У ДЬЯВОЛА НА ПИРУ
‑ А какая она, правда?
‑ А круглая. Как хошь верти
‑ все одна, куда хошь кати, все
одна.
Разговор в народе.
Круглая правда выкатилась на свет Божий, такая круглая, такая простая, ясная, что и слепой, если не увидит, так все же поймет, наощупь. Правда эта была – «все одна», как ее не вертели, как ни катали и ни закатывали в пестрые лоскутки, как ни закрашивали, как ни глушили ее рокотом громких слов. Выкатилась таки кругло и жестко, шаром. Правда, сущая правда «народной воли».
На погосте былой России, в СССР, отпраздновали – под подвальный салют убийц – пятидесятилетний юбилей рождения «Народной Воли» ‑ той партии террора, которая убила бомбой Императора Александра Николаевича, 1 марта 1881 года, ‑ убила Царя-Освободителя, воистину освободителя русского народа и освободителя Славянства.
Так пристало большевикам вспомнить своих предшественников, торивших для них дорожку, ‑ отблагодарить посильно: кровью одною мазаны. Там, в прошлом юбиляра, сотни трофеев террора, трофеев «из-под полы», и между ними – истерзанный бомбой труп Царя-Освободителя; здесь у большевиков, ‑ миллионы трупов, из всех русских сословий и родов, и в подавляющей массе, крестьянских трупов! – и между ними, как венец завершения убийств, истерзанные трупы всей царской семьи, родителей и
// 119
детей, и слуг их… ‑ трофеи открытой бойни, продолжающейся двенадцать лет и поныне еще незавершенной.
Большевикам пристало отпраздновать и почтить. Но как же… идеалистам и героям… ‑ а они, юбиляры, русским образованнейшим обществом всегда почитались за таковых, а иными и по сей день почитаются, ‑ как же «идеалистам и героям» пристало оказаться на этом пиру у дьявола? И не только оказаться, а и сказать такое, что… вся круглая правда и выкатилась на свет Божий! Выкатилась, ‑ и сплошь залитыми кровью всего народа, мученической кровью всего трудового люда русского, во имя которогои шли на террор, оказались эти прославленные «идеалисты» и «герои». Не силой привлекли их на пир у дьявола, а пришли они сами и вспомянули радостно «геройство-идеализм», при звуках подвального салюта, и были счастливы, «что дожили до такого дня»!
Да кто же это пришел на пир, и до какого дня дожили?!
Пришел старый народоволец, герой-шлиссельбуржец – и писатель еще! – Н. А. Морозов, считавшийся русским передовым обществом за героя и страдальца, за человека не от мира сего, своего рода святым в революционерах, с мистическим уклоном духа, изыскателем и вскрывателем сокровенных тайн Апокалипсиса, ‑ тот Н. А. Морозов, который писал когда-то в «воспоминаниях»: «не народу надо учиться у нас, а нам у него», «Власы» спасут себя и нас… А?! «Власы», некрасовские Власы... те «Власы», которые уходили от дьявола и шли по Руси собирать на церковь Божию, которые жизнь свою
// 120
отдали Богу до конца. И вот, этот самый Морозов, этот народолюб, этот Власо-люб, ‑ стоя на краю могилы, приплелся-таки на пир у дьявола и заявил, глубоко взволнованный, хозяевам дьяволова праздника: «Я глубоко счастлив. Я счастлив, что дожил до этого дня. Вы закончили дело, начатое нами». И круглая правда выкатилась: счастлив, что «дело завершено». Какое дело, Морозов прекрасно знает. Не может же не знать, что убийство Царя-Освободителя, самое громкое деол их, нынешних юбиляров, убийство Царя-Освободителя, давшего народу волю и землю, ныне завершено хозяевами пира убийством всей Царской Семьи, убийством и пытками всего стапятидесятимиллионного русского народа и полной кабалой, полнейшим закрепощением на отнятой у народа земле, такой кабалой, перед которой древнейшие виды рабства отступают, ибо в этой дьявольской кабале все человеческое отнято и стерто, и миллионы народа обречены на медленное умирание голодной смертью. «Начатое дело – завершено». Вот она, какая правда выкатилась – невольно? – из «взволнованных» слов Морозова.
Была на пиру и В. Н. Фигнер. Очаровательная, святая, ‑ тоже святая – Фигнер. Какое прекрасное лицо, глаза какие! Иные называли ее – мадонной. Прочтите ее «воспоминания».Какой идеализм, какая строгость к себе, какая чуткость к чужой боли! Сама чистота. Героиня-идеалистка. Кто не был ею очарован? И она пришла на пир к дьяволу. Пришла, и круглая правда выкатилась опять. Пришла и она праздновать «завершение».Пришла зная все. Пришла – и плюнула на свое «святое». Пришла, ибо не могла не прийти к… товарищам. Пришла, и этим
// 121
своим приходом заявила: мы одним… одной кровью мазаны: царско-народной кровью. Она должна бы сказать: «мы купаемся в одной крови».
Да выкатилась круглая правда, и все ее увидят. Выкатилась на пиру дьявола, быть может, даже случайно выкатилась, из… «молодости седин» (выражение Пушкина), выкатилась, быть может, ‑ и страшным светом вдруг осветила прошлое. И видишь на пиру всех: и подлинно неприкрытых хищников, и «сантиментальных тигров», ‑ тоже словечко Пушкина.
Попировали и вспоминали былое…
Былое? «Идеализм» свой вспоминали, «геройство». И устанавливали «родство». Да как же не родство? А вот:
«Наше национальное чувство облюбовывало в России один элемент – трудовую народную стихию, от которой надо было отшелушить или даже отсечь
облепившие ее социальные наросты. Духовенство, купечество, двор, военщина, чиновничество, ‑ все это, как короста, как чужеядные растения, отталкивалось нашим сознанием, не входило в состав «родины». (Зап. соц.-рев. Чернова).
Отшелушили. Отсекли. И теперь – можно праздновать. Не только отшелушили «чужеядное», а и весь народ разгромили родственнички. И юбиляры «очень счастливы».
«Нужно, как в Македонии! По всей России разгорится пожар, и будет у нас своя «Македония». Крестьянин возьмется за бомбы, и тогда – революция!» (Слова Каляева, по Савинкову).
Сожгли Россию и с ней – крестьянина. И теперь – можно попраздновать и помянуть.
// 122
«Вы дали мне возможность испытать нравственное удовлетворение, с которым ничто в мире несравнимо!»
Слова убийцы Плеве, Сазонова, после взрыва.
Вспомнили и это, празднуя. И испытали «нравственное удовлетворение», с которым ничто в мире несравнимо. Вспомнили, может быть, и это… философское изречение:
«Боевая организация всегда умела, давать должные ответы на запросы жизни!» (Письмо Сазонова).
И как же было не вспомнить чудесного «Гроньяра» ‑ Н. К. Михайловского!
«Вами я любовался», ‑ писал он в «Народной Воле», ‑ борцы этого периода местами и временами поднимали нашу жизнь чуть не до уровня первых христиан». «Из этого периода я запасся святыми воспоминаниями на всю свою жизнь».
Вспомнили на пиру и «все святое», завершенное ныне так успешно. Вспомнили заповедь Михайловского – «боль за боль» и пили заздравный кубок, под подвальный салют чекистов? Почтенные, старые идеалисты. И неужели никто из них не почувствовал, ‑ если не увидел – правды? Не заметил, что кровь своего народа выпил, заздравным кубком?
Правда выкатилась, и ее не скроешь. Выкатилась в народ, и не обманешь его теперь. Не подойдешь, не шепнешь как бывало: «Засел дворянин – белоручка на престол, надел корону, помазал его поп по лбу накрест, раз два – и готово! Заставил бы я его у меня поработать – узнал бы, как свои законы подмахивать!» ‑ (из революц. матер.). Теперь хорошо
// 123
знают, кто и как засел на престол, и как законы подмахивают, и как весь народ «махнули»!
Знает народ всю правду. Знает и откровенных хищников, и «сантиментальных тигров». Пусть же хорошенько все познает и во всем разберется поколение молодое, новое. Подумает над «правдой». А народ… ‑ он ее всегда чувствовал. Но был обманут. Теперь он скручен, закован, ведом на бойню. Если бы все узнал! Если бы заглянул на «пир», послушал тосты! Если бы оглянулся в прошлое…
История перевернется. Народ ждет Освободителя. Дождется. И новое поколение уже не будет слепым: правда выкатилась – во всем. Вольные и невольные маски падают…
Народ – чуток. Правда, ясную нам теперь, он чуял. И я, семилетка, чуял ее по-своему… Вот, из воспоминаний.
…Сегодня во всем доме ходит жуткий, неопределенный страх. За чаем не говорили ни слова, часто подходили к окнам и смотрели на улицу. Вызывали кучера Антипушку спрашивали:
‑ Ну, как… ничего?
‑ Да, вить, как сказать… опасаются. Дворников в часть скликали.
‑ Ворота запереть!
Все вздыхают, боятся из дому выйти. Дворник с бляхой стоит у ворот и сторожит. Что же это все значит? Наша няня поминутно вытаскивает из кармана тряпочку и вытирает глаза. Я спрашиваю ее.
‑ Царь-батюшка преставился, царство небесное. Без него всем погибель.
Домна плачет и причитает. В меня проникает ужас. Что теперь будет без царя? Всем нам грозит
// 124
беда. Оттого-то все шепчутся и ждут. А вдруг придут «враги» и всех нас… перережут? «Царствуй на страх врагам!» Какой же теперь врагам страх? Царь умер.
‑ А могут они притти? – спрашиваю я Домну.
Она не отвечает, плачет. Я слышу, как по городу плавает звон, печальный, постный, будто плачут колокола, как Домнушка. Кучер Антипушка возится в сарае. Моет пролетку. Я взбираюсь на козла, глажу на сумрачного Антипушку, на его волосатые руки, и спрашиваю: правда ли, что царь умер.
‑ Помер, царство небесное… ‑ вздыхает Антип, ‑ убили вчерась в Питере.
‑ Как – убили? – вскакиваю я на козлах, ‑ врешь ты… его нельзя убить, он царь.
‑ Не ори, глупый… ‑ говорит Антипушка пугливо и почему-то глядит во двор. – Они убили, проклятые… мигилисты!
Я не понимаю, но мне еще страшнее, что я не понимаю.
‑ А где они?..
‑ Где… везде!
‑ А… теперь нас будут… резать?..
‑ А ты почем знаешь? Теперь все будет…
У меня покалывает в волосах. Значит, верно… значит?..
‑ Они теперь та-а-кую резку зачать могут…
‑ Он вздыхает и смотрит на волосатые свои руки в жилах. – Ну, да уж… все пойдем! Сказывают вон, землю отнять грозятся, и всех господ порезать. А нас гады голыми руками им взять, известно… Будет та-кой обман!.. Как же нам без головы-то?
Я не знаю их, но и я готов идти со всеми.
// 125
‑ Я шковорень возьму… можно, Антипушка? – шепчу я, чувствуя дрожь в животе и слезы в носу и горле.
‑ Я буду шкворнем?.. А ты что возмешь?
Антипушка показывает кулак.
‑ Вот. А то оглоблей.
‑ А они придут?
‑ Кто е знает. Ежели успеют присягу поцеловать — может, и обойдется. А не успеют…
Я не понимаю. А присяга где? И что такое «присяга». И зачем ее целовать!
Дворник кричит в воротах:
‑ В церкву зовут, присягу целовать!
‑ Ну, Слава Богу… ‑ крестится Антипушка. – Итить Надо в церкву. А тебе не надо… ты еще младенец. Теперь, значит, обойдется. А то бы так закрутил… беда!
А звон все плавает, не засыпает, — звон и страх.
Вот оно, далекое предчувствие далеких страхов. Сбылось. Закрутили. Празднуют над кровью…
Роковая повязка упала с глаз — теперь все видно. Круглая правда – катится. Правда не может не катится. Как хошь верти – все одна. Куда хошь кати – все одна.
Январь, 1935 г.
Севр.