ОДНАЖДЫ НОЧЬЮ.
I.
Солнце бросило въ небо послѣднiя багровыя полосы огня, мигнуло искрой и погасло. Тихiя сумерки укрыли поля съ темной зеленью овсовъ и желтѣющими хлѣбами и лѣсъ съ неясными очертанiями вершинъ. Стелется туманъ по лугамъ, клубится надъ рѣчкой, плыветъ на село. Уже смолкла камышевка въ тихихъ кустахъ лозины. И кусты уснули.
Ночь идетъ.
- 128 -
Нѣтъ, кусты не уснули. Ломкая лозина затрепетала въ туманѣ и погнулась въ водѣ. Что-то вдругъ шлепнуло, бултыхнулось. Скрипнуло что-то на отмели. Слышенъ шорохъ и подавленный воздухъ. Маленькая фигурка метнулась въ кустахъ.
– Васюкъ, не скрипи! Поставь ведерко! Тебѣ говорятъ, поставь!!
– Да ладно! У кусту-то, братцы… подъ кореньями… Въ норѣ она теперь… Забирай къ кусту-то, забирай!..
Это Васютка. Онъ въ одной рубахѣ прыгаетъ по песку, постукивая зубами отъ холодка, и отчаянно скрипитъ ведромъ. На плечѣ у него мотаются штаны, снятые въ подражанiе. Онъ не говоритъ, а шипитъ, чтобы не выходило громко.
– Не дери глотку-то! – отзывается изъ тумана Николка, съ трескомъ ломая кусты ольшаника. – Что рыбу-то пугаешь! Сами знаемъ, гдѣ ловить!
Изъ-за камыша показывается голова Сеньки, выставляется кулакъ и тонетъ.
– Поглядывай, Васютка! Еще поймаетъ… Ты гляди въ оба!..
– Знаю! Гдѣ ему въ теми-то увидать!
– Вотъ тебѣ и въ теми! А какъ тогда-то тутъ плотва! Ты поглядывай!
– Къ осиночкѣ-то, братцы… Кру-упная тутъ плотва! Утромъ я во-какую выволокъ!
– Ври… – говоритъ Николка. Стоя по грудь въ водѣ.
- 129 -
– Умру – не совру! Даже морду выставила, только Петька каък ахнетъ, она и сорвалась… Самое это мѣсто вотъ…
Дѣйствуютъ съ оглядкой, пыхтятъ и отдуваются въ водѣ, тревожно временами поглядывая на горку, къ селу. Но тамъ туманъ, туманъ, какъ бѣлое, воздушное море…
Подпрыгивая отъ холодной росы, Васютка сдѣлалъ для дозора обходъ въ туманѣ, а рыболовы повели къ осочкѣ.
Васютка – рыболовъ по страсти. Свою рѣчку онъ знаетъ тонко, особенно съ берега. У него на примѣтѣ всѣ омуточки, заводинки и бочажки, „рыбные“ кустики и отмели. Самое любимое дѣло его – бродить по берегамъ и слѣдить, какъ задумчиво, тем-
- 130 -
ными палками поставиваютъ у осочки щуки, каък въ глубокихъ омутахъ ходятъ поверху аршинные головли, показывая на солнцѣ синеватыя спины. Спустивъ съ кручи загорѣлыя ноги, онъ замиралъ и осторожно забрасывалъ нитку съ булавкой – «на хлѣбъ»… И ждалъ… А головли мирно дремали подъ солнцемъ.
– Ногами-то загоняй! загоняй ногами! – командуетъ Николка. – Мути, мути! Шарь, шарь по норамъ!..
Васютка, прыгая на одной ножкѣ, слѣдуетъ съ ведромъ по берегу.
– Ну, вытаскивайте… Песокъ пошелъ… вытаскивайте… – торопилъ онъ.
Стали заводить, осторожно подтягивая корму бредня. По песку вытягиваются темныя клѣтки.
– Что?... Есть?!... Да вонъ, вонъ! Ракъ, вонъ!
– Держи! Сколько тамъ?
– Ма-ало… Три пескарика, ельчикъ… плотичка… Еще три рака… У моста бы, братцы! Тамъ налимы здоровущiе въ корягахъ… Разокъ бы…
Налимы соблазнили, и бредень поволокли къ мосту. Вотъ и мостъ, черный, страшный. Длинные ледорѣзы выставились, какъ громадные зубы допотопнаго звѣря. Торчатъ концы свай, точно поднялись надъ водой чьи-то неподвижныя головы и смотрятъ. Вода черная, тихая…
– Ой!.. Выволакивай!.. За ногу чтой-то…
И далеко въ туманѣ отозвалось глухо:
- 131 -
…о-го-го-го-о-о-о-ой!..
Выскочили изъ воды, взбивая брызги.
– Струсили! Эхъ вы!.. Ведро у меня, а то бы я…
И замолчалъ. Глядѣлъ на темную воду. Въ лугахъ затрещалъ, заскрипѣлъ коростель.
– Полѣзь-ка… Ишь, вода-то… че-орная… – тихо сказалъ Николка. – Архипъ-то… утопъ самое это мѣсто.
– Тамъ вонъ, подальше, и дна не достать… – мотнулъ головой Сенька, надѣвая штаны и постукивая зубами отъ холода.
Взглянули на омутъ и смолкли. Глухо прокатились въ туманѣ удары колокола на селѣ.
– Домой… Одиннадцать выбило.
И быстро-быстро побѣжали въ горку.
А востокъ все бѣлѣлъ, и все шире росла прежде едва замѣтная бѣловатая полоска. Сине-сине на западѣ. Тамъ уже мерцали звѣзды.
– Кака роса-то, братцы-ы! Завтра вёдро будетъ! И-их-ты-ы-ы!..
– Охъ, роса-роса-роса-а! – выкрикивалъ Васютка набѣгу, повизгивая ведромъ.
– На „курганчики“ бы, братцы! Дѣвчонки землянику сбирались брать!
– Стой! – крикнулъ Сенька. – Дѣвчонки сбирались?
Остановились и присѣли на корточки.
– Тамъ бы карасиковъ въ прудочкахъ хорошо… – предлагалъ Васютка.
- 132 -
– Вотъ что… – сказалъ Сенька… – Махнемъ завтра на „курганчики“!? Д апораньше… Пока дѣвчонки-то прибѣгутъ, мы все обчистимъ?! А?
– И краасиковъ, братцы… Что жъ карасиковъ-то?! Штанами бы и наловили…
– Ладно, и карасиковъ… Вваливай!.. И-ихх… вваливай…
И пустились рысью.
Что-то вдругъ треснуло позади, точно коростель скрипнулъ совсѣмъ подъ ногами, или затрещалъ сухой хворостъ, – и Сенька съ Николкой упали носами на лужокъ.
Васютка окаменѣлъ.
– Ма-атушки!.. Бра-атцы!..
Что же случилось? А вотъ что.
Бѣжали рысью, бредень за собой волокли и не замѣтили, что на лугу колокъ стоялъ, за который лошадей привязываютъ. Зацѣпился бредень и затрещалъ.
– На-го-ри-итъ… Л-ловко!.. Я рыбу несъ!.. Что?!
Сенька и Николка поднялись. Растерянные, стояли они надъ бреднемъ.
– Какъ теперь рыбу-то ловить?! Вы, черти, все! Я рыбу несъ…
Николка мрачно взглянулъ на Сеньку.
– Ты все! Заоралъ – „вваливай“!.. Тихо бы шли, развѣ изорвали бы?!
– Я, я! Чего я? А кто его изъ сарая уволокъ?! Что?! А тоже – „я рыбу несъ!“..
- 133 -
Бредень изъ сарая добылъ Васютка. Онъ и Сеньку съ Николкой подманилъ, и Степана устерегъ.
– Не стащили бы, такъ и не изорвали бы!..
Николка глядѣлъ исподлобья и молчалъ. Стояли всѣ трое, поглядывая на колокъ. Не торчалъ бы этотъ колокъ, ничего бы не было.
– Вонх онъ, его и не видать, чорта!
Мутило на сердцѣ, а Васютка принялся шмыгать носомъ и укорять.
– Сами говорили вчера… бре… бредень чтобы… Ла-адно, попомню я… Николка-то и стерегъ, какъ я въ сарайчикѣ… А то на меня-а! Ла-адно! Вонъ горохъ-то… каък ночью рвали… Знаю я…
–Врешь! – крикнулъ Сенька. – Самъ рвалъ.
– Нѣтъ, не рвалъ! Хрестъ приму – не рву! А кошку-то Маланьину кто обчекрыжилъ?! Пѣтуху-то ногу перешибли-и-и! Знаю я про пѣтуха-то… Николка его подшибъ… чи-жо-о-мъ… Попомню я, братцы… ла-адно! Вонъ у Микитъ Иваныча-то удочку… Все знаю… Ла-адно…
Васютка всхлипывалъ и теръ глаза кулакомъ. Онъ, казалось, горько оплакивалъ стриженную кошку и подбитаго пѣтуха.
А ночь совсѣмъ упала всей своей темной массой Трескъ ночныхъ кузнецовъ лился съ луговъ. По болотцамъ лягушки тянули скрипучую пѣсню. Отъ бѣлѣющаго чуть-чуть востока тянулись неуловимыя струйки свѣта. Свѣжѣлъ воздухъ.
- 134 -
Положенiе обострилось. Пѣтухъ, положимъ, и раньше хромалъ, – это еще дѣло спорное, но кошку-то, дѣйствительно, остригли. Положимъ, и отъ гороха можно отпереться, но удочка-то цѣла и лежитъ въ надежномъ мѣстѣ, которое Васютка можетъ указать. Да и еще найдется: вонъ у Василисы смородину снизу всю начисто оборвали, а одинъ кустъ даже съ корнями выхватили.
Надо было уломать Васютку, и Сенька толкнулъ его кулакомъ въ бокъ.
– Чего ревешь-то? Пѣтухъ и до насъ хромалъ…
– А кошка-то?! Что!? Какъ овцу остригли!
– Ко-ошка… Все равно съ ея шерсть лѣзла… На ней парша была… Вонъ, Микитъ Иванычъ самъ свою стригъ!..
Васютка затихъ и насторожился.
– А удочка-то?! Что?! Знаю, гдѣ она у тебя… Подъ стрѣхой схоронилъ! Все знаю…
– Я ему завтра самъ притазу… А ты помалкивай… Кинемъ бредень въ сарай, никто и не узнаетъ… Самъ разорился, и все…
Но тутъ вмѣшался Николка.
– Все едино, – узнаютъ. Тетка Маланья видала, какъ мы бредень-то волокли… – сказалъ онъ мрачно.
Замолчали. Бредень-то – вещь не малая. Это понимали всѣ. Думали-думали и ничего не рѣшили.
– Эва, какъ располосовали-то! – сказалъ Сенька, разглядывая дыру. – теперь все въ нее пролѣзетъ.
- 135 -
Нечего было дѣлать. Подняли прорванный бредень и потащили къ селу. Печально плелся съ ведромъ Васютка.
Вотъ и околица, черная изба, огородъ тетки Василисы со злосчастной смородиной. Маячитъ бѣлая колокольня. Скоро и сарайчикъ Степана, – только дворовъ пять пройти…
_________
II.
Осторожно крались рыболовы, нѣсколько дворовъ миновали.
– Микитъ Иванычъ!!. – крикнулъ Васютка и ринулся съ ведромъ черезъ улицу.
Шли они мимо двора Микиты Иваныча. Не спалось что-то старику, и вышелъ онъ посидѣть у воротъ, на небо посмотрѣть звѣздное, послушать, что ночь говоритъ, какъ ночные кузнецы трещатъ, каък разсвѣтъ идетъ, бѣлымъ пологомъ подымаясь на востокѣ.
Восклицанiе Васютки опоздало. Микитъ Иванычъ увидалъ и ухватилъ за бредень.
– Сто-ой! Ку-да? Ага, Сенька… Миколка… Та-акъ… А Васька гдѣ? Слышалъ его глотку-то… Не укрывайся, опозналъ я тебя, опозналъ…
иллюстрация
- 137 -
Васютка не отзывался.
– Иди, готово! Хуже будетъ… Не укрывайся!..
– Я бо-ю-усь… – раздался изъ темнты тоненькiй голосокъ.
– Чего „боюсь“!? Говорю, иди! Нашкодилъ да… Сейчасъ или!
– А ты таску дашь… Ми-китъ Иваны-ычъ…
– Будешь стоить, и обязательно дамъ. Иди, шалная голова! Ну?!
Васютка выступилъ изъ темноты, но не подходилъ вплотную.
– А ты побожись…
– Чего „побожись“? Да ты еще у меня…
– Что за волосья не будешь…
– Тьфу, ты! Не хочу я съ тобой, мошенникомъи толковать-то… Только годи ужо!..
Васютка подошелъ вплотную и поставилъ ведерко.
– Мо-лодцы-ы! та-акъ… У кого бредень-то сволоклм, сказывай…
Онъ уже завладѣлъ бреднемъ, а рыболовы понуро стояли вокругъ и ждали чего-то.
– Сказывай, у кого?
– У ево… – глухо отозвался Николка.
– У ево… – У кого – ево?
– У дяди Степана…
– Такъ и зналъ! Сѣтки-то ему изгадили, такъ теперь до бредня добрались, р-разбойники!..
– Мы, Микитъ Иванычъ… вотъ однова дыхнуть,
- 138 -
рази рвать… – началъ, было, Сенька.
– Ни шкни! Знаю тебя, верховода!
– Головли тамъ, Микитъ Иванычъ… Такiе головли… – попробовалъ Васютка. – Тамъ ежели на удачу, такъ…
– Ты еще! Го-ло-вли! Будутъ тебѣ такiе головли…
Умолкли.
– Что?! Вотъ годи ужо… дай срокъ… Сушить его теперь надо…
Микитъ Иванычъ сталъ распутывать бредень и растягивать на плетнѣ.
– Совсѣмъ сгонятъ скоро… Ка-кой бредешокъ-то важный… ча-астый… Ишь, что травы-то набили… По кореньямъ волочили, мошенники… Еще какъ не порвали-то… уберегъ Господь… Ишь, опять коренье заплелось. Вѣдь это что-то… Ишь, ракъ застрялъ…
– Давай его сюда!.. – подставилъ Васютка ведро.
– На! Видалъ?
Микитъ Иванычъ показалъ Васюткѣ палецъ и продолжалъ растягивать бредень. Всѣ наблюдали въ жуткомъ молчанiи.
Растянулъ Микитъ Иванычъ бредень, сталъ петли кормы распутывать…
– Те-те-те-те… По-рва-а-ли бредешокъ-то… порвали, мошенники! А?! Да какую дыришу-то прорвали! А?!
Молчанiе.
- 139 -
– Да что же вы это, а?! Да какъ васъ угораздило-то? А?! Весь бредешокъ изгадили! Ну, годи… Отхлестать васъ да такъ, что и забудете, кака-така рыба! Мало вамъ удкой-то ловить? а? Мало?! Бредень давай! Ну, ужъ годи ужо… годи! Дай срокъ…
Микитъ Иванычъ ударилъ себя по колѣнямъ.
– Ахъ ты, Господи! А намедни Степанъ говоритъ: „пригляди, Микитъ Иванычъ!“ А? Между глазъ схлопотали! Ну, годи ужо!..
Микитъ Иванычъ усѣлся на колоду и сталъ смотрѣть на звѣзды. Кругомъ, въ лугахъ и у рѣчки, немолчно кричали лягушки, и, каък тягучая нота контрабаса, раскатывался тяжелый скрипъ коростеля.
…Пыль-пыль-па-па… пыль-пуль-па…
– Ми-ки-итъ И-ва-ны-ычъ…
Рыхло забилъ крыльями пѣтухъ за стѣнкой и крикнулъ въ ночи. Отозвалось у тетки Василисы, потомъ у дьячка, потомъ еще, еще… И пошли гулять и звонкiе-звонкiе, и густыя крики. Звѣздочка покатилась…
– Микитъ Иванычъ… А, Ми-китъ Ива-ны-ычъ… Мы развѣ нарочно… Мы… Сенька-то поволокъ… – началъ Николка.
– Ничего я не волокъ!..
- 140 -
– Поволокли по лужку-то, а колокъ тамъ… а ова-то… за ево – трррр… и разорвало…
– Вотъ-те и тррррр… Запоешь, братъ! Будетъ вамъ завтра тррр…
И опять сталъ смотрѣть въ небо.
– Микитъ Иванычъ!.. Ты, Микитъ Иванычъ…
– Ну, что – Микитъ Иванычъ? Знаю, что Микитъ Иванычъ…
– Ты, Микитъ Иванычъ, сдѣлай милость… ужъ пожалуйста… Колокъ тамъ…
– Будетъ тебѣ колокъ! Спать ступайте…
– Не говори-и, Микитъ Иванычъ… – затянули трое.
…Пыль-па-па… пыль-па-па…
– Какъ-такъ, – не говори?! Не говори… А дыра-то? Она все скажетъ. Какъ онъ увидалъ ее, и пошло дѣло… Что съ дырой-то сдѣлаешь?
Мягкое и примиряющее что-то почуялось въ голосѣ.
– Дыра-то… – началъ Николка, – дыру-то… зашить можно…
– За-а-а-ши-ить! На, на, зашей! На!
– Ты больно мастеръ заплетать-то… Самъ плетешь… – сказалъ Сенька.
– А вы рвать мастера?! На вотъ, чини! Что? А тоже шильничаешь, змѣемъ норовишь… „Ма-а-стеръ, плетешь“…
Сенька стоялъ, выпятивъ животъ и заложивъ руки
- 141 -
за спину, и смотрѣлъ на дыру. Николка глядѣлъ въ сторону, на свѣтлѣвшую боковину неба, откуда скоро долженъ проглянуть день. Васютка сосалъ палецъ и шмыгалъ носомъ. Ему крѣпко хотѣлось спать.
На колокольнѣ сторожъ ударилъ полночь.
– Спать пора, полуночники! Вотъ, дай срокъ, потопнете, не ровенъ часъ. Водяникъ-то ухватить въ омуточкѣ… за озорство-то…
– Сказывай, водяникъ… Гдѣ онъ, водяникъ-то! – началъ, было, Сенька.
Любитель „страшнаго“, Васютка пересталъ шмыгать носомъ.
– Что-о? Водяника нѣтъ? Да ты…
– Иванъ Андреичъ-то сказывалъ въ училищѣ! Тамъ разные моржи, киты есть… въ большихъ это… въ морѣ, а…
– Да ты еще говорить! Киты! Киты землю держатъ! Мо-оржи! А ты знаешь, кто онъ, моржъ-то?
– А кто?
– Вотъ-те и кто! Моржъ! Моржъ это… Ты этого и понять не можешь…
– Моржъ въ океянѣ… – сказалъ Николка.
– Вотъ, это ты правильно… Онъ какъ все равно… А ты вотъ поди сунься, покупайся теперь въ омуточкѣ… Вотъ онъ тебѣ и покажетъ моржу.
– А кто моржъ-то? Нѣтъ, ты мнѣ про моржа скажи!
– Больно ты ловокъ! Вотъ не скажу! Я, братъ,
- 142 -
этихъ моржовъ твоихъ и знать не хочу. Моржъ… съ зубами… У него на хвостѣ… перо!
– Пе-ро? Рази онъ пѣтухъ? Онъ, каък все равно рыба, только у него клыки…
– А я что говорю? Перо это особенное… Ну, и помалкивая…
Микитъ Иванычъ прищурилъ глазъ и подмигнулъ къ плетню, гдѣ висѣлъ бредень.
– Ну, а съ дырой-то какъ теперь, а?
– Ой, зачини, Микитъ Иванычъ! – сказалъ Николка. – Я тебѣ хрестоматiю принесу. Тамъ все про все…
– Мы тебѣ, Микитъ Иванычъ, земляники къ чаю… для духу…
Покрутилъ головой Микитъ Иванычъ и улыбнулся.
– Не велико дѣло, нетрудное… заплести-то, говорю.. Только правды-то въ тебѣ, Сенька, мало. Омманешь, братъ! Гдѣ тебѣ о Микитъ Иванычѣ вспомнить! О-охъ-хо-хо… Вотъ, какъ помру я скоро, ребятки, вспомяните тогда Микитъ Иваныча… И сказки-то нонѣ никто сказывать не умѣетъ… и…
Замолчалъ старикъ и сталъ глядѣть въ небо. Грустно стало. Въ лугахъ заскрипѣлъ=заскрипѣлъ коростель. Ночь бѣлѣла.
Неясная дума пробѣжала въ головѣ Васютки. Онъ тронулъ Микита Иваныча за руку и заскрипѣлъ ведромъ.
– Бери, Микитъ Иванычъ… На, вотъ! Все бери!
- 143 -
– Бери, Микитъ Иванычъ… – подтвердили Сенька и Николка.
– Постъ нонѣ, не надо… Спасть ступайте, и такъ зачиню ужъ… Озорные вы, глядѣть, ребята, а ничего… Ну, ладно… Вотъ, какъ зачнетъ свѣтить, и зачиню. Только вы ра-а-нымъ-рано прибѣгите, а то, какъ проснется дяд-то Степанъ, ну, и крышка…
– Ужъ мы прибѣгемъ.
– Во-во, по солнышку. Только ужъ помни: послѣднiй разъ… Болѣ покрывать не буду. Да… погоди-ка… Чтой-то удочка у меня задѣвалась куда, а? Сказывай… Вижу, – Сенькино это дѣло…
Сенька отвернулся.
– Завтра принесу. Я это такъ… половить разокъ на крючки…
– Больно ты ловокъ! Я, братъ, и самъ люблю половить. То-то, принеси.
– А я тебѣ обязательно головля изловлю! Во-о, какого головля! – восторженно сказалъ Васютка, показывая на рукѣ.
– Эге! Свѣтать зачало, холодокъ пошелъ. Ну, ступай, ребята, и я чаоскъ подремлю.
_________
III.
Совсѣмъ забѣлѣлъ востокъ. Четверть неба захватилъ серебряными полосами. Розовое потянулось поперекъ неба, и бѣлый востокъ дрогнулъ. Живое что-
- 144 -
то билось въ немъ, играло, мѣняло цвѣтъ свой, раздавалось въ пространство. Спокойно земя спитъ, а небо живетъ и дышитъ, а далекiя звѣзды въ синеву глубокую уходятъ, блѣднѣютъ, теряютъ огонь свой.
Плывутъ красноватыя пятна, желтыя по краямъ, а отъ нихъ сiянье. Дрогнуло что-то въ воздухѣ, что-то сверкнуло, промчалось…
Кончилась ночь.
Топотъ ногъ влился въ тишину утра.
– Зачинилъ, Микитъ Иванычъ? зачинилъ?!
Бросились къ бредню. Онъ по-прежнему висѣлъ на плетнѣ, но дыры уже не было.
– Тащи скорѣй, тащи! Первый-послѣднiй разъ покрываю…
– Ужъ и молодчага ты, Микитъ иванычъ! Знатно заплелъ!
Бережно сняли бредень съ плетня, смотали на палки и помчались къ сараю дяди Степана. Отворили скрипучую дверку и, не глядя куда, бросили бредень.
– Э-эй! – сипло крикнулъ впросонкахъ дядя Степанъ, путаясь пальцами въ петляхъ сѣти, но ребята уже мчались къ околицѣ.
– Вваливай! и-ихх, вваливай! – оралъ Сенька, подкидывая пятками по росѣ.
Потемнѣли до колѣнъ штаны, брильянтами брызжетъ роса изъ-подъ ногъ. Темно-зеленыя полосы бѣгутъ по лугамъ, курятся. И тонетъ все, и млѣетъ въ золотомъ свѣтѣ росистаго утра.
- 145 -
Бѣгутъ. Но огромная плотва, налимы въ корягахъ и аршинные головли, что ходятъ въ омуточкѣ у моста, снова и снова начинаютъ манить Васютку. Хоть онъ и бѣжитъ вприпрыжку и гикаетъ, но рабьи головы такъ и лѣзутъ въ глаза, а сорвавшаяся плотва ясно, какъ живая. Стоитъ передъ нимъ.
Померкли тревоги ночи: все затопило яркое солнце.
– Сенька-а! По-го-ди-и! Николка!.. А у моста-то какiе головли-и!..
Но тѣ бѣгутъ и не отзываются.
– Сенька-а! Разокъ бы! Сенька-а! Погоди, братцы!.. Что я скажу!..
Прiостанавливаются. Молчатъ.
– Вонъ тамъ не пробовали еще… – показываетъ Васютка къ большому бочагу.
– Тамъ Митрiй на той недѣлѣ трехъ штукъ, да головля, да шилисперу… во! Ей-ей! Два язя, плотвы… ужасъ! Самъ видѣлъ…
Смотрятъ въ сторону рѣки. Туманъ таетъ на солнцѣ. Оно такъ ярко сверкаетъ, плыветъ тамъ, внизу, въ тихомъ бочагѣ. Слѣпитъ.
– Ежели легонечко, по песочку… – говоритъ Сенька, вопросительно заглядывая въ глаза Николки.
Тотъ молчитъ.
– Прямо сы-ытые головли! Такiе головли!.. Во, во, смотри!
Смотрятъ, куда Васютка указываетъ пальцемъ. Видно, какъ въ широкомъ бочагѣ играетъ тихими всплес-
- 146 -
ками рыба, и сверкающiе круги плавно наплываюютъ къ берегамъ.
Николка думаетъ и морщитъ лобъ.
– А ежели раздеремъ?..
– Микитъ Иванычу бы… Головля бы притащили… А?!
– Ну, тебя еще… Не пойдетъ.
– А я бы, братцы, Микитъ Иваныча бы… Сказался бы ему… а?!.
– Такъ онъ тебѣ и далъ! Онъ теперь… прямо…
– Обязательно велитъ! Ему рыбу-то тоже… Энъ, какъ! Энъ! Рыбы-то тутъ что-о! Братцы! Вонъ, вонъ опять, какъ шибанула!
– Тамъ увидимъ… Васятка, не отставай!
– Обязательно веитъ! Обязательно ве-литъ!
Эхъ-на – бо-ро-на!
У барана голова,
У ярочки ножки,
Козловы сапожки-и!..
Бѣгутъ въ золотомъ утрѣ и всѣ гдѣ-то внутри чуютъ, что Микитъ Иванычъ, конечно, «не велитъ»… Но утро такъ ярко и свѣжо, и такъ легко на душѣ, чтоо и думать не хочется о неудачахъ.
– Вваливай! И-ихх…, ввалива-ай! Дѣвчонки бѣгутъ! Ребята, жарь!!.
Далеко въ лугахъ играютъ и арскатываются звонкiе молодые голоса. Чистъ и адлекъ воздухъ. Жаворонки въ золотистой синевѣ бьютъ трелями, жур-
- 147 -
чатъ, переливаются. Все на землѣ и въ небѣ затопило солнце, – и убогiя избы съ почернѣвшими, тронутыми гнилью крышами, кажется, золотятся подъ косыми, еще пурпурными лучами.
Мчатся впередъ. Волосы прыгаютъ въ свѣжихъ волнахъ растревоженнаго воздуха. Бѣлѣютъ крѣпкiя пятки.
Черные призраки жизни еще не тревожатъ сердце.
А на лугахъ давно въ блескѣ пронизываютъ косы…
Выше и выше забирается въ небо солнцѣ. Золотятся лѣса. Изумрудомъ сверкаетъ въ лугахъ. Трещатъ веселые кузнецы въ росистой травѣ, гремятъ грачи въ стаяхъ. Позади, на селѣ, мычатъ коровы, и пастухъ, стоя на взгорьѣ, наигрываетъ вздрагивающiя трели. Кончитъ и снова начнетъ.
Подымая копытами пыль, выбирается въ поле стадо.
Источники текста
Текст печатается по прижизненному изданию 1917 г. в оригинальной орфографии и пунктуации.