Романтическая история (НИОР РГБ 387.4.6.)

Отдел рукописей

Государственной библиотеки имени Ленина

Фонд № 387

И. С. Шмелев

Картон № 4

Ед. хран. № 6

Шмелев,

Иван Сергеевич

«Романическая история» — рассказ

1908 окт. 14

Черновой автограф и машинопись                                                           22 лл.

На л. 8 автографа — цифровые расчеты.

Надорван л. 8 автографа.

б ) Машинопись с авторской правкой                   14 лл.

— «Романическая исторія» —

Рассказъ

Ивана Шмелева

Романическая исторія.

Рассказъ.

Послѣ игры мы, обыкновенно, ужинали въ своей компаніи: учитель гимназіи Пробкинъ, податный инспекторъ, я и Филиновъ. Иногда къ намъ пристраивался кандидатъ на судебныя должности Лидинъ, тощій и длинный,[1] «ломкій», какъ кто-то назвалъ его. ([2]Въ винтъ онъ не игралъ, а такъ —[3] околачивался у стола и какъ-то незамѣтно присталъ къ нашей компаніи)[4]. Всѣ мы были, какъ говорится, покончившіе жизнь люди[5]. Ничто уже не будоражило нервы, вопросы личной жизни были или рѣшены, или смяты, итоги подведены. Прошла[6] полоса разочарованій и сомнѣній, посѣдѣли виски, поблескивали лысины.

Играли[7] ежедневно, а когда въ клубѣ устраивались[8] вечера, насъ оттѣсняли въ библіотеку и не тревожили[9]. Тогда, случалось, вмѣстѣ съ звуками незнакомаго вальса врывалась къ намъ какая-нибудь закружившаяся девчурка и вдругъ останавливалась на порогѣ.

— Ахъ, не туда[10]…

— Пять червей.[11]

Скучно провожали глазами[12], а въ накуренной комнатѣ еще долго чувствовалась[13] струйка духовъ и молодости.[14]

— Гм…[15] — Такъ пять червей, — говорите?[16] — пасъ…[17]

Какъ-то въ концѣ марта, когда въ старомъ клубномъ[18] саду уже шумѣли вечерними зорями грачи, а въ[19] форочку рвались[20] первые стуки колесъ вмѣстѣ съ шорохомъ весеннихъ канавокъ, мы ужинали, не думая о веснѣ, о грачахъ, о[21] забытыхъ порывахъ. Осторожно выбирали что-нибудь легкое, опасаясь[22] заваловъ и коликъ, пили нарзанъ[23] и легкое бѣлое, и только Филиновъ[24] жадно[25] жевалъ[26] растегай[27] и[28] объяснялъ лакею, какъ приготовить ему что-то изъ рябчика[29].

Это былъ грузный, лѣтъ подъ 50,[30] холостякъ, съ большимъ животомъ и опухшими вѣками, всегд ковырявшій перышкомъ въ крупныхъ, какъ клавиши,[31] зубахъ. Смотришь,[32] на него, и чувствуешь[33], что[34] въ этой[35] мясистой[36] оболочкѣ[37] всегда[38] происходитъ пищевареніе, ворочаются кишки, разсасываются соки, пища все еще торчитъ въ зубахъ, а въ головѣ уже шевелится, — что бы еще[39] такое выбрать…[40] на ужинъ[41].[42] Его ноктюрнъ и два вальса красовались въ окнѣ[43] книжнаго магазина, и иногда[44] выигравъ[45] рубля два,[46] онъ[47] тащилъ[48] насъ къ себѣ и[49] угощалъ Бетховеномъ и Листомъ.

Онъ успѣшно давалъ подъ проценты, держалъ и часто мѣнялъ дѣвче-[50]

// л. 1 (10)

нокъ-горничныхъ и украшалъ храмы позолотой.[51] И утѣшался[52] музыкой.[53]

По образованію филологъ, онъ служилъ въ синодальномъ вѣдомствѣ,[54] ревизовалъ въ губерніи какія-то постройки, обѣдалъ у протопоповъ и архимандритовъ и послѣ каждой поѣзки посѣщалъ отдѣленіе банка.[55]

Подолгу[56] всматривался я[57] въ его рыхлое,[58] безбородое лицо, стараясь увидѣть глаза, но опухшія вѣки и дымчатыя[59] очки скрадывали ихъ, и порой[60] казалось, что глазъ у него[61] нѣтъ, а просто закрывающіяся клапанами дырки.

Его душа, казалось, лежала гдѣ-то,[62] туго завернутая, — гдѣ-то в жиров. складкахъ[63], и долго бы пришлось распластывать[64] жирную грудь и отворачивать сальные складки, чтобы найти ее[65].

Въ общемъ[66], это былъ какой-то[67] закутанный[68] человѣкъ,[69] боялся заразы и,[70] когда въ городѣ появлялась какая-нибудь[71] эпидемія,[72] переставалъ ходить въ клубъ и курилъ въ комнатахъ уксусомъ.

Въ клубѣ онъ,[73] обыкновенно, сидѣлъ въ калошахъ и сосалъ «Пектусъ».

Такъ вотъ, какъ-то весной,[74] сидѣли мы въ клубѣ[75] и ужинали. Филиновъ выигралъ[76] и съ аппетитомъ кушалъ рябчика. Пробкинъ укорялъ податного за промахи[77], а мы съ кандидатомъ мечтали о тягѣ.

Хлопнула дверь въ прихожей,[78] и къ намъ[79] торопливо[80] вошелъ[81] помощникъ акцизнаго.[82]

— Слушали, новость[83]?.. Петра Яковлевича сынъ застрѣлился…[84]

Всѣ знали[85] Петра Яковлевича, прокурора суда.[86] Бросили ужинъ, только Филиновъ прожевывалъ рябчика, запивая «бордо».

— Какъ? Почему?.. Это <нрзб.> чей?...[87] — сыпались[88] вопросы.[89]

— Такъ вѣдь гдѣ застрѣлился-то![90]..[91]

Теперь даже Филиновъ пересталъ жевать и уставился на акцизнаго.

— [92]Сейчасъ слѣдователь проѣхалъ[93]… Отецъ еще не знаетъ... Нѣтъ,[94] — Каковъ скандалъ![95] Аристократическая семья, гувернеры были… — захлебываясь, сообщалъ акцизный.

— Но почему?[96] Что[97] за причина?[98] —[99]

— Почему-почему![100]..[101] Полицмейстеръ сейчас попался: говоритъ, —[102] романтическая[103] подкладка[104]…Аню-

// л. 2 (11)

шка[105] тамъ какая-то есть…<нрзб.>, интересная…[106] очень хорошенькая…[107] Такъ вотъ… Она то и того… и её загналъ <?> въ грязь…[108] Многіе[109] её[110] знали…[111]

— Ммм… — промычалъ Пробкинъ, наливая стаканчикъ бѣлаго. Лидинъ потянулся къ свѣчкѣ — прикурить, а Филиновъ чвокнулъ зубомъ, выплюнулъ и сказалъ сухо:

— Не знаю-съ.[112]

— Мальчишка![113].. а?[114] — сердито сказалъ Филиновъ.

— А по другой…[115] — Акцизный понизилъ голосъ. — Того…[116] Понимаете…[117] заболѣлъ[118].

— И ничего неизвѣстно?..

— Что можно предпол. <?> — разсужд. <?> акцизный. —[119] Масло <?> въ <нрзб.> подлилъ <?>...

— Ну, конечно,[120] любовный <?>… романъ учуялъ <?>!

— Т. е. все лучше смерть <?> — романическая… <нрзб.>…

— <нрзб.>

— А не все равно… идеальная, романическая, <нрзб.>…[121]

— Ну вотъ,[122] — сказалъ Филиновъ и вскинулъ глазами.[123] — Романическая почва![124] Въ помойной ямѣ… Семенъ. Почему[125] шампиньоновъ нѣтъ?[126] — закричалъ онъ[127], впомнивъ про рябчика. — Я же съ шампиньонами требовалъ![128]

— Вы скажете, — злымъ голосомъ протянулъ Филиновъ, ковыряя въ зубахъ[129].[130] — Мальчишку потянуло къ помойной ямѣ, общество не усмотрѣло, а какъ гадость вышла, — сейчасъ и оправданіе:[131] р-романическая,[132] молъ,[133] исторія. Общество разлагается, семья… семья[134] — онъ поднялъ палецъ и погрозилъ, — рушится,[135] а мы сейчасъ — романическое… Сказалъ слово и всю[136]

// л. 3 (12)

грязь замазалъ.[137]

Случай произвелъ[138] тяжелое впечатлѣніе. Помню,[139] пили въ тотъ вечеръ болѣе обыкновеннаго, и даже всегда аккуратный Филиновъ потребовалъ еще бутылку[140] «бордо».

Молчали и курили.[141] Жаль было молодой жизни, жаль было и старика прокурора.

— Надо умѣть отличать истину отъ фальши, — строго сказалъ Филиновъ. — По вашему, —[142] сказалъ[143] онъ, обращаясь къ акцизному:[144] — и это тоже будетъ р-романическое[145], какъ одна эта вотъ ваша дѣвица, возмечтавъ о любови, пакость[146] устроила…

— Почему это «ваша»?[147] — обидѣлся акцизный[148].

— Ну не ваша, а, вообще вы как-то любовно[149] относитесь ко всякой пошлости…[150]

— Ну,[151] пошелъ![152] — махнулъ рукой акцизный. — Вы про какую дѣвицу-то говорите?[153]

— Про такую… Сами знаете…[154] Все[155] равно,[156] васъ развѣ переспоришь…

— А вы сперва разскажите, а тамъ мы посмотримъ,[157] «каковъ-таковъ Ермилъ?[158]..»

Мы всѣ присоединились къ акцизному:[159] хотѣлось уйти[160] отъ нахлынувшихъ сѣренькихъ мыслей.

— Такой случай былъ[161]… — началъ[162] Филиновъ, энергично работая зубочисткой. — Даже не случай, а цѣлое происшествіе… И было это происшествіе со… съ однимъ моимъ… ну,[163] товарищемъ. Жилъ онъ на чердакѣ, снималъ темную кануру за два рубля. Отецъ писцомъ[164] служилъ въ нашемъ  городѣ, получалъ гроши и ни копья ему не высылалъ. Ну,[165] и питался этотъ студентикъ акридами и дикимъ медомъ. Урочками грошовыми кормился… И пришла полоса… А надо вамъ сказать, что человѣкъ онъ былъ характера… гм… благороднаго. Съ товарищами не сходился… Народъ былъ все легкомысленный, пустой… Ну, вообще,[166] не[167] сходился. Музыку любилъ, то-есть[168], не то[169] чтобы музыку[170], а вообще искусства… И пришла, знаете, полоса:[171] мальчишка,[172] ученикъ-то,[173] заболѣлъ скарлатиной. Урокъ кончился. А время было узкое,[174] въ январѣ, уроки расхватаны.[175] И остался онъ буквально[176] безъ гроша. У отца просилъ, — тому самому ѣсть нечего. Недѣли двѣ бился, все перезаложилъ, на лекціи въ калошахъ ходилъ… Однимъ словомъ, совсѣмъ отрепался, даже сапоги за шесть гривенъ продалъ.[177] Гм… гм…

—[178] Что же вы то ему не помогли?[179] — спросилъ акцизный.

Филиновъ посмотрѣлъ въ его сторону.[180]

— Вы слушайте, а не перебивайте, — сказалъ онъ строго. — Меня… гм. Не было тогда въ Москвѣ… у родныхъ я тогда гостилъ… гм… Ну такъ

// л. 4 (13)

вотъ-съ. Сидѣлъ у себя на чердакѣ и ждалъ манны небесной. Хозяйка съ квартиры гнать стала.[181] Пошелъ, было,[182] въ землячество, и тамъ карета. — «Вы, — говорятъ, — у насъ не числитесь, и мы васъ не знаемъ». И вотъ дня три такъ и сидѣлъ на чердакѣ, не жравши. Слабость стала одолѣвать, знаете… Конечно, у хозяйки могъ бы попросить, —[183] сдохну, молъ, съ голоду, хоть хлѣба кусокъ.[184] Но чѣмъ больше жрать хотѣлось, —[185] гордость все сильнѣе. «Нате, молъ, вамъ![186] Сдохну вотъ, а вы смотрите». Прямо кишки начали сохнуть, слюны полонъ ротъ… и тошнитъ, знаете… А въ желудкѣ точно коломъ повертываетъ. Сталъ онъ голубей въ форточку заманивать, — и голуби-то не летятъ.[187]

Филиновъ поковырялъ въ зубахъ, чвокнулъ[188] и плюнулъ[189].

— Вообще —[190] мерзость. И[191] вспомнилъ онъ, что гдѣ-то,[192] за Москвой-рѣкой,[193] материнъ дальній[194] родственникъ-псаломщикъ проживаетъ… Подумалъ-подумалъ и вышелъ на улицу. А морозъ[195] былъ. Выхожу на улицу… то есть, это онъ-то мнѣ разсказывалъ… Ну, вышелъ на улицу, — морозъ, даже туманъ стелется. И слышитъ, какъ печенымъ хлѣбомъ пахнетъ.[196] Даже голова закружилась. Пошелъ дальше, на бульваръ вышелъ, а все слышитъ, какъ пряниками все равно пахнетъ. Подкатило къ горлу, въ глазахъ зелень переливается, и ноги ослабли. Добрался до скамейки, сѣлъ.

Въ желудкѣ Филинова забурчало, онъ подавилъ икоту и приказалъ лакею:

— Содовой дай.

— Такъ вотъ-съ, — продолжалъ онъ, — сидитъ на скамейкѣ и вдругъ слышитъ:

—«[197]Молодой человѣкъ, угостите папироской»[198].

— Видитъ, — стоитъ передъ нимъ здоровеннѣйшая особа женскаго пола, животомъ впередъ, знаете, кофточка вся складками къ таліи собралась,[199] — а на головѣ шляпа лихо такъ задрана и бѣлое перо, какъ султанъ. Однимъ словомъ,[200] вы понимаете, — кто. И голосъ сиплый, точно скребкомъ по камню возитъ. Взглянулъ онъ на нее злобно, такъ бы, кажется, и ударилъ. Три[201] дня не жралъ, а она съ папироской… и скрипитъ, какъ ржавчина. А она протянула лапищу, смяла ему картузъ на глаза да бѣжать. — «У, — кричитъ, — чортъ дохлый![202]» — Такъ бы, кажется, догналъ[203] и[204] избилъ, да голова кружится. А кругомъ иней… такъ чуть падаетъ, на липахъ бѣлая бахрома виситъ, и если смотрѣть впередъ, такъ все равно, какъ въ кружевномъ царствѣ. И тишина, знаете, какъ въ хорошій морозъ бываетъ. И стала[205] истома наплывать. Только вдругъ

// л. 5 (14)

— скрып… скрып… — по снѣжку это резиновыми подошвами, такъ это внятно попискиваетъ — скрып… скрып… И подходитъ[206] сбоку, съ узкой дорожки, маленькая такая, тоненькая, какъ дѣвочка, остановилась за скамейкой, кашлянула. Знаете, хитрая это[207] повадка… И,[208] слышно, резедой запахло.

— «[209]Позволите сѣсть?»[210] — спрашиваетъ.

Спрашиваетъ[211] скромно,[212] не какъ та ржавчина. Вышла[213] сбоку и присѣла съ краюшка. Бѣлая шапочка на ней барашковая, и кофточка съ бѣлымъ барашкомъ. И тоненькая такая,[214] какъ тростинка. Сѣла, ноги аккуратно сложила, носочки выставила. А колѣнки острая, уголками черезъ юбку выдаются, и всѣ очертанія ногъ, какъ нарисованы, — юбкой обтянуты[215]. Однимъ словомъ, вы понимаете, что за птица. Кто чѣмъ беретъ. Та, — ржавая, — нахальствомъ, а эта — невинностью.

— И,[216] скажу вамъ, — эта ея скромность подѣйствовала. Голодный человѣкъ, а все-таки[217] заглянулъ. Совсѣмъ дѣвочка, лицо бѣленькое, глаза большіе, на щекахъ румянецъ съ мороза. Смотритъ, — вынула папиросу, закурила. Какъ пахнуло дымкомъ, такъ все и завертѣлось. Больше недѣли не курилъ, а на морозѣ-то особенно пріятно. А она сидитъ и такъ-то посасываетъ,[218] — губки трубочкой, какъ дѣти курятъ.[219]

Крѣпился, крѣпился, — и не выдержалъ.

— «[220]Дайте, говоритъ, пожалуйста,[221] папироску»[222]…

Голосъ[223] сиплый, грубый[224], —[225] знаете, этотъ голодный голосъ. Даже та вздрогнула. Но сейчасъ же достала коробочку, — желтенькая[226] такая[227], — «Роскошь», — и протягиваетъ.

— «[228]Пожалуйста… берите»[229]… — Н-да-съ…

Филиновъ вынулъ сигару, тщательно срѣзалъ кончикъ и закурилъ. Защелкали[230] портсигарами.

— Ну-съ?[231] — спросилъ кандидатъ. — Что дальше?[232]

— Затянулся онъ раза два, такъ все и заходило передъ глазами. И фонари, и липы. Три дня не ѣлъ, не курилъ. Ну,[233] и сдѣлалось[234] дурно[235]. Открылъ глаза и чувствуетъ — мягкое что-то у лица, и сильно духами пахнетъ.[236] А та ужъ отодвигается отъ него и шепчетъ:

— «[237]Что вы, что вы![238] Еще подумаютъ, что я это васъ чѣмъ-нибудь»[239]… — Бывали случаи-то, сами знаете, какъ онѣ и опаивали, чтобы въ карманахъ пошарить. Вотъ-съ она и перепугалась А надо вамъ сказать, что… гм… товарищъ-то мой собой былъ недуренъ… Смотритъ на нее и[240] видитъ[241], какъ она пристально такъ въ лицо ему глядитъ[242]. И глаза у ней глубокіе, и что-то ласковое въ нихъ. Хоть онъ и не лю-

// л. 6 (15)

билъ ихъ и никогда до нихъ не спускался, а[243] тутъ… того-съ…[244] Рѣсницы у ней были длинныя, пушистыя, какъ шелковое[245] кружево на глазахъ, лицо свѣжее, и, вообще, весь обликъ приличный. Прямо не какъ такая, а словно приличная барышня, гимназисточка… прямо — дѣвочка…[246]

Филиновъ говорилъ[247] выразительно-мягко, какъ-будто пробовал на вкусъ.

— Однимъ словомъ, расположила къ себѣ. И то сказать: жилъ человѣкъ на чердакѣ, съ товарищами не сходился,[248] одна хозяйка грязная… А тутъ вдругъ — дѣвченочка и все такое… А та сидитъ[249] скромно, ножка къ ножкѣ, какъ институточка, и вздыхаетъ.

— «[250]Что это съ вами?»,[251] — спрашиваетъ. —«[252]Вы, должно быть, больны?»[253]

А[254] къ горлу опять[255] подкатило, икота, знаете, голодная, и злость опять поднялась.

— «[256]Не жралъ я, — говоритъ, — три дня… Отстаньте вы отъ меня!»[257] — Даже отшатнулась[258]. Заглянула[259] въ лицо и спрашиваетъ:

— «[260]Какъ же это такъ?[261] Да вѣдь вы студентъ…»

— «Ну,[262] студентъ…»

— «Какъ же вы такъ… три дня не ѣли… Вы студентъ и…» — Такъ это наивно спрашиваетъ и рѣсницами шевелитъ. А злость въ немъ такъ и кипитъ.

— «А вы, — спрашиваетъ,<—> кто?[263] Кто вы-то[264]?[265]»

Посмотрѣла она <на> него и опустила глаза.

— «Что же, — говоритъ, — я своимъ дѣломъ занимаюсь…»

— «По бульварамъ гуляете![266]..»

— Какъ изъ себя вырвалъ, все равно. Морозъ, знаете, дрожь пробираетъ, а она тутъ съ разговорами. Зубы трещатъ, все тѣло, какъ деревянное, а она за душу тянетъ. И мысли въ башкѣ деревянныя: заведется какая и треснетъ, — сломается. Посмотрѣла она на него, подумала да и говоритъ:

— «Такой вы молоденькій и такой злой… Пойдемте лучше ко мнѣ чай пить. Я тутъ близко живу. Вы, — говоритъ, — не думайте, пожалуйста, что я за чѣмъ-нибудь… Мнѣ ничего не нужно».

Однимъ словомъ, такъ дѣло поставила, что будто хорошая знакомая приглашаетъ на чашку чая. А ручками отъ холоду потираетъ и ножками постукиваетъ. Знаете, пріемы-то ихніе… Онъ-то никогда, понимаете, у такихъ не бывалъ, а тутъ вдругъ такая р-романическая штука… А она сидитъ и щебечетъ:

// л. 7 (16)

— «Пожалуйста не стѣсняйтесь… Мнѣ — ничего отъ васъ не нужно».

— Славная дѣвчонка,[267] — сказалъ акцизный, потирая руки. — Знавалъ я такихъ.

Филиновъ усмѣхнулся.

— Вы погодите… Скоро совсѣмъ романическое будетъ. — Ну, такъ вотъ-съ… И подумалъ онъ, почему бы ему и не пойти. О чаѣ вспомнилъ, о самоварѣ. Лампа, тепло, уютъ… Посмотрѣлъ на[268] остренькія колѣнки, на топочущія ножки. Обстановка особенная, кругомъ иней, и на рѣсницахъ у ней тоже иней брилліантиками сверкаетъ… Итти за Москву-рѣку — далища страшная…[269]

— «Все равно, говоритъ, пойдемте… спасибо. Какъ васъ звать?[270]<»>

— «Я Надя. Такъ и зовите».

—[271] И сказала такъ, какъ вотъ дѣвочки лѣтъ пяти говорятъ. Пошли. Чувствуетъ онъ, что у него голова кружится, и остановился. Увидала она и говоритъ:

— «Вы меня лучше подъ руку возьмите… и пойдемъ».

— Такъ и пошли подъ руку. Жила она въ номерахъ Синицына, на Трубѣ, на 4-мъ этажѣ. Лѣстница грязная; у номерного пиджакъ какой-то пакостью залитъ, морда вяленая, дохлая; въ коридорѣ крысами воняетъ, сквернымъ[272] табакомъ, прокисшимъ пивомъ, — вообще атмосфера ехидная. Отперла комнатку, лампу зажгла.

— «Скидывайте пальто, — говоритъ, — а я сейчасъ..»

—[273] Въ номеркѣ диванъ хромой, драный, и пружины играютъ, столикъ круглый, лампочка съ китайскимъ абажуромъ. На комодикѣ зеркальце, пузыречки, фигурки, цвѣточки бумажные, на стѣнкѣ японскіе вѣера[274], котильонныя штучки, пестрота разная виситъ, фотографіи. На одной семья: сидитъ сухенькій человѣчекъ на стулѣ, за нимъ, должно-быть, стоитъ супруга въ платьѣ-оборочками, а впереди ребятишки. Отдѣльно Надя: волосы распущены, въ бѣленькой кофточкѣ, совсѣмъ молоденькая, лѣтъ 15, очень недурненькая.

— Да что вы сами что-ли все это видѣли?[275] — ехидно спросилъ акцизный.

— Потомъ и самъ видѣлъ… Ну,[276] такъ вотъ-съ…Сбоку,[277] за перегородкой, комнатушка съ кроватью. Все, какъ по программѣ. Входитъ она, — что-то въ пакетикѣ принесла. При свѣтѣ-то, безъ жакетки, совсѣмъ дѣвочка. Кофточка голубенькая, руки худенькія, и волосы ленточкой схвачены. Юбочка на ней сѣренькая, коротенькая, узкая, башмачки всѣ видны, на высокихъ каблучкахъ, съ пуговичками. Ходитъ,[278] и видно, какъ[279] ноги обозначаются. Ну, знаете,[280] умѣла одѣться[281]. Трико — не трико, а вся, какъ есть, на виду.

// л. 8 (17)

Филиновъ крякнулъ и потребовалъ еще содовой. Кандидатъ вздохнулъ и попросилъ рюмку ликера.

— Потомъ, знаете, — продолжалъ разсказывать Филиновъ, — прыгнула на стулъ и лампадку зажгла.

— «Кушайте, пожалуйста, — говоритъ, — вотъ сыръ тутъ,[282] хлѣбъ… Давайте бутербродъ вамъ сдѣлаю».

— Трах-трах — нарѣзала хлѣба, сыру, пододвигаетъ…

— Какъ увидалъ онъ всю эту музыку, — сразу, знаете, отошелъ. Ну, конечно, голодный человѣкъ. А та[283] бѣгаетъ,[284] прибираетъ.[285] Кофточка на ней свободная, рукава широкіе, такъ,[286] чтобы не мѣшали, засучила ихъ. Самоваръ кипитъ — бу-урл-буурл… въ углу лампадочка свѣтитъ, — такъ это уютно.

—[287] А онъ сидитъ и смотритъ. Откуда что взялось. То на чердакѣ три дня сидѣлъ, крысъ слушалъ, а тутъ… На глаза ея смотритъ,— какъ голубой черносливъ, —[288] выдѣляются. И такъ ему стало хорошо, что даже стыдно[289] стало, что онъ такой несчастный, хоть и студентъ, а она такая ласковая и приличная, хоть и изъ такихъ.

— «Зачѣмъ вы, —[290] спрашиваетъ, —[291] лампадку зажгли?[292]»

Покраснѣла и глаза опустила.

— «А это такъ, — говоритъ[293], — я люблю. Когда[294] мнѣ скучно бываетъ и меланхолія мысли, и плакать хочется, такъ вотъ я лампадку… Какъ-будто не одна я, а Богъ у меня здѣсь. Это мнѣ разъ на говѣньѣ[295] батюшка посовѣтовалъ:[296] «Ты, говоритъ, обязательно жги лампадку, и тогда свой образъ и подобіе будешь видѣть».

— «Развѣ вамъ и теперь скучно?[297]» — спрашиваетъ.

— «Нѣтъ, я это потому, чтобы вы чего дурного не подумали… И все-таки[298] какъ-то лучше, когда святой огонекъ…»

— Ну, однимъ словомъ, такъ все обставила, что и не подумаешь, что у такой онъ. Ну, и понятно, конечно. Она свѣженькая такая, глазки скромные дѣлаетъ… А онъ изъ себя въ полномъ смыслѣ юноша все-таки[299] изъ хорошей семьи, нравственный и чистый. Она-то сразу его разсмотрѣла. У нихъ на этотъ счетъ глазъ вѣрный. Принесла зайца, — заяцъ у нея жареный былъ, — на керосинкѣ разогрѣла.

 —«Кушайте, пожалуйста,»— угощаетъ.

— Дѣло къ ночи, а уходить не хочется на чердакъ. Смотритъ, а она ужъ рядомъ сидитъ и глазки опустила, и ручки сложила въ колѣночкахъ, — смотритъ передъ собой, точно думаетъ о чемъ. Въ такой обстановкѣ, знаете, человѣкъ уже самъ не свой. Ну,[300] и размякъ,[301] и всѣ свои

// л. 9 (18)

обстоятельства въ разговорѣ выложилъ. Да-съ… А она положила ему руки на плечи, а глазами точно въ самую душу заглянула, и говоритъ:

— «Такой вы хорошій и такъ ужасно страдаете![302]»

— Онъ, было, уходить собрался, а она держитъ за руки и не пускаетъ. Посидите да посидите да вотъ еще зайца скушайте. И получилась извѣстная исторія.

—[303] Утромъ пришелъ къ себѣ, а дѣло-то скверно: опять ни гроша. А какъ сталъ подходить вечеръ, тоска[304] напала. Потянуло къ ней. Чувствуетъ, что уже не можетъ безъ нея. Прошло дня четыре, приходитъ домой, глядь, а въ карманѣ трехрублевка. Откуда?[305] Сейчасъ къ той.

— «Ты, —[306] спрашиваетъ, —[307] мнѣ положила?[308]»

Та даже затряслась и отпирается.

— «Ты положила![309] Развѣ ты, —[310] говоритъ, —[311] не понимаешь, какое ты мнѣ оскорбленіе нанесла?[312]»

— «Нѣтъ, нѣтъ, ей-Богу![313]» — Перекрестилась даже, а потомъ бросилась на шею, заплакала и шепчетъ:

— «Люблю тебя и не могу безъ тебя…»

— Ну, тутъ онъ взялъ себя въ ркуи и говоритъ рѣшительно:

— «Слушай, Надя. Ты дѣвушка добрая, но твое занятіе гнусное, и я не могу. Сначала я немного увлекся, но теперь я вижу, къ чему идетъ… Теперь я все взвѣсилъ и долженъ все порвать. Ты занимаешься такимъ дѣломъ, а я живу съ тобой, какъ съ женой. Это нельзя. Мнѣ не позволяетъ совѣсть, я теряю къ себѣ уваженіе…»

— А она-то разливается. Можетъ-быть,[314] и дѣйствительно увлеклась…

 —«И потомъ, говоритъ, эти деньги… Я уже второй разъ нахожу. Теперь я догадываюсьъ, что[315] это ты.»

А она даже бьется, всю себѣ шею расцарапала.

— «Не могу, не могу! [316] — кричитъ, — дай мнѣ тебя любить![317]..»

И захотѣлось тутъ ему поднять ее, спасти.[318] Знаете, такое настроеніе нашло… минорное…

— Р-романическое,[319] — страннымъ, какимъ-то сдавленнымъ голосомъ сказалъ кандидатъ и щелкнулъ портсигаромъ.

— Именно,[320] — спокойно бросилъ Филиновъ.

— Ну-съ, такъ вотъ-съ, — продолжалъ онъ: —«Вотъ что, Надя. Да ты мнѣ слово, что ты бросишь все и займешься честнымъ трудомъ. Я теперь нашелъ урокъ за столъ и квартиру, найду еще[321] и тогда постараюсь тебѣ помочь, а ты[322] найди[323] себѣ работу.»

// л. 10 (19)

Такъ она вся просіяла и говоритъ:

— «Господи![324] Только мнѣ это и нужно. Все, все брошу, только не покидай ты меня. У меня, —[325] говоритъ, —[326] заплочено за квартиру впередъ, потому намъ не вѣрятъ, и у меня сейчасъ денегъ нѣтъ, а черезъ двѣ недѣли я хоть самый поганый уголъ сниму и все забуду. Только ради Бога не бросай ты меня![327]»

Повѣрилъ онъ ей. Придетъ, а у ней работа, платье шьетъ.

— «Мнѣ-бы теперь, — говоритъ, — только бы рублей десять достать на первое время…»

А урока нѣтъ и нѣтъ.

— И прошло такимъ манеромъ съ недѣлю. Стала она как-то молчалива. Придетъ[328] онъ,[329] а уней глаза красныя.

— «Что такое?[330]» — спрашиваетъ.

— Заплакала, отъ себя отстраняетъ, руки ломаетъ. Молчитъ. Онъ къ ней, а она руками отмахивается.

— «Уйди,[331] — кричитъ, — уйди![332]»

— Бросилась на диванъ, схватила себя за волосы, дрожитъ вся и въ диванъ, чтобы не слышно было, рыдаетъ. А онъ прямо не выносилъ этихъ сценъ, — на нервы дѣйствуетъ. Постоялъ и пошелъ. Она ужъ на лѣстницѣ его догнала,[333] стала просить — вернуться.[334]

— «Нѣтъ, — говоритъ, — ты успокойся, а я завтра приду.»

— Что-то такое помѣшало[335], пришелъ дня черезъ четыре. Надо сказать правду, — и настроеніе-то стало проходить. Стучится къ ней, а изъ двери высунулась дѣвица, вся голова въ бумажныхъ вертушкахъ, морда какъ налитая, и спрашивает:[336]

— «Ко мнѣ?[337]»

— «Какъ,[338] къ вамъ![339] — говоритъ. — Я къ Надѣ… Она здѣсь живетъ…»

А та морду скосила, глазъ прищурила да и говоритъ съ ехидствомъ:

— «Нѣтъ, ужъ вы теперь лучше ко мнѣ… Надя-то  ваша переѣхала.»

И даже языкъ показываетъ

— «Куда же она, — спрашиваетъ, — переѣхала?[340]»

— «Въ больницу-съ.»

— «Какъ въ больницу, въ какую?[341]»

И выругалась тутъ она, подлячка, такъ, что…

— «Въ такую![342] Въ какую отъ васъ, подлецовъ, дѣвушекъ-то возятъ![343] Съ осмотра и отправили.»

— Можете себѣ представить?[344]

Филиновъ медленно и внушительно обвелъ насъ тусклымъ взглядомъ дымчатыхъ очковъ.

— Мо-же-те себѣ пред-ста-вить?![345]

// л. 11 (20)

Какъ обухомъ по головѣ. Ужасъ[346] схватилъ. Вы понимаете?[347] Положеніе его![348] Въ такую больницу повезли, а вѣдь онъ[349]… Понимаете?[350] Прямо убила человѣка. Хорошо, слава Богу, все обошлось благополучно… А сколько тревожныхъ дней пришлось пережить![351] Тутъ-то онъ все и понялъ… И какъ она его работой надувала, — ну кто ей могъ дать работу?[352] — и[353] какъ себѣ изъ него мужа дѣлала, по настоящему любить хотѣла, а можетъ и женить. Лестно было.[354] Студентъ, чистый юноша… изъ хорошей семьи. Деньги давала. Ставила въ такое положеніе![355] Можете себѣ представить?[356].. а?![357]

— Ну-съ?[358] — нервно сказалъ кандидатъ. — Больше ничего?[359]

Филиновъ затянулся сигарой, ввыпустилъ изъ ноздрей двѣ ровныхъ струи голубоватаго дыма[360] — и сказалъ вѣско:

— Больше ничего, молодой человѣкъ. —

— И къ ней не пошелъ[361]?[362]

Филиновъ пожалъ плечами.

—[363] Нѣтъ, кажется,[364] ужъ больше не ходилъ.

Мы молчали. Филиновъ допивалъ свое «бордо». Акцизный смотрѣлъ въ сторону и насвистывалъ. Кандидатъ нервно барабанилъ по столу.

— Вотъ вамъ «р-романическая» исторія… — Семенъ![365] Запишешь по счету 3 р. 15 к…. — сказалъ Филиновъ, отмѣчая въ записной книжкѣ. — Не пора ли и ко дворамъ…

О чемъ-то думавшій кандидатъ быстро[366] поднялся, точно торопился куда и сказалъ, вызывающе глядя въ лицо Филинову:

— А подлецъ[367] этотъ вашъ товарищъ![368]

Сказалъ и вышелъ.

Точно пощечина щелкнула. Стало неловко. Филиновъ задергалъ очки,[369] хотѣлъ что-то сказать и пожалъ плечами.

Выходя изъ клуба, мы встрѣтили у подъѣзда полицмейстера.

— Ну, какъ?[370] что?[371] — спросилъ акцизный.

— А-а… — поморщился полицмейстеръ, — такая грязная исторія… Къ прокурору ѣду сейчасъ, — губернаторъ просилъ. — Маркъ Ипатычъ, — обратился онъ къ Филинову, —[372] но акцизный перебилъ:

— Да подробности-то[373] какія?[374]

— Какія подробности… — развелъ руками полицмейстеръ. — Нашли записку… Ну, въ смерти никого не винить… Люблю, пишетъ, но не имѣю силъ спасти, а потому и… Вѣдь вотъ, ей-Богу, глупость![375] Единственный сынъ…[376]

— Мальчишка![377] — сказалъ Филиновъ. — Отца убилъ… почтеннаго че-

// л. 12 (21)

ловѣка… Развращенный мальчишка![378]

— Маркъ Ипатычъ, а я вѣдь за вами… Поѣдемте вмѣстѣ… У васъ и видъ такой, знаете… и вообще вы можете подѣйствовать… Много значитъ вліяніе…

— Нѣтъ, ужъ избавьте. Никогда ни въ какія…[379] исторіи не мѣшался и не…

Порывъ весенняго вѣтра сорвалъ слово. Поднявъ енотовый воротникъ[380], Филиновъ повернулся и пошелъ.

— Да постойте![381] — кричалъ полицмейстеръ. — Забылъ я…

Филиновъ остановился и отвернулъ край воротника.

— Дѣвчонка-то… которую онъ… въ горничныхъ, говорятъ, у васъ служила![382]..

Сказалъ-ли что Филиновъ, — за вѣтромъ разобрать было трудно[383]. Маркъ Ипатычъ медленно шествовалъ, шмурыгая кожаными ботами, и слышно было,[384] какъ съ хрустомъ проламывается тонкій весенній ледокъ на лужахъ.

Иванъ Шмелевъ.[385]

// л. 13 (22)