинъ, плотный и крѣпкій тоже казалось, былъ выдѣланъ на какомъ-то плавильномъ заводѣ.

— Вотъ. Если примете мѣсто, я буду просить особенно обращать вниманіе на развитіе указанныхъ мною сторонъ характера — стойкость, разсудочность и силу воли. Надѣюсь, вы поняли меня?

— Я конечно, не могу ручаться, но… Я не знаю мальчика…

Вы его узнаете съ перваго слова, что это за фруктъ. Да вотъ вамъ примѣръ…[78] Околѣваетъ песъ у меня… Мартынъ его звали. Отъ старост<и> околѣваетъ. Мальчишка не[79] спитъ три ночи и три ночи[80] бѣгаетъ на то мѣсто, гдѣ его закопали. Поваръ у меня былъ, пьяница! Прогналъ. Мальчишка бѣжитъ на кухню, на шею виснетъ, прощается и реветъ. Это уже слишкомъ. Кота выдрали — слезы.[81] Галка въ саду замерзла, тащитъ въ комнаты отгрѣвать. Безногую собаку притащилъ. Пусть это все можно допустить, но… учится отвратительно, совсѣмъ нѣтъ сил<ы> воли. Конечно, онъ еще не великъ, ему только одиннадцать[82] лѣтъ но… въ эти годы надо же привыкаетъ серьозно смотрѣть на жизнь. Ну вы понимаете…

— Вы будете готовить его въ реальную школу, въ первый классъ.

— Дядя Миша! — раздался за дверью тонкій просительный и торопливый голосокъ.

— Нельзя, я занятъ.

— Но, дядя Миша, мнѣ нужно.

— Пожалуйте! — бросилъ мнѣ дядя Миша. — Я сказалъ, занятъ.

— Нужно, очень нужно!..

— Когда не нужно, онъ упрямъ! — Сказано, за-нятъ! — уже крикнулъ дядя

Дверь отворилась, и просунулось худенькое лицо.

Два свѣтлыхъ глаза съ любопытствомъ окинули меня и обратились на дядю.

— Что тебѣ? — стараясь быть строгимъ, возвысилъ голосъ дядя. — Я тебѣ сколько разъ говорилъ, когда я занятъ…

— Маланья опять кота выдрала.

— Вонъ!

— Она не смѣетъ! Мой котъ!

// л. 13 об.

 

1

Жоржикъ.

I

Жоржикъ… Изъ сѣти ушедшимъ дней встаетъ передо мной нѣжная хрупкая фигурка. Ясные[83] глаза вдумчиво глядятъ[84] на меня съ[85] блѣднаго личика, и тонкій голосокъ спрашиваетъ наивно-важно:

— Какъ вы на это смотрите?..[86]

Гдѣ-то онъ теперь[87].

[88]Иногда мнѣ становится особенно грустно, иду я туда, гдѣ могу встрѣтить дѣтей. Иду на бульваръ, присажив.[89] на скамью и смотрю. Шумно и весело, какъ рѣзвыя птички, играютъ маленькія люди. Смотрю на оживл. лица. Слушаю звонкія голоса[90]. И хочется подойти къ задумчивому[91] мальчугану лѣтъ восьми съ блѣднымъ лицомъ и ясными большими глазами. Хочется взять его за тонкія плечики, заглянуть въ лицо и спросить:

— Ты не Жоржикъ?

Нѣтъ. Теперь онъ большой, большой. Теперь уже[92] онъ не носитъ[93] короткихъ штаниковъ и башмачковъ на пуговкахъ. Теперь уже не играетъ въ лошадки. Не[94] горятъ его щеки, и не открываются такъ широко глаза и не спрашиваютъ, какъ бывало. Онъ теперь многое знаетъ. Только… по-прежнему-ли[95] бьется его[96] сердце?[97] Не знаю.[98]

[99]Вспоминаю о Жоржикѣ, и рядомъ со мной выростаетъ крупная фигура дяди Миши.[100] Какъ сейчасъ вижу его, рослаго и коренастаго, какъ бы отлитаго изъ розовой мѣди, лѣтъ подъ шестьдесятъ, съ обвѣтреннымъ румянымъ<?>[101] лицомъ и сѣдѣющими подстриженными усами. Милый капитанъ! Онъ искусно водилъ по волнамъ пароходы, исколесилъ океаны и повидалъ таки[102] свѣтъ. Онъ перенесъ[103] сотни штормовъ[104] и благополучно вошелъ въ тихую пристань.[105] Ему повиновались морскіе валы и бури[106]. Маленькое сердце оказалось[107] неизвѣстнѣе морскихъ глубинъ и[108] теченій, которыя онъ зналъ какъ свои[109] пять пальцевъ. Это именно онъ сказалъ мнѣ откровенно при первой же встрѣчѣ[110].

— Прошу, — плавнымъ и увѣреннымъ жестомъ указалъ онъ мнѣ на кресло съ боку стола. — Вы явились по публикаціи?

— Да, я ищу[111] занятій.

// л. 18

 

— Будемъ[112] говорить.

Онъ говорилъ[113] отрывисто, точно отдавалъ приказанія.[114]

— Математикъ? Какъ[115] разъ то, что мнѣ нужно.[116] Математика важная штука въ[117] жизни[118]. Мѣра и цифра! Это важная вещь![119]

[120]— Я буду кратокъ, — продолжалъ капитанъ, закуривая сигару. — Мнѣ нуженъ воспитатель къ племяннику.[121] Отецъ[122] померъ — мать лѣчится заграницей. Долж. обрат. вниманіе еще на это. У парня <нрзб.> впечатл. натура, слишк. мягокъ, <нрзб.>.[123] Однимъ словомъ — у него нѣтъ характера и слишкомъ много сердца. Такихъ людей жизнь завязываетъ въ узелъ. Вы меня поняли?[124]

Онъ сказалъ это такъ рѣшительно и вѣско[125].[126]

— Конечно, я не могу ручаться, не зная мальчика, но[127]…

— Вы его быстро[128] узнаете. Парень[129] виденъ насквозь. Ему всего около восьми[130] лѣтъ[131]. Вы будете готовить его въ реальную школу.

— Дядя Миша! — раздался за дверью тонкій настойчивый голосокъ.

— Нельзя. Я занятъ!

// л. 18 об.

 

2

— Но, дядя Миша… Мнѣ[132] нужно…

— Видите,[133] — бросилъ мнѣ капитанъ. — Когда не нужно онъ настойчивъ[134]. <—> Я сказалъ — за-нятъ!

— Нужно мнѣ! Ты[135] пойми, что нужно…

Дверь отворилась, и просунулось худенькое личико. Два свѣтлыхъ глаза съ любопытствомъ окинули меня и обратились на дядю.

— Что тебѣ? — грозно спросилъ капитанъ. — Сколько разъ — онъ еще возвысилъ голосъ и поднялъ палецъ. — Сколько разъ я говорилъ тебѣ — разъ[136] я занятъ…

— Но Маланья опять кота выдрала!

— Ступай вонъ…[137]

— Она не смѣетъ! Мой котъ!

— Если его выдрали, значитъ за дѣло.

— [138]Не было никакого дѣла. Ты ей скажи, чтобы она не смѣла! У кота котята[139]…[140]

— Дядя Миша сдѣлалъ совсѣмъ страшное лицо и раздулъ носъ и[141] щеки,[142] взялъ мальчугана за руку и вывелъ.

— Вотъ вамъ… Онъ всегда вѣренъ себѣ… ничего не стѣсняется[143].

Капитанъ далѣе заявилъ мнѣ, что на черноморскомъ побережьѣ Кавказа у него имѣніе и черезъ два дня я могу ѣхать вмѣстѣ съ ними, если принимаю условія.

— Прекрасная стихія море[144]. И[145] воспитываетъ характеръ. Парню[146] будетъ полезно пожить тамъ. Какъ вы на это смотрите?[147]

Съ этими словами капитанъ вручилъ мнѣ[148] въ счетъ жалованья, уже мягче взглянулъ на меня и почти дружественно закончилъ:

— Я увѣренъ, что вы его полюбите[149]. Парень[150] все же не плохъ.

Выйдя изъ кабинета[151], я замѣтилъ «парня». Онъ стоялъ въ передней, въ углу, и теръ нога объ ногу. Чего-то, очевидно, выжидая[152]. Замѣтивъ меня, онъ[153] вышелъ изъ угла[154] и сказалъ рѣшительно, точно были съ нимъ давнымъ-давно знакомы:

— Вы[155] будете меня учить?

— Буду[156].

// л. 19

 

[157]И протянулъ маленькую ладошку.[158]

— Ну, Жоржикъ, мы буд. друзьями? а?

— Взялъ его за носъ<?>… Онъ взглян.[159]

— Какъ вы на это смотрите?

Я пожалъ плечами и усмѣхнулся его увѣренному тону.

— Какъ смотрю? Если[160] его слѣдовало…[161]

— Во первыхъ, его выдрали не слегка… — протянулъ онъ. — Я такъ и думалъ что вы это скажете… Его выдрали нарочно.[162]

— Это не правда. Я вспомнилъ, что эту фразу разъ пять повторилъ капитанъ.

— Конечно, это не то… Ну, мы будемъ друзьями.

Взялъ его за подбородокъ и потрепалъ. Онъ взглянулъ на меня большими ласкающими глазами.[163]

Онъ даже помогъ мнѣ надѣть пальто, причемъ оборвалъ вѣшалку и хотѣл<ъ> пришивать. Даже подалъ галоши.

Уходя, я слышалъ какъ онъ гремѣлъ ручкой двери и кричалъ:

— Дядя Миша! Теперь ты не занятъ! Мнѣ нужно!...[164]

II[165]

// л. 19 об.

 

<далее порядок страниц установлен в соответствии с последней,
опубликованной редакцией>

3

— Я такъ и думалъ… — протянулъ онъ. — Если бы вы знали все. Его выдрали нарочно.

— Нарочно?

— Да. Я слышалъ, какъ дядя Миша говорилъ мамѣ: «Я пріучу[166] его смотрѣт<ь>[167].[168] Я возьму его въ рукавицы и буду дѣйствовать на его[169] Я отучу его плакать. Вотъ онъ и <нрзб.> кота бить. А я не плачу. Какъ вы на это смотрите?

Я вспомнилъ, что эту фразу разъ двадцать повторилъ почтенный человѣк<ъ>

— Я смотрю, что вы парень славный. Мы будемъ друзьями. Взялъ его за худенькій подбородокъ и потрясъ.

Онъ взглянулъ на меня большими, ласкающими глазами.

Я надѣвалъ пальто, и уходя слышалъ, какъ парень стоялъ у двери и кричалъ:

— Дядя Миша! Пусти меня! Дай мнѣ твой пароходъ.

II

Мы <нрзб.> на вокзалѣ[170].

Капитанъ далъ Жоржику рубль и сказалъ[171]:

— Ты самъ будешь тратить на себя въ дорогѣ.[172] Вечеромъ отдашь мнѣ отчетъ.

— Такъ прекрасно дѣлаютъ американцы! — сказалъ онъ мнѣ. Дѣти[173] пріучаются къ самостоятельности?[174]

// л. 21

 

<далее порядок страниц установлен в соответствии с последней,
опубликованной редакцией>

[175]Вечеромъ Жоржикъ[176] представилъ отчетъ.

— Хорошо А гдѣ же остальные пятьдесятъ?

— Я изх стравилъ.

— Что-о?

— Я стравилъ ихъ. — повторилъ Жоржикъ. — Стравилъ собакамъ.

— Какимъ собакамъ?

— На той станціи, гдѣ поѣздъ стоялъ долго, я вышелъ за станцію и <нрзб.>[177] тьму собакъ. Онѣ были[178] тощія, и[179] я стравилъ весь полтиникъ, и еще не хватило. Я купилъ[180] пирожковъ.

— Гм… — сказалъ капитанъ. — Собакамъ пирожки![181]

Капит.[182] вынулъ еще рубль и далъ на завтра.

Но[183] на завтра рубль уплылъ[184] до обѣда.

— Дядя Миша, я уже[185] стравилъ рубль…[186]

И капитанъ щурился и щекоталъ Жоржика подъ шейкой

— [187]Шельма. Ну шельма.[188]

????

— Тутъ мужики съ мѣшками на полу валялись, на станціи… И я купилъ пирожковъ[189].

— На цѣлый рубль?[190]

— Да. Двадцать пиродуіковъ[191].

Капитанъ пожалъ плечами[192].

— [193]Пирожками не накормишь.

[194]Съ Жорж. быстро[195] установились пріятельскія отношенія. Мы обыкновенно выходили на закрытую площадку вагона и смотрѣли въ окно[196]. Бѣжали[197] вѣтрянки-мельницы, съ подпертымъ коломъ крыльями, или медленно-медленно ворочающимися, точно усталыя <нрзб.> мазанки[198]. Казацкихъ станицъ мѣловыя горы, <нрзб.> черноземъ волн.<?>[199], плантаціи почти зацвѣтающ.[200] подсолнечника и[201] груды каменнаго угля на узловыхъ станціяхъ.[202]

// л. 22

 

Жоржикъ положительно засыпалъ меня <вопросами>[203]. Передъ нимъ впервые[204] начинала пріоткрываться картина жизни. Онъ все болѣе открывалъ[205], что тамъ, гдѣ молніей пролеталъ по степи нашъ поѣздъ, глубоко подъ землей[206], тянутся темныя корридоры въ пластахъ каменнаго угля. Что подъ нами тысячи люде<й> почти половину[207] жизни проводять во тьмѣ, выбьютъ[208] новыя корридоры, выгрызаютъ изъ почвы новыя и новыя груды каменнаго топлива.[209]

Не забуду вопросительно-вдумчиваго взгляда свѣтлыхъ глазъ Жоржика[210]. И <нрзб.>[211] въ его маленькой головѣ

— Да, такъ мало народу здѣсь, — показалъ онъ взглядомъ на бѣгущія степи. — Они всѣ внизу, подъ нами?

Вечеромъ, — это какъ разъ былъ вечеръ субботы, поѣздъ имѣлъ остановку на большой станціи. Мы стояли на площадкѣ.

— Смотрите, смотрите…[212]

Со стороны пустой степи двигалась толпа чорныхъ людей. Очевидно это шахтари покончили недѣльную работу и теперь возвращались въ поселок<ъ>, отрѣзанный линій желѣзной дороги.

— Это они? Они теперь вышли изъ-подъ земли?[213]

— Да, это они.

Чорные люди съ яркими бѣлками глазъ на лицѣ, эта сотня собравшихся трубочистовъ, но безъ веревки съ вѣникомъ и чугуннымъ варомъ, медленно, усталой походк[214] переходила рельсы, обошла хвостъ нашего поѣзда и пропала.

Жоржикъ молча смотрѣлъ. Поѣздъ двинулся, а онъ высунулъ голову и смотрѣлъ.

— А у нихъ есть дѣти?

— Есть.

— А они что дѣлаютъ? Учатся? А потомъ?

— Потомъ и они будутъ опускаться въ шахты и рыть уголь. [215]

Часто-часто постукивая, поѣздъ[216] и теперь бѣжалъ прямо на солнце, точно хотѣлъ успѣть домчаться къ нему, пока оно еще не успѣло опуститься за горизонтъ.

— Какое большое солнце… Знаете, оно въ субботу, подъ воскр. всегда большое… въ праздникъ…[217]— сказалъ задумчиво Жоржикъ. — Завтра и[218] они будутъ видѣть солнце[219]?

— Кто они? 

— А вотъ чорные, которые шли…[220]

// л. 22 об.

 

 

 

 

<далее не по порядку>

— Да… Завтра и они…[221]

Въ вагонѣ и капитану[222] пришлось отвѣчать на[223] вопросы. Капит.[224] объяснилъ все обстоятельно.

Жоржикъ слушалъ[225], взглядывалъ на меня, не скажу ли и я чего. Какая-то мысль стояла въ его головѣ, и тонкое личико было[226] задумчиво.[227]

— Ты[228] повара Архипа прогналъ[229]… — вдругъ сказалъ онъ. — Онъ теперь гдѣ?

Этотъ нежданный переходъ къ повару,[230] поставилъ капит.[231] втупикъ его

— Ну, гдѣ-нибудь служитъ…

— Но вѣдь ты сказалъ ему, онъ нигдѣ не можетъ служить[232]. Онъ теперь гдѣ? —

— Но[233] при чемъ тутъ поваръ?

— Онъ должно быть копаетъ уголь… — задумчиво сказалъ Жоржикъ.

— Это почему?

— А ты сейчасъ сказалъ, что кто служитъ, а кто уголъ копаетъ[234]…

Капитанъ расхохотался, трогалъ Жоржика за подбородокъ и называлъ философомъ и спрашивалъ меня:

— Какъ вамъ это нравится, а?[235]

Поѣздъ мчалъ насъ во тьмѣ, въ пустыхъ степяхъ. Нѣтъ не въ пустыхъ. Какъ чьи-то не засыпающіе глаза глядѣли на насъ далекіе пылающіе огни плавильныхъ печей. Огромныхъ костры.

[236]Жоржикъ лежалъ на верхней диванчикѣ[237] и смотрѣлъ въ[238] окно.

[239]— Дядя Миша!

— [240]Ну что? спать надо…

— Ты возьми Архипа…[241] Дядя Миша… Ты слушаешь? Онъ

// л. 20

 

знаешь какую пѣсню пѣлъ? Ты слушаешь? Дядя Миша!

— Ну, чего присталъ! Спятъ всѣ.

— Ты послушай, — зашепталъ Жоржикъ. — Онъ про солнышко пѣлъ…

— Ну и пѣлъ. Спи.

— Матушка-голубушка, солнышко мое…

Капитанъ не выдержалъ и разсмѣялся[242]… А Жоржикъ свѣсилъ голову и смотрѣлъ, спрашивалъ, чему онъ смѣется[243].

— Потише, господа, ночь… — сказалъ чей-то[244] недовольный голосъ.

Спалъ вагонъ. Притихъ и Жоржикъ. Начинало укачивать. Вѣяло степью ночной вольною степью въ окно. Что-то, казалось съ шумомъ бѣжало за поѣздомъ и кричало: догоню, догоню, догоню… Часто, часто. Дремалось<?>.[245]

— Огни! огни! — закричалъ[246] Жоржикъ.

Капитанъ[247] спалъ или притворялся. Я выглянулъ въ окно. На горизонтѣ пылали степные огни, — печи.

— Смотрите. Опять идутъ[248] — зашепталъ надъ самымъ моимъ ухомъ Жоржикъ. — Смотрите.

Онъ ошибся:[249] какіе-то столбы стояли вдали, можетъ быть вышки артезіанскаго колодца. На фонѣ далекихъ огней[250] они были худы и чорны, какъ тѣ, кого мы видѣли днемъ съ площадки вагона.

— Скажите, — обратился онъ ко мнѣ. — Что такое жись бесталана[251]?

— Почемуты спрашиваешь?

— А вотъ поваръ Архипъ,[252] все крутилъ головой и говорилъ, ахъ ты жись безталана…

— А-а… — это значитъ[253] жизнь. Когда человѣку плохо живется.

— А-а-а…

Скоро Жоржикъ уснулъ. Его[254] тонкая ручка свѣсилась и качалась отъ мягкихъ трепетаній вагона. Тонкая, слабая ручка.[255]

Мчалъ[256] поѣздъ. А изъ тьмы глядѣли[257] бодрствующіе огни и невидимые у огней, но смыкающіе глазъ люди.

Утромъ мы были[258] у моря.

III

Да, капитанъ былъ правъ, говоря, что послѣ многотрудной жизни, послѣ тридцати лѣтняго странствованія по морямъ, онъ можетъ твердо стоять на сушѣ. Да, онъ таки нашелъ хорошую гавань.

— Имѣніе у меня — рай! — разсказывалъ онъ мнѣ дорогой. — Но что замѣчательно

// л. 20 об.

 

<далее порядок страниц установлен в соответствии с последней,
опубликованной редакцией>

Этотъ уголокъ я самъ создалъ, самъ. Изъ ничего!

Теперь, когда я смотрю на его образцовый виноградникъ, на сады съ правильными линіями персиковыхъ и грушевыхъ деревьевъ, на домикъ, построенный въ стилѣ средневѣковаго замка на убранство комнатъ, въ которыхъ было собрано со всѣхъ концовъ свѣта, — гдѣ только не плавалъ капитанъ! — много красивыхъ и оригинальныхъ вещей, — я съ удивленіемъ спрашиваю себя: — какъ милый капитанъ могъ все это создать изъ ничего? Какой магической палочкой владѣлъ онъ и гдѣ нашелъ?

Помню, въ первые же дни пріѣзда и въ приморское имѣніе, сидѣли мы на балконѣ за чайнымъ столомъ. Былъ вечеръ. Невидимыя лягушечки — древесныя тянули тонкую ночную пѣсню іоррр… Летали, вспыхивая свѣтляки. Со моря, тихаго[259] съ бѣлыми полосами теперь въ тиши вечера ясно видимыхъ теченій загудѣлъ пароходъ. Капитанъ взялъ морской[260] бинокль, съ которымъ здѣсь[261] никогда не разставался.

— Можете себѣ представить! — сказалъ онъ. — Знаете, что это за пароходъ.

Я и Жоржикъ вопросительно смотрѣли на капитана.

— Это св. Сумеонъ… теперь… Самый старый пароходъ нашего моря. А когда-то онъ былъ свѣжъ и новъ и назывался Княжичъ<?>. Это дорогое для меня воспоминаніе. На немъ я началъ свою карьеру. Этому было… да… тридцать два года тому.

Пока я ничего замѣчательнаго не видѣлъ. И Жоржикъ сидѣлъ разочарованный. Чѣмъ же былъ замѣчателенъ пароходъ?

— На немъ я ѣздилъ самымъ младшимъ помощникомъ капитана, третьимъ.

То же не было ничего замѣчательнаго.

— Какъ это странно… — продолжалъ капитанъ. Однажды мы подходили въ первый разъ подходили къ этой стоянкѣ. Я первый разъ видѣлъ эту красивую мѣстность. Какъ сейчасъ вижу, этотъ холмъ, гдѣ стоитъ моя дача. Онъ былъ пустъ. Росли буки, держи дерево, ажина. Съ сѣвера защищено отъ вѣтра. Стоялъ у борта и смотрѣлъ. Пустынное поселеніе было тогда здѣ<сь.> Не знаю почему пришло мнѣ въ голову, но я сказалъ себѣ. Здѣсь хорошо зажить, построить дачу, завести хозяйство. Да, да… Это я отлично помню. И я… — съ живостью обернулся къ намъ. — Я это осуществилъ. Черезъ десять лѣтъ купилъ всю эту землю. Тогда она была почти даромъ. А еще черезъ двадцать лѣтъ я выстроилъ этотъ домъ.

Да, это было замѣчательно. Капитанъ всю жизнь каталъ по морямъ и думалъ только о своемъ уголкѣ.

— И я твердо шелъ къ своей цѣли. Вотъ! Не удивительно! Но что мнѣ стоило это! Я аккуратно, годъ за годомъ откладывалъ деньги. И я всегда вспоминаю этотъ замѣчательный случай. Рѣшилъ и сдѣлалъ.

// л. 33

 

Теперь эта земля стоитъ въ двадцать разъ больше, чѣмъ я заплатилъ за нее. — Такъ-то молодой человѣкъ, — похлопалъ меня по плечу капитанъ. — Самое главное въ жизни — характеръ, сила воли! Не было дня, когда бы не думалъ я о поставленной передъ собою цѣли, и вотъ въ результатѣ…

Капитанъ обвелъ рукой все вокругъ.

— Ты, дядя, все ѣздилъ по морямъ и все думалъ? — спросилъ Жоржикъ.

— Не только думалъ, а я работалъ… И знаете ли? — обернулся ко мнѣ капитанъ. — Что значитъ сила воли и настойчивость! Здѣшніе жители народъ безпечный. Представьте себѣ, имъ самый незначительный пустякъ причинялъ убытки, и они не находили средствъ бороться. Да вотъ вамъ…

Въ это время у террасы[262] остановился старый грекъ.

— Что скажешь, Сократъ? — спросилъ капитанъ.

Я взглянулъ на Сократа. Это былъ человѣкъ и маленького роста. Большая рваная соломенная шляпа накрывала его головку, какъ шляпка гриба. Тонкій носъ торчалъ надъ сѣдѣющими усами. Старый засаленный пиджакъ съ оторванными пуговицами и кожаные туфли на босу ногу — все говорило, что Сократъ бѣденъ, какъ мышь. Въ рукѣ у него была корзина.

— Здравствуй. Принесъ дескать еще.

— Ого! Это хорошій уловъ. Ну-ка, какія?

Жоржикъ сорвался съ мѣста и подбѣжалъ къ греку.

— Это что, что? Рыбы?

— Хе-хе… сказалъ грекъ. — Рыбы по землѣ не плавалъ.

И прищурилъ глазъ.

— Да, вы еще не знаете… — загадочно сказалъ капитанъ. — А это я вамъ скажу штука…

— Покажи, покажи, что? — приставалъ Жоржикъ. —

Грекъ открылъ[263] тряпку и мы увидали… черепахъ! Самыхъ настоящихъ черепахъ. Онѣ лежали неподвижно другъ на други, какъ черно-жолтые камни. Какъ срѣзанные горбушки. Онѣ запрятали подъ щитки головы<,> лапки и хвостики и притаились тамъ, спали, думали ли о чемъ. Ихъ крышки бы не выдавали ничего.

— Черепахи! — закричалъ Жоржикъ. — Зачѣмъ?!

— Хе-хе… — сказалъ старый грекъ. — Кушать… хе-хе… Будешь хорошо кушать.

— Двадцать… — сказалъ капитанъ. — По три копейки — шестьдесятъ. — На

Онъ передалъ греку деньги. — Все еще много. За одну зорю?

— Утро одно — сказалъ грекъ. — Безъ тебя сто двадцать сдалъ. Теперь будетъ сто тридцать два… — Завтра приносить?

— Приноси, приноси… — съ оживленіемъ сказалъ капитанъ. — Снеси Михайлѣ

// л. 33 об.

 

<далее страница, пронумерованная цифрой «5»>

вѣку.

— А-а… А я думаю, что такая книга есть. Я хочу, чтобы она была.

Шли по шоссе. Палилъ зной. Шелъ я и думалъ все о Димитраки. И зачѣмъ занесло его сюда, съ родной земли, гдѣ и жизнь дешевле, и нѣтъ такихъ холодовъ, что бываютъ здѣсь по зимамъ, когда дуетъ ужасный нордъ остъ. Думалъ и о томъ, что вотъ потерялъ человѣкъ сына, другого сынаи жену, потерялъ все, родину потерялъ, и не очерствѣло его сердце. И онъ яснымъ взглядомъ смотритъ въ миръ, онъ такъ мягокъ, что дружитъ съ птицами и животными и не жалуется на свою нелегкую долю. Откуда такая сила? И вѣритъ въ правду, неизмѣнную правду, которая пока еще скрыта но которую откроютъ въ огромной, куда-то запрятанной книгѣ. Что это за книга? Не отголосокъ ли о Голубиной книгѣ занесло на островъ Хіосъ? И въ какія краски украсила? Или же въ душѣ Димитраки бился невысказанная тоска по хорошей тихой жизни, по тому довольному счасть<ю,> которое должно же когда-нибудь явиться на землю и просвѣтить заплаканные глаза смягчитъ изболѣвшіяся сердца. Смотрѣлъ я на Жоржика на его задумчивое лицо. И онъ чувствуетъ, что книга есть. И развѣ не правъ онъ? Есть, конечно есть. Она лежитъ глубоко, глубоко. Она, не сознаваемая книга лежитъ въ глубинѣ сердца. И Димитраки, самъ того не зная хранитъ ее и никакой шайтанъ не выкрадетъ ее. И еще есть. Кто-то заложилъ втиснулъ эту огромную книгу и въ маленькое сердце Жоржика. Кто? И она растетъ въ немъ. О, только бы не выкралъ ее шайтанъ!

Мы уже подходили къ дому. Жоржикъ вдругъ нервно обернулся ко мнѣ

— Послушайте… — сказалъ онъ, раздумавыя о чемъ-то[264]. — Забылъ я спросить Димитраки… можетъ быть они найдутъ ее. А? Можетъ быть это такъ надо, чтобы они все рыли, рыли…

— Да кто они?

— Вы будете смѣяться, — сказалъ онъ конфузливо. — Можетъ быть онъ занесъ въ самую глубь, а? въ уголъ? А они то. Такъ, чтобы ужъ очень трудно было не найти? а? Вы какъ на это смотрите?

Милый Жоржикъ!

— Знаете что? Можетъ быть онъ нарочно… Думаетъ, пусть роютъ… Она будетъ такая же чорная, какъ уголь… Они и разберутъ въ темнотѣ! И разобьютъ? Это не можетъ быть?

Милый Жоржикъ!

— И они-то вдругъ и найдутъ! Никто не знаетъ ничего… думаетъ, что они уголь копаютъ… И вдругъ… Тогда что будетъ? Смотрите, дядя!

Капитанъ стоялъ у калитки сада и качалъ головой и показывалъ золотыя часы.

// л. <?>

 

<рукописная редакция без начала>

Поклонился и сѣлъ на скамеечку покурить.

— Что рано поднялись?.. Солнышко глядите…

— Да… Скажите, братикъ<?>… Я слышалъ, сегодня покончите съ черепахами.

— Эге![265] Велѣлъ зарыть… Пахнуть стало… Которые, нѣкоторые внизу замерли, ну и… докладывалъ я ужъ… И надоѣли они мнѣ.[266] Смотрѣть даже нехорошо… Нигдѣ этого не заведено, окромя какъ у насъ… Сейчасъ забросаю пойду… Теперь поди всѣхъ перебрали…[267]

— А что, дѣйствително, того получили хоръ!

Антонъ усмѣхнулся.

— Чего такъ! — Ну, есть нѣсколько… Вотъ которые баринъ привезъ[268] отъ китайцевъ. — погрызли… да… Смѣхъ, ей-богу… Конечно, они не любятъ, что не по имъ, баринъ то… А только — это… даромъ…

— Какъ даромъ?..

— Да такъ, что черепаха ничуть не виновата!.. Черепаха она свою линію ведетъ… Она[269] понимаютъ, что неподходящее… и грызетъ…

Я посм.[270] на Антона. Онъ говорилъ насмѣшливо[271].

— Въ чемъ же дѣло то? — спр.[272] я.

— Китайскій то виноградъ — только черепахамъ и ѣсть… Баринъ то на своихъ <нрзб.> поставитъ, а только ихъ обморочили…

— Какъ обморочили?..

— [273]Да такъ… Такого то сорта никто не[274] уважаетъ… Воловье око это, дѣйств. <нрзб>, а скусу въ ней нѣтъ — вода… <Нрзб.>

— Такъ вы бы сказали!

— Никакъ нельзя. Какъ они привезли <нрзб.>[275] то, да имъ стали разсказывать, такъ по пять руб. за чуб. усъ платили — ну, имъ не вѣрятъ. — А какъ дала она побѣгъ — тутъ все видать… Я[276] то знаю… Только что я сталъ имъ говорить, — конечно сомнительно — изъ Китая? — а они и говорятъ — ты ни чорта не понимаешь, это[277] отъ самаго кит. императора. Онъ говор., себя еще окажетъ… Горячій карахтеръ… Я говор. и по пяти морямх провезъ. А что такъ по пяти — у насъ этого добра много… Конечно, какъ нои еще ничего не знаютъ. А другимъ не показываютъ — боятся, что они <нрзб.> возбмутъ…

Я слушалъ и не вѣрилъ…

— Умора! — Тридцать рублей на черепаху загубили…

Я вѣрилъ и не вѣрилъ. Я вспомин., съ какъ. азарт. и гордостью расписыв. мнѣ капитанъ про виноградъ. И стало смѣшно и грустно.

— У нихъ карахтеръ горячій. Чуть что противъ — страхъ не любятъ… Ну, и молчишь. Потомъ все окажется… Ну, пойду…

Вотъ какъ ловко! Вотъ такъ виноградъ!.. Нѣтъ, надо капитана вывести изъ недоразум… У меня даже созрѣлъ планъ. Я <нрзб.> ему, что прекрасно теперь вижу, что его виногр. — никудышный сортъ, что его обморочили и въ доказа. даже вызову Антона. Я б. радъ.[278] И Жоржикъ будетъ въ восторгѣ и черепашій вопросъ буд. разрѣшенъ. Конечно, капит. буд. сильно разочарованъ, но и его самолюбіе буд. удолетворено. Вѣдь буд. совс. скверно, когда сортъ вызрѣетъ и капитанъ покажетъ его знатокамъ.

// л. 3

 

— Антонъ! — крик. я. — Ты вотъ что… Ты погоди 31142